Анты

Антских вожей посадили за стол справа от кона, а за гостевыми столами расселись с полсотни савирских вожей и сотников. Особняком отдельно сидели главный шаман Тарвел и дюжина шаманов рангом пониже. Неожиданностью для антских вожей стали высокие кувшины с тёмным густым вином, терпким и полусладким. Заметив их удивление, кон с гордостью сообщил, что ромлянские гости привозят вино из Фанагории и Херсонеса по Дону и Донцу. После первых обязательных славословий раздался холодный ровный, как лёд, голос жреца, через которого кон обратился к Стинхо:

– Вож антанский Стинхо, ты давеча баял о вести важной. Ноне время пришло. Реки.

Стинхо поднялся и вежливо склонил голову в сторону кона:

– Славный кон Чавдар, славные его родовичи, славные вожи, жрецы и вои савирские, мир ваш красен и щедр. Благо имать соседей таких. Ано дошла до нас весть истинная, весть злая, что с восхода грядёт беда неминучая. И жизни той мирной два лета осталось. Ведомо стало, что из-за Ара-реки явился жестокий народ, именем авары, что скифам сродни. Ваши предки ведали их яко жужаней свирепых. Грядёт не война, не набег, грядёт нашествие злое. Авары алчут добро захватить, спалить веси и грады, дома изничтожить и пажити, посечь мужей, жён осквернить, да чад посмердить. Та беда неотвратна, яко буря в степи. Ажно земля савирская первой лежит на пути тех поганых. Вече антанское волю явило силы сбирать и народ исполчать, упредить велело савиров и иные народы о грядущей беде. Тако ж молвить велело, что и анты, и поляне, и дулебы, и словены, и уличи, и тиверцы готовы плечо к плечу встать супротив ворога злого. Коли биться изволите, то кону савирскому Чавдару надлежит явиться на великое вече ко дню Макоши в град священный Табор, что на Тясьмин-реке.

Стинхо замолчал, переводя дух. Всё-таки местная речь немного его напрягала. Он вместе с Черчем стоял перед коном и слушал гробовую тишину. Со звоном покатилась по полу серебряная чаша, и все разом загалдели, загомонили.

– Тихо!! – от крика главного советника кона все смолкли, и опять повисла тишина, в которой раздался глухой голос кона:

– Вожи антские, весть изрекли бедовую и страшную. Обрекли на думу горькую, думу тяжкую. Сколь аваров тех явится?

– Сто двадцать тысяч конных.

– Увы мне, столь нам не сдюжить, – совсем посмурнел Чавдар, – без ума встать супратив этакой силы.

– Безумная храбрость не вельми погана, кон. Много боле погана покорность скверная. А авар мы сдюжим, не тужи, славный кон Чавдар. Антания исполчается, оружье куют ковали, биричи все славянские племена на великое вече сзывают. Донские сарматы копья точат. Утургуры меотийские стерегутся. Вкупе мы сила. Не пустим поганых на вашу землю, встретим их у истоков Донца або Псёла. Але имаете и лёгкий выбор иной: покориться поганым, пасть ниц и отдать на скверну жён своих и чад.

– Не бывать этому!! – прогремел голос Асена. – Покамест жив хоть един савирский вой, не покорится народ аварам поганым! Я за союз с Антанией!

– Союз! Союз!! – заорали со всех сторон.

– Бысть по сему! – поднялся кон и стукнул посохом в пол.

У Стинхо окрепло ощущение, что, не смотря ни на что, посольство удалось.

Обратный путь по Припяти стал почему-то намного короче. Казавшаяся раньше бесконечной пограничная река будто съёжилась и быстро донесла лодью до Днепра. Пару раз из чащи прилетали слабенькие охотничьи стрелки, но в целом доплыли спокойно, я бы даже сказал, буднично.

Нынче я вёз в Бусов град весть о великом единении богов и вокняжении Межамира, а также вёз солнечный знак верховного воеводы Антании. Всю дорогу меня терзали сомнения. С одной стороны, я получил чрезвычайные полномочия на мобилизацию страны, с другой – я не знал, как отнесётся жречество и правящая верхушка Бусова града и особенно Табора к тому, что правитель и государь Антании Межамир передал чужестранцу часть своей власти.

