Обреченные мечтатели. Четыре временных правительства или почему революция была неизбежна

Глава 1
Временная весна государства и права

1
Первые шаги Временного правительства

Четвертая Государственная дума была отправлена императором на принудительные каникулы 26 февраля 1917 года. На следующий день должно было состояться заседание Думы. Основная часть депутатов узнала о том, что их и Госсовет распустили «на срок не позднее апреля 1917 года», только прибыв в Таврический дворец. Ситуация повторилась: первая Государственная дума также узнала о своем разгоне, придя на очередное заседание. Вместе с тем в 1917 году ситуация была куда более тяжелой, чем в 1906 году, – надвигалось нечто непонятное и зловещее.

Уходя на вынужденные каникулы, Дума создала Временный комитет^[25] «для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями»^[26]. Возглавил его председатель Думы М. В. Родзянко. Наряду с членами Государственной думы в комитет вошел комендант Петроградского гарнизона Б. А. Энгельгардт. В этот же день, то есть 27 февраля 1917 года, комитет принял воззвание, в котором, обращаясь к народу, указал: «Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием»^[27].

Временный комитет представлял законодательный орган – Государственную думу. Фактически комитет присвоил себе всю власть, которая в то время все еще была у императора и Совета министров, то есть произошел захват власти.

Конечно же, ни один действовавший в тот момент законодательный акт не предусматривал такого развития событий. 2 марта 1917 года Временный комитет в соответствии со своим воззванием создал новое правительство во главе с Г. Е. Львовым. В тот же день Николай II до своего отречения утвердил кандидатуру Львова председателем правительства.

Первое заседание нового Совета министров состоялось тоже 2 марта. На нем была принята следующая декларация^[28]:

«Граждане!

Временный комитет членов Государственной думы при содействии и сочувствии столичных войск и населения достиг в настоящее время такой степени успеха над темными силами старого режима, что он дозволяет ему приступить к более прочному устройству исполнительной власти.

Для этой цели Временный комитет Государственной думы назначает министрами первого общественного Кабинета следующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их прошлой общественной и политической деятельностью.

Председатель Совета министров и министр внутренних дел князь Г. Е. Львов.

Министр иностранных дел П. Н. Милюков.

Министр военный и морской А. И. Гучков.

Министр путей сообщения Н. В. Некрасов.

Министр торговли и промышленности А. И. Коновалов.

Министр народного просвещения А. А. Мануйлов.

Министр финансов М. И. Терещенко.

Обер-прокурор Св. синода В. Н. Львов.

Министр земледелия А. И. Шингарёв.

Министр юстиции А. Ф. Керенский.

Государственный контролер И. В. Годнев.

В своей настоящей деятельности Кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т. д.

2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам.

Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий.

Председатель Государственной думы М. В. Родзянко.

Председатель Совета министров кн. Г. Е. Львов.

Министры: П. Н. Милюков, Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов, А. А. Мануйлов, М. И. Терещенко, Вл. Н. Львов, А. И. Шингарёв, А. Ф. Керенский»^[29].

Обращаем внимание на то, что новое правительство называет себя и Советом министров, и общественным Кабинетом, а в последнем абзаце – Временным правительством. Дискуссия о названии правительства была решена 10 марта постановлением «О временном переименовании Совета министров, а также должностей управляющего делами Совета министров и его помощников и Канцелярии Совета министров»^[30]. Смысл ясный: пройдет Учредительное собрание – будет постоянный высший исполнительный орган.

На первом заседании 2 марта «министр-председатель возбудил вопрос о необходимости точно определить объем власти, которой должно пользоваться Правительство до установления Учредительным собранием формы правления и основных законов Российского государства».

Участниками заседания было высказано мнение, что «вся полнота власти, принадлежавшая монарху, должна считаться переданной не Государственной думе, а Временному правительству». Члены правительства также пришли к выводу, что, поскольку вследствие переворота Основные законы Российского государства должны считаться недействительными, «Временному правительству надлежит установить как в области законодательства, так и управления те нормы, которые оно признает соответствующими в данный момент»^[31].

 

Однако изначально ни самим правительством, ни Временным комитетом Государственной думы не было издано нормативно-правового акта, закрепляющего основные начала деятельности нового высшего органа власти. Этот вопрос был отдан на откуп Юридическому совещанию при Временном правительстве. О работе этого совещания мы расскажем отдельно (см. § 2 главы 2).

Понятно, что среди правоведов и политиков возникла дискуссия о правовой природе Временного правительства.

