Психология сознания

Изучение сознания, психики и мозга

Один наивный взгляд на мозг и нервную систему побудил ученых к важным исследованиям в психологии. Вы помните, что глазной хрусталик переворачивает изображение слева направо и меняет местами верх и низ. Отсюда возникает распространенный вопрос: если глаз переворачивает видимый мир, почему мы видим мир правильной стороной вверх, если его изображение перевернуто? Но понятие «правильной стороной вверх» и «вверх ногами» не имеет биологического смысла. Важной предпосылкой идеи о том, что изображение должно быть «правильной стороной вверх» является представление, что мы видим мир таким, как он есть.

Поскольку мы не «осматриваем» объективную реальность, этот вопрос, по сути, бессмысленен. Для того, чтобы нам «видеть», необходимо только одно условие: существование последовательно-непротиворечивой взаимосвязи между внешним объектом и конфигурацией возбуждения на сетчатке. У людей, как мы скоро увидим, эта конфигурация может быть существенно видоизменена и это не вызывает особых трудностей.

Если с помощью поворота глаза хирургическим путем перевернуть (инвертировать) зрительный мир золотой рыбки, она не сумеет адаптироваться к этой перемене. Она даже может умереть от голода, плавая по кругу в поисках пищи. Если таким же образом изменить зрение человека, он может быстро приспособиться к перемене. Поскольку мы не ставим над людьми экспериментов с хирургическим вмешательством, исследование проводится с использованием искажающих изображение линз. Человек, приспособившийся к специальным, переворачивающим изображение линзам, может проехать на велосипеде по людному городу. Наивный взгляд не может быть правильным.

Работа сознания – непрерывный процесс, с помощью которого организм приспосабливается к непосредственной среде. «Изображение» на сетчатке никогда не переворачивается. Нам не нужно такое переворачивание или коррекция изображения; все, что нам нужно для адаптации к внешнему миру, – это непротиворечивая информация. «Изображение» на сетчатке, действительно, перевернуто, и его непрерывно скрывают мигание, слепое пятно и кровеносные сосуды, однако мы ко всему этому приспосабливаемся. Палочки и колбочки, фоторецепторы глаза, расположены за кровеносными сосудами, со стороны, противоположной стороне с которой падает свет.

В конце XIX в. психолог Джордж Стрэттон (George Stratton) доказывал, что поскольку сознание является процессом приспособления к окружающей среде, то человек может приспособиться к зрительной информации, организованной совершенно иным образом, если она последовательно-непротиворечива. Чтобы проверить эту гипотезу, Стрэттон носил на одном глазу призматическую линзу, так что с этой стороны видел мир повернутым на 180 градусов. Мир был буквально перевернут вверх дном: верх-низ и лево-право поменялись местами.

Сначала Стрэттону было очень трудно делать такие простые вещи, как протянуть за чем-нибудь руку или что-то взять. У него кружилась голова при ходьбе, он натыкался на предметы. Но через несколько дней он начал приспосабливаться.

Проносив переворачивающую изображение линзу три дня, он записал: «Сегодня мне удалось протиснуться между двумя шкафами: для этого потребовалось значительно меньше сноровки, чем прежде. Я мог наблюдать свои пишущие руки, не чувствуя замешательства или неуверенности». На пятый день он с легкостью передвигался по дому. На восьмой день, убрав линзу, он написал: «Перемена порядка вещей, к которому я привык за последнюю неделю, произвела на меня ошеломляющее впечатление, которое продолжалось несколько часов». Стрэттон не сразу приспособился к новой взаимосвязи между информацией и восприятием, и понадобилось время, чтобы от нее отвыкнуть.

В 1896 г. Стрэттон написал о результатах своих исследований:

«Различные чувственные ощущения, как бы далеко они ни шли, организованы в единую гармоническую пространственную систему. Гармония, как было обнаружено, заключается в том, чтобы внешний опыт соответствовал нашим ожиданиям» (Курсив наш).

Через шестьдесят с лишним лет Иво Колер (Ivo Kohler) проводил новые эксперименты со зрительной перестройкой. Его наблюдатели неделями носили линзы, искажающие изображение. Сначала им было очень трудно смотреть на перевернутый мир, но через несколько недель они приспособились. Один из участников эксперимента даже научился кататься на лыжах в искажающих изображение линзах! Люди могут научиться приспосабливаться и к искажению цвета. В другом опыте Колера испытуемые носили очки, где одно стекло было красным, а другое – зеленым. Через несколько часов они не ощущали разницы в цвете между двумя стеклами.

