До последних снегов с журавлиной строки…

На берегу цветы охвачены дымком.

И ветви тяжелы, набухли от капели.

И занавесив окна, спит наш дом.

* * *

А зимой под окном воет вьюга.

Словно кто-то зовет и зовет.

Дни и ночи б ходила по кругу,

Широко по задворкам живет.

Ей закат и рассвет не помеха.

Ее домик на курьих ногах.

Я бы мимо его не проехал,

Мимо елочных окон в слезах.

Разве мало на свете печали?

Разве мало на свете разлук?

В церкви той, где попы нас венчали, -

Нищета не коснется их рук.

И дороги проезжие мимо,

За рекой откровенно видны.

И морозы с повозками в зиму,

И возницы ста верст молчуны.

Я не жду от судьбины поблажек.

Не считаю чужие грехи.

Сколько выпито было мной фляжек,

Под походную ложку ухи.

Над обрывом стою я, и вижу

Между тучек сиреневых рай.

И леса, словно встали на лыжи,

Хоть походную песню играй.

А какая бывает там осень!

И какая таится в ней грусть!

Где в полях, молчаливее сосен,

Деревеньки рассыпала Русь.

И какая в них сила таится

Только начал сейчас понимать.

Чтоб с березками так породниться,

Сколько надо земли распахать!

И стога под березовым дымом

Освещает над полем луна.

Где клянется единственным сыном

Из ладоней лебяжья волна.

* * *

Кусты сиреней, как в слезах.

Гром над рекой проносят тучи.

Сорок болтливых сорок свах,

Над каждым деревом плакучим.

Привет, весна, тебе, привет!

Ужель меня ты не узнала?

Ручьев к прудам твоих побед

Откуда столько набежало?

Я целовал тебя в уста

И слушал сказки до рассвета.

В кольце ужиного хвоста,

Тонул мой парус из газеты.

Куда теперь течет река,

Которой ни конца, ни края?

Как в непогоду широка

В живых огнях вода речная.

С хмельной улыбкой на устах

Сияет солнце золотое.

И славен день в косых ветрах,

И родники слились с рекою.

Струись по камешкам, весна,

Узка в ручьях твоя дорога.

И дева-лебедь после сна,

Такая в небе недотрога.

И над полями пир велик

Грачей, слетевших с косогоров.

Я тоже птичий знал язык,

Покуда не увидел город.

Капелью плачут провода

И светится вино в бокале.

Жила печаль, пасла стада,

Теперь листы ее опали.

Прими, весна, мои дары.

Прости, меня, за опоздание.

И снежный ком с крутой горы, -

О хмурых днях воспоминание.

* * *

Дома в крутом дыханье хлеба.

Река, заросшая травой.

И колея в потемках неба,

Где в лунных бабочках покой.

И голубиные канавы

Успели высохнуть до дна.

Где под бурьяном берег правый,

Моя родная сторона.

А я проездом, путь не близкий.

В краю не доенных берез.

Где к конуре по полной миски,

Собачье счастье гордо нес.

Но это в прошлом все. А ныне?!

Такая ночь и нет луны.

Стучит капель, так тает иней,

Ручьи проточные темны.

Среди камней вода живая,

Несет, несет лебяжий пух.

Мне по плечу печаль земная,

Что надо мной сужает круг.

А было небо голубое.

Тропа, к черемухам в росе.

Прощай Отечество родное,

С цветущей радугой в косе.

* * *

Бьет в лицо холодный ветер.

Знать, судьбой в недобрый час

Он рожден был братом третьим,

Черной буре про запас.

Зимний вечер тонет, тонет,

Меж березовых стволов.

Далеко уносят кони

Бравый свист сорви-голов.

Я один в пути, как странник.

Велика ль моя вина?

Месяц скручен в рог бараний,

Что до боли даль видна.

Как приехал, так уеду.

Чем себе я не король.

Как жила душа – не ведал.

Что мне пить земную боль.

Мне за Родину обидно.

Мне теперь не все равно.

Все ли небу было видно,

Когда хмурилось оно?

* * *

Не вернулся мой дед из Берлина.

Я его бы о многом спросил.

И колодца пургу-балерину,

Над ведром, как свечу погасил.

И живу не в овечьем доме,

Даже сад здесь без городьбы.

Прописался июль жить в соломе,

Плюща мух на жаре в бычьи лбы.

И всегда, провожая закаты,

Над рекой птичьи пью голоса.

Кто и в чем на Руси виноватый,

Знают только о том небеса.

А в ответ ни коня, ни машины.

Словно я не живу на Руси.

И отцветшую в воду калину,

В пору хоть на руках выноси.

Эх, дорога моя, ты, дорога.

Дождь прошел, но как прежде парит.

И домов на селе так не много,

Даже ястреб с церквушки не сбит.

Неба звездного летняя пряжеца,

Пролегла без конца в дальний путь.

И цветок злой колдуньей окажется,

Если в чащу к нему заглянуть.

* * *

Так леса никогда не шумели.

Не склонялись по ветру давно.

И дожди еще с прошлой недели

Знают горькое место свое.

Затянуло дорогу ручьями.

Тяжело поднялись журавли.

И колодец поводит глазами,

Что под вечер растут из земли.

Все, что было, ушло незаметно.

Тяжелы на холмах облака.

И березка, послушница ветра,

Над водою, как часть родника.

То ли сад, то ли чаща лесная?

И без троп опустевших поля.

И пурга выше крыш не взлетает,

И туман, как мираж корабля.

И знакомые дали навстречу,

И заката малиновый край.

Берегов опаленные печи,

От которых хоть в небо взлетай.

И одна на сто верст колокольня…

Конь под огненной гривой силен.

Что глаза, что гроза, – одна молния.

И далекий малиновый звон.

* * *

Лес, через который проходит дорога.

Пруд с каменистым и глиняным дном.

И добрейший из псов, что так сладко уснул у порога.

И от мира сего на окраине ласточкин дом.

Серп луны и вечернее синее небо.

Луг широкий и отмель бегущей реки.

И кусок на дороге в пыли воробьиного хлеба.

И черта горизонта, нарисованная от руки.

Здесь косили траву долгожданного лета.

Все осталось, как прежде, свеча над столом.

И кораблик в ручье развернулся газетой.

И ветра надышали потухшим костром.

Будут листья кружить в вихре быстрые танцы,

Застывая навеки в последних, вечерних лучах.

Широка Русь моя, чтоб по миру за счастьем скитаться,

Чем в забытой глуши доживать свою жизнь натощак.

Это время сентябрь, это время тоски и разлуки.

Я всегда это помнил и помню с тревогой в груди.

Здесь у горок растут богатырские луки,

И долина бессмертия видна впереди.

* * *

Ночью здесь луна – хозяйка,

Та, что выше берегов.

И крикливых уток стайка,

Прилетевшая с прудов.

И далекая дорога,

Как за счастьем в никуда.

У скрипучего порога

Бьет копытом лебеда.

Точно клык торчит из пасти,

Пень разбитый, из травы.

Колдовской цветок для Насти,

В черном зеркале совы.

Долго я однако ехал,

Чтоб склониться над волной.

Лес мне тоже не помеха,

С каждой веткою родной.

И блестят каменьев грани,

От плескания волны.

У зари такое пламя,-

Достает до глубины.

Даже тополь оглянулся,

Словно что-то проглядел.

Берег был почти без пульса,

Так черемухой горел.