Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Микрография

Европейский путь к научной революции и Просвещению не был ни прямым, ни коротким. Он начинается с принципа отделения церкви от государства. Предписание “воздавайте кесарю кесарево, а Божие Богу” (Мф 22:21) очень отличается от коранических. Коран настаивает на неотделимости божественного закона, данного в откровении Мухаммеду, от власти, основанной на исламе. Тезис Христа, различившего мирское и духовное, в V веке развил Августин Блаженный в трактате “О граде Божьем” (противопоставляется “граду земному” – Римской империи), позволил европейским правителям последовательно сопротивляться политическим притязаниям папы римского. До того, как Григорий VII (1073–1085) победил в борьбе за инвеституру, светские власти угрожали превратить пап в марионеток.

До 1500 года Европа была юдолью печали, но не неведения. Ренессанс – во многом благодаря контактам с мусульманским миром – вернул в оборот античные знания. Происходило и кое-что прежде невиданное. XII век стал свидетелем рождения на Западе полифонии. Роберт Гроссетест и Роджер Бэкон указали на первоочередную важность научного эксперимента. Около 1413 года Филиппо Брунеллески открыл законы линейной перспективы в живописи. Первым настоящим романом стало анонимное сочинение “Жизнь Ласарильо с Тормеса” (1554). Но еще важнее Ренессанса были Реформация и раскол западного христианства после 1517 года. В значительной мере это произошло под влиянием книгопечатания – несомненно, важнейшего изобретения эпохи, предшествовавшей Промышленной революции. Китайцы могут претендовать на приоритет в изобретении печатного станка (см. главу 1), однако технология Иоганна Гутенберга – металлический шрифт – была гораздо удобнее китайской. “Удивительное согласие, пропорция и гармония пуансонов и литер” (слова самого Гутенберга) позволяли быстро публиковать памфлеты и книги. И, как и рассчитывал Гутенберг, книгопечатание было чересчур мощной технологией, чтобы кто-либо имел на нее монополию. Всего за несколько лет благодаря последователям Гутенберга (например, англичанину Уильяму Кекстону) печатные станки появились в Кельне (1464), Базеле (1466), Риме (1467), Венеции (1469), Нюрнберге, Утрехте и Париже (1470), Флоренции, Милане и Неаполе (1471), Аугсбурге (1472), Будапеште, Лионе и Валенсии (1473), Кракове и Брюгге (1474), Любеке и Бреслау (1475), Вестминстере и Ростоке (1476), Женеве, Палермо и Мессине (1478), Лондоне (1480), Антверпене и Лейпциге (1481), Оденсе (1482) и Стокгольме (1483)¹¹¹. Уже к 1500 году в одной лишь Германии было более 200 типографий. В 1518 году на немецком языке было издано 150 печатных трудов, в 1519 году – 260, в 1520 – 570, в 1524 – уже 990.

Ни один автор не получил такой выгоды от распространения печати, как немец Мартин Лютер – не в последнюю очередь потому, что он увидел пользу в том, чтобы писать не на латыни, а на своем родном языке. Начав скромно – с введения к изданию “Немецкой теологии” и “Семи покаянных псалмов”, – Лютер и его виттенбергский издатель Иоганн Грюненберг вскоре наводнили немецкий рынок религиозными трактатами, критикующими католическую церковь. Самая известная листовка Лютера, “95 тезисов против продажи Церковью индульгенций”, была просто прибита к дверям церкви в Виттенберге, но очень скоро она появилась и в печати¹¹². Лютер настаивал^*, что “лишь вера оправдывает… Внутренний человек не может быть оправдан, освобожден или спасен какими-либо внешними делами” и что все христиане являются “священниками и царями во Христе… Мы не только свободнейшие из царей, но также и вечные священники, это еще превосходнее, чем быть царем, ибо как священники, мы достойны предстать пред Богом, чтобы молить о других и учить друг друга божественным истинам”¹¹³. Тезис о священстве всех верующих был сам по себе радикален. Но именно типографский станок придал ему силы, в отличие от вызова, который бросил Риму Ян Гус (его безжалостно сокрушили, как и средневековые ереси). Всего за несколько лет памфлеты Лютера распространились по всей Германии, несмотря на Вормсский эдикт (1521), приказывавший предавать их огню. Около 30 сочинений Лютера, опубликованных с марта 1517 года до лета 1520 года, вышли примерно 370 изданиями. Если средний тираж составлял 1 тысячу экземпляров, то к 1520 году в ходу было около 300 тысяч экземпляров. В 1521–1545 годах на одного лишь Лютера пришлась половина всех публикаций в защиту Реформации¹¹⁴.

