В ту же реку

Он хлопнул меня по плечу и заявил:

– Ты, Костёр, из правильных пацанов. Батя сказал, один Чалдона к людям вытянул. Уважуха тебе от всех нас за это. Если что, зови, я за тебя впишусь.

Такие слова дорогого стоят, Вовка в авторитете среди ребят. Наши стали выяснять подробности, а Крюков покровительственно подмигнул и отошел.

Химия – один из моих любимых предметов, а ее преподавателя я запомнил на всю жизнь. Птица Леонид Андреевич, приехал из Сибири, первый год в школе, но успел стать любимцем учеников. Из будущего помню, что на следующий год он станет директором школы, а еще через год его заберут в райцентр третьим секретарем обкома партии. В разгул демократии из секретарей обкома он вернется в обычную школу простым директором.

Последним уроком была моя прежняя беда, английский язык. Однако сейчас я прочитал текст, не напрягаясь. Работая программистом, хочешь не хочешь, а язык выучишь. С произношением у меня так себе, хотя лучше, чем в прошлой жизни в то время, но еще тренироваться и тренироваться. Лилия Николаевна, кстати тоже Ким, даже похвалила. Она сама и по-русски с акцентом говорит, а уж английский у нее…

Учеба прошла спокойно, никто не заметил изменений во мне, можно не волноваться и жить спокойно.

Отдельных палат в больнице не предусмотрено, а тяжелых кладут в процедурную. Медсестра меня туда и направила, заставив снять пальто и набросить халат.

Петр Петрович выглядел плохо, что называется, «краше в гроб кладут». Видать, хоть не сильно, но поморозился. Еще и грудь забинтована.

Около него сидит сухонький старичок. Незнакомый, не из поселка.

На тумбочке стоит вазочка, прикрытая вышитой салфеткой, стакан чая в подстаканнике, лежат пакеты. Сразу видно – заботятся о больном.

После приветствия спрашиваю:

– Петр Петрович, как вам вещи передать?

– Алёшенька, зови меня дядей Петей. Спасибо, что меня вытащил, век не забуду. Туз, приберешь волыну?

– И не подумаю, – отозвался второй старик. – Может, он трухал на ту железку. Не обижайся, Чалдон, однако от чужих такое брать не по понятиям, а с дурой^[7] ходить мне вовсе не по масти.

– Придержи пока мои шмутки, Лёшик, – попросил дядя Петя. – Как выйду, заберу. А ты ему кусок^[8] кинь.

Туз достал из кармана пук мятых ассигнаций и сунул мне в руку.

– Нормально дай, – прикрикнул больной, – как положено. Здесь только на мороженое хватит.

Старик поморщился и вытащил завернутый в газету сверток. В нем оказались банковские упаковки денег. Я получил пачку новеньких десяток, целую тысячу рублей.

– Другое дело, – одобрил дядя Петя. – Алёшенька, ты пока иди. Нам, старикам, поговорить надо, завтра после школы меня навести, время на разговор с тобой будет. А сейчас зайди к Марку Перельштейну в кооператив, он ждет.

Когда вышел из больницы, встретился с Крюком, и тот вновь стал меня нахваливать:

– Ты даже не представляешь, какому человеку ты помог! Теперь и жизнь у тебя совсем другая начнется. Жить станешь в шоколаде, конфеткой «Лёшка на Севере».

– Скажешь тоже. Другая!

– Не веришь? – Вова таинственно прошептал, – Чалдон общак старателей половины Камчатки держит. И черные^[9], и красные^[10] из его рук кормятся. Он любой вопрос решает. Как скажет, так и будет. Мой батя от него жилку получил, три сезона со своей бригадой моет, летом четвертый раз пойдут, никак дочиста выбрать не могут.

То, что золота на Камчатке много, известно всем. То, что добывать промышленным образом его невыгодно, многие знают. И что попавшимся старателям срок дают немилосердный, народ в курсе. За добычу пятачок светит, а за продажу кое-кто получил три пятилетки с конфискацией. Я сегодня специально в библиотеке Уголовный кодекс полистал. За перевозку в крупных и особо крупных размерах до десяти лет небо в клеточку будешь разглядывать. Зря Крюк болтает, в СССР стук распространяется быстрее скорости звука. Стукнут, что его батя моется, – мало не покажется.

