Ольга

Столица Франции помогла мне вернуться к нормальной жизни. Год проведенный в Париже стал легкой терапией для моего внутреннего мира. Я не перестала быть закрытой для других, но хотя бы сумела выстраивать с другими хоть какие-то отношения. Я встречалась с малознакомыми людьми, проводила время в ресторанах. В Париже мне исполнилось двадцать девять. Странный возраст, когда ты ощущаешь, что многие вокруг тебя начинают жить по-другому. Ты уже де-факто не как все. Без семьи, без детей. Да, никто открыто не осуждает, но невозможно укрыться от мыслей об осуждении самой себя. Поэтому учитывая мою перспективу отсутствия семьи на ближайшие годы, мне приходилось постоянно мотивировать свой собственный выбор. Я придумала для себя простую формулу: «я стану счастливой только тогда, когда смогу реализовать себя, а значит нет смысла строить семью пока я несчастна». Конечно, несчастье было относительным, но мое прошлое легко может добавить невозможностей, за которые я остро цеплялась в то время. Смерть матери, жизнь без близких, «предательство» лучшей подруги. Любое на выбор или все сразу вместе, когда особенно хочется послать окружающий мир куда подальше.

Но затем, моя история вновь сделала разворот на сто восемьдесят градусов. Во время одной из поездок в Москву, я случайно встретилась в ресторане с одним своим старым знакомым. Русским бизнесменом, который так же работал за границей и был владельцем влиятельного журнала по архитектуре и дизайну. Он собирался открыть представительство в России и набирал штат русскоязычных сотрудников. Узнав о том, что я уже больше года предметно интересуюсь тематикой его издания, он предложил мне работу пишущим журналистом. Я долго не раздумывала. За то время, что я пробыла в Париже, я еще больше убедилась в том, насколько мне интересна и близка архитектура. Так я попала в «ArchD», профессиональное издание по архитектуре и дизайну с полувековой историей.

Как ни странно, но начинать карьеру практически с нуля в возрасте двадцати девяти лет было вовсе не страшно, а скорее наоборот очень интригующе. Это вызов на который стоит решаться, учитывая открытость большинства современных профессий. Запрограммированный советским прошлым выбор карьеры в семнадцать лет во время поступления в ВУЗ больше не является безальтернативным. Он безусловно правильный, но не единственный. И важно понимать это, сколь сильны бы не были пережитки того времени. Сейчас доступность образования даже в нашей стране находится на довольно высоком уровне, а профессиональный рост давно заложен в рабочий опыт. Конечно, есть и обратная сторона медали, в лице тех двадцатипятилетних главных менеджеров и главных редакторов, которые слишком рано забрались на вершины карьерной лестницы и еще не способны справляться в такими важными должностями. Но все же по большей части, почти в любой современной профессии можно добиться многого. К тому же выбор в тридцать лет, это не тоже самое, что выбор в двадцать лет. Тут ты взрослей, опытней. Лучше понимаешь себя и то, чем именно ты хочешь заниматься. Не ванильным «у меня все получится», а стойким «я хочу этого и добьюсь».

Решившись остаться в Москве, я подыскала себе уютную съемную квартирку недалеко от офиса. Длительное пребывание заграницей наложило отпечаток на мою новую жизнь в столице. Нет, эта жизнь не показалась мне ужасной или резко контрастирующей с жизнью в Париже. Скорее наоборот, я впервые смогла посмотреть на Москву другими глазами. Не замыленным взглядом коренной москвички, для которой Тверская и Арбат – это улицы детства, а взглядом заинтересованного человека, который ищет в Москве что-то новое. Столица преобразилась, и эти изменения требовали оценки.

В Москве я начала сближаться с Алисой. Мы поддерживали отношения и во время моей жизни заграницей, но все ограничивалось быстрой перепиской в Интернете или парой звонков по праздникам. Теперь же мы могли позволить себе совместный ланч или небольшие прогулки в парке. Последние я очень полюбила, потому как вместе с Алисой всегда была её дочь Софья. Этот маленький ангелок, жадно пожирающий мир крупными алисиными глазами.

