Хроники Мастерграда. Книги 1-4

Глава 11

Тауке-хан спал… Вдруг, словно ужаленный скорпионом, открыл глаза и приподнялся на локте. Сквозь открытый тундюк полная луна светила словно матушкин начищенный таз, заливала внутренности шатра мертвенным серебром. Временами неверный свет пробегал по стенам шатра с золотым шитьем, по полу в коврах с разнообразными рисунками, оплавленным огрызкам свечей в канделябрах, резной серебряной посуде и тогда казалось, что там, где свет не доставал, шевелится нечто…

тундюк, – конструктивный элемент, увенчивающий купол юрты в виде решетчатой крестовины, вписанной в обод.

Он спал один – наложницу не стал брать на ложе, годы брали свое. Зато верная сабля рядом, на стене, рукоятью к хозяину. Тауке-хан не разлучался надолго с оружием – жизнь научила всегда иметь его под рукой. Отовсюду плыли холодные запахи ночи, смешанные с тревожным и горьким ароматом степных трав. Где-то поблизости глумливо проухала сова и опять душная тишина. Звуки, долетавшие время от времени, были решительно ни на что не похожи и в них приходилось долго опознавать нечто хотя бы приблизительно знакомое. Все как обычно и в то же время разбудил некий звук, слишком необычный, чтобы быть естественным.

Хан замер, вслушиваясь в тревожную тишину. Узкие щелки глаз всматривались в полутьму шатра. Ергенек едва заметно колыхнулся… Показалось, нет? Нет, показалось.

ергенек (дверца входа), приставная дверь юрты в виде деревянной резной решётки, которая снаружи занавешивается войлоком.

Старания Тауке-хана были вознаграждены. Совсем рядом – бряк металла и тут же едва слышный хрип, какой издает человеческое горло, когда его перерезает боевой нож. Хан бесшумно, словно леопард на охоте, вскочил. Миг и в руках хищно блеснул в лунном свете обнаженный клинок… мягко присел, в левой появился подаренный пришельцами из будущего пистолет.

Ергенек отлетел в сторону, в шатер ворвался убийца, в руке матово блеснула сабля.

«Бах» – оглушительно в тишине летней ночи прогремел выстрел в упор.

Человек согнулся, словно пораженный молнией, сабля глухо упала на дерево решетки. Вслед за ним и убийца.

Еще трижды пистолет пел смертоносную песню и только единожды хану пришлось скрестить саблю и добить подранка.

Последний из убийц ворвался в шатер, когда снаружи уже лязгали сабли и слышались крики дерущихся – подоспела личная стража хана и, поэтому, Тауке-хан решил взять его живым.

«Гостя» Тауке-хан поприветствовал хитрым ударом в правое плечо, но, к его удивлению, тот легко парировал и, презрительно фыркнув, в следующее мгновение ответил, наметившись на предплечье – не достал. Хан отпрянул назад.

Тауке-хан медленно пятился, с трудом успевая парировать непрерывные атаки убийцы. Острия встречались с глухим стуком, при боковом ударе клинков раздавался короткий немузыкальный лязг.

Хан успел пожалеть об опрометчивом решении взять убийцу в плен – ему достался настоящий мастер сабли к тому же давно не тренировался в смертоносном «танце» с остро отточенным куском стали. Тауке-хан уже собирался применить последний аргумент-пистолет, когда в шатер ворвался нукер с факелом в одной руке и саблей в другой.

Убийца начал разворачиваться, но коротко и страшно пропела сабля, прочерчивая кровавую борозду на спине последнего убийцы. Спустя миг тот со стоном рухнул на ковры.

– Мой повелитель! – склонил голову воин, – вы не пострадали?

Хан с досадой отмахнулся и, с саблей в руке склонился над раненым:

– Посвети!

Кровавые свет осветил скуластое лицо, показавшееся хану смутно знакомым. Точно! Этот человек Сасык-бия. Каракалпаки? Вражье семя!

– Говори. Говори азгын (конченный человек), прирежу, как овцу! Почему, почему предал своего государя! – остро отточенный клинок коснулся горла раненого.