Надеясь узнать что-нибудь полезное, зашел в потребкооператив. Он расположился в центре поселка, занимая три барака, соединенных четвертым в виде буквы «Ш». В них обосновались контора, столовая, магазин и Дом быта. В поселке есть еще магазины – продовольственный, книжный, уцененных товаров и универмаг, но они подчиняются другому ведомству, как и аэропортовская столовая, баня, клуб и кинотеатр. Вообще, от райпотребкооператива почти в каждом поселке района есть представительство. Туда можно сдать шкуры, ягоды, разнотравье и прочие трофеи, а взамен получить дефицитные товары.

В конторе меня ждали и сразу провели в кабинет, где Марк Аркадьевич предложил:

– Лёша, ты хороший парень, да и Петр Петрович попросил за тобой приглядеть. Ты не против поработать у нас?

– Конечно, не против. Когда? Летом после экзаменов? Что надо будет делать?

– Летом тоже, но можно начать прямо сейчас. Смотри, тут такое дело. По закону, до достижения шестнадцати лет дети работают по пять часов в день при пятидневной рабочей неделе, а в дни учебы школьники трудятся по два с половиной часа. Я могу взять тебя на ставку ученика слесаря, на полставки художником-оформителем и, вне штата, учеником охотника. Ученик охотника зарплату не получает, но как промысловик имеет право на нарезное охотничье оружие. Сдюжишь? Если что, мы поможем.

– Постараюсь.

Ежу понятно, что работы с меня требовать не будут. Начинает сбываться пророчество Вовки про «Лёшку на Севере». Такая вот получается награда, а заодно и легализация полученных от Туза денег.

– Ну и хорошо. Завтра, сразу после школы, сходи в больничку, навести Петра Петровича, потом сразу иди сюда, будем оформляться. Для фотографии возьми с собой белую рубашку и на всякий случай еще пару других, разных цветов. С твоими родителями я уже обсудил этот вопрос, они не против, чтобы ты поработал. Ученик слесаря получает шестьдесят рублей, художник на полставки сорок, всего выходит сто рублей плюс надбавка. Тебя устроит?

– Устроит! Спасибо большое, Марк Аркадьевич.

Еще бы меня это не устроило! Сто рублей, с учетом районного коэффициента 1,8, превращаются в сто восемьдесят. В Москве, отучившись пять лет и придя работать в НИИ инженером, я получал только сто двадцать.

Конечно, здесь цены немного выше, чем на материке. Например, водка стоит 3,92 рубля вместо московских 3,62. Фруктов практически нет, овощи привозят теплоходами, но не зря же люди сюда едут на заработки. Каждые шесть месяцев за выслугу лет добавляют еще по десять процентов То есть через пять лет зарплата увеличивается до 280 процентов, но это верхний предел. Хотя, говорят, раньше предела не было, его установил Хрущёв, за что его на Севере особенно не любят.

Не стоит забывать про налоги и вычеты. Считая очень грубо и приблизительно, надо минусовать 13 процентов подоходного, 1,5 процента комсомольских взносов и 1 процент профсоюзных, всего 15,5 процента. Хорошо, что за бездетность пока не берут. С мужиков в возрасте от двадцати до пятидесяти лет в Советском Союзе брали аж 6 процентов. С женщин тоже, но только с замужних и до сорока пяти лет. В устном счете я всегда был силен: 10 процентов – это 18 рублей, 5 процентов – 9, 0,5 процента – 90 копеек. Итого на руки получу 152 рубля 10 копеек. Для пацана более чем достойно. Мой отчим, начальник экспедиции, с северными и пятидесятипроцентной надбавкой за выслугу, около пятисот рублей получает «грязными», то есть без налогов и вычетов. Мать, старший инженер, – чуть больше четырехсот.

Марк понял, про что сейчас думаю. Он покровительственно улыбнулся и предупредил:

– Лёша, только давай сразу договоримся, что никакой пьянки на рабочем месте! Первый стакан, и мы с тобой распрощаемся навсегда.

– Я же совсем не пью!

– Знаю. Вот и продолжай не пить, а то у нас соблазнов хватает, вдруг решишь передумать. Потому и предупреждаю, чтобы потом не было всяких обид.