В Бусов град мы прибыли днём, и занятые делами горожане даже не заметили небольшой лодьи, пришедшей с полуночи. Причалив к кузнечной пристани, мы сразу разобрали груз и поспешили на Гору. В крепости вои вместе с заветными мешками свернули в воинский дом, а я поспешил в хорм. Новости жгли мне горло.

В святилище я нашёл только жреца Сварожича, все остальные ушли на сход братства ковалей, где сегодня решался важный вопрос о разработке золотых россыпей, найденных на Ингульской возвышенности. Всё-таки Асиле не удалось засекретить добычу. Похоже, новость оказалась слишком горячей.

Когда я кратко поведал Сварожичу о всех событиях, начиная от явления Древа Жизни, о примирении культов Велеса и Перуна и провозглашении наследственного княжения Межамира, жрец необычайно взволновался. Он схватил свой посох и бросился к идолу Сварога, что-то выкрикивая на ходу. Толи ругался, толи молился. Потом из святилища он вернулся в хорм, и через минуту оттуда во все стороны прыснули молодые служки.

Вдали ещё сверкали пятки посыльных, а в воздухе уже начало разливаться напряжённое ожидание чего-то необратимого и важного. И впрямь, именно сейчас переворачивалась вся жизнь Антании. По сути, не без моего участия произошла тихая революция. Навсегда канула в лету древняя разрозненная родоплеменная Антания, уступив место Антании княжеской с единой властью, единым пантеоном богов и единым законом. И всё это означало, что мне и нашей команде придётся серьёзно поднатужиться, чтобы убедить живущий вековыми традициями народ скинуть с плеч ветхое рубище родоплеменного строя и надеть крепкие доспехи новорождённого феодализма.

Пока тянулось ожидание, Сварожич вежливо потребовал показать мой знак воеводства. Да, пожалуйста. Он осторожно принял его, перевернул и осторожно принялся водить пальцем по лучам свастики. Оказывается, с тыльной стороны солнечный знак испещряли ровные угловатые знаки. Я видел эти чёрточки, скобочки, галочки и треугольники, но не догадывался что это надписи.

С поклоном жрец вернул мне знак:

– Велика сила сего древнего знамено, от века хранимого в священном граде Арконе. Не ведомо, яко попал он ко дулебам, – задумчиво проговорил жрец, – не иначе по воле светлых богов, и не нам перечить великим. Однако зрю, аще знамено не принял тебя. Надобна твоя кровь и рота. Дождёмся же братьев и свершим обряд пред богами.

«Упс! Никогда Штирлиц не был так близок к провалу! Ведь кровь то у меня взять невозможно. Не режусь я и не прокалываюсь!».

Пока я решал неразрешимую задачу, в хорм начали собираться разные персонажи. Первыми прибежали два знаменитых городских ведуна. Потом пришли жрецы Перуна и Хорса, чуть позже – Даждьбожич и старейшие ковали во главе с Асилой. Последними заявились жрецы Макоши и волхвы, а также… Лео и Серш. Ребята бросились обниматься. Вижу, рады.

– Бор, едритическая сила, где тебя нелёгкая носила? Мы тут все разбрелись. Веси объезжаем. Марк и Зверо из полянских земель не вылезают. Виделись с ними пару раз. А о Стинхо и Черче ни слуху, ни духу. Кстати, а где Рок?

– У дулебов остался. Теперь он там в авторитете. У князя в ближниках ходит. Как в той поговорке: чтоб посмотреть сладкий сон, нужно уснуть в миске с мёдом. А Рок теперь в бочке с мёдом живёт. Ладно, потом поболтаем. Пошли к людям, у меня есть, что сказать.

Свыше часа я излагал старейшинам о событиях последних трёх недель, разумеется, утаив визит к порталу и наличие золотишка и соли. Жрецы и особенно вои-ковали сначала нипочём не желали объединяться с волхвами Велеса, но их убедили веское слово князя Межамира и мой солнечный знак. Как выяснилось, он оказался серьёзным аргументом. Знак знаком, но я ума не мог приложить, как добыть мою кровь для его активации. Однако пока жрецы готовили ритуал, мне неожиданно в голову пришла идея.