– Ты, – на губах выступила кровавая пена и хан понял – этот не жилец, – ты продался урусам…

– Акымак! (дурак) – хан плюнул в лицо несостоявшегося убийцы. Острая сталь привычно, словно жертвенному барану, прочертила по горлу кровавую полосу. Раненный захрипел в последнем усилии сохранить улетающую к гуриям жизнь. Пятки забили чечетку по коврам, но Тауке-хан уже вычеркнул его из сферы своих интересов. Выпрямился, рявкнул во все горло:

– Собрать ко мне всех! Живо!

Резня кровавым смерчем пронеслась по Казахскому ханству. Вырезали всех причастных к заговору, не разбирая мужчина или женщина, взрослый или ребенок – мстителей не должно остаться. Это было жестоко, но неправильно судить о поступках человека одной эпохи с точки зрения другой. То, что в наши дни каждый порядочный человек счел бы для себя позорным, казалось тогда оправданным и вполне естественным.

Через месяц все закончилось, но только несколько тысяч семей сумело бежать на восток к джунгарам или на запад к русскому царю.

***

Очередной день истекал к исходу. Солнце опускалось за бетонные коробки серых пятиэтажек; бросило несколько теплых лучей, огненной полосой прорезавших кроны тополей у кирпичного, со статуями колхозниц, фасада ресторана Степные Дали. Потом один за другим они погасли.

Вечером в приватном зале собрались свои. Ресторан недаром считался лучшим в городе, а ныне он стал и единственным – остальные закрыли. После конфискации у главы заговора Романова, его передали на баланс комитета по ЖКХ и создали отдельное муниципальное предприятие по управлению им. Свежий, теплый ветер врывался сквозь открытые настежь окна в просторный главный зал, трепал длинные, до пола, портьеры глубокого коричневого цвета. Скатерти были белоснежны, посуда изящна, вокруг столов суетились вежливые, отлично вышколенные и угодливые до безобразия официанты, но это как раз и являлось важнейшей частью сервиса. Когда тебе смотрят в рот – невольно исполняешься сознанием собственной значимости и многим это нравилось. Громкие звуки музыки из покинутого и недостижимого двадцать первого века плыли по залу. Что-то из Эннио Морриконе. На столах: дорогие и изысканные блюда, разнообразные закуски; поблескивая импортными этикетками, красуются пузатые бутылки с винами, дорогие коньяки и водки. Словно и не было Переноса, карточной системы и до сих пор по многим позициям пустых полок магазинов. Далеки еще до исчерпания хранящиеся на оптовых складах запасы… только доступны они далеко не всем.

Собрались «сливки» города. На почетных местах в центре зала, каждый в мягком кресле, сидели руководители администрации в строгих деловых костюмах и тихо переговаривались, гадая о причине, по которой собрал Соловьев с приглашенными по особому списку доверенными директорами и бизнесменами. Но причина была неизвестна и, оставалось только ждать.

Ровно в десять вечера дверь открылась, в зал вошел почти двухметрового роста амбал в расстегнутом, красноречиво оттопыривавшемся слева пиджаке, огляделся. Вслед за ним мэр города – Соловьев. После покушения градоначальник всюду передвигался в сопровождении телохранителей. У дверей на миг остановился, цепким взглядом, в глубине которого читалось превосходство и, некоторая брезгливость, прошелся по людям за длинным столом. Вроде бы все.

– Здравствуйте, – проронил Соловьев куда-то в пространство, ни на кого не глядя, проследовал к месту во главе стола.

Зашуршали отодвигаемые стулья, чины администрации и муниципальные директора дружно поднялись. Это было что-то новенькое. До Переноса так приветствовали фигур не ниже Губернатора. Наглеет Соловьев, но делать нечего. Назвался груздем – полезай в лукошко! Бизнесмены, кто с обалдевшим выражением лица, кто с непроницаемой физиономией игрока в покер, спустя пару секунд ступора последовали примеру.

Охранник, настороженно осмотрев зал, уселся на заранее приготовленный стол у входной двери. Соловьев присел на место во главе стола и, все также в пространство проронил:

– Садитесь.