В его словах много горькой правды, литрбол – самый популярный вид спорта в поселке. Многие одноклассники уже «потребляют», чаще тайком «красненькое», но иногда и за семейным столом. Аргументы родителей железные – «пусть привыкает», «лучше уж на глазах, чем под забором» или даже «пущай в меня, пьяницу, растёт».

– Петр Петрович попросил снарядить тебя для промысловой охоты. У тебя есть какие-нибудь пожелания?

– Может, лучше для соревнований? Я лучшим в школе отстрелялся. Скоро районные соревнования, а в школе единственная винтовка на ладан дышит.

– Ладно. Тогда мы и для соревнований тебе винтовку подберем. Причем помимо ружья, которое должно быть у настоящего промысловика, охотничий билет тоже получишь.

Дома загрустил, озадачил дядя Петя, сколько времени его вещи придется хранить? Хотя отблагодарил он меня шикарно, грех жаловаться.

Беру учебник за седьмой класс, обвожу контуры пачки десяток, опять режу страницы.

В том пуке денег, что сначала дал Туз, оказалось больше ста рублей. Для пацана в 1970-х годах огромные деньги. Оставил себе пятерку, остальное доложил к деньгам в книге. Заодно решил завести себе сберегательную книжку.

За ужином родители сказали, что в курсе предложения Марка. Отчим смотрит с одобрением, мама сразу стала давать советы и причитать на тему «Ах, как быстро растут дети!». По рюмочке выпили за меня. Благо повод такой существенный – ребенок выходит на работу.

День закончил вспоминанием начального комплекса упражнений ушу и прикидками, как заняться самообороной.

В девяностых мне пришлось хлебнуть всякого, но опыт приобрел. К неприятностям буду готовиться заранее. Например, у нас еще не показали фильмы с Брюсом Ли, наверное, их пока даже не сняли, значит, нунчаки могут стать неожиданным козырем.

В торцах двух цилиндрических школьных пеналов из тонкого пластика раскаленным гвоздем прожег дырки. В отверстиях закрепил толстый капроновый шнур. Сплошь обмотал цилиндры синей изолентой. Вуаля! Нунчаки готовы! Думаете, их из дерева надо было сделать? Наверное, вы себя по башке ими не били. Начинать тренировки надо с легких и мягких дубинок. Иначе сотрясение мозга от прилета собственной деревяшки гарантировано.

Вообще-то, в Союзе, если не путаться с темными личностями, было довольно безопасно. До перестройки на меня нападали всего дважды. Первый раз в пятом классе, когда пошел один в зоопарк и пара ребят чуть постарше отняла мелочь, выданную мамой на мороженое. Второй – в доме отдыха на танцах. Какой-то пьяный приревновал меня к местной девчонке. В другие случаи удавалось не влипать. Правда, ночами по закоулкам я не шастал. Пьяным в лужах не валялся. В пивных «ты меня уважаешь?» не выспрашивал. Одним словом, берегся.

Когда страна покатилась в пропасть и криминальные разборки стали частью повседневной жизни, пошел к подпольному инструктору учиться защищаться. После курсов стал постоянно таскать с собой хреновину для самообороны – куботан. Кожаная или брезентовая ключница со связкой ключей от квартиры и пары-тройки еще каких-нибудь побольше, для веса. Соединяем с прочным круглым стержнем длиной сантиметров пятнадцать и диаметром в полтора-два. Можно конец, противоположный кольцу для ключей, слегка заточить. Чуть-чуть, без фанатизма, чтобы милиция не придралась. На стержне необходимо проточить пять-шесть канавок, для надежного хвата, и оружие готово. Тут тебе и кистень, тут тебе и явара – японский кастет. Конечно, надо знать, какие места на человеческом теле наиболее уязвимы. Естественно, должен быть настрой на бой, без него ты мясо. И обязательно тренировка, навыки наше всё, вот их мне придется нарабатывать вновь. Мешочек для ключей найти легко. Стержень придется поискать, но и тут особых сложностей не вижу. В крайнем случае, в школе есть токарный станок по дереву. Выточить куботан самому или попросить учителя несложно.