Новое средство коммуникации, делавшее акцент на важности индивидуального чтения Библии и “взаимного учения”, стало сообщением – о Реформации. При этом (что верно и в отношении многих других аспектов западного доминирования) не последнюю роль играла конкуренция. Лютер называл своих издателей “жадными наемниками”, которые больше заботились “о прибыли, чем о читателях”¹¹⁵. Но от книгопечатания выигрывали все: в XVI веке города, в которых имелись типографии, развивались быстрее тех, в которых типографий не было¹¹⁶.

Важно, что благодаря книгопечатанию распространялось не только учение Лютера. Новый Завет был впервые издан на английском языке в 1526 году (в переводе Уильяма Тиндаля). Это позволило грамотным мирянам самостоятельно читать Писание. Консерваторам оставалось лишь проклинать печатный станок, эту “зловредную машину”, и вспоминать с ностальгией о “блаженных временах, когда все Учение содержалось в рукописях, и некое лицо… хранило ключи от библиотеки”¹¹⁷. Но те дни безвозвратно ушли. Канцлер Генриха VIII Томас Мор быстро понял, что даже у противников Реформации нет иного выбора, кроме как выступать в печати. Единственным способом ограничить распространение в Шотландии и Англии кальвинистской Женевской Библии (1560) для Якова VI Шотландского (он же Яков I Английский) стало введение в оборот альтернативной “авторизованной” версии Библии – третьей и самой успешной попытки официального английского перевода^*. Благодаря книгопечатанию распространялись произведения древних философов (например, Аристотеля; его трактат “О душе” вышел в новом переводе в 1509 году), а также гуманистов предреформационной эпохи, например Николауса Маршалка. Уже к 1500 году из печати вышло более тысячи математических и научных работ, в том числе поэма Лукреция “О природе вещей” (открытая в 1417 году), компиляция Цельса “О врачебном деле”, латинские переводы Архимеда¹¹⁸. В распространении полезных для торговли методов вычислений и учета, содержащихся, например, в арифметическом учебнике из Тревизо (1478) и “Сумме арифметики, геометрии, учения о пропорциях и отношениях” (1494) Луки Пачоли, особенно заметную роль сыграли итальянские печатники.

Но примечательнее всего было, наверное, вот что. Когда антитурецкие памфлеты были почти столь же популярны, как антипапистские трактаты в Германии¹¹⁹, в типографии Иоганна Опорина в Базеле напечатали Коран на латинском. В 1542 году, когда городской совет Базеля запретил издание и постановил изъять тираж, в защиту Опорина выступил сам Лютер:

Нельзя причинить Мухаммеду или же туркам вреда большего… нежели открыто показать их Коран христианам, чтобы те сами увидели, что за богохульную, отвратительную и гнусную книгу, полную лжи, небылиц и кощунства, турки скрывали и приукрашивали… Во имя Христа, во имя блага христиан, чтобы нанести ущерб туркам, досадить дьяволу, распространяйте эту книгу свободно и не запрещайте ее… Надо открыть язвы и раны, чтобы исцелить их¹²⁰.

Коран напечатали тремя тиражами в 1543 году, следующее издание появилось 7 лет спустя. Едва ли можно найти лучший пример открытости европейского мышления после Реформации.

Конечно, не все, что публиковалось, увеличивало сумму знаний. Многое из того, что появилось в печати в XVI–XVII веках, принесло немалый вред, например “Молот ведьм” (Malleus maleficarum), вышедший в 1487–1669 годах 29 изданиями. Эта книга поощряла преследование ведьм, стоившее жизни 12–45 тысячам людей, в основном женщинам¹²¹. Зрителям пьесы “Трагическая история доктора Фауста” Кристофера Марло (1592) сюжет о немецком ученом, продавшем душу дьяволу в обмен на 24 года безграничной власти и удовольствий, казался вполне убедительным:

 
Он даст мне власть; царем великим стану,
Воздушный мост построю над простором
И перейду с войсками океан.
Солью холмистый берег африканский
С Испанией в единую страну,
Которая подвластна будет мне;
Во всем мне покорится император
И прочие германские монархи^*.
 

