Сумрак

Глава 2
Эмери

Девять лет назад

– Почему ты решила уйти?

Я стояла, избегая взгляда тренера, и крепко сжимала ручку сумки, пересекавшую мою грудь.

– Мне не хватает времени. Извините.

Рискнув поднять глаза, я заметила, как она пристально смотрела на меня из-под короткой белокурой челки.

– Ты приняла на себя обязательства, – возразила женщина. – Ты нам нужна.

На меня накатила волна ненависти к самой себе, и я переступила с ноги на ногу.

Сама прекрасно знала, что поступаю подло.

Плавала я хорошо и могла бы помочь команде, к тому же за прошедший год тренер вложила много сил в мою подготовку. Уходить я не хотела.

Но ей придется смириться. Объяснять истинную причину мне нельзя, даже если она сочтет мое молчание проявлением безответственности и эгоизма.

Снаружи офиса из раздевалки доносились голоса девчонок. Они готовились к тренировке. Почувствовав на себе взгляд, я поняла, что тренер ждала ответа.

Зря. Я не передумаю.

– Что-то случилось? – поинтересовалась она.

Ручка сумки больно врезалась в ладонь, с такой силой я сжала ремешок.

Сделав глубокий вдох, сдвинула очки на переносицу, выпрямилась и выпалила:

– Никто не даст мне стипендию за плавание. Я должна уделять время занятиям, которые обеспечат поступление в колледж, а не тратить его впустую.

Прежде чем тренер возразила или ее лицо приняло такое выражение, что мне стало бы еще паршивее, я развернулась, открыла дверь и вышла из офиса.

Слезы подступили к глазам, однако я их подавила.

Как же хреново. И это еще не конец. Меня наверняка ждала расплата.

Но другого выбора не было.

Пока я пересекала раздевалку, в спине опять болезненно заныло, и я ударила рукой по двери. Запястье отозвалось острой болью. Превозмогая боль и игнорируя дискомфорт, я вышла в пустой коридор. Хорошо, что удалось уйти раньше, чем тренер спросит, почему я не бросила оркестр. Ведь с помощью занятий музыкой стипендию мне тоже не получить. Я была не настолько талантлива.

Просто, кроме оркестра, у меня не осталось других внеклассных факультативов, позволявших выбраться из дома, да и купальник для этого не нужен.

Я кусала губу, уставившись в пол. На плечи словно навалился десятитонный груз. К своему шкафчику я направилась не глядя, так как проделывала этот путь уже миллион раз. Держи себя в руках. Время лечит. Жизнь не будет стоять на месте. Я выбрала правильный курс.

Главное – не останавливаться.

По дороге мне попалось несколько учеников, пришедших пораньше на собрания клубов или в спортивные секции. Добравшись до шкафчика, я набрала код замка. До первого урока еще оставалось время, можно было спрятаться в библиотеке. Уж лучше туда, чем возвращаться домой.

Я выложила из сумки задания по математике и физике, которые выполнила вчера, достала папку-скоросшиватель, учебник по литературе, томик «Лолиты» и учебник по испанскому. Удерживая все в одной руке, с верхней полки выудила пенал.

Он узнает, что я бросила плавание. Может, у меня еще есть в запасе несколько спокойных дней до того, как это произойдет. Но при мысли об этом в животе затянулся тугой узел: я до сих пор из-за раны двухдневной давности ощущала металлический привкус крови во рту.

Он узнает. И будет против. А если скажу, почему пришлось уйти, – это еще сильнее его разозлит.

Несколько раз моргнув, я перестала искать ручки и карандаши. Жгучая боль вновь разлилась по голове.

Когда он дернул меня за волосы, я не плакала. Правда, отпрянула назад. Как всегда делаю.

Из другого конца коридора донесся смех. Бросив взгляд в ту сторону, я увидела группу школьников. Девушки были в форменных юбках гораздо короче допустимых семи сантиметров выше колен, в обтягивающих блузках под синими пиджаками.

Я прищурилась.

Склонив головы, они улыбались, шутили с парнями. Внутренний мир каждого из этой компании явно был не глубже лужи.

Пустышки, скучные, банальные, невежественные, бестолковые. В нашей школе все дети богачей такие.