В. Д. Набоков писал, что «единственным актом, определившим объем власти Временного правительства и вместе с тем разрешившим вопрос о формах его функционирования», был подписанный великим князем Михаилом Александровичем Акт об отказе от восприятия верховной власти, где провозглашалось, что до созыва Учредительного собрания правительство наделяется «всею полнотою власти», но ничего не говорилось о ее пределах^[32].

Член Временного правительства Н. В. Некрасов назвал сложившийся в результате революции политический режим самодержавием министров, поскольку его власть не была ограничена никакими юридическими нормами, а потому оно было «самодержавным в большей даже степени, чем были всероссийские самодержцы»^[33].

Профессор юридического факультета Императорского Петроградского университета А. А. Боголепов полагал, что программные положения правительственной Декларации от 2 марта существенно ограничивают законодательные полномочия Временного правительства, поскольку оно не должно издавать «определенного рода законы, нарушающие свободу граждан, неотъемлемые права человека и гражданина». При этом в силу фактической отмены имперских Основных законов оно «самим ходом жизни неизбежно приводится к тому, чтобы вместо них устанавливать какие-либо нормы, регулирующие деятельность государственных органов». И «за каждый свой шаг оно даст точный и полный ответ» Учредительному собранию^[34].

Известный государствовед начала ХХ века В. М. Устинов указывал на то, что «основы нынешнего государственного порядка переходного времени вплоть до выработки конституции Учредительным собранием определяются общим смыслом совершившейся революции и требованиями народного суверенитета, который она установила»^[35].

Лидер партии эсеров В. М. Чернов считал, что «Временное правительство не единовластный самодержец наш, а власть конституционно ограниченная, правящая на основе договора, заключенного между цензовой и рабочей Россиями. Оно правит, пока этот договор остается в силе, пока соглашение не нарушено»^[36]. Под второй договаривающейся стороной понимался Совет рабочих и солдатских депутатов.

Таким образом, в оборот были запущены все три типа легитимности власти^[37]: традиционалистский (власть Временному правительству досталась в наследство от самодержавия), харизматический (власть захвачена революционным путем) и легалистский (власть есть результат договора между элитой и трудящимися и ограничена определенными рамками). Впрочем, всем было понятно, что все эти фигуры речи должны быть проверены конкретной практикой Временного правительства.

Первый тип легитимности означал, что Временное правительство не было полноценным оператором власти, а только ее «держателем». Его обязанность – передать, как выразился А. Ф. Керенский, «священный сосуд власти», который так «великодушно доверил» правительству великий князь Михаил Александрович, Учредительному собранию, «не пролив из него ни одной капли»^[38]. Временное правительство в своей деятельности не имело права предрешать «основных вопросов государственного строя» (принцип непредрешения). Любые его постановления конституционного характера были временными и могли быть отменены Учредительным собранием. Поэтому Временное правительство не могло принимать те постановления, которые Учредительное собрание уже не сможет отменить. Например, изменение границ империи.

В соответствии со вторым типом легитимности Временное правительство было революционным органом, и первейшей его обязанностью было создание новой государственности и принципиально новой системы управления Российской империей. А это явно противоречило принципу непредрешения. Декларация Временного правительства о его составе и задачах от 2 марта 1917 года отменяла Основные законы Российской империи, обеспечивала принципиально новые правовые условия и, как признавало само правительство, была «единственной конституцией Русской революции».

Такая неопределенность была очень удобной. Правительство могло мотивировать принимаемые решения в зависимости от обстоятельств то правовой преемственностью по отношению к прежней власти и подотчетностью Учредительному собранию, то своей революционностью и потому полной безответственностью.

Что касается третьего типа легитимности, основанного на договоре элиты, и остального населения в лице Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и политических партий левого толка, то и здесь у первого состава Временного правительства тоже было все неплохо.

Между правительством и Петросоветом в марте-апреле установилось тесное взаимодействие. Все постановления Совета, выработанные им в первые дни революции (пресловутый Приказ № 1, об аресте царя и его семьи и т. д.), Временным правительством были поддержаны^[39]. Правительство по собственной инициативе пошло на установление прочных контактов с Советом через созданную 10 марта контактную комиссию. Петросовет в своей резолюции от 11 марта окончательно поддержал Временное правительство и его курс на борьбу с контрреволюцией и на демократизацию и заявил о «революционном контроле» со своей стороны. То же сделали и Всероссийское совещание Советов^[40], петроградская и московская конференции социалистов-революционеров; этой же позиции придерживались народные социалисты, меньшевики, группа «Единство», а до конца марта и Петроградский комитет РСДРП (б). Они призывали поддержать правительство, признавали его формальное единовластие, реформаторский и даже революционный характер^[41].

