Читать книгу: «Пробел»

Та весна занималась неприкаянно. Снова я был вдребезги. Очередное любовное помрачение. Вступал апрель. Зеленела трава. Но поверх нее стелил пепел. По крайней мере, в моей штопанной граблями голове. Тогда я не знал еще, что это – удобрение. Что на нем-то все и будет расти. Что много еще чего ждет. Настрой был, как в начале января. Свет короткий. Утро-лампа-вечер-лампа. Темь. Потусторонний снег. Смерть. Проснуться, чтобы дождаться сна. Только сейчас дни набирали ход. От этого было досаднее. Я был потрачен, но и освобожден. Как резко оказался в необжитой пустой комнате. Оставалось понять, что с этим делать.

А случилось вот что. Дело было в январе. Каникулы в универе. После них начиналась практика на полтора месяца. Я договорился, чтобы переводы слали по электронке. Так что был свободен в передвижении. Ко всему этому я работал курьером весь предыдущий год. Начинал скучать. Те же поездки, те же лица в офисе. Поэтому на работе сказал, что увольняюсь. Денег за год я подкопил недурно. Платили мало, но тратил еще меньше. Питался овсянкой с халвой. Одежу не покупал. Никуда не ходил. Но пока я не знал, во что эти сбережения вложить.

В Витебск возвращаться не хотелось. В голове почему-то вспыхнула Москва. В Питере бывал. А там – нет. Повод нашелся быстро. Нужна была палатка. Там они дешевле и выбор больше. Ну и магистратуры посмотреть, какие имеются. Неплохо и работу поискать. Пятый курс-таки. Но на это я шибко не надеялся. Это был пункт больше для родителей. «А остановишься ты где?» И вправду. У родственников не хотелось. Запасной вариант разве что. Разослал сообщения друзьям. Коренные москвичи мои слились. Сами квартиры свои сдают теперь. Написал еще одной знакомой. Родом с северов. Приглянулась она мне еще в октябре. Но был момент. Поехала к моему приятелю в Молдову. Неделю они потусовались – а потом он повесился. Темная история. Отчасти и хотелось с ней разъяснить это. На удивление она согласилась вписать. «Только я не в Москве живу. За городом, но тут рядом. Полчаса на электричке. Это лучше, чем снимать в спальном». Засомневался, но вариантов не оставалось. Родственники на крайний. Уговорились, что она встретит меня на 7:40 с электрона. Переписал адрес в блокнот и двинул на автобус. Он ездил по ночам до оптового рынка. Восемь часов под беседы челноков и строителей. Не успел заснуть – а тут тебе и Москва. Одно кольцо, другое, Парк Победы. Выходить надо на Трех Вокзалах. На часах около пяти. Морозило крепко. Но ощущалось легче, чем у нас. Материковее. Перешел площадь. Ярославский вокзал. Покемарил на лавке до электрички на 7 часов. Пересел на другую, вагонную. Состав вдарял в темноту. Рядом горловали студенты в спортивках. В окне заиндевелая грязь. Хоть станции слышны. Проехал огненный торговый центр. Снова МКАД. Стало влегкую светать. Мытищи. И вот она, Клязьма.

Выгребся. На перроне никого. Я и не надеялся. Пошёл по указке в блокноте. Магазы частников. Захлопнутый стройрынок. Дачные дома. Все в снежной тишине. Один поворот, второй. На третьем направо и до конца. Зеленый гараж. Вот и ворота. Тропинка. Ломанулся было в правую дверь. Никто не открывал. Перечитал инструкцию – «влево». Дернул левую. Тоже нет ответа. Вернулся по тропинке на улицу. Что ж делать? Симки позвонить у меня не было. Потопал к станции. По пути попросил трубу у встречного. Не берет. Спасибо. Иду дальше. А вот и она в зеленой куртке. Идет от станции. Розовый шарф-платок на пол-лица. Сиреневые варежки. Лицо белое-белое с красным румянцем. Ничего рокового-красоткиного. Обнялись. – А я ожидал, что ты в белом пальто будешь своем. Маск-халате. – Ха, а была мысль надеть. Но в стирку кинула. – Слава богу, нашлись. А то уже подмораживаться начал. Думал на вокзал возвращаться. – О, это еще не морозы тут! У нас и под тридцак в январе бывают. – Странно, читал, в Мурманске зима относительно мягкая. Из-за Гольфстрима. – Ага, конечно! К этим градусам прибавь еще влажность. Возле залива вообще мрак.