Кензи Лоррейн прильнула к Нолану Томасу и поцеловала так, будто вот-вот растает. Она что-то прошептала, приблизив свои губы к его. Парень легко улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами, затем обвил ее талию и прислонился спиной к дверце шкафчика. Мое сердце замерло на миг. Не сводя глаз с пары, я на ощупь сунула пенал в сумку.

Пустышки, скучные, банальные, невежественные и бестолковые.

Я моргнула. Пока наблюдала за ними, выражение моего лица смягчилось.

Радостные, смелые, дикие, на седьмом небе от счастья.

Они выглядели так, как и положено семнадцатилетним.

На долю секунды мне захотелось оказаться на их месте. Быть кем угодно, только не собой. Неудивительно, что я здесь почти никому не нравилась. Сама от себя устала.

Разве не здорово было бы всего на пять минут стать по-настоящему счастливой?

Подружки Кензи толпились рядом, болтали с друзьями ее парня, однако я видела только ее и Нолана, гадая – каково это? Даже если любовь ненастоящая, наверное, приятно чувствовать себя желанной.

Внезапно он открыл глаза и, посмотрев в мою сторону, встретился со мной взглядом, словно все это время знал, что я наблюдаю. Вена на моей шее начала бешено пульсировать; я оцепенела.

Проклятье.

Парень продолжал смотреть на меня, но поцелуй не прервал. А потом… подмигнул мне. Кажется, он при этом еще и улыбался.

Закатив глаза, я отвернулась. Замечательно. Нолан всем расскажет, что Эмери Скотт – извращенка. Этого еще не хватало.

Сгорая от стыда, я захлопнула дверцу шкафчика.

Все болело. Я выгнула спину, стараясь размять мышцы. Едва развернулась, собираясь уйти, как вдруг кто-то стукнул кулаком по стопке моих книг, и они посыпались на пол.

Испугавшись, я резко вздохнула и сделала шаг назад.

Проходя мимо, Майлз Андерсон бросил на меня злобный взгляд, ухмыляясь.

– Что-то интересное увидела, тупица? – с издевкой спросил он.

Я стиснула зубы, стараясь успокоить рвавшееся из груди сердце, только от страха у меня свело живот. Следовавшие за парнем дружки засмеялись.

Растрепанные светлые волосы Майлза небрежно спадали на лоб, а взгляд его голубых глаз оценивающе заскользил по моей фигуре. И я точно знала, на что он смотрел.

На мою юбку из секонд-хенда со старомодным узором в клетку.

На рукав с оторванной пуговицей у блузки, которая была велика мне на пару размеров.

На выцветший синий блейзер с торчащими из заплаток нитками: пришлось ремонтировать после предыдущей хозяйки.

На изношенную обувь: у меня не было машины, поэтому я ходила пешком.

Косметикой я никогда не пользовалась, не укладывала волосы, просто распускала их, чтобы спадали на плечи и лицо.

Он же принадлежал другому миру. Все они.

Мелкие засранцы. Я позволила Андерсону наслаждаться ситуацией, ведь других возможностей показать свою силу ему не предоставлялось – единственное, за что я могла быть признательна Всадникам.

Мне было противно, что они превратили школу в свою игровую площадку, однако в их присутствии Майлз Андерсон так себя не вел. Готова поспорить, он считал дни до их выпускного и предвкушал, как возглавит баскетбольную команду.

А заодно и Тандер-Бэй Преп приберет к рукам.

Сжав челюсти, я присела на корточки, собрала книги и сложила их в сумку.

Внезапно мое лицо покрылось легкой испариной, меня замутило. Я заставила себя подняться на ноги, выдохнула и поспешила в ближайшую уборную в конце коридора.

Мой желудок чем-то переполнился, подступившая к горлу желчь жгла все сильнее. Навалившись на дверь всем весом, я ворвалась в туалет, нырнула в кабинку и склонилась над унитазом. Содрогнулась от рвотного позыва, ощущая привкус кислоты во рту, но меня не вырвало. Глаза заслезились; судорожно дыша, я закашляла.

Сдвинув очки, уперлась руками в стены кабинки и делала вдох за вдохом в попытке успокоиться.

Я потерла глаза. Дерьмо.

Порой я давала отпор.

Когда это не имело значения, или если мне ничего не угрожало.