Пока гости с шумом рассаживались, наклонился к заместителю по промышленности и планированию – Никите Ивановичу. Выслушав тихий доклад, одобрительно кивнул. За месяц после гибели жены он сильно сдал внешне. Одутловатые мешки под глазами, нездоровый цвет лица. Если раньше ему давали пятьдесят с хвостиком, то сейчас выглядел шестидесятилетним пенсионером. Только прищуренный взгляд остался прежним, жестким и цепким. Сильно изменился и внутренне. Вначале зациклился на желании отомстить Романову, а когда тот бесследно исчез, его захватило стремление перегнуть Русь через колено. Совершенно очевидно, что, город, как цивилизованная и технически развитая часть России, должен стать ее центром, ее мозгом, ее столицей. А возглавлять его, и, стало быть, всю Русь, будет он, Соловьев. Это казалось логичным и соответствующим интересам и горожан, и остальной Руси. К сожалению, он не самовластный правитель города и нуждался в поддержке единомышленников. Ну что же, поговорим. Ему необходимы разделяющие его цели люди. Когда официанты разлили по рюмкам напитки и удалились, повернулся к гостям и неторопливо выровнял тарелку и столовый прибор, поджал бескровные губы, загоревшийся лихорадочным возбуждением взгляд поднялся на гостей.

– Делу время, потехе час! Пить водку будем после, – громко произнес Соловьев, и внимательно оглядел настороженных бизнесменов и чиновников.

– Уважаемые товарищи, соратники! Я называю вас именно так потому, что только благодаря вашей поддержке мы смогли благополучно пройти первые, самые трудные месяцы после Переноса. Здесь необходимо подчеркнуть, что у нас была единственная цель – выжить в страшном и диком семнадцатом веке. Сейчас мы можем с уверенностью сказать, что все получилось! Благодаря нам, нашей работе, можно с уверенностью сказать, что город сумеет прокормить себя и сохранит подавляющее техническое превосходство над миром.

Это было правдой, и аудитория одобрительно загудела, да и хвалебные слова мэра многим пришлись по душе. Переждав эмоциональную реакцию, градоначальник продолжил:

– Ход российской истории известен из школьных уроков. Устраивает нас то, что происходит и будет происходить? Все эти революции, кровавые войны, вонючая дикость и прочее варварство?

Градоначальник оглядел соратников, затем, отвечая на собственный вопрос, покачал головой:

– Меня -нет. А в силах ли мы, выходцы из цивилизованного двадцать первого века, не допустить всего этого? Я утверждаю – да! В жестоком мире семнадцатого века все решает сила, а она у нас имеется! Оружейники и химики произвели первые партии патронов, что при 3-сменной работе четырех прессов моторного завода даст в неделю до 10 000 патронов. То есть вопрос с патронами успешно решен! Далее. Успешно опробованы в реальном бою минометы. Оснащенное указанными минометами наше экспедиционное подразделение сыграло решающую роль в разгроме нашествия джунгар…

Стук в дверь застал врасплох, мэра прервался на полуслове. В зал, не дожидаясь разрешения, ворвался известный, наверное, всем в городе, Сергей Иваненко. До Переноса – скандальный блогер и журналист областной газеты, а ныне корреспондент малотиражки электростанции. Обликом мужчина карикатурно напоминал гнусной памяти Егора Гайдара, такой же гладкий и плешивый, эфемерно добродушный. Но внешность обманчива. Журналист был из тех акул пера, кого, скорее, следует назвать гиенами. Ради красного словца и мать родную не пожалеет.

– Здравствуйте, – Иваненко небрежно поздоровался и попытался прошмыгнуть вглубь зала, но безуспешно. Ладонь охранника, размерами с две у обычного человека, уперлась в грудь, остановила на полпути.

От него пахло сладким запахом духов, которыми раньше пользовались исключительно женщины горизонтального промысла.

Градоначальника перекосило, глаза налились кровью, уши запылали. Он даже приподнялся со стула и посмотрел на журналиста так, как смотрят на пойманную вошь:

– А ты что здесь делаешь?

– Почему вы мне тыкаете? У нас свободная пресса! Я имею право присутствовать! –отчеканил побледневший журналист и поднырнул под руку, пытаясь обойти телохранителя, но не тут-то было! Жесткие пальцы схватили за плечо.

Глаза Иваненко стали круглыми, как блюдца.

– Пусти меня, горилла! – закричал, давая петуха и схватил за руку гиганта-охранника.