Сама Алиса изменилась. Стала более спокойной и можно даже сказать рассудительной. Её заботы теперь были подчинены семье. Выбор нянечки или садика, в котором Софья получит наилучший уход. Перепланировка детской комнаты. Поиск подходящего места для отпуска, устраивающего всех членов семьи. И так далее. Привычная жизнь для большинства молодых семей с маленьким ребенком. Но для меня эта жизнь слишком контрастировала с тем распахнутым наизнанку миром, в котором я привыкла видеть Алису в прошлом.

Этот контраст не давал мне покоя. Я видела в нем непривычную для моей подруги скованность. Она была словно зажата в тисках, и по началу я думала, что все дело в наших с ней взаимоотношениях. Что нам требуется время для того, чтобы вновь впустить друг друга в наши жизни. Но проходили месяцы, а напряжение не спадало. И тогда я начала понимать то, о чем давно подозревала: Алиса далеко не самый счастливый человек в своем браке. Можно даже было сказать более грубо – она уже давно отчаянно бьется за то, чтобы сохранить брак с Андреем. Во время наших встреч, она раз за разом отводила разговор в сторону, когда речь заходила непосредственно об их отношениях с мужем. А затем и вовсе перестала упоминать его. Только общие «семья», «домашние» и тому подобное. Я чувствовала, что должна спросить её о том, что происходит, но не решалась до последнего. Этот брак и мое отношение к нему был той разводной точкой наших с Алисой отношений, и я очень боялась вновь переступить черту.

Прошло еще несколько месяцев. Мы стали все реже встречаться, а когда это все же случалось, то я чувствовала нарастающую напряженность, исходившую от моей подруги. Она стала совсем непохожей на себя, даже образца семейной размеренной Алисы. Говорила только о Софье и каких-то общих новостях, собранных из заголовков журналов. Никакого упоминания о планах на будущее. Никаких положительных эмоций. Просто бледный серый мир, единственным лучом в котором была её дочь.

Тогда я решилась. Мне было важно, чтобы она просто знала, что я хочу ей помочь. Что я открыта для неё и её проблем. Я не хотела давить на неё, понимая, что у меня нет никакого права вмешиваться в её личную жизнь.

– Просто знай, что я всегда рядом, – сказала я ей, когда мы сидели в кафе. – Я вижу, что с тобой что-то происходит, и ты стараешься держать это в себе. Если когда-нибудь тебе потребуется поддержка – я тот, на кого ты можешь рассчитывать.

Она молча кивнула и спрятала куда-то в сторону свой взгляд. Возможно, для того, чтобы сдержать слезы, возможно, чтобы просто пережить эту эмоцию где-то внутри себя. Но на этом все и закончилось.

Мы не возвращались к этому разговору еще несколько недель. А затем в один из вечеров, когда я привычно для своих московских будней, вернулась с работы и, сев на диван с бокалом вина и кипой литературы по архитектуре, погрузилась в работу, мой телефон трижды пропрыгал по стеклянной столешнице журнального столика. На экране была фотография моей подруги, обнимающей свою маленькую дочь.

– Можно я приеду? – вместо приветствия произнесла Алиса.

– Конечно. Что-то случилось? – спросила я, различив в её голосе тревогу.

– Я ухожу от Андрея, – словно выстрелив из дула пистолета ответила она.

Я машинально отодвинулась от спинки дивана и поставив бокал на стол, вжалась ногами в пол, словно я была готова тут же сорваться с места при первой необходимости.

– Навсегда, – сорвавшись на плач добавила Алиса.

– Может мне приехать за тобой?

– Нет. Я уже вызвала такси. Ты точно не против? Я одна. Соня сейчас у родителей.

– Приезжай, – ответила я строгим голосом, который был скорее нужен мне самой, чтобы сдержать эмоции.

– Спасибо, – тихо закончила разговор Алиса.