Стерев пот со лба, я нажала на слив, подошла к раковине и, подставив ладони под струю, замерла. Совершенно обессилев, я не могла даже умыться. Поэтому закрыла кран и, вытерев руки об юбку, вышла из уборной.

Школьный день еще не начался, а я уже невыносимо устала.

Едва дверь открылась, я остановилась как вкопанная, обнаружив перед собой Тревора Криста. Глядя на него, я сжала ремешок сумки. Парень улыбнулся.

Он был на два года младше меня, только перешел в девятый класс, но уже сравнялся со мной по росту. Выглядел он совсем не так, как брат. Фальшивые, словно пластмассовые глаза не сочетались с улыбкой, идеально уложенные русые волосы, безукоризненно повязанный галстук.

Судя по виду, его следовало назвать Чедом. Черт, что ему нужно?

Тревор протянул голубую тетрадь, и я сразу узнала потрепанные страницы, вырванные листы, торчащие наружу, пометки желтым маркером. Мой взгляд метнулся к шкафчику. Наверное, забыла ее, когда тот придурок вышиб вещи из моих рук.

Забрав конспекты, я положила их в сумку и пробубнила:

– Спасибо.

– Я все собрал, правда, не уверен, в правильном ли порядке. Некоторые страницы выпали.

На его слова я едва обратила внимание, заметив, что коридор начал заполняться людьми. Мимо прошел мистер Таунсенд, спеша на мой первый урок.

– Тревор Крист. – Парень подал мне руку для рукопожатия.

– Знаю. – Проигнорировав этот жест, я обогнула его и, пройдя дальше по коридору, открыла дверь в кабинет, входя и немедленно осматриваясь в поисках безопасного места.

Свободная парта осталась в дальнем углу, возле окна, окруженная со всех сторон: Рокси Харрис сидела рядом, Джек Лейстер – впереди, Дрю Ханниган – наискосок.

Я быстро прошла туда, опустилась на сиденье так, что ножки парты проехались по полу, и бросила сумку вниз.

– Уф, – раздался стон.

Но я проигнорировала Рокси, которая начала собирать вещи, и стала доставать школьные принадлежности.

Народ постепенно подтягивался, отовсюду слышались разговоры и смех, а мистер Таунсенд стоял у преподавательского стола, пробегая взглядом свои заметки.

Прежде чем Рокси успела освободить место, появились они. Ввалились в дверь – высокие, притягательные, как всегда, вместе.

Повернувшись к окну, я закрыла глаза, затаив дыхание, быстро выудила наушники из кармана блейзера и вставила их в уши.

Что угодно, лишь бы выглядеть неприступной.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Но молиться было поздно. Я знала, что Рокси, Джек и Дрю сейчас закатили глаза, хором вздохнули, подхватили свое барахло и освободили парты, не дожидаясь, пока их попросят, будто я виновата, что эти парни упорно окружали меня, где бы я ни села в этом проклятом кабинете.

Кай Мори проскользнул на место Джека впереди, Дэймон Торренс сел по диагонали от меня. Оба парня были черноволосыми, но я могла различить их даже с закрытыми глазами. От Кая пахло амброй, мускусом и океаном, а от Дэймона несло как от пепельницы.

Майкл Крист, наверное, тоже пристроился где-то поблизости, но мое сердце забилось чаще из-за последнего парня, проскользнувшего мимо меня по проходу и усевшегося рядом за парту Рокси.

Глядя в окно, я ощущала на себе его взгляд.

Если бы знала, что мы попадем в одну группу, когда администрация несколько недель назад решила перевести меня на продвинутый уровень английского – на год вперед, – отказалась бы. Невзирая на желание брата.

– Ты без формы, – прошептал кто-то из девушек.

– Я маскируюсь, – ответил Уилл Грэйсон, овеяв теплым дыханием мою шею.

– У этого куска дерьма стояк на тебя или типа того, – добавил Дэймон. – При каждой встрече он пытается остаться с тобой один на один.

Я впилась пальцами в блокнот и карандаш.

– В его защиту скажу, – встрял Кай, – это ты оставил записки с его номером «Извините, что врезался в вас» на машинах по всему городу.

Дэймон фыркнул, затем разразился хохотом, Уилл самодовольно усмехнулся.