«Фил, отзовись». «Ну, отозвался, что дальше». «Что-то ты стал молчаливым и неприветливым. Будто сам не свой. Где твои глубокие мысли и остроумные суждения?». «Слышь, Бор, хорош стебаться. Сам из-за палки светящейся прошлый раз нагрубил, а потом и вовсе про друга забыл, а теперь молчание ему, видите ли, моё не нравится. Говори, что затеял?». «Прости, братишка, сам знаешь, сколько на меня всего навалилось. Проблема у меня. Сейчас меня попытаются резать, чтобы кровь взять, а я обычной сталью не режусь. Засвечусь, как пить дать. Что делать?». «Тоже мне проблема. Это они своими тупыми железками тебя не могут прирезать, а я так запросто». «Э-э-э, Фил, подожди… мы же друзья. Ты это… мало ли что бывает между своих, а ты чуть обиделся и сразу – прирезать. А я не люблю, когда меня прирезывают». «Ладно, шучу я. Сейчас острота лезвия будет на молекулярном уровне. Достаточно приложить палец и получишь струю крови. Не надо струю? Тогда получишь пяток капель. Только не жми, без пальца останешься». «Добрый ты, Фил, а в общем, спасибо, выручил». «Если что, обращайся, кровь пустить, это я всегда пожалуйста».

Вовремя я с Филом проблему перетёр. Жрецы уже стояли напротив. Они принесли глубокий каменный сосуд с освящённой водой и над ним держали мой знак солнца. Я не успел и рта раскрыть, как жрец Перунич схватил мою руку и попытался чиркнуть по пальцу ножом. Я еле увернулся. Экий кровожадный жрец пошёл.

Я сделал жрецам останавливающий жест, кивнул стоящим неподалёку ребятам, привлекая их внимание, вытянул меч, поднёс его к центру знака солнца и приложил большой палец. Частые красные капли залили жёлтый камень и стекли в воду. Я зажал палец и обмотал его чистой тряпицей.

Пока я с удовольствием наблюдал растерянные лица Лео и Серша, чуть не пропустил произошедшие с камнем изменения. Окрасившийся кровью янтарь вдруг резко почернел, потом в центре подсветился алым, на пару секунд стал абсолютно прозрачным и опять приобрёл прежний жёлтый цвет. Моя кровь с его поверхности исчезла.

Очередной головоломный фокус на этот раз совсем не взволновал меня и не заставил впасть в религиозный ступор. После всех случившихся со мной приключений, как убеждённый атеист, я решил для себя, что имею дело с какими-то неизвестными высокотехническими феноменами. А коли так, то зачем искать смысл в обрядах ритуальной магии, проще воспринимать их, как обычный опиум для народа. Что же касается исследования природы этих непонятных феноменов, то мне сейчас попросту было не до них.

Между тем жрецы всем скопом поворожили над амулетом, потом окунули его в воду в чаше и потом с поклоном вернули мне:

– Прими воевода, знамено власти над полками Антании во имя светлых богов, знак солнца принял тебя. Володей.

Потом из хорма все перебрались в общинный зал, в котором из трёх очагов горел один. Все начали рассаживаться вокруг него. Видно здесь непременный обычай решать важные дела около огня.

До глубокого вечера судили-рядили и решали насущные вопросы. А главное подтвердили созыв общеславянского веча в Таборе, куда решили звать всех соседей и союзников.

Сход закончился, когда все харчевни позакрывались, пришлось на скорую руку сварганить ужин в воинском доме. Приняв на грудь бочонок хмельного мёда, мы с друзьями завалились спать на покрытые овчинами топчаны.

Начался август, до веча в Таборе оставалось меньше двух месяцев, а ещё требовалось прояснить проблему отношений с савирами и сарматами. Я очень рассчитывал на успех миссии Стинхо и Черча, к тому же наш давешний знакомый Раткон тоже наверняка донёс до жителей Дона злую весть.

Я потрепал по голове Бродягу, который не отходил от меня со дня моего возвращения, и вышел из пропахшей мужскими ароматами казармы на площадь. Едва глаза привыкли к дневному свету, как у коновязи я углядел рассёдлывающих коней Марка и Зверо. После бурных приветствий и обмена новостями, я намекнул, что хотел бы на пару дней уединиться, отдохнуть от суеты и собраться с мыслями. В один голос они предложили мне махнуть в ближнюю полянскую весь, расположенную в трёх верстах ниже по реке. С их слов там находился райский уголок со светлыми рощами, цветущими лугами, с песчаным пляжем на небольшой спокойной речке, впадающей в Днепр, с гостеприимным населением и вкусным угощением.