Я положила на стол телефон и минуту сидела в полном оцепенении. Одно дело чувствовать, что брак твоей подруги переживает сложные времена и даже где-то понимать причины всего этого, но совсем другое, когда ты слышишь, что он возможно уже закончен. Одно дело говорить о том, что ты готова помочь и совсем другое пытаться найти в голове ответы на сотню вопросов, бомбардирующих твой мозг перед тем, как в твоей входной двери появится подруга, нуждающаяся в ответах.

Я сильно сжала кулаки, стараясь утихомирить бурю эмоций и перебивающие друг друга мысли. Мне нужно было отвлечься. Увидеть проблему целиком, а не сбить все в один комок переживаний за свою подругу. Я взяла бокал со стола и сделала большой глоток.

«Сейчас всем нам нужна спокойная рассудительна Ольга. Она справится. Она должна с этим справиться» – произнесла я шепотом. Подойдя к окну, я увидела, как ранний апрельский закат начинает сгущать свои темные краски. Я села на подоконник, сложив ноги крестом и облокотив голову на откос, закрыла глаза.

Глава II

Современный брак в России крайне непрост. Он зиждется на двух китах. Первый – это нестираемый из памяти опыт наших родителей. Брачный союз двух советских людей, который больше походил на пакт военного объединения, с четким распределением обязательств и расстановкой сил. Хороший метраж квартиры с одной стороны и возможность получить хорошее место на заводе с другой. Эта зависимость от обстоятельств и постоянный анализ возможностей сохранились до сих пор. По-прежнему браки строятся на желании поудобней и повыгодней устроить свою первоначальную жизнь в новой семье. Это стремление выглядит странным для современного мира. Рассматривать привлекательность той или иной семьи с позиции количества бытовой техники или даже количества машин весьма глупо. Мир давно заполнен потреблением, и оно все стремительней поглощает все вокруг. Условная «Волга» из СССР, которую покупали на десятилетия уже давно не актуальна. Нельзя заложить потребительскую основу для молодой семьи и надеяться, что её хватит на десятилетия их жизни. Куда важней развитие. И это второй кит современного брака в России – успешность. Может это покажется странным, что подобное определение звучит с негативным оттенком, но в этом и суть. Успешность превратилась из постоянно движущегося переменчивого периода жизни в кратковременное явление, которое молодая семья мечтает обрести во чтобы то ни стало. В некотором смысле, сам факт брака является для многих высшей точки успешности. Пышность свадебных торжеств только доказывает это утверждение. Все хотят показать, как они счастливы и какой достаток они имеют в данный момент.

Меня пугает это. Я не раз и не два была на свадьбах своих знакомых из разных слоев общества. И почти все как под копирку олицетворяли собой эту успешную пару на пике своего жизненного потенциала. Новый дом, кредиты или массовые вливания из родительского бюджета, машины и так далее. Картина не требует особых уточнений – она повсеместна. Но что происходит дальше, после свадьбы? Дальше завышенная планка успешности постепенно понижается. Семья обрастает новыми заботами и растратами. Развитие идет по нисходящей, и как следствие приводит к разводу. Никто не хочет видеть в браке сложную и долгую историю развития. Никто не видит успешность, как постоянно повышающийся уровень жизни. Все хотят здесь и сейчас. Все и сразу. Иначе какое это счастье?

Я намеренно убрала из этой мысли фактор взаимоотношений. Я не упоминала любовь, потому что она, к сожалению, уже давно не определяется чувствами. Нет в женихах и невестах любви. Почти всегда нет. Есть это заплесневелое обязательство брака из прошлой эпохи. Есть желание кратковременно улучшить свою жизнь за счет первоначального потребительского бума нового союза.