Так мы и разговорились. Я шел и поглядывал на нее в профиль. Нет, совсем не мой вкус. Нос какой-то картошкой. Лицо на морозе совсем крестьянское. Разве что глаза зеленые. Ладно, мне главное вписаться. Палатку бы купить – не до любовей. Да и приятель мой…

В доме все еще спали. Никому на работу не надо. Мы прошли в дальнюю комнатку. Какой уют! (После моего-то общажного бытования с голыми стенами). Еще и все из дерева. Отделка вагонкой. Два больших окна. На подоконнике смешно замаскированный бонг, унизанный феньками. Светлые шторы, цветы, ловцы снов. В углу алтарь с портретом Селассие. Полочки с украшениями и побрякушками. Мне здесь сразу стало тепло. Она заварила чай. – Да, у тебя тут чилл. Видно, что долгое время в Питере жила. Мятная атмосфера. Такой муравушкин покой. – Ха, ну есть такое. Правда, в Москве не раскуришься. Дорого. Может, есть хочешь? Суп с чечевицей остался. – Не, спасибо, чуть позже. Сейчас бы поспать часок. – Да, я сама легла часа в четыре. – Ну ты даешь! Еще и я разбудил рано. – Ничего, нормальная тема. На работу к 11 обычно. Сегодня так выходная. И завтра вроде. Можешь на кресле лечь вот этом. (Оно было уже разложено и застелено).

Мы выпили чаю. Я попробовал лечь. Секция кресла завиляла вбок. Повернулся на другую сторону. Чуть не свалился. – Нет, знаешь, давай я просто на полу лягу. Есть плед постелить какой? – Да, ну смотри сам. Удобно будет? – Конечно! Я люблю на полу спать. Всегда бы спал. – Ладно. Я тоже лягу. Буди, если что. – Добро.

Я провалился часов до девяти. Дальше не спалось. Просто лежал с закрытыми глазами. Интересная она, конечно, особа. Ни у кого мне так еще уютно не было. Но – нет, внешне – не мое. Еще и путалась с челом, которого хоть мало, но знал. Стал ждать, пока она проснется. Минут десять лежал так. Потом повернулся к её кровати и открыл глаза. Оказалось, она ждала меня. Мы расчухались. Затянули день. – Теперь можно и супу отведать. – Давай. Она принесла дымную чашку. Ох ты ж! Такой веганской готовки я еще не едал. Моя кухня кончалась банкой фасоли с гречкой. – Слушай, очень сытно! Так меня никто не кормил. – Значит, не зря я вег-поваром работаю. – А давно ты мясо не ешь? – Десять лет. Хватило времени научиться готовить по веге. – Мм.. Сюда разве что грибочков не хватает. – Есть грибы. Не совсем обычные. – Ха, даже так… – Только их сухими употреблять надо. Мексиканские. – Можно. – Не пробовал раньше? – Неа, но прошлой осенью понял, что неплохо бы. – Вот тебе и будет первый раз. Мне на работе подогнала администратор. За заплетение. – Нормально! Так и познакомимся.