В предвкушении заслуженного отдыха я на час задержался у воеводы Кугута. В Бусовом граде уже начались сборы ополчения. Каждый день подходили отряды из весей на смотр. К тому же, уж не знаю как, но Кугут умудрился довести численность городской дружины до шести сотен. А, значит, пришла пора слаживать и обучать новому бою дружинников, которые впоследствии станут офицерами-сотниками будущего войска Антании, а первые ополченцы – сержантами-десятниками. Смотр решили провести через три дня на большом поле вблизи Горы.

Я уже направился седлать лошадь, когда прибежал парнишка с просьбой, срочно зайти в хорм. Вот всегда так, как на ловлю ехать, так собак кормить.

Однако потом я мысленно поблагодарил богов, что задержался. Вокруг хорма тесно стояли лошади. Да, какие лошади! Сильные, гладкие, боевые! И, уже догадываясь, кого увижу, я шагнул в распахнутые двери.

Всё-таки недаром утром я поминал сарматов. Вокруг горящего очага рядом со жрецом Перуничем трое воев постарше сидели и трое помоложе стояли за их спинами, держа в руках высокие шлемы сидящих. Среди сидящих сарматов я узнал облачённого в доспехи Раткона. Двое других отличались ростом, статью и богатой чешуйчатой бронёй. Увидев меня, сарматы встали, и Раткон протянул обе руки для пожатия. Знак высшего почтения у сарматов. Я ответил.

– Поздорову тебе, воевода Бор. Как обещал, я поднял сарматов. Знакомься. Это тысяцкие Гудул и Чемор.

Я пожал сарматским полководцам руки и жестом попросил их присесть. Расположились у очага. Трое молодых сарматов так и остались стоять. Раткон продолжил:

– После важных слов вожей антанских Стинхо и Черча, сход высоких отцов избрал артуркона и повелел поднимать станицы на бой. Отказавшихся нет. Сарматы знают, кто такие кочевники с восхода со времён проклятых скитов. Коли авары им сродни, то походя прольют реки крови, пока не напьются ею досыта и не оставят за собой пустыню.

Я благодарно склонил голову:

– Авары истинно родичи скифов, ано повадки их не в пример злее и подлее, або те хотели владеть степью, а эти хотят всё пожрать и истребить, яко саранча. Не сомнился в вашем мужестве и решимости благородные сарматы. Ащё ваши пращуры, свободу и честь храня, громили и орды таврических скифов, и фаланги боспоритов, и легионы римлян. Не ведала земля сильнее копейщиков конных, яко сарматская лава. Ажно время старит не только людей, ано народы. Дошло до меня, аже тяжкие лета переживает Сарматия. Горько достались вам нашествия готов и гуннов. Ано высокие отцы избрали артуркона и подняли станицы, даёт всем надежду. Мнится мне, яко светлые боги даруют сарматам долю возродить сарматскую славу, а вослед и Сарматскую державу. Два лета срок невеликий, ано и немалый. Чем можем, поможем вам в том славном деле. Зброю и длинные пики поможем сработать. Железо и уклад на оружье дадим. А уж навыки боя и табун, то ваше. Посредником бысть Раткону. Он в Антании свой, и ведает всё. Высоким отцам сарматских родов поведайте, аже воевода антанский Бор кланяется, благо дарит за волю к свободе, за память и доблесть и надеется на возрождение Сарматии. Отныне мы союзники и братья по оружию. Ждём высоких отцов на великом вече в Таборе в день Макоши.

По сарматскому обычаю мы обнялись с Ратконом и тысяцкими, и их полусотня унеслась на восток, подняв облако пыли. Так неожиданно решился сарматский вопрос. Осталось дождаться Стинхо и Черча, которые где-то запропастились.

Собирался недолго, всё моё имущество разместилось на поясе, в перемётных сумах и калите. Я запрыгнул в седло заводной лошадки и свистнул Бродягу, который за последнее время заметно отъелся, превратившись в матёрого и умного пса. По совету Марка я направился в ближайшую полянскую весь со смешным названием Хмыза.