Вместе с тем всякие попытки навязать министрам пусть даже декларативный контроль, в частности со стороны Временного комитета Государственной думы, как, впрочем, и со стороны Петросовета, встречали их дружное сопротивление.

Конечно, все обязательства, обозначенные в своей Декларации, Временное правительство выполнило^[42], хотя их законодательное оформление пришлось осуществлять следующими составами. Однако по большей части эти обязательства касались цензовой, как тогда говорили, России. Широким народным массам политические реформы, обеспечение прав и свобод граждан были, в общем-то, безразличны. Их в первую очередь интересовали прекращение войны, улучшение социально-экономического положения, а крестьян наряду с миром волновал еще и земельный вопрос.

Нельзя сказать, что правительство полностью игнорировало эти проблемы^[43], однако основная трудность была связана с упавшей на него ответственностью за обеспечение нормального функционирования государства. Временное правительство в это время вынуждено было развить колоссальную деятельность и решать самые разнообразные насущные проблемы.

Властная вертикаль прежнего государственного аппарата была уничтожена революцией, новая система еще не сложилась. А. Ф. Керенский отмечал: «Март, апрель 1917 года были главным образом периодом распада старых связей. Распалось все: старое представление о власти и отношение к ней, старые устои экономической, социальной и государственной жизни, старый строй в армии, старое отношение к войне и миру, отношения между центром и окраинами. Все государство сверху донизу расплавилось, находилось в сильнейшем брожении, а война, как таран, ударяла извне по телу России, заставляя ее все сильнее и сильнее содрогаться… Как-то сразу оказалось, что вся реальная сила в государстве попала в руки солдат, крестьян и рабочих по преимуществу. Куда исчезло все остальное, но исчезло сразу…»^[44] Временному правительству необходимо было восстанавливать и укреплять управленческий аппарат. Создавалось неизбежное противоречие: вынужденная спешная реорганизация в таких условиях не могла способствовать росту эффективности власти.

Новые министры, неплохо разбиравшиеся в правовых порядках разных стран, совершенно не понимали, что такое реальная власть, ее авторитет и престиж, навыки рутинной бюрократической деятельности у них начисто отсутствовали.

Вот как описывал типичное заседание правительства очевидец: «За длинным столом вразбивку сидело несколько министров, глубоко погрузившихся в лежавшие перед ними бумаги, с краю возвышалась знакомая фигура старого друга Набокова… в центре кн. Львов, точно всеми брошенный и озиравшийся по сторонам, не оторвется ли кто-нибудь от бумаг, чтобы прийти к нему на помощь. Керенского, Милюкова и Терещенки не было, они пришли к концу обсуждения, а некоторые конца заседания не дождались и уходили, не простившись»^[45].

Правительство собиралось обычно один-два раза в день (в марте – без выходных). Вечером проходили закрытые заседания, на них обсуждались важнейшие политические вопросы, связанные с курсом правительства. Ежедневные собрания сочетались с работой в министерствах, где министров заедала текучка: приходилось ежедневно рассматривать совершенно незначительные дела, связанные с кадровой политикой, ассигнованием средств и т. д., причем поступающие как в законодательном, так и в распорядительном порядке.

Естественно, начал складываться управленческий аппарат Временного правительства. Принципы и организация его деятельности мало отличались от дореволюционных, тем более что состоял он в основном из царских чиновников. Никакого саботажа с их стороны не наблюдалось, и случаев отставки чиновников среднего и низшего звена по политическим мотивам не было^[46]. В большинстве министерств отставки и назначения были эпизодичны, там ограничивались только масштабной внутренней реорганизацией.

Однако в новых условиях аппарат действовал более спешно и оттого менее четко, поэтому не мог быть эффективен. Для обеспечения правительственного делопроизводства на базе канцелярии Совета министров в начале марта была срочно создана канцелярия Временного правительства. Она обязана была также осуществлять контакт правительства с аппаратом в центре и на местах. Но и без этого у нее было достаточно работы: канцелярия была завалена десятками тысяч поздравительных телеграмм и сотнями тысяч мелких прошений (обычно о кредитах и ассигнованиях), что, по свидетельству очевидцев, составляло едва ли не единственную ее заботу^[47].

В итоге Временное правительство действовало чрезвычайно спешно и хаотично, что влекло за собой постоянные реорганизации властных органов. Система принятия решений сложилась только в зачаточном виде, а механизм их исполнения фактически отсутствовал.