Мы болтали еще об автостопе и путешествиях каждого. Но разговор неизбежно перешел к нашему знакомому. По ее словам, сначала все шло как нельзя лучше. Родные души и все такое. Но потом он начал чудить. Я и сам замечал, что он немного двинут. А по постам в контакте все только прогрессировало. Еще и рисовать начал. Слишком оторванные вещи то были. В общем, совсем поплохело ему. Так вот она не вытерпела этого и уехала. Написав, что любит его и чтоб он взял себя в руки. А вечером он повесился. – Ну, тут ты мало в чем виновата. Каждый сам ответственен за то, что у него в голове. – Да, но тоже неясно так… Надеюсь, он прочитал мое последнее письмо. Что не на таком вайбе ушел, как когда на поезд провожал. Он и в вагон на ходу залез даже. Его родители снимали с поезда. – Мда, вот история. На всех нас висит. То, что он не доделал. – Именно. Нам и остается только его тему продвигать. Я потому и хотела в Москве тусу замутить. Вечер памяти. – Да, дело нужное!

Мы решили проветриться. Прошлись по сугробной Клязьме. Вышли в поле у реки. Сделали кружок. Ясно, морозно. Впервые в жизни я был на дачах зимой. Дача для меня всегда была убежищем. Творческим скитом. А здесь еще и дачников не слышно. Никто не стрекочет траву. Не голосит радио. Покой и снег. И интересная особа рядом. Я все больше присматривался к ней. Уют в доме, вкусная еда. Ей необходимо было о ком-то заботиться. Впервые я встретился с такой женской энергией. И как в ответ во мне включалась чисто мужская, дремавшая раньше в моей сбалансированности. Я выбирал, куда мы повернем. Вел ее по ее же поселку. И чувствовал, что ей это нравится.

Вот мы и нашлись в этой глуши. Не могли не. Даже если бы ничего не выходило от ума – без вариантов. Оказавшись чуть не единственными людьми нашего возраста на ближайшие десять квадратных км.

Вернулись в тепло. Познакомился наконец с соседями. Ребята – сами хиппари-автостопщики в прошлом. Ныне родители двух малышей. Мы закрылись в комнате. – Ну что, сейчас? – Давай. Она вышла и вернулась с двумя кружками кипятка. Бросила в них грибы. Напоминали недоразвитые сморчки. Тонкие, бледные. – Так лучше усваивается. Пей понемногу. Потом приляг. Чтобы вход мягче прошел. И на визуалы меньше отвлекаться. Может еще тошнить немного.

Я попробовал один сырой. Вкус как у чипсов или морской капусты. Неплохо. Выпил супец и лег на кровать. Она сидела рядом. Куда-то выходила. Я смотрел на занавеску. Которая становилась все интереснее. Закрыл глаза. Не тошнило. Открыл. Дело пошло серьезнее. Дерево вокруг меня зарябило. Я увидел его жизнь. Идея «Бетон – зло, деревянный дом – добро» в моей голове пошатнулась. Полосы вагонки казались вжатыми друг в друга змеями. И это их не шибко радовало. – Я тоже прилягу, пожалуй. Мы лежали рядом. Довольно далеко друг о друга. В измененном состоянии мои начинавшиеся близости затухли. Слева был просто человек, не вызывавший возмущений. (Хотя это ведь и дорогого стоит!) Я рассказывал ей все, что чувствовал. Звуки электричек за окном казались слишком рассеянными по панораме. Зато возня детей за стенкой слышалась будто прямо над ухом. Солнце садилось. Она включила лампу. И тогда меня осадило. Как если оказался в домашней одежде после костюма. Рябь сознания отступила. А язык мой понесло.

Я выкладывал все свои ощущения. Не давал слова вставить. Теперь я понял, почему меня называли эгоистом. Она сидела рядом и слушала все это. Меня заняла идея, кто я. Переводчик, писатель, сын, ученик, белорус. – Это как газета, которая налипла на лицо. А когда ее снимешь – что остается? Ничего нет! – Ну почему же. Вот и остается истинное. Что ты есть. – Да нет же! Вообще ничего не остается. Я никто! Зачем тогда это все?

Потом меня попустило. – Знаешь, вот эти все метания мои… А сейчас слышу. За стеной дети играют. Комната, тепло. Все спокойно. Остается это. Ради этого жить. Наверное, это правильное самое. – Ну да. Все равнозначно хорошо. Может, прогуляемся? В лавке надо бы закупиться. – Давай.