Всю дорогу я наслаждался чудесными видами летней Антании. Густой воздух наполняла пряная смесь запахов цветов, свежего сена и тёплой пыли. По обочинам за полоской пожухлой пыльной травы шумели и золотились светом поля с горячими колосьями. За ними сочную лазурь очерчивали зелёные контуры рощ и холмов. А с бесконечного неба лилась трель невидимого жаворонка. На околице веси паслись белые козы, бродили любознательные гуси, и баловник ветер поигрывал хвостами петухов и листьями деревьев.

Но благодушное настроение моментально исчезло, когда, въехав на вескую площадь, я увидел возле колодца возбуждённую толпу, из которой доносились крики и плач. Общий шум дополнял дружный брёх домашних псов. Вот тебе и гостеприимная весь, вот тебе и беспечный отдых.

Привязав лошадь к коновязи, в сопровождении Бродяги я направился посмотреть, что же там случилось. А случилось то, что умер веский вож Алкун. Умер внезапно, вдруг. Зачерпнул у колодца воды и на втором глотке отдал богам душу. Толпа селян окружила лежащее тело и зло ругала высокого человека в светлой рубахе с длинными волосами и бородой с проседью. Опираясь на посох, он спокойно стоял, оглядывал распалившихся огнищан и слегка кивал головой, слушая злые слова. Рядом с ним вертелась женщина в тёмных одеждах с множеством амулетов и оберегов и в тёмной выгоревшей на солнце накидке. Она огрызалась на все стороны и громко отвечала на обвинения.

– Тихо! – я поднял руку, – тихо, поляне! Я воевода Бор, что тут происходит?

Все разом заорали, и я вновь крикнул погромче:

– Тихо!! Говори ты, – я ткнул пальцем в женщину с амулетами.

– Поздорову тебе, воевода Бор. Я ведьма Есмена. Умер наш веский вож Алкун. Умер там, где лежит. Умер сам. Первым его узрил ведун Даян, – она указала на высокого человека в светлых одеждах, – попытался помочь, да уж поздно. Случился удар у толстого Алкуна. А тут и бабьё набежало, а за ними и их мужи пожаловали, что орут хуже баб. Виноватят Даяна, будто он за обиду убил веского вожа.

Я кивнул головой, жестом отогнал толпу от мёртвого тела, присел, разглядывая труп. Лицо покойника имело чугунно-сизый цвет, что говорило о внезапной резкой остановке кровообращения. Убитые обычно бледнеют, а такой цвет кожи случается, когда внезапно умирают от оторвавшегося тромба. И никаких следов насилия или борьбы. Всё ясно.

Я поднялся, расправил усы и бороду, и поднял руку, призывая к вниманию:

– Алкун умер от внезапного удара. Даян невиновен. Кто думает иначе, пусть выйдет сюда.

Толпа заворчала и начала расходиться.

– Стоять всем!! Я никого не отпускал. Ты и ты отвезите тело к алтарю, что у общинного дома. Ты бегом в град за жрецом Сварожичем. Ты, ты, ты возьмите лошадей и свезите дров на погребище для огня. Ты и ты помогите родичам умершего собрать тризну. Теперь всех глав семейств касается. После тризны ввечор сход у общинного дома. Пригласите коваля и старейшин. Будете выбирать нового веского вожа.

Через пару минут площадь опустела, только двое огнищан ждали у тела повозку, да взъерошенная женщина с амулетами и ведун Даян стояли на прежнем месте, внимательно вглядываясь в мой воеводский знак солнца.

– Не в обиду, воевода, откуда сие знамено? – взволнованно спросил ведун.

– Этот знак воеводства Антании от имени светлых богов мне вручили жрецы в Зимно на их общем сходе по воле верховного правителя Антании князя Межамира.

– А ведаешь ли, что, то за знамено?

– Это знак солнца, переданный в Зимно святыми старцами Арконы.