Природа непосредственного сознательного чувственного опыта

Если об этом не задумываться, кажется, нет ничего проще, чем воспринимать окружающее. Сейчас, когда я пишу эти строки, я вижу плющ и траву, слышу музыку вдали и могу легко и просто увидеть там синее небо.

Возьмем незамысловатую сценку: я вхожу в комнату и вижу своего друга Денниса. Заговариваю с ним, спрашиваю, над чем он работает. Заурядный опыт, не стоящий разбора… или это только кажется.

Но для того, чтобы осуществить простые вещи, требуется большая работа. Возможно, вам будет интересно узнать, что ни один компьютер, сколь угодно большой и сложный, не справился бы со столь простой задачей. Я знаком с сотней людей, и нет ничего необычного в том, что я знаю, о чем говорить с каждым из них. Компьютер даже не узнал бы Денниса, а уж тем более не мог бы с ним разговаривать. Этот простое и заурядное впечатление оказывается, на самом деле, результатом множества трудных и сложных действий. Мы можем осознавать, что мы воспринимаем, но обычно не сознаем психических процессов, происходящих «за сценой» и делающих восприятие возможным. Чтобы увидеть кого-нибудь, вроде моего друга Денниса, вы сначала «ловите» информацию из окружающей среды. Из миллионов внешних раздражителей лишь несколько, достигающих чувственные рецепторы, предоставляют информацию о Деннисе и этой комнате. Эта «сырая» сенсорная информация сначала улавливается и систематизируется.

Ту зону красного цвета, которую мы видим, мы воспринимаем как кушетку, серое – это его рубашка, по голосу мы узнаем, что это Деннис, а не Фред. Ваше впечатление включает куда больше того, что видит глаз и слышит ухо. Когда Деннис «собран по частям», вы выходите за пределы этой непосредственной информации. Вы мгновенно предполагаете, что он – тот же самый человек, что и прежде, с теми же воспоминаниями, интересами и опытом. Первая составная часть сознательного впечатления, восприятия, включает «улавливание» информации о мире, систематизацию ее и создание выводов об окружающей среде.

Чтобы быть нам полезным, восприятие должно правильно отображать окружающий мир. Нужно видеть приближающихся к нам людей, чтобы не столкнуться с ними. Мы должны разобраться в пище, прежде чем начнем есть. Органы чувств собирают информацию и отсеивают ее. Они отбирают важную для выживания информацию о цвете, вкусе и звуке. То, что организм воспринимает, зависит от окружающей среды. Характерные свойства окружающей среды описываются «экологическими психологами». Вот два из этих свойств:

Информационные возможности. Каждый объект окружающей среды – богатый источник информации. Столб «предоставляет» информацию о своих прямых углах; помидор – о своей округлости, цвете и вкусе; дерево – о листьях, цвете плодов и других свойствах.

Инвариантность. Внешняя окружающая среда содержит много различных объектов. Каждый из них предлагает воспринимающему определенные инвариантные (постоянные) черты. Даже такой обычный объект, как столб, предоставляет неизменяющуюся (или инвариантную) информацию о себе, когда мы обходим его. Под любым углом зрения мы видим, что у столба прямые углы, что он перпендикулярен земле, что он белый. Есть конфигурации (паттерны) инвариантности, общие для всех объектов: все объекты уменьшаются, когда их расстояние от воспринимающего увеличивается; линии сходятся на горизонте; когда один объект ближе, чем другой, он заслоняет дальнего.

Первый уровень сознания включает в себя орган, улавливающий предоставляемую окружающей средой информацию и использующий ее.

Но чаще всего сенсорная информация столь сложна, что ее нужно упрощать и систематизировать. Психическая операционная система настолько приспособлена к систематизированию сенсорной информации, что стремится организовать явления в определенную конфигурацию (паттерн), даже там, где ее нет. Мы смотрим на облака и видим в них разные фигуры: кита, кинжал.

Оп-арт¹¹, модный в 1960-х годах, играл на этой предрасположенности нашей психики к организации, системе. Оп-арт одновременно увлекает и тревожит взгляд, поскольку мы постоянно пытаемся привести в систему определенные фигуры, задуманные художником так, чтобы никакой системы не было.