Но сейчас уже совсем иное время, хоть и пытается быть похожим на прошлое. Нет больше крепких союзов только потому, что брак позволил съехать от родителей и заполучить в распоряжение новое жилье. Нет счастья на отдельной пятиметровой кухне. Сейчас каждая студенческая пара может при желании позволить себе подобную жизнь в съемной квартире. Никто не обретает ничего на века вперед. Все меняется за два-три года и нужно постоянно меняться самому, чтобы суметь каждый раз подстроиться под новые вызовы. Но так мало тех, кто к этому готов. А ведь суть отношений именно в этом. Даже тривиальная «и в радости, и в горе…» – про это. Про то, что любовь – это путь, а не высшая точка. Про то, что брак – это желание совместного пути, каким бы он не был, а не растягивание масочной успешности. Я бы поверила в любовь на современных свадьбах, если бы новые семьи не рассыпались на щепки, как только проблемы начинают хоть как-то просматриваться на горизонте, уводя клянущихся в вечной любви от изначальной беспечности.

Но выходит именно так. Браки рушатся, потому что к ним не готовы. Путь семейной жизни оказывается не такой радостный, как путь свадебного кортежа. Ресурсы брака нужно постоянно пополнять, иначе он иссякнет. Но ведь так хочется верить, что все уже случилось и дальше будет только беззаботное счастье.

В него верят большинство современных людей. Мир вокруг полон этого счастья. Вся махина маркетингового обмана создана на заблуждении людей о собственном счастье. Нас убеждают, что счастье – это обладание той или иной вещью. Просмотр того или иного фильма. Покупка дома, мебели. Мы, современные люди, полны этого сборного счастья. Новая машина, ужин в ресторане, отдых за границей. Это про каждого из нас. Но это счастье фрагментарно. За одной самой лучшей машиной следует совершенно другая. За одним модным рестораном второй. И так до бесконечности. Мы даже не успеваем остановиться и подумать о том, действительно ли я так счастлив от всего этого, как уже сменяем старое на новое.

Отношения растворяются в подобной среде. Любовь впадает в зависимость от продиктованного образа жизни. Она теряет свою главную значимость – интимность взаимоотношений двух людей. Сейчас любовь это некий совместный лайфстайл²: когда общий образ жизни подгоняется под требуемые желания. Никто не влюбляется в тех, кто не соответствует личной корзине потребления. Два похода в кино в неделю, три ужина в модном ресторане и ежесезонный шоппинг с полной сменой гардероба. Еще отдых где-нибудь в Альпах или на берегу Тирренского моря. Можно подставлять любые переменные. Вместо модного ресторана – Макдональдс, а в место Неаполя – Анталию. Суть не меняется. Главное, что если ты не можешь себе это позволить, значит не выйдет и отношений. Не важно, мужчина ты или женщина. Современные успешные мужчины давно проходят мимо простушек, не посещающих модные места и не одевающихся в новую коллекцию Сhloe. Классовость потребительского уровня налицо. Причем именно в нашем российском обществе. Ведь для нас так важно, что мы носим, где едим и куда ездим отдыхать. Мы строим себя исходя из этого. Жирный чек в модном бутике, как апофеоз успешной жизни. Её главный знаменатель. Мы стремимся показать свою состоятельность через дорогостоящие атрибуты успешной жизни. Но это лишь атрибуты. И они бессмысленны без основы. Без фундамента личности, базовые ценности которого всегда были в достоинстве и доброте.

Я отвлеклась от своего размышления, поняв, что оно зашло слишком глубоко в дебри субъективизма, который никак не мог помочь мне разрешить главную проблему. Алиса не вступала в брак, она была на грани развода. Я подлила себе в стакан еще вина, неожиданно обнаружив, что бутылка подошла к концу. Сделав глоток, я отошла от окна и села на диван. Для меня было крайне сложно подступиться к теме алисиного брака. Все эти годы я старалась оградить себя от этих мыслей. Я боялась выводов и понимала, что не имею права произносить их вслух. Но теперь у меня не было иного выбора.

