Ну и какими могли быть мои от себя ожидания? Мой “повербанк” разряжен в сопли, зарядный провод на месте покоения самого USB – погнут, телефон – без денег на счету, а wifi в вагоне не раздаётся. Мои ноги в носках и за пределами резиновой обуви, дутая черная куртка лежит на коленях болотных штанов, а между ногами располагается рюкзак.

На улице в ночи метёт снег, окружающие меня пассажиры спят. Дата и время: седьмое января, четыре часа ночи и двадцать восемь минут. Что же в моём рюкзаке: чётки, таро, мобильная игровая приставка образца 2011 года со слетевшей прошивкой, боксёрки с Эриком Картманом, сборник работ Питирима Сорокина в одной книге, тройка пар носков, две футболки, зубная щётка, пачка арахиса на пять сотен грамм, варган, яблоко, титаническая упаковка вишнево-мятного сока, по всей видимости разбавленного джином, доверху заполненная пакетированным мускатным вином (иначе и быть не могло) литровая жестяная фляга, цельный батон белого хлеба и пачка черных семечек с морской солью, а также паспорт, военный билет и ряд карт, скидочных, банковских и проездных.

Стало понятно, что я не возвращался из путешествия, но только и успел в него пуститься, – это я определил по домашнему запаху кондиционера для стирки, который источали мои вещи. Судя по всему, и Москву я покинул меньше пяти часов назад, а значит, если сейчас я направляюсь в Питер, то Тверь уже оставлена позади. Но это если.

Конечно я рад, что не оказался в лесу в момент второго пробуждения. Семь утра, чётко по таймингу проводник ставит в известность: через час грянет финальный, и по сути единственный пункт назначения поезда по выявленному мной маршруту Москва- Казань.

Напала похмельная хандра. Сок с джином был опустошён, хлеб съеден, и, преободрив смолкающиеся веки глотком вина, я смог подключить наушники во встроенный в приставку плеер. Плейлист в нём не был обновлен как шесть лет, но музыки часа на два хватало.

Навряд ли стоило мне раньше времени включать треклист вперемешку. Виртуальное оказалось к реальному гораздо ближе, чем раньше то мне могло представиться. Я вдруг осознал, что дела с киберами обстоят не на шутку серьёзные: я слушал музыку, которая хранится в чертогах цифровой памяти, а с памятью этой, точно как было недавно во дворце, я взаимодействую в её В Себе внутреннем, в руках владея уздцами её управления; руки мои светились голубой аурой.

Я понял сколь у киберов достаточные технологии, если даже простой механизм воспроизводства звука позволяет преображать мир музыки из виртуального в реальное, в Это-Стороннее. Только у людей эти механизмы Здесь, у эльфов – на Обратной Стороне, а у киберов – в Виртуальном, с которым именно сейчас я имею дело. Пришлось выключить музыку на третьем треке.

Я ещё раз соотнёс воздушную природу Этой виртуальности с Обратной, элементально-земляной, стараясь сопоставить принципы реорганизованного уподобления. Разум пытался охватить всё, но неподкованное сознание ударялось во всё больший мистицизм. Мне открылось, и от того не был я в восторге, что Здесь музыка и есть свидетельство существования Обратной стороны, а я, посвященный эльф, своей волей и воссоздаю подземелья из неисчерпаемых виртуальных недр, стоит только добровольно мне принять к восприятию звуки, что найдут во мне отклик. В этой примитивной истине скрывалось не только свидетельство о Сторонах, но и до сих пор находится тайной природа культуры киберов. Сейчас, из виртуальной земли плейлиста в виртуальный воздух, или из варганического исполнения в глубины Обратной Стороны, я свободно и беспрепятственно проистекаю. Но откуда взяться врагам моим? Из шума? Из тишины? Что они есть? Непомерны мои вопросы, необъятны и догадки. Следует поскорее выйти из поезда.