Принципы психической организации – основа гештальтпсихологии. Гештальт – немецкое слово, не имеющее точного английского эквивалента; его примерное значение – «создавать форму». Гештальт – это непосредственное формообразование объекта. Вы воспринимаете раздражители как законченные, а не бессвязные формы. Вы видите линии в геометрической фигуре как квадрат. Вы видите отнюдь не четыре отдельные линии, отмечая, что все они расположены под прямым углом друг к другу, затем заключаете, что все они равной длины, и на этой основе делаете вывод: «Это квадрат». Фигура непосредственно воспринимается как целое, а не как сумма ее частей.

Интерпретация: выход за пределы данной нам информации

Хотя к нам поступает богатейшая чувственная информация, та информация, что мы получаем в каждый отдельный момент, часто бывает неполной. Возможно, мы лишь мельком увидели рубашку нашего друга Денниса или услышали слово-другое, произнесенное его голосом, и все же узнали его. Этот способ работы психики демонстрировали в Средние века шуты. Они придумывали себе разноцветные костюмы: наполовину белые, наполовину красные и шли между двумя рядами зрителей. Потом спрашивали публику, какого цвета их наряд. Одна группа уверенно отвечала, что шуты одеты в белое; другая столь же уверенно утверждала, что в красное. Доходило до драки, пока толпе не предъявляли этот двусмысленный наряд, – столь сильна в людях склонность «восполнять пробелы».

Чтобы быстро и гибко действовать в мире, мы воображаем большую часть отсутствующей информации. К примеру, вы, наверное, не заметили три опечатки в предыдущем абзаце.

Обычно мы не осознаем деятельность своей психики. Мы не воспринимаем на уровне впечатлений ни отдельно взятые раздражители, ни применяемые к ним «принципы систематизации». Мы скорее проделываем то, что в психологии называется бессознательным умозаключением. Из тех намеков и знаков, которые подают нам органы чувств, мы делаем выводы о реальности. В XIX в. Герман Гельмгольц уподоблял воспринимающего человека астроному, вынужденному «восполнять пробелы» в своих знаниях:

«Астроном приходит к сознательным выводам, когда вычисляет положение звезд в пространстве, расстояния до них, и прочее по их перспективным изображениям, полученным в разное время и сделанным в разных точках земной орбиты. Его выводы основываются на сознательном знании законов оптики. Обычное зрение не требует знания законов оптики. И все же, можно говорить о (психологических) актах обычного восприятия как о бессознательных выводах, тем самым проводя различие между ними и обычными так называемыми сознательными выводами».

Картина мира («допускаемый мир» – The Assumptive Wоrld)

Для того, чтобы действовать быстро, мы делаем множество предположений относительно воспринимаемого мира. Если я вам говорю, что Деннис в комнате, вы тотчас предполагаете, что в комнате есть четыре стены, пол, потолок и, возможно, мебель. Входя в комнату, мы не исследуем, под прямым ли углом стоят ее стены, и, выходя из нее, не смотрим, осталась ли она там, где была. Если бы мы постоянно осматривали все, что нас окружает, у нас не осталось бы времени ни на что другое. Если многое в нашем опыте основано на допущении, то из этого следует, что стоит изменить наши предположения и допущения, как наше сознание тоже изменится. Эту гипотезу выдвинула влиятельная группа американских ученых из Дартмута во главе с Адельбертом Эймсом. Они были названы «транзакционалистами», потому что изучали сознание как вовлеченное в транзакцию (взаимодействие) между организмом и окружающей средой.

В одной из их демонстраций подчеркивалась трудность восприятия трехмерности мира несмотря на то, что зрительная стимуляция двухмерна. Мы предполагаем, что комнаты прямолинейны. Но иногда предположения оказываются неверными, и в результате возникает впечатление «невозможных» изменений в размерах человека, проходящего по комнате, поскольку нам нелегко изменить усвоенные представления о форме комнат. Это допущение так трудно поменять, что оно заставляет нас видеть людей неправильных размеров.