Мы вышли в мороз. – Ух, зимушка-зима! Ты извини, я разболтался что-то. – Ничего страшного. – Наверное, тебе в другом ключе виделся трип. Глубже, что ли. А я насобирал чепухи. – Ага. Но как вышло уж. – Хах. Обычно я молча слушаю в разговоре. А в последнее время прямо все мне выговаривались. Накопилось шелухи. Извини, что на тебя она вывалилась. Зато я почистился. – Так в том и дело. Главное – сохранить эту волну, понимания эти. Что вынес. – Знаешь, какое у меня видение сейчас? Что я Емеля такой, приехал к красной девице. Лежу на печи, пироги ем, ничего не делаю. Деревня эта, дом такой… – Хаа! Да, мне знакомая говорила, что у нее в грибах тоже народные темы один раз пошли. – Новые Черемушки. – Ааа! Точняк. Хааахахахаха.

Смех у нее был истеричный. Ор даже. Подобное я слышал у витебских кентов, которые много курили. Но они по себе были шумные. Она же говорила еле слышно, неразборчиво. Тем резче с этом бормотании выпрыгивал дикарский смех. – Да, прямо очень русская картина. Морозец, снежок, зеленые глаза. – А что, зеленые глаза и прям такая черта русская? (Она как-то комментила мою запись с треком Петлюры на эту тему) – Ага. В Беларуси вот мало зеленоглазых. «У беды – глаза зелеееныее». У всех моих девушек были зеленые глаза.

Это была констатация. Не закидывание удочки. Сознание еще не настолько вернулось для таких фокусов. Мы плыли на волнах зыбкой грибной искренности. – Мне кажется, что ты одного роста со мной. – Ну вот это ты придумал уже! – Да? Это оттого, наверное, что я сутулюсь на ходу. Подожди, стань. Да, точно, все нормально, ты ниже. – Хаха! Это так важно? – Конечно! Самая жалкая картина – когда парень ниже девушки рядом идут. – Ну, когда одного роста – тоже хорошо, удобно. – Нее! – А я думала, ты выше будешь. В Молдове все только и вспоминали, что ты высокий. – Хах! Ну так у них юг мелковатый. А у вас на севере, небось, много под два метра шкафов. – Да не сказала бы. Из рэперов только двое, а в среднем как я или меньше.

Мы, вернее я, углубился в бессвязную тему физических параметров мужчин и женщин. И в этом словесном соре выхватил вставленную ею реплику – Просто у меня папа светловолосый курносый украинец, а мама черноглазая северянка. – А, понятно…

Звучало это как «ну вот такой ты, приехал, на них похожий, ну что я поделать могу…». Я отметил этот панч. Мы замолкли, смутившись.

– А кто твои родители? – Мама с вышкой продавщицей работала раньше. Теперь уборщицей за десятку. – Классика.. – А папа судовой механик. – Ого! Моряк! – Да. Раньше в море надолго уходил. По полгода его ждали на перловке и хлебе. Потом возвращался и накупал нам видиков, игрушек. За неделю все просаживал. Ну и пил тоже… – И сейчас? – Сейчас меньше. Но бывает, в запой уходит. Недавно с работы поперли за это. Еще и медкомиссию пройти никак не может. – Мда, невесело. – Такое вот детство было. Но я стараюсь, работаю над собой.

При слове «запой» мои симпатии упали до нуля. У меня была девушка с синей историей. Сам я не пил от слова "вообще". А появление пьяниц меня бросало в крайнюю ярость. Сразу всю энергию забирали. Так что с этой… нет. Гены есть гены.

Я слушал ее и думал о такой родословной. Мы добрели до лавки. Взвесили у туркменов кулек овощей. Пять минут грева – и снова мороз. За дверью меня сбалансировало. Совсем выровнялся. Принимал всех. Грибной шум отдалился. «Электричка Новые Черемушки – Москва отправляется»… К станции мы вышли уже обычными гражданами.

