Прелестник

4. Carpe diem^[9]

Мари приняла решение: ни в коем случае не позволить Луи осуществить его дерзкие планы. Так она себе говорила, так предполагала действовать.

С посланником она порвала отношения, но внешне ей приходилось еще делать вид, что она с ним. Мари надеялась лишь на скорую возможность отъезда.

В доме герцога уже знали, что Мари в Париже, знали, что она теперь видная дама, но женщины молчали. Только по некоторым осторожным взглядам можно было догадываться о любопытстве, сжигающем их. Леонора многозначительно усмехалась, когда нечаянно упоминалось в речи какое-нибудь посольство. Элен вдруг становилась замкнутой и пытливо поглядывала на Луи. Одна лишь Анна сохраняла видимое безразличие, сама же только и ждала появления новых сплетен. Но Луи не замечал ничего или не хотел замечать. Все его беспокойное существо устремилось к одной цели. А это значило, что силы удвоились, мысли бесконечно подпитывали стремление, и ничто уже не могло остановить зародившегося урагана. Мать это видела, и понимала, и боялась.

Как было обещано, они встретились.

Уже стемнело, когда прибежала служанка и взволнованно сообщила:

– Госпожа, к нам пришел офицер, помните, герцог де Сен-Шели? Он просит помощи.

– Помощи? – встревожилась Мари и поспешила в гостиную.

Луи, улыбаясь, подошел к ней и поцеловал руку. Мари тревожным взглядом окинула его фигуру, уж больно не вязалась непринужденная улыбка с просьбой о помощи. Она заметила, что плащ у него разодран и с волосами что-то не то.

– Что случилось, сударь? Чем я могу помочь? – без предисловий спросила Мари.

– О, пара пустяков. Твоя очаровательная Нини уже несет воду. Я буду очень признателен, если ты окажешь мне небольшую услугу. Видишь, я опять побывал в истории. Тут пожар неподалеку.

– Ах, да, я слышала. Вы присаживайтесь.

– Вот, я оттуда. Случайно там оказался и обжегся. Мог бы пойти домой, но далеко, думаю, надо перевязать.

– Показывайте ваш ожог сей же час, – потребовала Мари.

Удивленный ее строгим тоном, Луи продемонстрировал ей пострадавшую руку и очень обрадовался, что Мари не падает в обморок при виде раны.

– Правильно сделали, что зашли, это нужно срочно обработать. Нини, вода готова? Не забудь чистую материю. Извините, я пойду возьму мазь.

Уже колдуя над рукой герцога, Мари спросила:

– Как же вы умудрились обжечься? Вы тушили пожар? Да?

– Нет, но в доме побывал. Мне везет на приключения. Горящая доска упала.

– Боже милостивый…

– Еще секунда – и конец. Как все повалилось! Так что это пустяки, могло быть гораздо хуже.

– Наверное, вам очень больно, – сочувственно проговорила Мари.

– Ничего, заживет. Я ведь не знал, что ты теперь здесь живешь, зашел наобум.

Она опустила глаза, но ответила:

– Он уехал один. А я пока сняла эти комнаты. Хотите чего-нибудь выпить?

– Не откажусь.

– И на ужин оставайтесь, если, конечно, не слишком торопитесь.

– Так ведь и останусь, – лукаво отозвался он.

Луи любил поесть и ел много. Но, что замечательно, он никогда не торопился, не глотал пищу большими кусками. Думал ли он о своем здоровье? Вряд ли. Просто наслаждался каждым кусочком. И сейчас, сидя за столом в обществе Мари, он блаженствовал.

– Так хорошо, – повторил он уже второй раз и добавил: – Не люблю обедать на службе. Там вечно куда-то спешишь, никакого удовольствия…

Мари затаенно улыбнулась и заметила:

– Мне кажется, вы готовы искать удовольствие во всем.

– А как же? – обрадовался он. – По-моему, иначе жизнь – весьма тоскливая штука.

– Вы серьезно так думаете?

– Почти, – улыбался он.