Еще у меня есть нож. Наверное, как у любого мальчишки поселка. Привезенную из Москвы шикарную раскладную ручку-указку сменял на самодельную финку. Блестящее лезвие, черная рукоять, S-образная гарда, кожаные ножны. В ней есть то, что пленительно сердцу любого мальчишки.

В поселке милиция на ножи внимания не обращала, а до Москвы финку не довез, отчим выкинул ее перед отъездом. Сейчас и сам понимаю, что он был прав, но тогда обиделся смертельно. Вот от нее точно надо избавляться. Глупо и опасно держать такое дома. Показушная, но бесполезная вещь, да и качеством так себе. Оформлена броско, однако железо на лезвии слишком мягкое, заточку совсем не держит.

Попробую сменять у ребят на что-нибудь полезное. Себе поищу ножик размером поменьше, видом попроще, но сталью получше.

Пообещал себе заниматься час в день. Нунчаки, куботан и нож для самообороны… Йога и ушу для ловкости и гибкости… Еще хорошо бы выправить осанку, научиться садиться на шпагат, да и просто немного подкачаться.

25.04.72

Сегодня будильник разбудил меня на час раньше обычного. Синие треники с вытянутыми коленками знакомы любому жившему в то время в Союзе. Они и домашний прикид, и форма для занятий спортом, и удобный вариант походной одежды.

На полчаса удлиняю пятнадцать минут зарядки, к трем позам йоги добавляю комплекс ушу для начинающих. Пусть сердце больное, но тело необходимо укреплять.

Десять минут уходит на обтирание холодной водой. Душа нет и до Москвы не предвидится. Плюс пять минут к переодеванию.

На пятнадцать минут раньше выхожу. Час расписан, теперь главное продержаться, пока новый распорядок дня не войдет в привычку. Кроме учебников и сменки, надо не забыть рубашки, что Марк Аркадьевич просил взять. Не понял, зачем столько?

Финку убрал в портфель, хочу засветить ее перед пацанами.

Дошел до Жеки и пошел с ним в школу. По дороге пожаловался:

– Дядя Володя совсем достал. Представляешь, вчера слышал, как он говорил маме, что хочет выбросить финку. Типа боевое оружие, менты увидят и повяжут, будут неприятности.

– Ну, ваще! – приятель проникся. – Что делать будешь? Спрячешь?

– Где? На улице прятать – считай, выбросил. В сарае заржавеет, да и отчим найдет. Пока собираюсь носить в портфеле. Думаю, может, стоит поменять на что, ты как считаешь?

Сей животрепещущий вопрос обсуждался до самой школы. По пути нас догнал Попик и поучаствовал в совете. Мы даже чуток припозднились.

Ирка ехидно спросила:

– Что так поздно? Чуть не опоздал!

Грязный поклеп и гнусная инсинуация, до звонка еще целых четыре минуты.

– По телефону болтал.

Да, в поселке есть телефоны с номерами из трех цифр. Они редко бывают нужны, но поселковым начальникам их ставят обязательно, остальным по желанию.

– Кому ты понадобился в такую рань? – поинтересовалась вредная девица.

– Понимаешь, – понижаю голос до интимных обертонов, – звонили из рая. У них сбежал самый симпатичный ангел. Но ты не бойся, я тебя не выдал.

– Дурак! – девчонка покраснела, насупилась и уткнулась в учебник.

Эх, молодежь! Интернета на вас нет! Простейших подходов не знаете! Теперь будет советоваться с подружками, обзывать меня идиотом, очень гордиться, но не подавать виду. Небось жалеет, что Анька не слышала, та сейчас с Кимбой у окна болтает.

Почти к самому звонку подтягивается Колька Ким.

– Юрка в общагу после школы зовет. В буру играть, – информирует он и, кося глазом на девчонок, добавляет: – Зинка обещала зайти.

Зинка – известная личность, прославилась прошлым летом, когда поехала «кататься» на катере с тремя морячками, а потом от них пришла радиограмма: «Срочно забирайте, а то выбросим в море».

Я опустил приятеля с небес на землю:

– Денег тебе на бутылку бормоты не хватает, а на игру тем более. В общаге без червонца шпилить^[11] не сядешь. И с Зинкой вам ничего не светит, она сейчас с Михой Фоминым живет, вроде гулять вовсе бросила.