Вернуться решили другим путем. По ту сторону рельсов. Перебежали через пути. Я вскарабкался на насыпь у стройрынка. – Помочь? Взял ее руку в тертой варежке. Точно сестрица Аленушка да братец Иванушка. Мы забрались, пошатываясь. Я слегка отпустил ее руку. Она не отняла ее. Я взял покрепче. Так мы и добрались до дома. В молчании и спокойствии.

Затеплились в комнате. Было еще не поздно. Фильм сейчас в самый раз. – А что по регги-теме можешь посоветовать? Давно просветиться хотел. – Можно мою любимую «Голубую лагуну» посмотреть. Или «Хардэр Дэй Кам». – О, слыхал про него. Из документалки про Боба. Сцена с перестрелкой в трущобах была. Руд бой стайли. – Ага. – Давай его глянем.

Мы примостились на ее кровати. Пенка на полу и плед с кровати выглядели как запасный выход. Включили фильм. Мы сидели далеко друг от друга. Потом она сползла и полулегла на локоть. Я тоже приспустился. Она закинула голову на одеяло. Разложила дреды вокруг головы. Я придвинулся к ней. Мои дреды теперь касались ее. Приклонил голову к ее голове. Так мы и лежали. – Я сейчас вспомнил трек Ли Скрэтч Пэрри «Дредлак Токин». – Хах. Древесные переплетения. Пусть потолкуют друг с дружкой. – Хочешь, можешь поковыряться в них. – Да, хотела попросить как раз. Еще и профессиональный интерес.

На голове моей к тому времени уже выросло настоящее дерево. После четырех лет нерасчесывания. И вообще неделания. Просто однажды я постригся в парикмахерской и понял – больше не буду. Космы сами собой переплетались. И сейчас там уже срослась могучая корневая система. – Да, впечатляет!

Мы пытались смотреть фильм дальше. Но потекли разговоры, сюжет расклеился. Потом потянуло в сон. Это был длинный день. Она захлопнула ноут. Я спустился на свою лежанку. Потушили свет. Я поворочался. Она тоже. Робкий голос – Если хочешь, можешь тут лечь… – Да нет, я серьезно люблю на полу спать. А тут шанс такой. – Ну, если надумаешь – место есть. – Ладно.

Я перебрался обратно. Она приняла меня вторым пледом. Я повернулся к ней лицом. В темноте были только серые очертания. Протянул ей руку под голову. Она придвинулась. Я перекрестил ее пледом, залез под ее одеяло и обнял второй рукой. А она меня. Так мы и кончили день.

На утро я решил двигать в город. Разузнать насчет магистратуры, сделать симку. Снова электрон в центр. Красная ветка метро. Все было такое советское. Но доброе. Не давящее, как в Минске. Будто я оказался героем кино родительской молодости. И движ. Бурные потоки деловой энергии. И девушки. Светловолосые, зеленоглазые, прямоносые… Оно и понятно – все лучшее стремилось сюда. Моя поездка в метро казалась посещением галереи. Люди разнились, пестрили. От этого мне было уютно впервые за многие города.

В МГУ меня отправили в один корпус, потом другой, потом кабинет оказался закрыт до лета, никто ничего не знает. И я потух. Ну их. В блокноте был еще вариант НИУ ВШЭ на Лубянке. Сунусь туда. Здесь оказалось сервиснее. Помогли, рассказали, распечатали. Что хотел уяснить не из интернета – уяснил. Отлично. Осталось выйти на связь. Сделал симку. Она не подошла на старую кнопочную трубу. А смарт остался в Клязьме. Так и попилил обратно.

Глянул в окно. Она стояла на кухне. Что-то уже стряпала. Обняла меня. Гораздо дольше, чем обычно знакомые витебские танцорки на джемах. Я снова замялся. После девушек в метро она меня не задевала, как вчера. Но опять этот уют… Мы одни в этой глуши. Иначе сложиться и не могло.