Черное стеклышко

Лариса решила: а не буду-ка я обращать на агентских завистников никакого внимания. Не буду и все! Пусть себе ехидничают и подкалывают, как расшалившиеся дети! Ей стало легко и весело. Однако атмосфера в редакции, прозрачные намеки коллег и тонкие шуточки начальства с каждым днем все больше напоминали возбуждение старшеклассников перед первой «взрослой» дискотекой.

– Смотри, Лара, наш Гарик – бабник со стажем, своего не упустит, особенно на курорте – веселились сослуживцы, многозначительно переглядываясь и хихикая.

– Нужен мне ваш Гарик сто лет в обед, как засвеченная пленка, – фыркала она, – и глуповат, и простоват, между нами говоря. А уж «красавец» – не то слово! Толстый, рыжий, круглая физиономия лоснится от наглости… Я с такими даже в пионерлагере на дискотеках не танцевала. У меня, между прочим, и в школе, и в институте симпатичные кавалеры были. Да и бывший муж, если отделить его внешность от других качеств, мужчина вполне себе завидный. А уж теперь, когда я давно свободна и даже еще молода, никто в личной жизни мне не указ. Даже, страшно сказать, партбюро. А уж Гарик с кучей его жен, любовниц и детей – тем более!

Между тем, Гарик вовсю «распушал оперенье» перед Ларой. То и дело распинался о своих загранкомандировках в «капстраны», что было тогда, в середине восьмидесятых, уделом избранных, предлагал подвести до метро на собственных бежевых «Жигулях», которые казались Ларе верхом зажиточности. Она в ответ беззаботно хохотала и шла к метро пешком, неизменно обращая все ухаживания неприглядного кавалера в шутку. На лбу у фотографа все чаще вздувалась гневная синяя жилка, а руки, которыми он ухитрялся-таки изредка до нее дотронуться, становились неприятно влажными. Особенно Гарика бесило, что Ларе не было дела до его профессиональных успехов. Еще бы! Хотя по советским меркам он считался молодым фотографом (немного за тридцать), Гарик слыл в Агентстве настоящей звездой, без его работ не обходилась ни одна крупная фотовыставка, лучшие иллюстрированные издания, расцветшие в эпоху гласности, буквально рвали Гарика на части. Коллеги завистливо судачили, что его ключ к успеху – нахрапистость на грани фола и бешеная работоспособность. Все, что попадало в мощное силовое поле фотографа, тут же начинало работать на него. Его сумасшедшая энергетика засасывала, словно в воронку, всех и вся, даже животные и цветы покорно принимались ему позировать. Что уж говорить о людях! Людьми Гарик вообще вертел, как хотел, будто они были послушными манекенами. Во время его фотосессий частенько случались и вовсе необъяснимые вещи: небо очищалось и тучи исчезали, стоило Гарику запланировать вертолетную съемку, даже солнце начинало освещать землю в самом выгодном для фотографий ракурсе. Разноцветные листья принимались как-то особенно красиво падать, едва он появлялся со своей дорогущей камерой в осеннем лесу. Словом, Гарик всегда и везде шел ва-банк и неизменно выигрывал.

«Что ж, для работы это неплохо», – размышляла Лара. Она вообще уважала профессионалов.

«Однако это не дает ему права распоряжаться мной как моделью для съемок», – одернула она себя и решила, что не нанималась общаться с Гариком после работы, даже в командировке. Отснимут днем очередной сюжет, – и гуд бай, коллега, до утра у каждого своя программа. Кто знает, вдруг она сама в Ялте с кем-нибудь достойным познакомится? Впрочем, если даже просто отдохнет от суматошной московской жизни и элементарно отоспится, это тоже будет неплохо. А Гарик… В конце концов на крымском побережье, тем более в интуристовской гостинице, хватает «ночных бабочек». Вот пусть заезжая знаменитость с ними и развлекается согласно прейскуранту, тем более, что денежки у него водятся. Впрочем, он может особенно не тратиться. Столько дурочек приезжает к морю в надежде завести роман с такой вот «столичной штучкой», чтобы потом всю жизнь вздыхать о нем в своем захолустье, как о самом ярком событии жизни, рыдать и тайно от мужа рассматривать профессиональные фотокарточки с собственной мордашкой. Да пошел он! Впрочем, этот хлыщ Гарик трудных путей и не ищет. Зачем напрягаться, копать колодец, чтобы утолить жажду, если вокруг полно водопроводных кранов…».

– Ты что, сдурел! – рявкнула Лара, сбрасывая чужую руку со своего колена. Даже сквозь плотную ткань джинсов она почувствовала, что рука мужчины тяжелая и влажная. В самолете кресло Ларисы оказалось у окна, и она с отвращением ощутила, как массивное бедро Гарика все теснее припечатывает ее к стенке.