Мудаки. Вчера телефон брата трезвонил ночь напролет из-за их глупой выходки. А свое раздражение он никогда не скрывал.

– Ну, что скажешь, Эм? – поддел он, вовлекая меня в разговор, словно не мог удержаться. – Твой брат на меня запал? Он будто постоянно следит за моей задницей.

Промолчав, я рассеянно открыла блокнот. Вокруг школьники продолжали рассаживаться по местам и болтать.

Каждый ученик этой школы ненавидел моего брата. Их деньги и связи не мешали ему раздавать штрафы за неправильную парковку и превышение скорости, разбирать жалобы на шум или разгонять вечеринки с алкоголем, едва узнав о них.

Мой брат был сволочью, потому что выполнял свою работу, и, если одноклассники не могли докопаться до него, вымещали недовольство на мне.

Я заметила, как Уилл развернул вытащенную из кармана конфету, поднес ее ко рту и надкусил, неотрывно наблюдая за мной.

– Сними наушники, – начав жевать, приказал парень.

В ответ я прищурилась.

– А еще прекрати делать вид, словно слушаешь музыку и поэтому не собираешься иметь дело с окружающими, – огрызнулся Уилл.

Все мышцы в моем теле напряглись. Когда я не послушалась, он бросил обертку на пол, наклонился, дернул за провод и вытащил наушники из моих ушей.

Вздрогнув от неожиданности, я выпрямилась, но не съежилась. Только не с ним.

Теперь… Уилл привлек мое гребаное внимание.

Я подхватила свисающий провод, резко встала из-за парты, забрала тетрадь и сумку и двинулась прочь. Однако его руки сомкнулись вокруг моей талии, и он усадил меня к себе на колени.

Мои вещи рассыпались по полу. Под кожей точно лава растеклась.

Нет.

Стиснув зубы, я оттолкнула Уилла. Кай вздохнул, Дэймон ехидно хихикнул, хотя никто из них не вмешался.

Мои попытки вырваться оказались тщетными, он лишь усилил хватку и отвернул лицо, уклоняясь от ударов.

Уилл, Кай, Дэймон и Майкл. Четыре Всадника.

Меня умиляли прозвища, которые эти недоделанные гангстеры дали себе в старшей школе, но кто-то должен был им сказать: никто не станет тебя бояться, если приходится всем твердить, насколько ты страшен.

В каждой школе есть подобные парни. Немного деньжат, мамы и папы со связями, смазливые мордашки и уродливые сердца. Правда, это не совсем их вина, полагаю.

Они виноваты в том, что в полной мере этим пользовались. Разве не будет забавно, если кто-нибудь хоть раз скажет им «нет»? Если один из парней когда-нибудь поплатится за свою ошибку? Или откажется от выпивки, наркотиков, девушек?

Но нет. История повторяется. Лишь пошлость, банальность, невежество, бессодержательность. Некоторые поддавались им сразу, кто-то – после жалких протестов. Меня же они вообще не интересовали.

Что очень бесило Уилла.

Я могла закричать. Позвать учителя. Закатить скандал. Только тогда он добьется желаемого и вдоволь посмеется, а я попаду в центр не нужного мне внимания.

– Сотри это свирепое выражение с лица, мать твою, – предупредил Уилл.

Не намереваясь ему подчиняться, я еще сильнее стиснула челюсти.

Он заговорил шепотом:

– Знаю, может показаться, что я милый. Ты, наверное, думаешь, будто я порой сожалею, что постоянно издеваюсь над тобой и, проснувшись однажды, решу переосмыслить свои жизненные цели, но этого не произойдет. Я сплю как младенец по ночам.

– Просыпаешься каждые два часа и плачешь? – поинтересовалась я.

Сзади донесся сдавленный смешок, но я не отвернулась от Уилла, чей взгляд сосредоточился на мне. Школа всегда была единственным местом, где я получала передышку. До перехода в старшие классы.

Стараясь высвободиться из его цепких рук, я начала крутить запястьями.

– Отпусти меня.

– Почему у тебя рукава мокрые? – Опустив взгляд, Уилл приподнял мою руку, чтобы рассмотреть поближе.

Я промолчала.

Он снова взглянул на меня.