Другие определяющие факторы опыта – ценности и потребности. В одном эксперименте сравнивали восприятие детей богатых и бедных. Когда им показывали монету, детям из бедных семей она казалась крупнее, чем богатым; те же результаты были получены и в других культурах, например в Гонконге. В другом исследовании учеников попросили нарисовать портрет учителя. Большинство учеников-отличников нарисовали учителя чуть меньших размеров, чем школьников. Но слабые учащиеся изображали учителя значительно выше ростом, чем учеников.

Альберт Хасторф и Хэдли Кантрил изучали влияние предубеждений на восприятие болельщиков во время футбольного матча между Принстоном и Дартмутом. Во время игры знаменитый защитник из Принстона получил травму. После матча Хасторф и Кэнтрил опросили две группы болельщиков и записали их мнения об игре в анкету. Болельщики из Принстона говорили, что команда Дартмута играла чересчур грубо и агрессивно против их защитника. Болельщики из Дартмута заявляли, что игра была жесткой, но честной. Впечатление от футбольного матча зависело от того, из Дартмута вы или нет.

Наш непосредственный сознательный опыт. Врожденный он или приобретенный?

Философов и психологов давно интересовал вопрос: «Каким был бы зрительный опыт человека, родившегося слепым, но внезапно прозревшего?» Ричарду Грегори (Richard Gregory) представился счастливый случай наблюдать человека по имени С.Б., слепого от рождения, которому сделали удачную пересадку роговицы в возрасте пятидесяти двух лет. Когда ему сняли повязку, С.Б. услышал голос хирурга, повернулся, чтобы взглянуть на него и кроме размытого пятна, ничего не увидел. Через несколько дней он мог ходить по больничным коридорам, не касаясь руками стен, и видел, который час на стенных часах, но не видел мира так четко, как мы. Он почти мгновенно узнавал предметы, чей «внутренний образ» когда-то сложился у него через осязание. Его удивила луна. Он мог видеть и рисовать предметы, которые раньше узнавал наощупь, но испытывал трудности с теми предметами, которые ему не приходилось касаться, пока он был слеп. Например, рисуя лондонский омнибус через год после операции, он опускал его переднюю часть, которую, конечно, не мог пощупать. Окна и колеса он изображал довольно точно и подробно с самого начала. Когда Грегори показал ему токарный станок, на котором С.Б. когда-то работал, он не мог сказать, что это. Тогда его попросили попробовать инструмент наощупь; закрыв глаза, он тщательно ощупал его рукой и сказал: «Теперь, когда я его потрогал, я его вижу». Хотя С.Б. был лишен зрения, он не был лишен восприятия.

Влияние культуры

Хотя в нас заложены способности ощущения и восприятия, маловероятно, что нам дана целиком предустановленная, встроенная система психических операций. Люди живут в разнообразной окружающей среде и во многих культурах. Наш опыт восприятия во многом приобретенный. Например, пигмеи Конго испокон века живут в непроходимых лесах и редко смотрят вдаль на большие расстояния. В результате, у них не так сильно развито представление о константности размеров, как у нас. Изучавший пигмеев антрополог Колин Тёрнбул (Colin Turnbull) однажды отправился в путешествие с пигмеем-проводником. Выйдя из леса, они пересекли широкую равнину и увидели вдалеке стадо буйволов.

«Кенге обвел взглядом равнину и в нескольких милях от нас увидел стадо буйволов. «Что это за насекомые?» – спросил он меня, и я ответил, что это буйволы, в два раза крупнее лесных буйволов, знакомых ему. Он громко рассмеялся и попросил не рассказывать глупостей… Мы сели в машину и поехали к тому месту, где паслись животные. Он смотрел, как они становились все больше и больше, и хотя был смел, как всякий пигмей, пересел поближе ко мне, что-то бормоча про колдовство… Когда он уразумел, что это настоящие буйволы, он перестал бояться, но недоумевал, почему они были такими маленькими и вдруг выросли, или это какой-то обман».

Представителей других культур не ввести в заблуждение теми же оптическими фокусами, что и нас, поскольку у них другие представления о мире. Скажем, многие из самых известных иллюзий, разработанных нашими психологами, во многом связаны с тем, что в нашей цивилизации преобладают прямые углы и линии. Наш мир – произведение плотника. В отличие от нас, некоторые африканские племена, такие, как зулусы, живут в круглых хижинах с круглыми дверями, а их поля распаханы кругами; многие из иллюзий они переживают не с такой силой, как мы.