– Ничего ты не имеешь! – рыкнул Соловьев, левое веко заметно дернулось, – Не стой в дверях и не стесняйся – иди нахрен! Выкинь его Валера отсюдова!

Виктор Александрович в свое время немало пострадал от обвинительных статей Иваненко, а сейчас такая великолепная возможность поквитаться! Губы ощерились в злой улыбке, глаза довольно блеснули. Слава богу, теперь нет причин сдерживать себя.

Лапа охранника перехватила журналиста за шиворот, потащила к выходу. Иваненко засеменил спиной вперед, часто перебирая ногами. Градом полетели вырванные с мясом пуговицы, обнажая впалую, болезненно-белую грудь. Из горла вырвались испуганно-протестующие крики и, естественно, запнулся и едва не упал, но падение на полпути остановила вцепившаяся в ворот рубашки рука. Хрустнуло. Словно куль, охранник поволок по безукоризненно чистому дубовому полу вопящую и, безуспешно сучащую ногами жертву к двери. Скрылся в коридоре. Возмущенные вопли еще несколько секунд слышались, затем затихли. Наступила относительная тишина, только из дальнего угла доносился шепот – обсуждали происшествие. Кто-то злорадно хихикал. Многие из присутствующих в свое время пострадали от статей Иваненко, так что желающих заступиться за репортера не было. Соловьев потянулся к бутылке с минералкой, открыв, налил в стакан, и с удовольствием отпил.

– Продолжим, товарищи. Я уже говорил, что сила у нас есть, – Соловьев обвел взглядом вновь притихших чиновников и предпринимателей, – Но при всех наших технологиях двадцать первого века город слишком мал, чтобы жить ни с кем не взаимодействуя. Но с кем? Южнее располагаются казахские степи. Это малонаселенный и бедный регион в котором проживают чуждые по религии и менталитету люди. В силу этого единственный выход – поддерживать отношения с московским царством, где проживают наши прямые предки и такие же православные, как и мы. Но с каких позиций поддерживать, в каком качестве? Если идти на уступки аборигенам, то обязательно посчитают слабаками и станут требовать все больше и больше. Начнут навязывать свои порядки, начнут разваливать нам хозяйство и обратного пути уже не будет. И постепенно все скатится к тому, что посадят на шею воеводу, который станет драть с нас по три шкуры во благо царя и бояр. Хотите вы такого? Я – нет!

Градоначальник замолчал, в который раз выровнял столовый прибор. Стояла тревожная тишина, столь полная, что слышалось жужжание бившейся о стекло мухи.

– Виктор Александрович, – поднялся с места директор городского водоканала, с сомнением пожевал губами, – так как вести себя с Москвой, все-таки они нам не чужие.

– Спасибо за вопрос, Виктор Степанович. В политике не важно, чужие, не чужие, – градоначальник с досадой махнул рукой, – Вы спрашиваете какие должны быть отношения с Москвой? Только с позиции силы! И силу я и все мы, скоро покажем! Вместо «аборигенного» царя в Москве будет наш человек, наш человек из города, а все противники этого будут гнить в земле.

Градоначальник замолчал, оглядел притихший, ошарашенный зал. «Бояться с огромной Россией связываться, трусы!» Презрительно хмыкнул про себя и продолжил, – Мы навяжем России собственный образ жизни, а не Москва нам. Так мы цивилизуем варваров! Все со мной согласны?

Зал заполнился фальшивыми улыбками и не менее фальшивыми, но дружными аплодисментами. Только приглашенный начальник пожарного «бронепоезда» Чепанов смотрел с недоумением, но в толпе мэр ничего не заметил.

Соловьев обвел внимательным взглядом зал. Все смотрели мимо, но возразить не решился никто. «Ну что же, и это для начала неплохой результат» Душа вдруг наполнилась ощущением безмерного одиночества. Вокруг только подчиненные и зависимые и не одного соратника. Усилием воли заставил себя отрешиться от неуместных мыслей. Зачем ему, с его волей и талантом, соратники? Он сам, собственными усилиями, сделает все, что пожелает! Успешное подавление мятежа Романова и успехи города еще больше уверили в собственной гениальности.

Поднялся, театральным жестом вскинул к потолку запотевшую рюмку с кристально чистой водкой:

– За будущее процветание города!