– И глаза красные.

Горло сдавило; я крепче сжала зубы и вырвалась из его хватки.

Прежде чем я успела ускользнуть с колен парня, он одной рукой обхватил мой подбородок, а второй обвил талию, прижал к себе и прошептал очень тихо, чтобы слышала только я:

– Ты можешь получить все, что захочешь, неужели не понимаешь? – Он искал что-то в моем взгляде. – Я любого растерзаю за тебя.

Мою грудь словно в тисках сдавило, было больно дышать.

– Кто это? – спросил Уилл. – Кого я должен убить?

В глазах защипало. Зачем он это делал? Искушал мечтой, что я не одна; что… возможно, еще оставалась надежда.

Его запах окружал меня. Бергамот и голубой кипарис. Я посмотрела на его аккуратно уложенные каштановые волосы, которые идеально дополняли идеальную кожу и темные брови; черные ресницы обрамляли глаза, как листья тропического леса лагуну какого-нибудь идиотского острова. На миг я забылась.

Всего на миг.

– Боже, пожалуйста, – произнесла я в итоге. – Спустись на землю, Уилл Грэйсон. Ты жалок.

Взгляд его прекрасных глаз мгновенно ожесточился. Вздернув подбородок, он оттолкнул меня к моей парте и приказал:

– Сядь.

В его тоне проскользнуло нечто похожее на обиду, из-за чего я едва не рассмеялась. Вероятно, он был разочарован тем, что я не настолько глупа, чтобы повестись на его байки. Что он задумал? Планировал завоевать мое доверие, а потом заманить на школьный бал, где меня на глазах у всех обольют свиной кровью?

Нет уж, это не очень оригинально. Уилл Грэйсон обладал более богатым воображением. По крайней мере, тут я вынуждена отдать ему должное.

– Итак, приступим, – сказал мистер Таунсенд, прокашлявшись.

Я подхватила с пола сумку вместе с тетрадью, села на стул и сунула наушники в карман.

– Открывайте книги, – сказал учитель, быстро отхлебнув кофе, и перевернул лист с записями на столе.

Уилл не шелохнулся, молча устремив взгляд вперед. Наблюдая, как он играл желваками, я на мгновение замерла.

Какая разница. Закатив глаза, я достала томик «Лолиты», как и все остальные. Все, кроме Уилла, который не удосужился принести на урок ни рюкзак, ни учебники.

– Мы уже обсуждали ненадежность Гумберта в качестве рассказчика. – Таунсенд снова сделал глоток. – Ведь любой из нас, делясь своей историей, будет считать себя праведным героем.

Уилл шумно втянул воздух и выдохнул. Я уставилась на затылок Кая Мори. Обычно меня завораживали аккуратные, четкие линии его стрижки. Но сегодня сосредоточиться не получалось.

Учитель продолжил:

– К тому же зачастую определение того, что хорошо, а что плохо, зависит лишь от точки зрения. Гончая – зло для лисы. Для гончей – волк. Для волка – человек, и так далее.

Ох, я вас умоляю. Гумберт Гумберт – ненормальный.

И преступник. Лиса, гончая, волк – все равно.

– Он верит, что влюблен в Ло. – Таунсенд обошел вокруг стола и, сжимая в руке бумаги, присел на столешницу. – Но при этом не отрицает противозаконности своих действий. Процитирую слова Гумберта… – Открыв книгу, он начал читать: – «Я знал, что влюбился в Лолиту навеки; но я знал и то, что она не навеки останется Лолитой». – Учитель оглядел класс. – Что это значит?

– Что она повзрослеет, – ответил Кай. – И утратит сексуальную привлекательность для него, потому что он педофил.

Я ухмыльнулась. Думаю, если бы мне пришлось выбирать, то Кай был бы моим любимчиком среди Всадников.

Таунсенд задумался над замечанием парня, а потом обратился к одной из девушек:

– Вы согласны?

Та пожала плечами.

– Думаю, Гумберт хотел сказать, что все меняются, и она изменится. Дело не обязательно во взрослении. Он просто боится, что она перерастет его.

Скорее всего, именно это имел в виду герой, однако анализ Кая мне нравился больше.

Учитель кивнул в сторону другого ученика.

– Майкл?