– Громосвет! – окликнул меня у выхода из вокзала незнакомец. Заметив, что я отреагировал на данное мне Шарку имя, он засеменил в мою сторону. – Надеюсь, что ты не успел пропить все отправленные тебе деньги. Тебе ещё обратный билет брать, помнишь?

– Здравствуй, братец. – Я сделал вид, что помню имя стоящего передо мной худощавого парня двадцати шести лет отроду.

– Точно, откуда тебе вообще что-то знать про меня. Я общался с Шарку, а не с тобой. На почту не заходил?

– Нет, не довелось.

– Это правильно, иначе было всё куда сложнее. Я Март, единственная ярость.

– А, так это был позывной. Громосвет, принц чаек.

– Я чем дольше живу, тем больше с этой именной шизофазии охреневаю. Идём к машине.

– Только за пивом заскочим. И в татмак, раз дело такое.

– Татарстан, конечно, моё почтение.

– В следующий раз к тебе заеду. Планы известны?

– Шарку никаких записок не оставлял.

– Ну так и тем лучше. Мы сейчас машину паркуем, а после идём за выпивкой и на шашлыки.

– Я мяса не ем.

– А оленину?

– Так, а откуда ты знаешь?

– Шарку сказал, что ты её любишь.

– Ну я её ел, но это было на Обратной Стороне и поначалу, когда я ещё не был уверен, что не сплю, или не нахожусь в бреду.

– А что ты тогда будешь?

– Море лука. Репчатого, красного, да и фасоли консервированной понапокупаем.

– А к рыбе ты как?

– Очень уважаю, Март, тут к бабке не ходи.

И тут Март, услышав мой ответ, включил музыку. Его руки, как и мои в поезде, засияли голубой аурой, его тело стало полупрозрачным, а на голове его произвелась проекция широкополой красной шляпы с конусовидным волшебным навершием. Всматриваясь в неё, в месте, где по её выкройке должна располагаться голова, я увидел воду, а после, с изменившимся ракурсом, узрел и голубые руки Марта, держащего в руках удочку. Сам Март в это время сидел рядом, беззаботно изобретая нараспев песни о рыбалке и рыбах, об обилии водных богатств и лесных красотах, о костре, копчении и уютном ужине, бане и том, как будет здорово после неё прыгнуть в то озеро, из которой он же и выловил ведро вкуснейших пресных рыб. В этом сверхположении он завёл свою Ниву, претворяя в песне автомобильную дорогу как искусную рыбалку, с чем он справлялся идеально. Получилось, что мой полупрозрачный водитель первые двадцать минут просто отсутствовал рядом со мной, и пусть руки его и держали руль, но всем своим сознанием он был там, на Обратной Стороне.

– Мог бы и ко мне заглянуть, одному на рыбалке бывает скучно.

– Март, братец, я не ожидал.

– Тебя Шарку не посвятил в эльфийскую кулинарию?

– Мне просто доводилось Там готовить, если ты об этом.

– Я тоже нахожу забавным, что по большому счёту в Себе делать нечего, ходи себе за черникой и не напрягайся.

Я задумался над сказанным Мартом в тот момент, когда мы въехали в Авиастроительный район, продвигаясь по улице Вересаева все дальше к северной части города, освещенного утренними лучами пробудившегося солнца. На светофоре я открыл бутылку Жигулёвской ипы, утвердив запах трав на салон автомобиля, и за предоставленную мне минуту красного света опустошил её.

– Ты вот сказал, что я мог к тебе присоединиться. Но мы же в Себе, как в Себе может быть чем-то ещё для кого-то?

– Ну смотри, в Себе эльфа – это как лобби, только музыкальное. Я, считай, исполняю одну партию, ты мне вторишь и исполняешь другую, и мы уже вместе. Так и коннектимся.

– Я не умею импровизировать.

– Стесняешься?

– Я скорее даже не знаю как могу органично дополнить чью-то песнь.

