Белый дедушка

– Дедуся, не утикай! Постой хось малесенько… Не утикай, дедуся!

Но дедуся помаленьку «утекал»…

Солнце закатилось. Наступили синие сумерки. В избах зажгли лучину; красный огонек забрезжил в окнах, – и свет из окошек полосой падал на улицу. В синем небе затеплились яркие звезды. Бледный полумесяц высоко стоял над деревней и озарял ее своим ровным, спокойным светом.

Ребятишки разбрелись по избам. Только Степе не садилось дома. После ужина, перед сном, он в одной рубахе – даже без шапки – побежал в проулок еще раз посмотреть на белого дедушку и проведать: не развалился ли он?

Прибежал Степа и видит: по-прежнему стоит дедушка, озаренный серебристым месячным светом, – сгорбился дедушка, покривился набок, а все стоит… Степа обошел его кругом, потрогал его за плечо. Плечо – холодное… Степа прислушался: что-то шумит вдали! То – вода шумит, то – весенние ручейки бегут. И около дедушки где-то вода пробирается, тихо журчит, бульбулькает… В ночном безмолвии все звуки слышатся явственно…

Посмотрел Степа вверх, – вверху месяц и яркие звезды горят, и нет им числа. И далекие звезды как будто мигают ему. Заглянул Стена дедушке в лицо – и вздрогнул, отшатнулся. Дедушкины дырявые глаза блеснули при месяце, точно живые, а на ледяных губах как будто улыбка мелькнула. И жутко, страшно стало Степе, бегом пустился он домой, не чуя земли под ногами. Задохся Степа – и испуганный прибежал домой. Его ухода из избы не приметили, и он никому ничего не сказал.

На другой день у Степы голова заболела, стало в горле покалывать, поднялся кашель. Весь день Степа ходил невеселый, пасмурный, только один раз сбродил посмотреть на дедушку, а все больше сидел в избе под окном. Лицо у него горело и в глазах был жар.

– Ты что, Степа, куксишься? Али лихоманку подхватил? – спрашивала его мать. – С утра до ночи толчешься на улице… Смотри ты у меня!

IV

Степа простудился и заболел, два дня кое-как перемогался, на третий – слег… Маша не хуже матери ухаживала за больным.

Днем Степу клали на палати, чтобы ему было потеплее, а на ночь перетаскивали на лавку, где было не так жарко. Через неделю Степу было уже не узнать: так сильно он изменился. Его пухлые румяные щеки опали и побледнели, голубые глазки его потускли и весь он похудел и как-то вытянулся. Отец смотрел на исхудалое его личико, хмурился и говорил:

– Пожалуй, не выживет малец!

Мужику очень жаль было Степу: он у него был один сын.

– Ну, даст Бог, поправится! – утешала его жена. – Ведь не от всякой болезни помирают!

Мать сходила к фельдшеру, принесла какое-то горькое лекарство и поила им больного. Но Степе делалось все хуже и хуже…

С каждым днем снежный дедушка таял все больше и больше. Таял и Степа… Голова у него трещала от боли, руки и ноги ломило, его бросало то в жар, то в озноб. Иногда он не узнавал своих, не замечал ни дня, ни ночи, все в голове его смешалось, перепуталось, и страшные, мучительные сны посещали его…

Однажды он дремал на лавке. Был уже темный вечер. Отец куда-то ушел, мать пряла, Маша сидела у его изголовья. Долго лежал Степа с закрытыми глазами, – и вдруг почудилось ему, что солнышко спускается над ним, спускается все ниже и ниже – такое большое, красное – обдает его жаром и ярким пламенем брызжет на него. Степа отворачивается, закрывает голову руками – все хочет спрятаться от солнца. А солнце багровое, раскаленное все пуще на него надвигается, жжет его и палит немилосердно. Вот уж оно совсем близко… Степе невыносимо горячо. Он начинает задыхаться.

– Солнышко! Солнышко! – стонет он и ворочается на лавке, – хочет уйти подальше и спрятаться от солнца.

Маша приглаживает его золотистые, льняные волосики и говорит ему:

– Что ты, Степа! Какое же солнышко!.. Ведь теперь вечер!

Степа раскрывает глаза и как будто ничего не видит и не понимает.

– Вечер! – шепчет он своими сухими, запекшимися губами.

Через минуту вместо палящего жара его начинает прохватывать озноб. Степе чудится, что в избу вошел белый дедушка и оттого подуло на него холодом. Степа дрожит, ёжится, а дед подступает к нему, наклоняется над ним, протягивает к нему свои скрюченные снежные руки и смертельным холодом дышит на него…