Майкл Крист поднял взгляд и растерянно пробормотал:

– Чего?

Дэймон прыснул от смеха из-за реакции друга, а я покачала головой.

Таунсенд закрыл на секунду глаза, прежде чем повторил вопрос:

– Как вы считаете, что подразумевал Гумберт, сказав: «Она не навеки останется Лолитой»?

Несколько секунд Майкл молчал. Я уже засомневалась, ответит ли он вообще.

– Он влюблен в идею Лолиты, – произнес парень обреченным тоном. – Когда она исчезнет из жизни Гумберта, мечты о ней останутся и будут преследовать его. Вот что он имел в виду.

Хм. Не самая безнадежная оценка. А я думала, Кай окажется единственным из их компании, кто действительно прочитает книгу.

Открыв следующую страницу, учитель прочел:

– «Он разбил мое сердце, ты всего лишь разбил мою жизнь». Что она хотела сказать ему этим?

Никто не вызвался отвечать.

В надежде увидеть проблеск мысли в чьих-то глазах, Таунсенд обвел взглядом класс.

– «Ты всего лишь разбил мою жизнь», – повторил он.

В горло словно иглы вонзились; я опустила глаза. Ты разбил мою жизнь.

Парень, сидевший возле двери, возразил со вздохом:

– Она охотно потакала ему. Да, это плохо, но здесь кроется проблема современного мира. Женщины не должны решать постфактум, будто они подверглись насилию. Лолита добровольно вступила в сексуальную связь с ним.

– Несовершеннолетние не могут дать осознанное согласие, – отметил Кай.

– То есть ты волшебным образом становишься эмоционально и умственно зрелым, когда тебе исполняется восемнадцать? – вдруг вмешался в беседу Уилл. – Вот так это происходит, в одночасье?

– Она была ребенком, Уилл. – Вступив в спор с другом, Кай развернулся на стуле. – Гумберт требует от нас сочувствия, и большинство читателей идут у него на поводу. Потому что мы готовы все простить человеку, если он привлекателен для нас.

Я уставилась в парту, не моргая.

– Ло ему безразлична, – продолжил Кай. – Он всего лишь питает слабость к маленьким девочкам. Она подверглась насилию.

– И сбежала от него к детскому порнографу, Кай, – огрызнулся Уилл. – Если ее насиловали, почему ей не хватило ума не вляпаться в аналогичную ситуацию?

Проведя большим пальцем по глянцевой обложке книги, я услышала скрип. Мой подбородок дрожал, в глазах слегка защипало.

– Ну, серьезно, зачем она это сделала?

– Я о том же, – согласился еще один парень.

Слова вертелись на кончике языка. Хотелось сказать, что они слишком все упрощают. Легче осуждать девочку, о которой ты ничего не знаешь, чем с пониманием отнестись к ее обстоятельствам. Гораздо удобнее не учитывать неизвестные факторы, вещи, которые нам никогда не понять, потому что мы поверхностные, избалованные невежды.

Ты не уходишь, потому что…

Потому что…

– Иногда насилие воспринимается как любовь.

Я моргнула. Голос прозвучал так близко, что в ушах загудело. Медленно подняв глаза, я посмотрела на Дэймона Торренса. Он был в помятой рубашке; ослабленный галстук болтался на шее.

Кабинет погрузился в тишину. Я бросила взгляд на Уилла, сидевшего рядом. Тот, сдвинув брови, смотрел вперед.

Мистер Таунсенд подошел ближе.

– Насилие воспринимается как любовь… – повторил он. – Почему?

Дэймон оставался абсолютно неподвижным, казалось, он даже не дышал. Затем, посмотрев на учителя, непоколебимо ответил:

– Изголодавшийся человек проглотит что угодно.

Его слова повисли в воздухе. Я замерла; на мгновение мне стало тепло. Возможно, он не такой уж безмозглый.

Ощутив на себе чей-то взгляд, я повернула голову. Внимание Уилла было сосредоточено на моей ноге. Когда взглянула вниз, обнаружила, что сжала подол, частично обнажив царапины и синяк на бедре. Пульс участился, и я одернула юбку к коленям.

– Откройте последнюю главу, пожалуйста, – попросил Таунсенд. – И достаньте пакет заданий.