– За город! За процветание! – зал дружно откликнулся. Мэр лихо опрокинул рюмку в рот. И принялся неторопливо, как привык, насыщаться – он стремился все контролировать и наслаждаться жизнью в любых ее проявлениях.

***

После победного сражения с джунгарами прошло больше месяца. За это время экспедиция попаданцев успела обратно пересечь Великую Степь и вчера, девятого августа, благополучно прибыла на попаданческий форпост – угольный карьер. Рискованная экспедиция закончилась благополучно. Ведь что стоит помощь, если она оказана? Но никаких попыток нападения со стороны казахов так и не произошло. Или они оказались достаточно благородны, чтобы ценить помощь, или понимали, что город им не раз пригодится для отражения новых нашествий джунгаров. Хунтайши ушел с поля боя невредимым и, несомненно, строил планы реванша. А, скорее всего, обе причины сыграли вместе и обеспечили лояльность и верность слову повелителя казахов. Первым делом взвод ветеранов – а они, прошедшие две короткие, но страшные войны с казахами и джунгарами, могли себя так называть с полным правом, помылись в бане форта и впервые за последние месяцы переночевали в полной безопасности и на настоящих кроватях, а не на походных койках. Испытания сплотили, ветераны не боялись ни крови, ни трудностей и за своим командиром готовы были идти до конца.

На следующий день, после обеда в гарнизонной столовой, погрузились в идущий в город железнодорожный состав.

Недолгое путешествие запомнилось Александру удивлением, которое испытал при виде того, как много успели сделать по обустройству границы попаданцы. Разрезала землю, уходя к горизонту, много раз перепаханная, черная, как ночь, контрольно-следовая полоса. В полусотне метров дальше линия высоких, с трехэтажный дом, вышек, на которых пограничники несли круглосуточное дежурство.

Начало темнеть. Мерно, убаюкивающе покачивался вагон на стыках мокрых после дневного дождя рельс. Глядя на несущийся за окном томительный пейзаж: бесконечная степь и редкие лесочки с деревнями, между которыми с грохотом и взвизгами гудка несся поезд, – он думал о судьбе города, о своей собственной и о невесте. И мечтал, что пройдут года, и школьники будут изучать первое большое сражение попаданцев из будущего и, непременно наткнуться на фамилию Петелин. Он жаждал попасть в историю. Он жаждал славы и признания.

Когда эшелон въехал в зону уверенного покрытия мобильной связью, набрал номер Оли, но сколько не звонил, трубку никто не взял… Забыла дома или не слышит? Но верилось в это слабо.

К станции подъехали в полутьме. Торжественный колокольный звон плыл над замершим в мягком закате городе. Ни огонька. Неторопливые проплывали сумрачные громады зданий, в которых изредка мелькали слабые отблески керосинок. Город производил впечатление незнакомого и мрачного.

Ну вот и дома. Слабая улыбка тронула жесткие губы.

На вокзале поджидали несколько армейских тентованных Уралов.

Петелин сдал имущество и оружие, включая захваченные раритеты: джунгарскую пушку и несколько ручных огнестрелов на склад. Потом отправил солдат в казарму и направился на доклад к комбату. С беззвездного неба закапали редкие, но крупные капли.

Штаб встретил тишиной и безлюдьем, он прошел по пустынному коридору к командирскому кабинету. На негромкий стук услышал приглушенный дверью голос комбата:

– Заходите!

За долгое отсутствие Александра в кабинете, ничего не изменилось. Даже куревом воняло по-прежнему. Разве что вместо любимого Изюмовым «Camel», рядом с полной окурков хрустальной пепельницей лежала вскрытая пачка эрзац-сигарет со смешной надписью на лицевой стороне: «Горожанин» на фоне труб электростанции. Невольная улыбка тронула обветренные губы – комбат показался почти родным человеком.

– О! Наш герой вернулся, – Изюмов пробасил густо и поднялся из-за стола. Встретил на полпути, не давая по-уставному доложиться о прибытии, протянул руку. Рукопожатие жесткое, мужское.

Изменился, уже не мальчишка, а многое повидавший и переживший мужчина, отметил Изюмов. До черноты загорел, волчий взгляд видевшего смерть и убивавшего человека. Под глазами мешки – видимо досталось по полной.