– Так ныне его называют. А щуры и пращуры баяли, яко во времена стародавние случались великие войны богов и бились они так, аже горели земля и вода. Стрелы великие бросали с небесных своих колесниц с огненным светом, аже ярче тысячи солнц. От света того и люди, и боги горели, яко листья сухие, а кто выживал, тот кровью харкал, зубы и власы терял. В тех войнах сгинули многи, а выжили те, коих ныне светлыми да тёмными богами зовут. Знамено сие одно из чудесных вещей, аще богами утеряны в их сече великой. И не ведает тут уж никто, почто значит оно. А в Аркону из отчины щуров его принесли арии двадцать столетий тому уж назад.

Я вертел свой амулет и начал присматриваться к нему по-новому, отыскивая следы высоких технологий.

– Благо дарю, мудрый Даян. Внял я тебе, и знамено богов сберегу.

– Хочу испросить, воевода Бор, пойти с тобой.

– Так и без того все вы со мной, ано я с вами.

– Я о том, абы весь путь пройти за тобой, ибо ведомо мне, великие дела скоро вершиться бысть на земле.

– Добро. А как же огнищане? Кто их обиходит, кто даст им мудрый совет и свершит ритуал?

– Дважды за едину луну тут оскорбили смертельно меня в ответ на добро. Давеча вож Марк от лютой казни спас, а ноне и ты веское слово изрёк. На душе стало тяжко. Боле невмочь мне служить подлым и злым.

– Не злые они, а невежды и глупое стадо. А кои и злые, те мстят за страхи свои. И блудят в мыслях они, что благо им во тьме бытовать, абы грязи своей не узрить. Ано коли решил уходить, то бысть посему. Поедешь со мной через пару дней.

– Обузой не стану, а весь оставлю Есмене, – он кивнул на взъерошенную женщину. – Управишься?

– Управлюсь. Тут моё место, хоть и дурные огнищане попались. Прав ты воевода, не злые они, лишь глупы и верят кому ни попало, легко им внушить. Вот заступом беды свои и гребут. Будто чада они, хоть бородаты и седы.

Я улыбнулся и кивнул мудрой женщине. Потрепав Бродягу по холке, я кинул взгляд на Даяна и подумал, что моя личная команда увеличилась ещё на одну единицу.

Ведун Даян посоветовал мне поселиться в доме на окраине веси, где жила старушка Збара с внучкой Лазой.

– Там благо и чисто, тебе воевода, по нраву там бысть.

Все крытые камышом хибары полян внешне выглядели убого и неказисто: низкие стены, камышовые крыши, узкие окна, двор, навес, овин да скотник. А в потёмках и вовсе походили на кучи соломы и дров. Однако обычная снаружи полуземлянка, в которую я зашёл, внутри показалась мне сказочной избушкой. Ровно оштукатуренные глиной пополам с извёсткой стены превращали её в светёлку. А ухоженная и чистая обстановка, застеленный циновками земляной пол делали дом изысканно оригинальным. В отличие от иных жилищ здесь пахло свежим хлебом и ягодами, витал приятный дух смолы, трав и корешков, пучками висевших на стенах. Сквозь узкое окошко пробивался лучик света и плясал на белёной стене, а в нём танцевали лёгкие пылинки. Прав был Даян, понравилось мне здесь.

Улыбчивая старушка, одетая в длинную светлую подпоясанную фартуком холщовую рубаху и расшитый красным орнаментом колпак, с радостью приняла меня и отвела лучший угол за очагом. Там у стены широкий топчан с набитым свежим сеном холщовым матрацем покрывало овчинное одеяло.

Скинув на топчан зброю, оружие, пояс и амулеты, я остался в одной рубахе и со знаком солнца на груди, с которым решил не расставаться даже во сне. С хрустом потянулся и направился к выходу.

– Стой, воевода!

Я аж подпрыгнул от окрика бабы Збары.

– Рази мочно без наузы? Навь одолеет. Без опояски не ходи. Не пущу. Меня ж суседи зажурят, что гостя не сберегла.

Я вздохнул, пожал плечами, огляделся и приметил у дверей свёрнутую кольцом верёвку.

– Можно?

Бабка кивнула, и я опоясался той верёвкой, завязав излишки бантиком. Она жестом остановила меня, изобразила в воздухе круговой оберег и забормотала:

– На небе ярь, на подоле ярь, ярью Бор ярится, с ярью ходит. Крепок оберег, сохрани его век. Сварог в головах, Лада-мати в ногах, Перун осеняет, врагов отгоняет. Гой еси! – и она махнула рукой, мол, ступай теперь без опаски.