– Беременная она от Михи, – авторитетно подтвердила Лиана, – уже месяца два как с выпивкой совсем завязала. В общежитие теперь ни ногой, пусть Юрка не врет.

– Она у Аньки свадебное платье взяла и отнесла в ателье перешивать, – добавила Ира. – После праздников в поссовет пойдут расписываться.

Такой у нас поселок, друг о друге всё знают.

На перемене девчонки рванули в свой конференц-холл, за дверью с большой буквой «Ж», и весь второй урок я провел под обстрелом оценивающих женских взглядов, однако сидел, как будто ничего не понимаю.

Федя из девятого класса на перемене спросил:

– Слышал, ищешь сменять финку? Махнем на часы?

Ого, как быстро слухи пошли, еще только начало дня. Вроде поделился лишь с двумя приятелями, а уже разнеслось по всей школе.

– Федь, зачем мне часы? Будут нужны, пойду в магазин и куплю, их там десять видов на любой вкус. А финка – это… финка!

Ребята со мной согласились, что менять финку на часы глупость несусветная, и на каждой перемене стали предлагать варианты. Давали даже пневматическую винтовку, правда, сломанную, но я отказался. Охотничий нож тоже в обмен не захотел, он от финки отличается только названием. Складные ножи согласился посмотреть, они с собой почти у каждого пацана. Тут и увидел ЕГО.

Можно сказать, любовь с первого взгляда. Английское довоенное производство, надпись «Joseph Groban&Sons 1939». Боцманский нож, три предмета. Лезвие, с другой стороны свайка и открывашка. Антабка в наличии. При открытии срабатывает фиксатор, для закрытия требуется нажать кнопку и только потом складывать. Длина клинка около восьми сантиметров, толщина миллиметра два-три. Лезвие с плавным скосом обуха, удобно и колоть, и резать. Вогнутые спуски, значит, затачиваются до бритвенной остроты. Специальный выступ, чтобы можно было открыть большим пальцем, не привлекая вторую руку. Свайка в сечении круглая, чуть изогнутая, идеальна для распутывания узлов. Открывалка не только для банок и бутылок, но и для вспарывания ниток на швах мешков. Костяные накладки такие, что рукоять сама ложится в руку. В наличии упор под палец для боевого хвата. Полезная вещь в матросской драке. Хотя в пазах полно грязи, железо потемнело и нож давно не точен, но для меня он идеален.

Делаю вид, что ведусь на иностранные буквы. Меня дожимают, добавив новенькую четырехцветную шариковую ручку. С видимым сомнением соглашаюсь и становлюсь владельцем этого чуда. Заодно и от финки избавляюсь.

– Зря согласился, можно лучше сменять, – вдруг делает вывод Сокол.

В девяностых он так же меня подставил. Сам привел покупателя и только после сделки заявил о его ненадежности.

– Вы же сами меня уболтали. Ладно, пусть пользуется. Мена есть мена.

После школы возникла заминка. Ирка явно не желала, чтобы я ее провожал, хотя живем в соседних домах. Ей надо было переварить мои слова и обсудить их с подружками. Однако, когда я собрался и пошел в другую сторону, она встала в недоумении. Мои приятели тоже.

Семя спросил:

– Лёх, ты куда?

– На работу оформляться, – сообщаю степенно, – в потребкооперацию.

– Кем? – ахнул Попик.

– Пока берут художником, а там видно будет.

Ребята почти не скрывали зависти. Поселок у нас полон бывших зеков, кое-кто еще сядет, но по пьяни – за драки, хулиганку, на крайняк за тяжкие телесные. Воровства и грабежей у нас практически нет, бежать с добычей некуда. Бывшие сидельцы работают, да и зону большинство прошло мужиками. Так что возможность заработать у нас ценится. Художник – должность, может, не самая прибыльная, однако даже на киче^[12] весьма уважаема.