Принятые нами условности для изображения трех измерений на двухмерной поверхности могут вызывать любопытную путаницу. Взгляните на этот невообразимый предмет на рисунке внизу – иногда его называют «камертоном Сатаны» – и попробуйте нарисовать его по памяти. Само изображение не назовешь «невозможным» – в конце концов, мы видим его на странице. Но большинство западных людей не могут воспроизвести рисунок, потому что мы автоматически истолковываем его как обман зрения, как вещь, которая не может существовать в трех измерениях. Наша интерпретация того, что предстало нашему взору, а не сама фигура – вот что тут есть невозможного.

Камертон Сатаны

Первоначальная обработка информации в сознании

Прежде, чем информация попадает в сознание, «за кулисами» нашей психики происходит множество явлений. Совершается не пассивная запись того, что снаружи, а отбор, компактно организующий несколько элементов, которые мы вбираем. Если же все так отобрано и выверено, разве можем мы уподобиться пучеглазым йогам, называющим это «иллюзией»? Иллюзорно оно тем, что мы допускаем ошибку мальчика с двоящимся зрением, но если это и иллюзия, то иллюзия с наложенными ограничениями. Ограничения состоят в том, что мы отбираем соответствующие стороны мироздания с тем, чтобы выжить. Другие возможные иллюзии предположительно исчезли за долгое время биологической эволюции.

Но бoльшинство наших впечатлений о внешних событиях представляют собой перенос вовнутрь различных степеней стимуляции, производимой внешним миром. Такое описание сознания многих изумляет: в природе нет ни красок, ни звуков, ни вкусов. Вне нас существует холодное, безмолвное и бесцветное нечто. Это мы создаем звуки из волн в воздухе и мы же создаем краски из похожих, но более коротких, колебаний; мы преобразуем молекулы, попавшие к нам на язык, в бифштекс и острый соус; эти вещи суть параметры чувственного опыта человека, а не параметры внешнего мира.

В заключение скажем: на самом деле, мы не ощущаем объективный мир, а схватываем лишь тщательно очищенную его часть, отобранную в целях выживания. Отбор реальности, присущий человеку, избавляет нас от многих бед и неприятностей, предоставляет нам достаточно информации, чтобы управлять телом, сохранять здоровье, а, главное, размножаться и выживать.

Психика создана не столько для того, чтобы мы, как нам хотелось бы, мыслили, творили, наслаждались оперой, но скорее для того, чтобы позволить нам быстро реагировать на непредвиденные обстоятельства во внешнем мире. Значит, она должна быть избирательной, подобно тому, как избирательно радио, а кроме того, она должна помогать нам получать и оценивать те единицы информации, которые требуют действия. Когда мы начинаем сознавать это немногое и ценное, в нашей психике происходят еще большие сдвиги.

Поток сознания

Уильям Джеймс

Теперь рассмотрим сознание изнутри. Большая часть книг на эту тему начинается с описания ощущений как простейших явлений психики, а затем переходит к более сложным, создавая каждую высшую ступень из низшей. Но этот подход означает отказ от эмпирического метода исследования. Никто и никогда не испытывал просто ощущение само по себе. С той минуты, как мы появляемся на свет, сознание представляет собой множественность объектов и связей, и так называемые элементарные ощущения суть результаты дифференцирующего внимания, часто доведенного до высочайшей степени. Поразительно, какой урон может принести психологии с виду невинная, но неверная исходная предпосылка. В дальнейшем она приводит к дурным и даже непоправимым последствиям, поскольку пронизывает собой всю работу целиком. Представление о том, что психологическое исследование должно начинаться с изучения ощущений как простейших явлений психики – одно из таких предположений. Единственное, что психология может с самого начала допустить, – это факт самого мышления: его-то и следует, прежде всего, анализировать. Если ощущения действительно являются элементами мышления, то мы не окажемся в более трудном положении, чем если бы предположили их с самого начала.

Итак, мы как психологи, прежде всего признаем, что мышление некоторого вида протекает. Я употребляю слово «мышление» для всех форм сознания без различия. Если бы мы могли сказать по-английски «мыслится», как говорим «дождит» или «дует», то мы констатировали бы факт наипростейшим образом и с минимумом допущений. Поскольку так сказать мы не можем, скажем просто, что протекает мысль…