Больше всего меня раздражали беспочвенные богачи. А это добрая половина всех тех, кто имеет деньги в нашем обществе. Одним из таких был Андрей, муж Алисы. «Топ-менеджеры по знакомству» – так однажды охарактеризовал целый слой высшего менеджмента российских компаний один мой друг. Андрей был безусловно одним из них. Две крупные компании, в которых он занимал высокие должности были компаниями-партнерами холдинга его отца. Да, он получил хорошее экономическое образование в престижном университете, но это ровным счетом ни о чем не говорило. Менталитет российского высшего класса слишком нетребователен к своему статусу. Как и во многих других сферах сам факт обладания деньгами играет определяющую роль. Быть на вершине не означает быть у всех на виду и служить примером, чувствовать ответственность и мудро распоряжаться своим влиянием. Быть на вершине означает быть выше других, со всем вытекающим из этого безразличием и пренебрежением.

Карьера была для таких как Андрей лишь времяпровождением, не более. Для них было непонятно почему деньги, которые они получат в любом случае, нужно еще зачем-то отрабатывать. Хотя назвать карьерой и уж тем более работой те постоянные встречи, на которых все сделки и отчеты за них подготавливал штат младших сотрудников, можно было с трудом. Но если ты не обременён работой, то значит у тебя есть какая-то иная страсть. Это нормально и многие живут подобной жизнью. Работа, как источник дохода. А главный смысл вне её поля. Для Андрея же главным смыслом жизни было демонстрировать всем свою жизнь.

Он жил напоказ. Дорогие машины менялись одна на другую, как только новая покупка переставала производить требуемый эффект на окружение. Любые поездки за границу были непременно в больших компаниях, чтобы как можно больше людей видело то, какой образ жизни Андрей мог себе позволить. По сути сама Алиса, её амбиции и внешность, стали дорогостоящим счетом, который мог себе позволить Андрей.

Я рано поняла, что все происходит именно так. Еще до нашего примирения с Алисой, через социальные сети, я легко уловила всю суть их брака. Сейчас ведь жизнь почти каждого легко считывается через ленты в Instagram и Фейсбук. Как я узнала потом, Алиса поняла все это почти сразу после замужества. Факт брака и рождения ребенка, словно нажал в Андрее невидимый переключатель. Цель достигнута, теперь можно пожить для себя.

Уйти сразу было для неё невозможным. Алиса не тот человек, который способен предать. Для неё проблемы в семье были прежде всего её личными проблемами. И она боролась за этот брак сколько могла. Для начала, выбрав тактику маленьких побед, она решилась попытаться изменить хоть что-то в Андрее. Убеждала его реже менять машины. Чаще проводить время с семьей. Более требовательно относиться к себе на работе. Но в ответ, как это часто бывает с подобными людьми, которые сложились такими изначально, все это встретило лишь агрессию. Андрей не понимал, почему ему стоит менять свой образ жизни. Для него именно его мир был центром, в Алиса была в нем лишь гостем.

Реагировал он жестко. Уезжал на месяц заграницу и менял номер телефона. Ссоры становились постоянными. О воспитании ребенка не шло и речи. Алиса оставалась одна все чаще. Ей не к кому было обратиться за помощью. Родителям она ничего не говорила, потому что их брак так же трещал по швам, и доставлять им лишние проблемы значит осложнять ситуацию. Еще был старший брат, Олег, но его можно было сразу вычеркнуть из списка понимающих. Он работал в ФСБ и конфликт в семье своей сестры он воспринял бы как личное оскорбление со стороны Андрея. Ей нужна была я, но меня не было. Я жила в Париже или где-то еще. Где угодно, кроме того места, в котором меня не хватало.

Затем к Алисе пришло смирение. Дочь росла, и Алиса поняла, что теперь только она в ответственности за её будущее. Она приняла ситуацию как она есть. Так бывает у женщин, что, когда совсем невозможно терпеть, ты не разрушаешь все и не сжигаешь мосты, гордо захлопывая за прошлым дверь, а молчаливо смиряешься и терпишь, неся за спиной тяжелую ношу невозможности все изменить.

Звонок домофона издал два коротких гудка. Я поставила бокал на стол и направилась к входной двери, сдерживая внутри нарастающее беспокойство.