На сей раз у дяди Пети посетителей не было. После приветствий он вдруг попросил:

– Лёшик, ты меня один раз уже сильно выручил. Спасибо тебе за то. Однако мне еще помощь нужна, кое-что сберечь надо. Ничего особенного. Вещички всякие разные, документики. Надежные знакомцы мои кто помер, кто далече, а другие или пропьют, или потеряют. Сам понимаешь, такое мне вовсе без надобности, память сохранить хочется. Пусть шмутки у тебя просто полежат, их и прятать не нужно. Возьмешься? Отплачу сполна, благодарность за мной не пропадет.

– Сохраню.

– Вот спасибо! – Исхудавшие пальцы достали из-под подушки завернутый в плотную бумагу сверток и сунули мне в руку. – Вот возьми, конфеток подружкам купишь. Бери, не стесняйся! Дают – бери, бьют – бери и беги! Хе-хе!

В свертке лежала еще одна запечатанная пачка десяток. Пока я пялился на нее, Чалдон довольно улыбался. Потом спросил:

– Любишь котлетки?^[13] Хе-хе! Заработать еще пару косарей^[14] хочешь?

– Хочу, – признался я, – если справлюсь.

– Справишься, дело несложное. Я попросил, чтобы тебе летом путевочку на юг, на море придумали. Отдохнешь, подлечишься, развеешься. Без родителей, правда. Их с работы никто не отпустит, а ты школьник, на каникулах птица вольная. Про денежку не думай, тебе на поездку дам. Я старый, мне недолго небо коптить осталось, девать бумажки некуда. Разве сотенными крышку гроба изнутри оклеить. Хе-хе! Поедешь отдохнуть?

– Спасибо! Поеду, конечно!

– Вот и славно! А я приятелю через тебя посылочку передам. Завезешь гостинчик по пути?

– Завезу, мне не трудно.

– Видишь, как удачно складывается! А он для меня, может, тоже что даст. Конфеточки там… Бутылочку… Ну, что там на материке из сладенького водится. Хе-хе! Вернешься, штучку^[15] заработаешь. Ладно?

– Ладно.

– Еще одно дельце в поездке надо будет сделать. Кое-что оформить для меня должны. Документик тот надо будет у человечка забрать и сюда привезти. Не доверяю я почте. Вот тебе и второй косарик капнет. Там делов-то на пару дней, но послать мне некого. Лето. Самое горячее время. Люди денежку на весь год зарабатывают. Сделаешь?

– Сделаю.

– Отлично! Пугать тебя не буду, но болтать о наших делах не стоит. Никому, ни родителям, ни друзьям ничего не рассказывай. Понял?

– Понял.

– Марк остальное в свое время скажет. Я завтра в Питер, в областную больницу лечу. Однако к твоей поездке, думаю, вернусь. Но недели две-три там прокантуюсь точно. Почками сильно болею, застудился. Если б не ты… Ладно, иди, устал я. Навещать не надо, будешь нужен – сам позову. Кто спросит, о чем говорили, скажи – благодарил тебя Чалдон.

Старик закрыл глаза и, не отвечая на мои прощальные слова, затих, вроде как задремал. А я пошел на работу.

В конторе кооператива Зинаида Петровна заставила написать три заявления: о приеме на работу, о вступлении в члены потребительского кооператива и о выдаче промыслового охотничьего билета. На Севере с четырнадцати лет можно стать промысловиком. Еще пришлось заполнить несколько анкет, расписаться в приказе и в журнале за инструктаж по технике безопасности.

Приятным сюрпризом оказалось то, что на работу приняли с первого апреля, а сегодня 25-е число, святой день – аванс. В кассе получил 72 рубля, остальное выдадут в зарплату десятого.

Затем отправили к местному фотографу.

Самуил Яковлевич фотографировал меня раз двадцать, не меньше. В школьной форме и в клетчатом пиджаке, в разных рубашках, с взрослым галстуком и без него. Минимум половину фотографий сделал, надев на мою физиономию очки с простыми стеклами в толстой черной оправе. Смысл манипуляций от меня ускользнул полностью. Решил, что ищет лучший ракурс. Может, заметку в районной газете напечатают? Опять же очки я стал носить после пятидесяти. Ладно, со временем разберемся.