А всего 70 лет спустя Роберт Гук опубликовал “Микрографию” (1665), триумф эмпиризма:

Благодаря телескопам нет ничего столь далекого, что не может быть явлено нашему взору. Благодаря микроскопам нет ничего столь малого, что может укрыться от нас. Таким образом, новый… мир открылся для познания… Небеса распахнулись, и явилось множество новых звезд, и движений, и новых порождений, неведомых древним астрономам. Сама Земля, столь близкая, лежащая у нас под ногами, является нам в новом свете… Возможно, нам дана способность распознать все тайные дела природы. К чему медлить?.. Рассуждения и обмен мнениями быстро обратились бы в дела. Все высокие мечты… и метафизические сущности… быстро испарились бы, уступив место надежным данным, экспериментам и исследованиям. И, подобно тому, как сначала люди совершили грехопадение, вкусив запретного плода с древа познания, мы, их потомки, можем в некоторой мере очиститься… вкушая плоды познания природы, которые не были никогда запретными.

Применение Гуком термина “клетка” к элементу живой материи явилось одним из множества открытий, удивительным образом произошедших в одно и то же время и в одном и том же месте, и радикально изменило взгляд на природу.

Научная революция началась с почти одновременных успехов в исследовании движения планет и кровообращения. Но микроскоп указал науке новые пути. “Микрография” Гука стала манифестом эмпиризма, противоположного фаустовской магии. Новая наука была связана не только с наблюдением. Начиная с Галилея, ученые занялись систематическим экспериментированием и определением математических зависимостей. Возможности математики расширились, когда Исаак Ньютон и Готфрид Вильгельм Лейбниц открыли исчисление бесконечно малых и дифференциальное исчисление. Научная революция сказалась и на философии: Декарт и Спиноза отвергли традиционные воззрения и на чувственное познание, и на разум. Без преувеличения можно сказать, что каскад интеллектуальных новшеств породил современную анатомию, астрономию, биологию, химию, геологию, геометрию, математику, механику и физику. Взглянем на список 29 важнейших открытий 1530–1789 годов^*.

1530 Парацельс новаторски применил химию во врачебном деле.

1543 Николай Коперник (“Об обращении небесных тел”) обосновал гелиоцентрическое строение Солнечной системы. Андреас Везалий (“О строении человеческого тела”) опроверг учение Галена.

1546 Агрикола (“О природе ископаемых”) предложил классификацию полезных ископаемых и термин “фоссилии”.

1572 Тихо Браге впервые в Европе провел наблюдения за сверхновой.

1589 Галилео Галилей провел опыты с падающими телами (“О движении падающих тел”) и революционизировал методику экспериментального исследования природы.

1600 Уильям Гильберт (“О магните, магнитных телах и о большом магните – Земле”) описал магнитные свойства нашей планеты и электричество.

1604 Галилей установил, что пройденный падающим телом путь пропорционален квадрату времени его падения.

1608 Ханс Липперсгей и Захарий Янсен независимо друг от друга изобрели телескоп.

1609 Галилей провел первые наблюдения за звездным небом при помощи телескопа.

1610 Галилей открыл 4 спутника Юпитера и пришел к выводу, что Земля не в центре вселенной.

1614 Джон Непер (“Описание удивительной таблицы логарифмов”) изобрел логарифмы.

1628 Уильям Гарвей (“Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных”) точно описал кровообращение.

1637 Рене Декарт (“Геометрия”, приложение к трактату “Рассуждение о методе”) основал аналитическую геометрию.

1638 Галилей (“Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки”) заложил основы современной механики.

1640 Пьер Ферма создал теорию чисел.

1654 Ферма и Блез Паскаль открыли теорию вероятностей.

1661 Роберт Бойль (“Химик-скептик”) сформулировал понятие химического элемента, ввел понятие химического анализа.

1662 Бойль открыл закон (закон Бойля – Мариотта), гласящий: при постоянной температуре объем данного количества газа обратно пропорционален давлению, под которым он находится.

1669 Исаак Ньютон (“Об анализе уравнениями бесконечных рядов”) представил систематическую теорию исчисления, которую независимо от него разработал Готфрид Вильгельм Лейбниц.

1676 Антони ван Левенгук открыл микроорганизмы.

1687 Ньютон (“Математические начала натуральной философии”) сформулировал закон всемирного тяготения и три закона движения.

1735 Карл Линней (“Система природы”) систематизировал живые существа.

1738 Даниил Бернулли (“Гидродинамика”) заложил основы изучения динамики жидкостей и газов.

1746 Жан Этьен Геттар составил первые настоящие геологические карты.

1755 Джозеф Блэк открыл углекислый газ.