У командира Александр пробыл минут двадцать. Успел вкратце рассказать о приключениях и удостоиться множества похвал. Подполковник время от времени поглядывал на молодого человека, словно не веря, что такая предусмотрительность, такое мужество и знание военного дела могут сочетаться с обликом юноши, которому едва исполнилось двадцать лет. Объявив от лица службы благодарность командир пообещал, что это только начало наград и разрешил неделю отгулов, как он сказал, для решения личных вопросов.

Петелин вышел на крыльцо, остановился под козырьком, устало потянулся. На часах двенадцатый час ночи. Дождь, разошелся, полосовал косыми струями мир. Воздух настолько пропитан холодной, все проникающей сыростью, что казалось, еще одна капля и все превратиться в сплошную, холодную воду. Зябко запахнув офицерский плащ, накинул на голову капюшон и снова набрал номер Оли, но в трубке вновь только длинные гудки. Губы старшего лейтенанта еще улыбались, но глаза уже настороженно сузились. Неужели, когда Соловьев признал Олю, отношение к Александру изменилось? Ну не может такого быть – она обещала дождаться, но от сомнений на душе стало погано. «Ну что же, зайду завтра к градоначальничку, узнаю все», – поправил кобуру и направился домой.

К утру густые тучи, укутывавшие небо серым саваном, исчезли, как и не бывали. Солнце требовательно всматривалось с голубой лазури неба, лужи на асфальте почти ощутимо парили, стало жарко.

У дома градоначальника пустынно. Александр подходил к калитке, когда из будки рядом вышли двое с автоматами Калашникова за плечами: один в серой полицейской форме, второй в афганке с надписью на правой стороне груди «Национальная гвардия». Неторопливо двинулись навстречу. Александр подобрался, как волк перед прыжком, но внешне это никак не проявилось, походка столь же размеренная, а выражение лица – безмятежное.

– Сержант Авдеев, – обронил гвардеец с пренебрежительной ленцой, а полицейский остановился напротив, – Вы к кому?

– К невесте, она живет в этом доме. А что случилось?

– Покушение на Соловьева было, небось слышали?

Александр кивнул.

– Вот и усилили охрану дома мэра. Как вас представить?

– Александр Петелин.

– Минутку.

Нацгвардеец отошел подальше в сторону, достал кирпич радиостанции. По мере разговора лицо каменело. Автомат упал с плеча в положение наизготовку, кивнул напарнику. Второй автомат уставился гипнотическим зрачком дула в грудь Петелина.

– Допуск к дому Соловьева вам запрещен. Уходите!

Сердце Александра гулко застучало. Кобура с ПМ – ом обожгла бедро.

Из запавших глаз на охранников выглянул матерый волчара.

И это превращение было настолько страшно, а в облике незваного посетителя столько дикой силы, что охранникам показалось что еще миг, и он выхватит оружие. Пальцы закаменели на спусковых крючках.

Взгляды скрестились, словно лезвия шпаг, и смертным холодом повеяло от незримого удара.

Если бы все происходило несколькими месяцами раньше, то, наверное, Петелин вспылил, попытался качать права и размахивать пистолетом. Но прошедшие испытания изменили его.

Ощерился, как волк, и посмотрел на забор мэрского дома. Несколько камер на столбах повернулись и, несомненно, охрана в доме в курсе событий.

Пока он жив, пока бьется беспокойное сердце в груди он не забудет Олю и не устанет искать возможность освободить ее из заточения. Испытания изменили молодого офицера и очистили от всего наносного, от юношеской неуверенности, интеллигентской мягкости и наивности: так с древнего клинка спадает ржавчина под яростным напором точила.

Перед мысленным взглядом встала картина: пистолет, приставленный ко лбу Соловьева… заманчиво! Жаль только полная фантастика – Соловьев всюду с телохранителями. Ничего, подождем. Месть – это блюдо, которое потребляется холодным.

Круто развернувшись, Александр направился прочь. Спину «жгли» взгляды охранников. Повернув за угол дома, прошел мимо неприветливо темневшего сада, остановился, где никто не видел. Из кармана появился перстенек с зеленым камешком, величиной с добрую горошинку – вполне достойно для свадебного подарка избраннице. Несколько мгновений придирчиво осматривал несостоявшийся подарок, потом положил обратно и зашагал дальше.