– Проходи, – сказала я в трубку, увидев на экране стоящую перед дверью Алису в красном платке, покрывающем голову на манер монашеского облачения.

Полбутылки вина, которые не пережили моих размышлений, отправились в мусорный бак. Я взяла штопор и начала открывать еще одну бутылку. Вино и женские переживания – лучшие спутники. Но никогда крепче. Все, что крепче вина, только для веселья. Именно тягучее ватное опьянение вином лучший проводник женского несчастья. Оно не дает тебе перейти черту. Не позволяет забыться и раствориться.

В дверь постучали. Машинальные действия с вином несколько сгладили мою нервозность. Я подошла к двери и спокойно повернула ручку дверного замка.

На пороге стояла Алиса со скомканной от сдерживаемых слез улыбкой.

– Привет. Извини, что так внезапно. Я не знала куда еще…

Я не дала ей закончить, прижав её к себе.

Около минуты мы так и стояли с открытой входной дверью, крепко обняв друг друга.

«Моя сестренка, прости меня»: сказала я про себя, поцеловав её в лоб.

– Проходи. Я сейчас, – сбивчиво произнесла я и, прикрыв лицо, направилась в ванную комнату.

Когда плачет одна – это допустимо. Но нельзя плакать обеим. В ответных слезах есть сочувствие, а сочувствие – это не помощь. Это способ забыться, не решив проблему.

Я открыла кран с холодной водой и приложила влажные руки к лицу. Холод отрезвлял. Смахнув слезы, я взяла салфетку и поправила под глазами начинающую растекаться тушь.

«Соберись. Ты должна быть сильной» – пробормотала я своему отражению в зеркале.

Вернувшись в гостиную, я застала Алису, сидящую на диване с бокалом в руке и листающую последний номер моего журнала «ArchD».

– Я читала твою колонку про гигантоманию наших российских интерьеров, – начала она с отвлеченной темы, словно пытаясь отдалиться от той причины, по которой она оказалась в моем доме. – Очень точно. Многие мои знакомые так и не могут избавиться от этой привычки и то и дело вставляют в аккуратный интерьер какой-нибудь безразмерный камин с золотыми часами или тяжелый комод, который больше похож на шубохранилище.

Алиса имела ввиду мою авторскую колонку, которую я веду в разделе «Мнения». Что-то вроде узкопрофильного блога на страницах журнала. Мы запустили этот раздел всего три выпуска тому назад, но, судя по отзывам, он был весьма востребован.

Алиса сделала глоток вина и улыбнулась мне.

– Ты очень хорошо видишь этот мир, – продолжила она. – Знаешь, иногда кажется, что тебе просто это дано свыше. Все отвлекаются на всякие мелочи и растрачиваются на проблемы, которых можно избежать. А ты просто все это не замечаешь. Твой мудрый внутренний фильтр не пропускает глупости. Я тебе завидую.

Я села напротив неё на другой угол дивана, поджав под себя правую ногу.

– Мне уютно с тобой. Здесь в этом доме, – она повернула голову и охватила взглядом всю комнату. – Эти картины, пластинки. Милые фигурки животных, которые ты начала собирать еще в университете. Я даже помню первого льва из этой коллекции. Ты купила его в Сан-Франциско, когда мы вместе поехали туда на стажировку. Каждая новая страна – новый зверек. Я тогда убеждала тебя, что Америка – это белоголовый орел. А ты сказала: «Нет, Алиса. Америка – это старый лев, который все еще надеется, что прайд ему подвластен».

Алиса замолчала, прикусив нижнюю губу. За последние годы это были первые озвученные вслух воспоминания из нашего общего прошлого. Мы сторонились их, не понимая, в какой роли мы теперь друг для друга.

– Я тоже помню все, что было между нами, – ответила я. – Это как главная драгоценность в моей жизни. У меня ведь нет никого кроме тебе. Нет семьи, ни прошлой, ни настоящей.

Эти откровенные слова сорвались с моих губ сами собой. Я никогда не признавалась в этом, но всегда понимала, что все именно так. Алиса – это единственный человек, который прошел со мной такой длинный путь.