– Что значит «почти»?

– Раньше я только так и думал. Теперь – почти. Что же делать, моя дорогая, если убрать удовольствия?

– Что-нибудь, ведь не все их получают постоянно. Да и смысл жизни, разве он в удовольствии?

– Нет, конечно. Но что остается нам, простым смертным? И что такое смысл жизни? Слова, только слова. Люсьена бы сюда, он эту мысль разовьет так, что и концов не найдешь. Ты мне лучше расскажи, что собираешься делать дальше.

– Не знаю, Луи, – сдержанно отвечала она, – пока не решила. Возможно, уеду обратно в Италию.

– И что до сих пор мешало уехать? – заинтересованно спросил он.

– Ничто не мешало. Не могу решиться на что-нибудь.

– Ясно, – точно отрезал герцог, и Мари после этого «ясно» уже нечего было добавить.

Он же, оставаясь серьезным и в то же время умиротворенно-довольным, просто предложил:

– Я бы мог снять для тебя дом или даже купить.

Мари поспешила отказаться:

– Благодарю вас, сударь, но я не нуждаюсь: у меня достаточно средств, чтобы жить в этом доме.

Луи наклонился в ее сторону и тише проговорил:

– Но деньги не вечные. Ты не имеешь доходов, разве что место посланника уже кто-нибудь занял.

Мари не смотрела ему в лицо, смущенно опустив ресницы, но ответила:

– Не шутите так, Луи. Если вас очень волнует, я успокою вас: никого нет, путь свободен, но между мной и вами не может быть никаких денег, я не хочу быть обязанной больше, чем теперь.

Луи посмотрел ей в глаза и ровно ответил:

– Ты не поняла меня, Мари. Я даю не в долг и не прошу тебя оплачивать мои старания. Боюсь, что кроме меня тебе никто этого не предложит. Неужели есть необходимость платить этим нудным старикам, зависеть от их чудачеств… мне ты ничего не должна. Воля твоя, но если понадобятся средства, смело обращайся ко мне.

– Благодарю вас, – совсем растерялась она, – я очень вам признательна, простите, если не так поняла… но деньги… нет.

– Мари, я никогда ни одну женщину не принуждаю уделять мне внимание, никогда. Ты ничем не обязана мне, и я ничего не прошу у тебя.

– Как же понимать ваши действия в то утро? – строго глядя на него, спросила Мари.

– Утро? – повторил он и загадочно улыбнулся. – Тебе это не понравилось?

Мари поняла, что краснеет, взволнованно поправила волосы.

– Ну же, будь искренней, – настаивал он. – Может, я оскорбил тебя? Обидел? Я готов принести свои извинения.

Она не могла найти нужных слов. Луи заключил:

– Так вот, радость моя, ни теперь, ни впредь я не позволю себе ничего такого, что было бы для тебя оскорбительным, а если что-нибудь не понравится, ведь ты же мне скажешь? Разве нет? Требовать, вынуждать – упаси Боже. Я настойчив, это правда, но я знаю границы, которые нельзя переступить. Остальное же – в твоей власти.

Мари в раздумье ответила:

– Не кажется ли вам, что обстоятельства теперь иные, что и вы, и я – уже не те, что были вчера. Не слишком ли прошлое тяготеет над вами?

Луи рассмеялся и бодро заявил:

– Прошлое? Ты меня удивляешь. Я, конечно, кое-что вспомнил, но, бог мой, думаю я только о том, что может быть сейчас, сегодня, теперь. Настоящее может оказаться прекраснее прошлого, не думаешь так?

– А вы оптимист, – наконец улыбнулась она.

– Со стороны виднее, – странно отозвался Луи и громче произнес: – Ну, мне пора идти. Ужин замечательный, вот так бы почаще. Поговорили на славу, надеюсь, не в последний раз.

Луи уже целовал ей руку. Мари только теперь ощутила, что не хочет лишаться его общества. Кажется, посидели совсем недолго, а часы показывают уже полдвенадцатого ночи.