– Так это не моя песнь, то есть это не моё творчество. Это работа, каждый раз приходится что-то придумывать, под разные ситуации разные исполнения. Иногда котелок не варит, а с саппортом всяким проще.

– Мы типо бойзбенд?

– Да не обязательно. Всё от целей.

– А какие цели могут вообще существовать у бойзбенда?

– Ну представь, попадаем мы куда-то, а нам нужно что-то, что может достать только бойзбенд. Мы и организуем такого рода музыкальную сессию. Дело тут только в том, что всегда можно обойтись другим жанром, или другим исполнением. И вообще, если очень хорошо постараться, в целом можно исполнять одно и то же, сделать так сказать песнь песней, или даже музыку музыки. По факту музыка музыки это и есть род, только выразить его может только он сам, а у нас то и получается, что прыгать.

– Или изучать всё, или углублять познания в чём-то одном.

– Ага. В этих пределах, я думаю, ты догадываешься о том, сколько существует бесполезного.

– Не думаю, что мы можем говорить о музыке и песнях как о чем-то “полезном” по своим функциям.

– Нет, мы же не рассматриваем культуру и её историю. Разнообразие жанров проявляет себя только в различении эстетического, просто когда проблемы можно разрешить одним и тем же методом, то мы уже не рассматриваем эту самую необходимость в разнообразии.

– А давай рассмотрим. Ты знал, что казанская эмо-сцена одна из самых сильных в Европе?

– А что эльф может получить от эмо-сцены? Блейзер?

– Свободу слова и устойчивый рубль.

Март удивлённо посмотрел на меня, направляя машину во двор. Он достал телефон, уточнил про себя пришедшие за рулём оповещения и потянулся за моим рюкзаком, лежащим на заднем сиденьи.

– Хочешь сказать, что можно рассматривать жанры в зависимости от истории их происхождения?

– Не столько жанры, сколько сцены вообще. Их происхождения определяются формами запросов и обстоятельств, а потому ими можно не только разрешать эльфийские цели, но и обретать желаемое.

– Пространство Обратной Стороны определяется историей потребностей рода… Это ахеренно!

– Ты не думал об этом?

– Мой эльфизм начался с совершенно других ракурсов. Не поверишь, но всё началось с шутки про кленовый эчпочмак.

– Сейчас бы элберетовки к такой красоте, и маринованого лука с апельсинами.

– Ну вот, эльфизм мой действительно начался с кухни. Причастие к пространству для меня всегда считалось тем более волшебным, чем изобразительное искусство. Ты же знаешь, что проклят тот лев, что пожрал человека?

– И блажен тот лев, которого съел человек.

Мы остановились у входа в подъезд, чтобы Март произвёл звонок по телефону, но уже как пятую минуту он не мог набрать нужного номера. Тогда я открыл ещё бутылку пива; по негласному соглашению мы продолжали стоять до момента, пока я её не допью.

– Ты про блейзер поэтому упомянул не в шутку? – решив продолжить тему спросил я. – Чтобы пожрать культуру?

– Наверное. Но я бы сказал скорее, что только теперь я более осознаю то, какую аферу можно провернуть: с помощью эльфизма достать нужную еду, чтобы сопричаститься с пространством, откуда эта еда была явлена, а потому значит, что и со временем, в котором это пространство возникло. Полезность – неизмерима, особенно в противостоянии киберам.

– Так а зачем нам им противостоять?

– Ну… Мы эльфы?

– А нам они на что? Я думал, что они просто есть, никак нас не трогают, просто не любят.

– Давай сейчас поднимемся, а после обговорим эту тему?

– Хозяин-барин.

Мускатное варенье

– Здарова, грибы! Идём комбучить киберов!

У порога на третьем этаже нас встретил ровесник Марта, с которым мы обменялись рукопожатиями.

– Мы как раз с Громосветом сейчас стали обсуждать за комбучу. Громосвет, знакомься, это Ый, бесподобное зазеркалье. Ый, о Громосвете ты предупреждён.