– Порой мне кажется, что у меня тоже, – с нескрываемыми более слезами моя подруга пододвинулась ко мне и, обняв, уткнулась в мое плечо.

Все-таки близость и родственность не означают неразлучность. Чем ближе мы друг к другу, чем более открыты перед другими, тем сложней. Глубокие раны остаются только от тех, кто смог подобраться так близко, чтобы суметь их нанести. Это закон жизни. Но и её главная надежда. Ведь чтобы не происходило, всегда есть шанс, что однажды нас вот так обнимет близкий человек, и тепло наполнит нашу душу.

– Я не знаю, что дальше делать, – борясь с надрывом прошептала Алиса. – Понимаю, что не вернусь. Но как дальше? Как будет с Соней? С родителями? Я их всех подвела.

Мне нужно было что-то ответить, но что можно ответить на это? Причинять боль другим тяжелей, чем испытывать её самому. Это всечеловеческий закон. И нет тут никаких противоречий. Все зло в этом мире не от желания мстить и разрушать, а от попытки укрыть свою душу от этой боли. Нет зла, не желающего раскаяться. Есть зло творящее еще большее зло, чтобы укрыться от невозможности раскаянья.

Алиса же была полна доброты. Её губила вероятность причинить боль своим близким. Отец, мать, её дочь – они не виноваты в том, что Алиса не смогла изменить Андрея. Так она считала. Она даже не могла ни в чем винить его самого. Он был ровно такой, какой он есть. Это её ошибка, что она позволила своей судьбе встать на одну ступеньку с его.

– Моя бабушка говорила мне, что чувствовать себя виноватой – это очень хорошо, – спокойным тоном начала я. – «Виноватая – значит добрая». Она твердила это каждый раз, когда я делала, что-то не так. Меня раздражал этот подход. Я хотела наказаний, упреков, споров. Но она была непреклонной. «Виноватая – значит добрая» и все. Только потом я поняла, в чем был смысл этой простой житейской мудрости. Нет никакого толка в наказаниях и упреках. Тем более нет смысла в споре. От этого всего можно защититься. Доказать свою правоту или просто соврать себе и другим, что ты изменишься, но на деле в следующий раз поступить ровно так же. Другое дело, когда мы начинаем понимать про себя, что совершили ошибку или натворили глупостей. Винить себя в этом. Это порой разъедает нас изнутри и с этим тяжело жить, но вся суть именно в этом. В том, что пока мы чувствуем это – мы боремся. А быть добрым – это значит бороться.

– Быть добрым – значит страдать. Скорее получается именно так.

– Мне кажется, страдают все одинаково. Просто у каждого свои способы уйти от страданий. Кто-то ввязывается в беззаботную жизнь, кто-то принимает все на себя.

– Как бы мне сейчас хотелось быть из первой категории.

– Всем бы хотелось. И тем, кто из второй особенно.

– Иногда хочется верить, что мы это заслужили. Откинуться на спинку с бокалом и отпустить все проблемы. Пусть их решает кто-то другой. Тот, за кого я решала их годы до этого.

– Но ведь так не выйдет, – строго произнесла я.

– Нет, – опустив взгляд, ответила Алиса. – Знаешь, что он мне сказал?

Я отрицательно покачала головой.

– Твоя жизнь без меня станет полным дерьмом. И раз ты считаешь, что ты его достойна, то тебе лучше не находиться рядом со мной.

– Он хоть иногда перестает быть самовлюбленным идиотом? – не выдержала я.

– Ты знаешь, да. Порой он абсолютно нормальный. Он неплохой отец и вполне заботливый муж. Просто он не ощущает этого противоречия. Для него как-то очевидно совмещать эту нормальную жизнь с его тусовками, растратами и прочим. Когда он уехал на месяц и не позвонил ни разу, знаешь, что он сказал по возвращению домой? «Это был мой заслуженный отпуск от тебя и всего, что с тобой связано». И он действительно так считает. Что раз он иногда бывает хорошим мужем, значит ему вполне позволительно все остальное.