От души накупавшись в ласковой речной водице, я голышом растянулся на тёплом песочке и пригрелся под солнышком. Усталость взяла своё, и дремота затяжелила веки. Очнулся я от громкого шёпота:

– Глянь, како здоровый. А ножищи то. А ручищи то. Глянь, а на шее то самое знамено, яко робя баяли.

Я прикинул, где сидят зрители, резко вскочил и заорал:

– Стоять!! Бояться!!

Оба мальчишки замерли в столбняке.

– А ну-ка, ходите сюда, босяки. Как звать-величать?

– А-ва-ва… У-ю-ю, – не мог опомниться тот, который постарше, – Ю-юско меня кли-и-чут, а он – Бачу-у-ута. О-отроки мы.

– А лет то вам сколько?

– Мне чечире на десять, а он на лето помене.

– В дружину ко мне хотите?

– А возьмёшь, дядько?

– Возьму, коль слушать будете.

– Будем, будем! Ух, как будем, дядько!

– А сперва сберите мне всех отроков у общинного дома, пока я дойду. Бегом!!

Они подпрыгнули и рванули, сверкая пятками. Насчёт дружины я ляпнул просто так, а потом призадумался. Глядя на этих сорванцов, мне пришла в голову идея создать малую дружину отроков лет двенадцати-четырнадцати, которые лет через пять-шесть пополнят основной состав. А, чтобы посмотреть ребят, я захотел проверить их в игре. И, пока одевался, решил распространить эту задумку на всю страну, а всем вожам велеть отбирать самых шкодливых забияк в малую дружину. Но тогда придётся ставить ещё и детские воинские дома, а Кугуту назначить наставников и воспитателей из числа дружинников кто постарше.

Под щебет птиц, шелест деревьев и запахи цветущего луга я по тропинке через малую рощу вышел к заросшей бурьяном околице, за которой лениво перебрёхивались несколько собак. Зайдя внутрь веси, я увидел, что у общинного дома уже толпятся десятка два мальчишек лет двенадцати-четырнадцати. Те, кто постарше уже невместно, поскольку в пятнадцать лет их уж принимали в общину и разрешали жениться.

При виде меня мальчишки замерли и вытянулись.

– Кто желает в дружину?

– Я. Я! Все! – раздалось многоголосье.

– Тогда два спытания бысть. Перво зовомое «волки и зайцы».

– А како энто, дядько?

– На земле дрючком чертим окольный забор. Посерёдке пара линий. Внутри – ров, там бродят «волки». Снаружи – «зайцы», они должны перескочить через ров, а «волки» должны их ловить. За окол не ступать. Кого ухитили, тот обертается «волком». Забава до остатнего «зайца». Стать тут! Ты – «заяц», ты – «волк»… – я быстро вытащил из толпы пяток ловцов. – «Волки» стать в ров. «Зайцы» в край. Начали!

Что тут началось! Шум, схватки, даже драки. Через четверть часа осталось всего два «зайца», и, что интересно, это были неразлучные Юско и Бачута.

– Всем стать! Испытанию покон. Все молодцы. Гэть к колодцу. Лики и раны умыть, сопли подтереть. Следом иное спытание «волки и овцы».

Через четверть часа меня снова окружила галдящая толпа, и мне показалось, что мальчишек стало побольше.

– Слухают все! Спытание «волки и овцы». Чертим окольный забор два десять на два десять шагов… Готово. Сызнова супротив пара загонов в пять шагов… Готово. На третьей стороне посерёдке логово волка в пять шагов… В загонах «овцы», в поле один «волк» и один «пастух». «Пастух» кричит «Овцы!!», и должно бежать из одного загона в другой. «Волк» ловит, а «пастух» боронит. Биться не мочно! За свару из спытания вон! Ухищенные «овцы» ступают в логово «волка» и обернутся «волчатами». Им мочно «овцам» помеху чинить, но ловить мочно токмо «волку».

Я назначил «волком» крепкого мальчишку по имени Дуса, а «пастухом» – Юско.

– Внимание! Начали!

Вот тут-то и началось настоящее побоище. А я стоял и брал всё на заметку, незаметно поддаваясь общему веселью. Самое смешное, что вокруг площадки столпилась минимум половина взрослого населения Хмызы. Неискушённые зрители орали, болели за своих, поддерживали. Вот как-то так появляются новые обычаи. И, похоже, новые игры здесь приживутся надолго.