Синяк начал болезненно пульсировать. Вдруг стало трудно дышать.

Ты можешь получить все, что захочешь, неужели не понимаешь? Я любого растерзаю за тебя.

Мой подбородок задрожал. Нужно выбраться отсюда.

Иногда насилие воспринимается как любовь…

Покачав головой, я собрала вещи, встала, перебросила ручку сумки через плечо и стремительно двинулась по проходу к двери.

– Куда вы?

– Дочитаю книгу и закончу структурный анализ в библиотеке, – сказала я, обернувшись, и, сморгнув зависшие на ресницах слезы, пошла дальше.

– Эмери Скотт, – окликнул учитель.

– Или можете сами объяснить моему брату, почему мои экзаменационные оценки будут дерьмовыми, – развернувшись и сердито смотря на него, я сделала несколько шагов спиной вперед. – Ведь девяносто восемь процентов времени на этом уроке отводится им. – Я указала на Всадников. – Отправьте мне сообщение, если дадите дополнительные задания.

Открыв дверь, я услышала перешептывания одноклассников за спиной.

– Эмери Скотт, – рявкнул мистер Таунсенд.

Я оглянулась.

– Вы знаете, что делать, – сказал он, протягивая розовый бланк с извещением о наказании.

Вернувшись назад, выхватила бумажку из его рук.

– По крайней мере, хоть какую-то работу выполню, – заметила я.

В кабинете директора или в библиотеке, без разницы.

Когда я вышла из кабинета, не удержалась и бросила взгляд на Уилла Грэйсона.

Он лениво развалился на стуле, подпер подбородок рукой, пряча улыбку за пальцами, и не переставал смотреть на меня, пока я не скрылась из виду.

* * *

Понурив голову, я свернула с тротуара к своему дому. В нескольких шагах от крыльца начала медленно моргать, мысленно уносясь к кронам деревьев. Вечерний ветер шелестел листвой. Мне нравился этот звук.

Ветер как будто что-то предвещал. Что-то хорошее.

Открыв глаза, я поднялась по ступенькам. Патрульной машины брата не оказалось на подъездной дорожке. Жар в животе слегка утих, мышцы чуть расслабились.

У меня было немного времени.

Какой паршивый день. Ланч я пропустила, вместо этого спрятавшись в библиотеке. После уроков с трудом выдержала репетицию оркестра. Не хотела туда идти, но и домой возвращаться тоже не спешила. Желудок свело от голода, зато это отвлекло от болей во всем теле.

Я оглянулась на тихую улицу, усаженную кленами, дубами и каштанами, которые окрасились оттенками оранжевого, желтого, красного. Порывы ветра срывали листья, и те, танцуя в воздухе, опадали на землю. В ноздри ударил запах моря и дыма костров.

Большинство детей вроде меня ездили на автобусе в государственную школу в Конкорде, так как численности населения Тандер-Бэй было недостаточно, чтобы содержать две старшие школы, однако брат хотел дать мне все самое лучшее, поэтому я осталась в Тандер-Бэй Преп.

Несмотря на то, что мы были небогаты, он частично оплачивал обучение, плюс я подрабатывала в школе, а от уплаты оставшейся суммы нас освободили, ведь брат был госслужащим.

Хорошее финансирование и статус частной школы подразумевали более высокий уровень образования. Я же этого не замечала. В литературе я все равно плохо разбиралась. Вообще, единственным моим любимым уроком была самоподготовка, потому что я могла заниматься одна-а-а-а-а.

Самостоятельно я училась многому.

Меня не смущало, что я не вписывалась в коллектив, что мы не купались в деньгах. У нас был красивый, достаточно большой дом. Старинный, в викторианском стиле, трехэтажный (ну, четырехэтажный, если считать подвал), из красного кирпича с серой отделкой. Он принадлежал трем поколениям нашей семьи. Родители бабушки построили его в тридцатых годах прошлого века, и она жила здесь с семилетнего возраста.

Войдя внутрь, я сразу сбросила обувь, захлопнула за собой дверь и побежала наверх. Миновала спальню брата, швырнула сумку в свою комнату и двинулась дальше по коридору, на всякий случай ступая тише. У бабушкиной комнаты я остановилась, прислонившись к дверному косяку. Миссис Батлер, ее сиделка, оторвалась от книги – очередного военного триллера, судя по обложке, – и улыбнулась. Кресло женщины перестало раскачиваться.