– Я скажу может резко, но думаю справедливо. Алис, он не изменится и всегда будет таким. Ты попробовала принять это. Попробовала подстроиться. Но у тебя не вышло. И в этом нет твоей вины. Ты отдала этому браку ровно столько, сколько ты можешь. Продолжать будет ошибкой.

– Я все это понимаю. Но что дальше? Ты ведь знаешь про родителей. Они общаются через своих ассистентов уже полгода. Мама похоже нашла себе какого-то там мальчишку. Отец тоже непонятно как живет. А Соня? Она ведь привязана к Андрею. Для неё мы идеальная семья с её рисунков. Как это разрушить?

– Ты ничего не рушишь. Разрушить – это про мою историю. Проснуться утром и остаться без матери. У Сони же есть ты. И ты нужна ей не в качестве загнанной неудачным браком женщины, а в качестве той, которая смогла это пережить. Стать со временем счастливой и сделать счастливой её жизнь. Соня тоже однажды станет взрослой и ей жить в таком же сложном мире, что и нам с тобой. Поверь мне, родители редко думают об этом. Они считают, что нужно только ограждать детей от сложностей жизни, вместо того, чтобы показывать им открыто, как с ними справляться. А это куда важней и ценней.

Алиса задумалась. Было видно, как она впитывает каждое произнесенное мной слово.

– А родители? – продолжила я. – Ты не в ответе за них. Они взрослые люди и все причины их проблем в них самих, а не в тебе. Твой развод поставит перед ними определенные вызовы. Как они к ним отнесутся – это их ответственность.

Мысли сложились в моей голове сами собой. Неожиданно для самой себя, словно под действием какой-то эйфории я смогла уложить все противоречия в стройный поток мыслей. Это явно подействовало на Алису. Её лицо переменилось.

– Спасибо, что говоришь мне это, – уже спокойным тоном произнесла моя подруга. – Говоришь именно так. Ты мой самый суровый учитель. И всегда им была. Я благодарна судьбе, что встретила тебя. Хотя ты так не понравилась мне по началу. Я подумала: «Вот заносчивая красотка, а ведь еще и умная. Нет такая может быть только настоящей сукой».

– Ты открыла мне глаза на то, почему с десяток другой людей избегали меня после первого знакомства, – сказала я с вернувшейся вновь улыбкой.

– Да. Тебя надо рассмотреть. Точнее надо добиться того, чтобы ты позволила это сделать. Грозная Ольга с ангельским сердцем. Может еще вина? – перешла на совсем светский тон Алиса.

Мы проговорили до поздней ночи. За эти несколько часов мы словно хотели до края насытить друг друга тем временем, что провели врознь. Я рассказала ей все о жизни в Париже. Алиса слушала мои откровения об иностранцах, как будто читала какой-то женский роман. Тихо, отвлекаясь от «чтения» только для того чтобы сделать очередной глоток вина. Ей не хватало этой свободы, которая была у меня. Как её не хватает любой женщине, чей брак очерчивает грубую черту, за которую нельзя перейти безнаказанно. Но и эта зажатость сопровождалась в ней привычной для неё открытостью.

– Я никогда не понимала, что это такое быть с одним мужчиной так долго, – сказала она, когда время уже перевалило за полночь. – У тебя-то хотя бы был опыт с Игорем. Но даже он не идет ни в какое сравнение с супружеской жизнью. Тут другое. Ощущение несвободы, помноженное на обыденность. Так кажется по началу. Но потом понимаешь, что свободу можно обрести и внутри брака. Нужно просто видеть в своем муже чуть больше, чем просто мужа. Приучить себя к этой мысли и жить с ней. Жаль только каждый раз, когда я пыталась увидеть в Андрее что-то кроме отца моей дочери и человека с моей новой фамилией, я видела его с другими женщинами. Но, наверное, это работает с другими. Мужчины куда более разные, чем мы привыкли их видеть.