Через полчаса я распустил потрёпанных, ободранных, но счастливых игроков, отправившихся зализывать ссадины и ушибы.

Солнце клонилось к вечеру. Взглянув на часы, я поторопился к общинному дому на сход. Взрослые мужи, главы семей и родов стояли в круг около старейшины, ведуна, ведьмы и коваля. Всего пятьдесят три человека.

– Поздорову, отцы. Ныне надобно миром решить, кто веским вожем достоен бысть. Реки ведун.

– Слава светлым богам. Все отцы достойны вожами стать. Но то не заслуга, не привилей, но бремя великое и обяза пред людьми и пращурами. Я мыслю посох вожа надо вручить Дариушу.

– Кто аще изречёт?

– Дариуш достоен посоха вожа. Добро, – пробасил коваль Ярмах, одобрительно кивая головой.

– Ведаю я Дариуша, яко доброго огнищанина. Обычаи блюдёт да богов чтёт, – выступила ведьма Есмена. – Добро.

Старейшина тоже согласился.

Немного поспорив для порядка и важности, мужи единогласно избрали веским вожем Дариуша, крепкого рассудительного мужика с лобастой кудрявой головой и широкими плечами пахаря.

Вернулся я затемно под сонный перебрёх деревенских собак. По традиции и ложились спать и вставали здесь рано, и я тоже не стал нарушать сложившийся веками уклад.

Следующим утром бодрый и выспавшийся я поднялся, едва петух исполнил арию восходящего солнца, и истошно заорали дойные коровы. Вернувшись с речки, возле дома я увидел стайку девчонок, которые, хихикая, жались в сторонке. В качестве делегата они послали бабкину внучку Лазу:

– Дядько, Бор, а, дядько Бор, что изреку то.

– Чего тебе, егоза?

– Давеча ты отроков спытал, а девкам тако ж забавы потребны.

– Верно, отроков спытал. Х-м-м, – я задумался, вот только девок мне в команде не хватало, – Ладно, бысть вам забавы.

– Покаж, дядько Бор, молим тя.

– А ну, егозы, подь сюда. В круг надобно встать. В серёдке сидит «водяной». Вот, ты, подь сюда, садись, закрывай очи. Мочно платом завязать. Все ступают по кругу и рекут: «дед водяной, что сидишь под водой, покажись чуток на един мижок». Потом все замирают, «водяной» встаёт и с закрытыми очами, подходит и щупает кого настигнет, ежели угадает, то меняется с ним местами. А, ну, девки, давай, починай!

От девчачьего визга и шума вначале из домов повыскакивали бабы, потом успокоились и с ворчанием разошлись. Я с облегчением вздохнул и прокрался в дом. Чуть не растерзали сатаны длиннохвостые. Уф-ф.

Баба Збара накормила меня куриным кулешом и печёной рыбой с луком и чесноком. Свежий хлеб издавал одуряюще вкусный запах. Я с удовольствием проглотил стряпню бабы Збары, запил травяным взваром на меду, прилёг отдохнуть на сеновале и незаметно заснул. Проснулся бодрым, скользнул по сену вниз и собрался порысить по окрестностям. Седлая лошадь, я оглянулся на громкий шёпот и обалдел. За коновязью испуганно жались не меньше двух десятков местных девок. От них важно отделилась Лаза и смело направилась ко мне. Я встал руки в бока и сделал строгое лицо, сдвинув брови. Задор стёк с физиономии Лазы, как пыль под ливнем. Она смущённо затопталась, моргая глазками, с видом побитой собаки, не зная, что и как сказать

– Ну?

– Я… это… хотела… девки… вот, – подала она дрожащий голос.

– А ну-ка, реки ясно и внятно.

– Девки просют аще забавы поведать. Ну, дя-я-ядько Бор, не сердись.

– Ладно, егозы, подь сюда.

Пришлось им показать игры, которые я помнил ещё по своему детству: классики и вышибалы. Глядя на бегающих, прыгающих, визжащих и заходящихся оглушительным смехом девчонок, я ухмыльнулся, теперь в веси о тишине можно навсегда забыть.