Затем попал под праздничную раздачу. Членам потребкооператива давали многократно руганные в перестройку заказы к Первомаю. На материке обязательно дали бы икру и красную рыбу, здесь они выглядели бы издевательством, по Камчатке такого добра навалом. Вместо них положили по килограмму дефицитных лимонов и чеснока. Остальное, как и везде – большая пачка индийского чая со слоном, две маленькие цейлонского, стограммовая банка растворимого кофе, палка сырокопчёной колбасы, круг полукопчёной, две жестянки шпрот и бутылка коньяка КВВК. Дефицитное великолепие запаковали в бумажные пакеты и сложили в авоську.

После продуктов настала очередь Федора Тимофеевича, продавца охотничьего отдела. Бывший промысловик скептически посмотрел на меня и призвал на помощь дядю Витю, местного слесаря, столяра, часовщика, иногда ювелира, словом, мастера на все руки, а при необходимости еще и оружейника. Они сказали, что Чалдон велел снарядить меня для промысла, а снаряжение следует начинать с ружья. Сельпозиум^[16] решил, что давно валяющийся на складе ИЖ-56 «Белка» специально для таких охотников, как я, и придуман.

Пусть старая модель, зато настоящая конфетка, самое промысловое ружье. Верхний ствол нарезной, под мелкашечный патрон, нижний 28-й калибр. В комплекте оптический прицел ПВС-1. Увеличение 2,5-кратное. Горизонтальных отметок нет, вертикальные на 50, 75, 100 и 125 метров. Не сказать, что супер, но нормальный такой прицел. Можно стрелять и без оптики, целики на 25 и 50 метров закернены на заводе. Курок изогнут вправо, чтобы взводу не мешал прицел. Весит ружье чуть меньше трех килограммов без прицела или чуть больше с оптикой. Разбирается на три части, пакуется в жесткую сумку. К тому же ствол изначально рассчитан на латунные гильзы. Лучшего и искать не надо, для молодого охотника самое оно. Нет! Доработать, безусловно, придется, даже не вопрос. Антабки звенят, резиновый амортизатор на прикладе полезно иметь, и еще кое-что поправить необходимо.

В комплект к ружью доложили полста латунных гильз, пулелейку, машинку для набивки гильз, пробойник для пыжей, ну и другое по мелочи, нужное для снаряжения патронов.

Вторым оружием выбрали винтовку, мелкашку, специально для соревнований. На складе лежали ТОЗ-12, ТОЗ-16 и ТОЗ-17. Две однозарядки и магазинка на пять патронов, но ее даже не рассматривали. Сказали, магазин выпадает, винтовка не целкая, да и роскошество пять патронов разом отстреливать, только зря деньги палить. ТОЗ-16 – ценой в 18 рублей, для охоты. ТОЗ-12 – спортивная модель, для промысла самый бесполезный выбор. Слишком тяжела, стоит в два раза дороже, прицел не тот, и вообще… Однако раз еду на соревнования в район, выбор очевиден, придется ее брать.

Зато мелкокалиберных патронов отложили пять коробок по сто штук, чтобы тренировался.

Однако ничего из отобранного сразу не отдали. Заявили, как выправят охотничий билет, тогда и получу оружие на руки. А за время оформления документов дядя Витя пообещал быстро «посмотреть» ТОЗ, а после отрихтовать «Белку».

Пользуясь случаем, попросил совета, как заточить новый нож.

Сельпозиум переместился в мастерскую. Складень был осмотрен и одобрен. Однако точить мне его не доверили. Сказали, только зря испоганю лезвие. Мастер обещал сам наточить «к завтрему».

Милейшей души человек, за весь разговор ни слова матом, ни единого термина из блатного жаргона. Однако наколотая на большом пальце решётка с ромбом и черепом в центре положена только после «крытки», зоны тюремного типа. Доллар на другом пальце и медведь на правом запястье – признаки медвежатника. На левом запястье волк в индейском головном уборе из орлиных перьев, забыл название, сидит на льдине и воет на луну. Серьезный знак. Воровская масть «Один на льдине». На зоне такие держатся особняком, не склоняются ни к красным, ни к ворам, ни к сукам. Зато и получить могут от любого. Им тяжко приходится. Коли зек такой мастью отмотал срок, значит, крепкий и суровый человек, достойный всяческого уважения. Тату, выглядывающее из-под манжеты рубашки, – автомат ППШ, обвитый змеей. Не знаю, что значит наколка, но предпочитаю держаться вежливо.