1775 Антуан Лавуазье точно описал процесс горения.

1785 Джеймс Геттон (Хаттон) в “Теории Земли” отстаивает актуалистскую (униформистскую) точку зрения на развитие нашей планеты.

1789 Лавуазье (“Трактат о химии”) сформулировал закон сохранения массы.

К середине XVII века научные знания стали распространяться столь же быстро, как столетием ранее протестантское учение. Благодаря печатному станку и все более надежной почте сложилась удивительная сеть – по современным меркам неширокая, однако более мощная, чем любая из имевшихся в распоряжении ученых. Конечно, имелось и интеллектуальное сопротивление, совершенно закономерное при смене парадигмы, причем отчасти это сопротивление шло изнутри научного сообщества¹²². Так, Ньютон занимался алхимией, а Гук едва не погубил себя шарлатанскими средствами от несварения желудка. Было не так-то легко совместить новую науку с христианской доктриной, от которой были готовы отказаться не многие¹²³. Бесспорно, интеллектуальная революция оказала влияние сильнейшее, нежели религиозная, ей предшествовавшая и неумышленно ее вызвавшая. Сложились основные правила исследований, в том числе касающиеся публикации результатов и приоритета. “Ваше первое письмо [статья] обратило меня в ньютоновскую веру, а второе явилось конфирмацией. Благодарю Вас за причастие”, – писал молодой французский философ и острослов Франсуа-Мари Аруэ (Вольтер) Пьеру Луи Моро де Мопертюи после публикации последним трактата “О различных фигурах планет” (1732)¹²⁴. Сказано с иронией, но кое-что говорит о характере новой науки.

Перед теми, кто порицает “европоцентризм” как предубеждение, встает проблема: научная революция всецело европоцентрична. Около 80% ее героев родилось в шестиугольнике с вершинами в Глазго, Копенгагене, Кракове, Неаполе, Марселе и Плимуте (а почти все остальные родились не дальше 160 км)¹²⁵. Напротив, научные успехи турок в тот же период были скромны. Лучшее объяснение этого расхождения – неограниченная власть религии в мусульманском мире. В конце XI века некоторые влиятельные имамы решили, что изучение греческой философии несовместимо с Кораном¹²⁶. (Воистину богохульная мысль: будто бы человек в состоянии понять божественный замысел!) По словам Абу Хамида аль-Газали, автора “Самоопровержения философов” (Тахафут аль-фаласифа), “редко случается, чтобы некто погружался в эту [иностранную] науку, не отрекаясь от религии и не отпуская поводья благочестия”¹²⁷. Изучение древней философии было свернуто. Книги жгли, а вольнодумцев преследовали. Медресе сосредоточились на богословии как раз тогда, когда европейские университеты расширяли круг своих интересов. Мусульманский мир сопротивлялся и книгопечатанию¹²⁸. Письмо для турок было священно: перо вызывало религиозное почтение, искусство каллиграфа почиталось выше ремесла печатника. Изречение гласит: “Чернила ученого святее крови мученика”¹²⁹. Смерть, согласно фирману султана Селима I (1515), ждала застигнутого за использованием печатного станка¹³⁰. Неспособность турок примирить ислам с научным прогрессом имела для них пагубные последствия. Некогда дав европейским ученым идеи и вдохновение, ученые-мусульмане теперь были фактически отстранены от исследований. Единственной западной книгой, до конца XVIII века переведенной на ближневосточный язык, была книга о сифилисе¹³¹.

Ничто не иллюстрирует это расхождение лучше, чем судьба обсерватории, построенной в Стамбуле в 70-х годах XVI века для Такиюддина Мухаммада ибн Маруфа аш-Шами аль-Асади. Такиюддин, родившийся в Сирии в 1521 году и получивший образование в Дамаске и Каире, был одаренным ученым, автором многочисленных трактатов по астрономии, математике и оптике. Он спроектировал собственные, очень точные, астрономические часы и даже экспериментировал с энергией пара. В середине 70-х годов XVI века Такиюддин, будучи главным придворным астрономом, добился постройки обсерватории. Судя по всему, “Дом новых наблюдений” имел сложнейшее оборудование, сопоставимое с аппаратурой Ураниборга, обсерватории Тихо Браге. 11 сентября 1577 года над Стамбулом появилась комета, и это потребовало астрологического толкования. По некоторым свидетельствам, Такиюддин недальновидно интерпретировал его как предвестие победы турецкой армии. Шейх-уль-ислам Кадизаде убедил султана в том, что занятия Такиюддина, сующего нос в небесные тайны, в той же степени богохульны, как и астрономические таблицы (Зидж-и джедид-и Гургани) самаркандца Улугбека (вероятно, обезглавленного за подобные же безрассудства). В январе 1580 года – лишь 5 лет спустя после завершения строительства – султан приказал разрушить обсерваторию Такиюддина¹³². До 1868 года в Стамбуле не было обсерватории. Так духовенство лишило турок шансов на научный прогресс в тот самый момент, когда христианские церкви Европы начали ослаблять свой контроль над поиском знания. Достижения европейцев Стамбул отвергал как “тщету”¹³³. Наследие некогда знаменитого Дома мудрости растворилось в благочестии. Даже в начале XIX века Хюсейин Рыфкы Тамани, главный преподаватель Инженерной школы, еще объяснял курсантам: “Вселенная выглядит как сфера, центр коей – Земля… Солнце и Луна вращаются вокруг земного шара и относительно знаков зодиака”¹³⁴.