Натянуто улыбнувшись в ответ, я перевела взгляд на кровать.

– Как она? – спросила я, бесшумно подойдя ближе.

Миссис Батлер встала.

– Держится.

Я посмотрела на бабушку, ее живот слегка содрогался, а губы сжимались при каждом выдохе. Все лицо было испещрено морщинами, но я знала, что ее кожа на ощупь мягче, чем у младенца. Я ощутила аромат вишнево-миндального шампуня – миссис Батлер помыла ей голову сегодня. Я погладила бабушкины волосы.

Гран-мэр³. Самый важный человек в моей жизни.

Лишь ради нее я не уходила.

Мое внимание привлекли ее бордовые ногти. Наверное, сиделка накрасила, не сумев склонить бабушку к нежному розовато-лиловому цвету. Я не сдержала слабую улыбку.

– Пришлось ненадолго дать ей кислород, – добавила миссис Батлер. – Но сейчас все в порядке.

Наблюдая, как она спит, я кивнула.

Брат был убежден, что бабушке оставались считаные дни. Она все реже поднималась с постели.

Только бабуля не сдавалась. Слава богу.

– Ей нравятся записи, – сообщила сиделка.

Я посмотрела на стопки виниловых пластинок, лежавшие возле старого проигрывателя. Некоторые были небрежно вставлены обратно в обложки. Я нашла их на дворовой распродаже в прошлые выходные. Мне показалось, бабушка, дитя пятидесятых, порадуется такому подарку.

Ну, родилась она раньше, а в пятидесятые была подростком.

Миссис Батлер взяла сумку и достала ключи.

– Ты справишься сама?

Не глядя на нее, я снова кивнула.

Она ушла, а я еще ненадолго задержалась в комнате. Подготовила таблетки и инъекцию на вечер, приоткрыла окно, чтобы впустить свежий воздух. Миссис Батлер просила этого не делать, потому что аллергены могли негативно повлиять на бабушкино дыхание.

Бабушка на это ответила: «К черту все». Она любила осень, к тому же ей нравились запахи и звуки, доносившиеся с улицы. Я не хотела лишать ее маленьких удовольствий только для того, чтобы продлить это мученическое существование.

Подключившись к системе видеонаблюдения со своего телефона, я оставила дверь приоткрытой, захватила сумку из своей спальни и спустилась вниз. Мобильник разместила на кухонном столе, приглядывая за бабулей на случай, если ей понадобится помощь, налила воды в кастрюлю, поставила на плиту кипятиться. Затем разложила учебники, планируя сначала разделаться с простыми заданиями.

С ноутбука запросила в публичной библиотеке все книги, необходимые для доклада по истории. Несколько привезут из Меридиан-Сити, потому что в Тандер-Бэй их не нашлось. Открыв план, закончила веб-квест, сделала физику, прочитала испанский, потом прервалась, нарезала и обжарила овощи, прежде чем взяться за литературу.

Литература… Я до сих пор не закончила структурный анализ, сдать который нужно завтра.

Не то чтобы мне не нравился предмет. Или книги.

Просто я не любила классические произведения. От третьего лица, с километровыми занудными абзацами. Какие-то тупые академики пытались внушить нам, будто в витиеватые описания предмета мебели (на который мне абсолютно плевать) автор вложил глубокий смысл. Я практически уверена, авторы сами не знали, что хотели сказать. Наверное, были под кайфом от опиума, когда это писали.

Или успокаивающего сиропа, или абсента, или чем там еще баловались в те времена?

Нас пичкают этим дерьмом, словно хороших историй уже не пишут и читать больше нечего. Любительница самопорезов Кейтлин, сидящая через три парты от меня, должна найти нечто актуальное для себя в «Доме с семью шпилями»⁴? Ага, конечно.

Разумеется, «Лолита» вышла не так давно. Просто она хреновая. Готова поспорить, даже в 1955 году была хреновой. Спрошу у бабушки.

Я замочила пасту, поджарила мясо с перцем и луком, смешала все и отправила в духовку. Сделала салат, установила таймер, затем достала листы с заданиями и прочитала первый вопрос.