– Твоё имя тебе тоже дано с подсознания? – спросил я, переступая порог дома, оставив Марта позади себя.

– Я сам дал себе имя, и именем же наделил собственную волю. Проходи на кухню.

– Ый, – обратился Март, снимая обувь, – Когда мы в лес пойдём? Я есть хочу.

– А вы всё что нужно купили?

– Нет, зачем, без тебя не было и смысла.

– Ну сейчас тогда, давайте кофе попьём. Минут через двадцать отправимся.

Ый зашел на территорию собственной кухни, застав меня набирающим в чайник отфильтрованную воду. Я попросил тарелку для семечек, после чего сел за стол, не без интереса наблюдая за организованной суетой у стола. В один из таких моментов Ый поставил на стол стеклянную банку, раскрашенную в чёрный цвет.

– Моё авторское. Возьми ложечку, много не ешь. Это мускатное варенье.

– Мускатное – это виноградное?

– Нет, ореховое.

– Очень своеобразный рецепт, – из соседней комнаты раздался голос Марта. – расскажи Громосвету, это бомба.

– А что может быть там такого кроме сахара и орехов?

– Но-но. Сначала берёшь берёзовый сок. Соответственно, он или магазинный, или добываешь самостоятельно. Если самостоятельно, то можешь купить мёда, а если магазинный, то он уже с сахаром. Ставишь сок на плиту, добавляешь туда мухоморов, ясное дело – сушеных, и делаешь из них глинтвейн. Тут дальше полученную жидкость фильтруешь и ставишь бродить. Как выбродит – уже считай пей, или организовывай ход конём: добавь ещё сахара, мёда, как угодно, и мускатных орехов. Не советую увеличивать их концентрацию, тут у меня на баночку ноль пять выходит по три – четыре ореха. Я обычно его с чаем пью: кинешь пару таких ложечек на три литра, туда ещё до четырёх пакетиков зелёного чая, и бегом комбучить.

– Мы снова возвращаемся к исходной теме.

Ый поместил полторы ложки кофе в турку объемом в семьсот миллилитров, залив её готовым кипятком из чайника, после чего включил саму плиту. Он сел ближе ко мне, крикнув Марту, чтобы тот приходил на кухню и нашел себе чашку. Затем он взял ложку мускатного варенья, достал из под стола готовый сбитень и корицу, поместив указанные ингредиенты в литровую кружку b разбавив остатками кипятка и холодной водой из фильтра.

– Киберы не любят грибы.

Воцарилось десятисекундное молчание, в котором я не был намерен прервать повествование Ыя. К моему удивлению, Ый и не собирался продолжать.

– То есть у нас с киберами противостояние, потому что они не любят грибы?

– Ага. – равнодушно завершил Ый.

– А мы тут каким боком?

– Ты разве не знал, что ты есть гриб?

– Лол, нет.

– Теперь знаешь.

Ко столу подошел Март, передав мне вилку с проводом для зарядки.

– Так, а можно подробнее?

– У нас есть Единая Грибница, – начал Март, избавив Ыя от необходимости участвовать в ликбезе. – и тебе должен был упомянуть Шарку, что принципы работы Обратной Стороны напоминают плесень.

– Да мне откуда знать было, что это не аллегория?

– А это и аллегория, но киберы находят её самой обыкновенной констатацией.

– Только потому что они так считают, то и проявляют к нам агрессию?

– Тебе не объяснили и того, – вмешался Ый. – что киберы в сфере?

– Я, если честно, не очень помню.

– Это догма, от этого не деться. У них всё, что они высказывают, уже настолько сильно разграничено, что каждое слово – утверждение и закон. А мы же, сколь разными бы ни были, черпаем свою силу из единого центра знаний, составляющих и силу Обратной Стороны. Не забывай, что символы на ней работают прежде всего как действительность. Тут уже не важно кто сделал нас грибами в самом начале, так как сейчас это простой факт.