Во второй половине XVII века, пока Османская империя пребывала в полусне, правители Европы поощряли развитие науки – как правило, игнорируя мнение церкви на этот счет. В июле 1662 года Карл II своей хартией утвердил Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе (спустя два года после его создания в Грешем-колледже) “для развития физико-математического экспериментального исследования”. Основателями Общества, по словам его первого историка, были

свободно допущенные люди различных религий, стран и занятий… Иначе невозможно было бы добиться исполнения широких деклараций. Они открыто заявили, что основывают институцию не на английской, шотландской, ирландской, папистской или протестантской философии, но на философии человечества… и положили начало многим великим достижениям¹³⁵.

Четыре года спустя в Париже была основана Королевская академия наук – первоначально как картографический центр¹³⁶. Так появилась модель для всей Европы. Среди основателей Королевского общества был Кристофер Рен – архитектор, математик, ученый и астроном. Карл II, поручивший Рену в 1675 году спроектировать Королевскую обсерваторию в Гринвиче, конечно, не ждал предсказаний исхода битв. Король хорошо понимал, что развитие настоящей науки отвечает национальным интересам.

Королевское общество заняло столь заметное место не столько благодаря королевскому патронажу: оно являлось частью научного сообщества нового типа, позволявшего распространять идеи и коллективно решать задачи благодаря открытой конкуренции. Классический пример – закон всемирного тяготения, который Ньютон, возможно, не вывел бы без Гука. Королевское общество (Ньютон возглавил его в 1703 году) стало центром научной сети. Конечно, наука тогда не была, да и не является теперь, всецело коллективным делом. Тогда, как и теперь, учеными двигали и честолюбие, и альтруизм, однако из-за необходимости публиковать результаты сумма знаний увеличивалась. Порой возникали ожесточенные споры о приоритете. Ньютон и Гук спорили, кто первым открыл закон всемирного тяготения (закон обратных квадратов) и постиг истинную природу света¹³⁷. Ньютон вел столь же постыдный спор с Лейбницем, отвергавшим идею всемирного тяготения как некоторое “оккультное качество”¹³⁸. Действительно, между метафизиками с континента и эмпириками с Британских островов имелось недопонимание. Казалось вероятнее, что именно сторонники эмпирического направления с его идеалом опытного знания добьются прогресса в технике, без которого не было бы Промышленной революции (см. главу 5)¹³⁹. Путь от законов Ньютона до паровой машины Томаса Ньюкомена (откачивавшей воду из угольных шахт в Уайтхейвене в 1715 году) короткий и прямой, хотя Ньюкомен был скромным кузнецом из Дартмута¹⁴⁰. Не случайно три из важнейших новинок – паровой двигатель Джеймса Уатта (1764), определявший долготу морской хронометр Джона Харрисона (1761), прядильная ватермашина Ричарда Аркрайта (1769) – были изобретены в одной и той же стране в одно и то же десятилетие.

Ньютон умер в марте 1727 года. Его тело в пышном убранстве на 4 дня выставили в Вестминстерском аббатстве, а на похоронах гроб сопровождали два герцога, три графа и лорд-канцлер. Это видел Вольтер. Пораженный философ после возвращения во Францию записал: “Я видел, как математика – лишь потому, что он был велик в своем призвании, – хоронили как короля, который был милостив к своим подданным”. Наука и государство на Западе стали партнерами. И ни один монарх не продемонстрировал преимущества этого партнерства лучше, чем друг Вольтера Фридрих Великий.