2
От кризиса к кризису

В силу отсутствия демократических традиций русская революция, свергнув самодержавие, концентрировавшее всю власть в одних руках, воспроизвела всю ту же систему управления, в которой разделения власти на правящих (политиков) и управляющих (ответственную бюрократию) не существовало. Политическая власть (Учредительное собрание) была еще только в проекте, а бюрократов в правительстве заменили политики, не приспособленные к управлению.

В таких условиях неизбежно было появление других политических институтов, которые могли декларативно претендовать на властный статус, не располагая легитимностью (даже такой незначительной, как у Временного правительства) или реальной силой. И Временный комитет Государственной думы, и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в марте 1917 года имели значительно меньший авторитет в обществе, чем Временное правительство. Более того, политический раздрай в самом правительстве из-за разнородности состава также был неизбежен^[48].

Левое крыло правительства (Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов, М. И. Терещенко) сплотилось вокруг А. Ф. Керенского и в апреле завладело инициативой в определении правительственного курса. В противовес ему возникла группа умеренных, в которую входили А. И. Гучков, П. Н. Милюков, А. И. Шингарёв и председатель Юридического совещания Ф. Ф. Кокошкин.

Разрыв произошел прежде всего по вопросу об отношениях с Петроградским Советом. Гучков предлагал попытаться «восстановить порядок в стране», в смысле избавиться от Советов, если понадобится, то и силой, и довести дело до Учредительного собрания. Эта позиция вызвала активное неприятие большинства правительства и потому не была реализована: военный министр не решился на применение войск, да и таких возможностей у него, в принципе, не было^[49].

Вторым камнем преткновения был вопрос о войне. Милюков стоял на позициях верности Временного правительства заключенным при монархии союзническим договорам, в том числе тайным, по которым по окончании войны страны Антанты в случае их победы должны были получить территориальные и денежные компенсации от стран-агрессоров. России в случае доведения войны до победного конца среди прочего полагался предмет ее многовековых вожделений – Константинополь и проливы Босфор и Дарданеллы. Левая пресса даже издевательски окрестила министра иностранных дел Милюковым-Дарданелльским.

Керенский со товарищи стоял на позициях оборончества. Оборонцы не отказывались от продолжения войны, считая ее необходимой для защиты теперь уже революционной демократии. При этом они настаивали на «мире без аннексий и контрибуций», то есть отказе от ведения войны в захватнических целях всеми ее участниками. К тому же два лидера правительства – Милюков и Керенский – испытывали друг к другу личную неприязнь и имели разное понимание решения вопросов. В такой ситуации говорить о единстве Временного правительства просто не приходится – консолидация была притворной, искусственной^[50].

В итоге из-за всех этих дрязг в конце апреля Милюков и Гучков оказались в полной изоляции, но Милюков продолжал интриговать. 27 марта 1917 года была принята декларация правительства «О задачах войны»^[51], которая излагала точку зрения руководства страны на перспективы России в Первой мировой войне. В декларации заявлялось о «полном соблюдении обязательств, принятых в отношении наших союзников», и в то же время она содержала пункты, вселявшие уверенность в скорое окончание военных действий, отказ от аннексий и контрибуций, утверждение мира на основе самоопределения народов и т. д. Но Милюков приложил к ней ноту, в которой заявил, что позиция Временного правительства не дает никаких оснований думать об ослаблении роли России в общей союзной борьбе и провозглашает о всенародном стремлении довести мировую войну до победного конца.

20 апреля нота была опубликована в печати, и с самого утра в Петрограде начались массовые демонстрации с плакатами и лозунгами: «Долой Милюкова!», «Долой войну!», «Долой захватную политику!» и даже «Долой Временное правительство!» Однако в толпе были и сторонники Милюкова. Произошли столкновения, пролилась кровь. Исполком Петросовета «для предотвращения смуты, грозящей делу революции», воспретил в течение двух дней всякие уличные митинги и манифестации. Это возымело действие, и манифестации как по волшебству прекратились.

Понятно, что все это не могло пройти бесследно. Исполнительный комитет Петросовета вовсе не стремился к отставке правительства. Однако после произошедших событий в народе окончательно сформировалась убежденность в неспособности существующего состава правительства изменить положение дел в стране в целом, а главное – решить самый насущный вопрос тех дней – вопрос окончания войны. С мест, особенно из армии, посыпались требования создать коалиционное правительство. Петросовет очень не хотел брать на себя ответственность, хорошо понимая, что его вхождение в правительство ничего не изменит, лишь подорвет авторитет Петросовета. Но тут случились отставки Гучкова и Милюкова, и деваться стало некуда^[52].