Стало понятно, что Ый добавил в варенье мухоморы не просто так. Эти двое изучили принципы эльфийской кулинарии куда серьезнее, чем то вообще можно было представить в такой незамысловатой области исследований. Мой кофе к концу разговора как раз был налит в кружку, поэтому я последовал наставлению Ыя и добавил одну ложку его варенья, которую с собственной инициативы назвал “цверна”. Однозначно могу сказать, что цверна – это самый символ из символов эльфийского противостояния вообще всей современности, и что заложено его силой на Обратной Стороне, если это не сама Сторона, мне не представлялось. Кажется, что это варенье есть портал для профанических образов, к которому и следует относиться как к обыкновенному десерту, но что за таинственные лица скрыты в его берёзовых глубинах, кто смотрит с остатков его куркумной бороды, неизвестен мне гнозис его голубых свастик.

Оказалось, что попасть на Обратную Сторону слишком просто, даже не смешно. Стоило мне только встать на ноги и как следует прийти в себя, как я уже сижу в машине и слушаю KG&LW. Пуф, и вся наша партия приключенцев не здесь. Шашлыки, ну конечно, что же с шашлыками? Да вот, перед нами вдоль тянется река, кругом – леса, мы стоим на тридцатиметровом обрыве, травушка щекочет ноги, вот и мангал с решетками, а позади нас всё такой же гармонизирующий зелёный лес. Нет, джунгли, но очень дружелюбные. И ещё березовая роща, осенняя. И поляна из поздних одуванчиков. Кто во что горазд, так и пел, так и подыгрывал, так и стучал.

По всей видимости так и оказалось, что ни на какую зимнюю природу мы и не собирались ехать изначально. Нива Марта была модернизирована таким образом, чтобы каждый из нас мог свободно перемещаться по салону, а также беспрепятственно обращаться к содержимому багажника, поэтому всё купленное мы везли с собой, катаясь по городу, в это же время находясь на Обратной Стороне. Как было поведано за распитием утреннего кофе, с меня требовалось немногое: импровизировать, поддерживая коннект партии в стабильном состоянии, то есть быть медиатором нашего сейшена. Но вот спросить о том, сколь долго с меня это потребуется – тут уж, видимо, не хватило мне концентрации, или обыкновенной сообразительности.

– Громосвет, поднажми жесткого бипиэма, они приближаются!

– Да ну! Не прошло и часа!

Я продолжал сидеть на единственном заднем сиденье и контролировать текущий плейлист, огибая все возможные шероховатости, и только вскользь смог поглядеть на передние места. Там, пока Март уже вовсю переворачивал решётки с мясом и помешивал жарящийся лук, а Ый сидел на расстилающимся фиолетово-зелёном пледе и в своё удовольствие пил крафтовый томатный лагер, на горизонте, планете подобной, восставало красное пятно.

– Тут нет горизонта, помнишь?! – прокричал мне Март сквозь грохот The Malboro Men из колонок. – Есть только земля, и как только земля соединяется с небом, там, вдалеке, и есть дом виртуальности.

Я учёл его коррективы. Хорошо, из под земли, там, где кончается дальнозоркость моего взгляда, за скрытыми лесными массивами, восставало из виртуального порождение кибергнозиса.

– Ну, понеслось. – Сказал Ый, поднимаясь с бутылкой пива в сторону мангала. – Продолжай смотреть в горизонт, Громосвет, не упускай коммунмаркетполис из виду.

– Он может исчезнуть?!

– Только из нашего вида, мы-то давно привлекли его внимание. Этих лядских киберов больше обычного! Март! Март, сука! Откуда у нас в Казани столько анкаперов?!? – Ый запихнул небольшой кусок мяса себе в рот, после чего взял малосольный огурчик и направился через весь салон к складу в багажник. Оттуда, из под обоза на примятой траве, он достал, по всей видимости, антинекроастротроп, так как видеть я этого в тот момент однозначно не мог. – Я сейчас им, гадам, покажу! Громосвет!