Домой вернулся с триумфом. Оба родителя приветствовали эксплуатацию ребенка, а кооперативный заказ оказался лучше выданных в экспедиции. Особенно обрадовали кофе, коньяк и цейлонский чай.

За ужином рассказал про ружья и подаренную снарягу. Отчим слегка напрягся, мол, неудобно дорогие подарки брать, но затем махнул рукой. Услышав, что сменял финку, мама с чувством вздохнула: «Слава богу, избавился!», а затем легко и непринужденно прихватизировала выменянную четырехцветную ручку. Ей, видите ли, она для работы удобна! Ну и ладно, я не жадный.

Сомнения в правильности сего утверждения возникли, когда развернул подаренный сверток. Ничё так! Вторая тысяча за два дня, и еще пару, может быть, смогу заработать. Уложил пачку в тайник вместе с первой.

26.04.72

Следующий день начался с идиотского события.

Перед школой, за туалетом, где якобы учителям не видно курильщиков, Юра Пак хвастал своей первой наколкой. На запястье были грубо набиты две руки в рукопожатии, а над ними реял цветок. Татуха совсем свежая, воспаленная и болезненная. Однако Юрка был на верху блаженства и гордо хвастал:

– Мне сказали: «Кто набил себе такое, на зоне будет дружбаном авторитетов».

В памяти всплыли статьи в девяностых о лагерном быте. Может, за эту наколку его и зарезали в клубе?

– Юр, ты, конечно, крутой и всё такое прочее, но если вдруг тебя спросят «зачем набил», ответить сможешь? – спросил его.

– И отвечу! Ты, что ли, спрашивать будешь? – окрысился Пак.

– Не, я не буду. Мое дело сторона, мне твои дела по барабану, – отвечаю примирительно.

– Чё за шум, а драки нет? – К нам подошел Вова Крюк.

– Здорово, Вован! – протянул ему руку Юрка.

– Крюк! – предостерегающе крикнул я и похлопал по правому запястью.

– Откуда у тебя такой партак?^[17] – поинтересовался десятиклассник, убрав руку за спину.

– Вчера в общаге был. Нажрались там, как свиньи, кое-кого отжарили, и потом мне наколку набили.

– Девки были? Или только тебя жарили? – Набычился Вова. – Пошел отсюда, пидор гнойный, чтобы у школы больше не появлялся.

Вова подал мне руку:

– Спасибо, Костёр, что предупредил. Чуть не заменехался^[18].

Пак стал похож на вытащенную на берег рыбу. К нам подошли еще старшеклассники, а остальные ребята столпились чуть поодаль.

– Об чем базар? – подчеркнуто вежливо спросил Вася Зуб.

Его папа в свое время сильно посидел за неправое дело, теперь сын везде старался насаждать «правильные понятия».

Отвечаю сразу, чтобы не доводить до серьезных разборок:

– Да ни о чём. Увидел наколку, спросил «ответить сможешь?», он сказал, ответит. Я не спрашивал с него, не мое дело.

Зубов бросил взгляд на запястье Юрки и снял свою рукавицу.

– Что нарисовано на пальце?

Перстень. Большой прямоугольник, разделен пополам. Внизу шахматная доска, наверху восходящее солнце. Над перстнем надпись «ЗЛО».

– Ну… Заветы любимого отца, наверное. Из семьи блатных ты.

Пацаны такого толкования раньше не слышали.

Василий заявил:

– Наш пацан. По жизни понимающий. Уважаю, – и демонстративно подал руку.

После рукопожатия бросил Паку:

– Быстро чухнул отсюда, петушок. Здесь нормальные люди учатся. Хочешь толковища^[19], хиляй к восьми в клуб.

Потом обратился к окружающим:

– Кто не знал и зашкварился^[20], сейчас идет и моет руки хлоркой, по незнанке на первый раз такое прощается. Дальше с ним тереть западло.

Мне пришлось поручкаться со школьной верхушкой и постоять с ними, подождать, пока покурят. Ребята бросали любопытные взгляды, но никто не поинтересовался, откуда про наколки знаю. Только в классе Ким Коля спросил:

– Как узнать, к кому подходить нельзя?