Переговоры о коалиционном правительстве, названные членом Исполкома Петросовета Н. Н. Сухановым «невеселой свадьбой», продолжались несколько мучительных дней.

5 мая было создано Временное правительство № 2. Исполкому Петросовета удалось преодолеть разногласия как внутренние, так и с Временным правительством, и был образован первый коалиционный кабинет. В него вошли шесть социалистов. Пост главы правительства сохранил за собой князь Г. Е. Львов. На место П. Н. Милюкова переместился занимавший в первом правительстве пост министра финансов М. И. Терещенко. Военным и морским министром вместо А. И. Гучкова стал А. Ф. Керенский. Ранее он занимал пост министра юстиции, который теперь получил примыкавший к народным социалистам (энесам)^[53] адвокат П. Н. Переверзев. И. Г. Церетели, до последнего сопротивлявшийся включению его в состав кабинета, в итоге стал министром почт и телеграфов. Другие видные члены Исполкома Петросовета – М. И. Скобелев и В. М. Чернов – были назначены министрами труда и земледелия соответственно. Важнейший в условиях войны пост министра продовольствия занял энес А. В. Пешехонов.

Между тем расстановка сил на политической арене страны существенно менялась. Прошла амнистия, в том числе политическая, профессиональные революционеры вернулись из тюрем и ссылок, возвращались они и из-за границы.

Февральская революция застигла эсеров врасплох и в довольно распыленном состоянии. Революция коренным образом изменила условия деятельности и общественное положение партии эсеров. Из едва проявлявшей признаки жизни, конспиративной, постоянно преследуемой, оказывавшей слабое влияние на политическую жизнь страны она стала одной из ведущих политических партий. 8 апреля в Петрограде была торжественно встречена большая группа эсеров, прибывшая из эмиграции через Англию, – В. М. Чернов, Н. Д. Авксентьев, А. А. Аргунов и др.

По темпам роста эсеры опережали другие политические партии: к лету 1917 года их было около 1 млн человек, объединенных в 436 организаций в 62 губерниях, на флотах и на фронтах действующей армии^[54]. Партия даже обзавелась представителем в первом составе Временного правительства, хоть и не по своей воле^[55]. В эсеровскую партию в тот год вступали целыми деревнями, полками и фабриками. Новыми партийцами становились крестьяне, солдаты, рабочие, интеллигенция, мелкие чиновники и офицеры, студенты.

Организационное восстановление партии завершил III съезд эсеров, проходивший 25 мая – 4 июня 1917 года. Он выявил в партии наличие трех течений – правого, центристского и левого.

Правые эсеры считали, что вопрос о социалистическом переустройстве не стоит на повестке дня, и потому полагали необходимым сосредоточиться на вопросах демократизации политического строя и форм собственности. Они были сторонниками коалиционных правительств и оборончества во внешней политике.

Левые эсеры полагали, что сложившаяся обстановка возможна для «прорыва к социализму», а потому выступали за немедленную передачу земли тем, кто на ней работает, и социалистическую организацию производительных сил. Они считали мировую революцию способной покончить с войной, и потому некоторые из них призывали (как и большевики) не оказывать доверия Временному правительству, идти до конца путем вооруженного восстания.

Однако центристы, которые заняли промежуточное и более либеральное положение между правыми и левыми, важнейшей предпосылкой и основой социализма считали политические права и свободы при демократическом парламентаризме, что стало определять общий курс партии^[56].

К событиям февраля 1917 года большевики были не готовы, так же как и другие левые партии. Местные партийные организации были или очень слабы, или вообще не сформированы, а большинство большевистских лидеров находились в эмиграции, тюрьме или ссылке^[57]. Петроградский комитет большевиков был почти полностью разгромлен 26 февраля, когда пятерых его членов арестовала полиция, так что руководство был вынужден взять на себя Выборгский районный комитет партии. Неудивительно, что 27 февраля, когда был сформирован Временный исполком Совета рабочих депутатов, большевиков в его составе не оказалось. В первоначальный состав постоянного Исполкома Петросовета, состоявший из 15 человек, вошли лишь два большевика, однако уже 9 марта была оформлена большевистская фракция Петросовета почти из 40 человек. К концу марта в ней состояло 65, а к началу июля – около 400 членов. В марте подход большинства членов Петербургского комитета РСДРП (б) почти ничем не отличался от позиции эсеровско-меньшевистского большинства в руководстве Петросовета.