– Извините, сударь, я должна была следить за временем. Дома вас, верно, ждут и волнуются.

– Мари, о чем ты? Я прихожу домой, когда хочу, и все это знают. Матушка, конечно, волнуется. Сейчас еще повязку заметит… ничего. А ты не скучай, скоро я появлюсь, если ты не против, – он остановил на ее лице заинтересованный взгляд.

Мари еще думала, как лучше сказать, а Луи спокойно погладил ее по щеке, провел пальцами по подбородку.

– Ведь ты не против, если я зайду как-нибудь?

– Я буду рада вам, – тихо ответила Мари, глядя ему в лицо.

Луи ушел, а она все не ложилась спать, да и когда легла, все не могла успокоиться. Он прав, прав тысячу раз: она не чувствовала себя оскорбленной в то утро, когда Луи дерзко поцеловал ее. Лишь успокаивая свою совесть, она говорила себе, что не позволит ему ничего, а делала все наоборот. Он не заставляет ее, хоть и дерзает, – и это правда. Зачем его винить, если она сама не способна дать отпор? Почему? Просто не хочет. Чего же она хочет? Мари не рискнула посмотреть правде в глаза. Дыханию в груди было тесно, глаза беспокойно смотрели в темноту. Каждая минута длилась вечность. То, что она чувствовала, не подчинялось разуму. Ей хотелось забыться, отрешиться от всех условий: от своего происхождения, от положения в обществе, от прошлого; не видеть и не знать ничего, кроме стремления собственной души. В этом свободном мире мечты она воображала себя рядом с Луи. Как было бы хорошо, если бы жизнь потекла по законам сна, когда возможны самые дерзкие помыслы! Но возвращается сознание, греза мгновенно исчезает, и остается неуютная и «топорная» действительность, точно клетка, из которой нет выхода. Ничего не остается, кроме как принимать ее и жить по ее же законам. Точно так же томится душа, когда приходит сознание того, что она и могла бы передвигаться свободно, однако же тело неизбежно удерживает ее, но… ведь до поры до времени…

Только утром Мари узнала от служанки, что Луи не случайно получил ожог. Он вошел в горящий дом и вынес оттуда девочку, дочь лавочника. Удивительно, как он вовремя успел, ведь как только выбежал из огня, полыхающие косяки и балки обвалились, так что Луи легко отделался. Служанка узнала все от соседской кухарки, которая видела собственными глазами, что творилось у горящего дома, а потом заметила, как Луи выходил из дома Мари.

* * *

Буквально через неделю пришло приглашение на бал. Мари долго думала, принять ли его, так как решила, что его прислал герцог де Сен-Шели. Но ошиблась.

Накануне назначенного дня она получила вежливую записку и цветы от виконта д’Эперне, который учтиво просил разрешения сопровождать ее и прислать карету.

В первую минуту Мари грешным делом подумала, что Луи попросил друга о такой услуге. Но нет, зачем же так думать? Люсьен, конечно, лучший друг герцога, но вряд ли бесцеремонный Луи попросит его о помощи в делах сердечных, это было бы неуважительно, слишком неуважительно.

Мари, раздумывая о том, будет ли герцог на балу, решила принять приглашение виконта.

Люсьен не скрывал своей радости, когда увидел перед собой нарядную женщину, согласную провести этот вечер с ним. В карете они говорили мало, но от Мари не ускользнул ни один внимательный жест виконта, ни одна затаенно-радостная улыбка, невольно появлявшаяся на его губах. Откуда столь подчеркнутое внимание? Мари не могла сосредоточиться. Может, ее прошлое теперь понятно Люсьену, и он пользуется возможностью завязать отношения с дамой, которая кажется доступнее остальных, да и ответственности меньше? Она не хотела так думать о человеке, представлявшемся ей скромным и честным. Тогда что же? Она сама его интересует? Чем? В ее же голове непрестанно вертелись мысли о герцоге, ставшем для нее необъяснимым магнитом, волнующим, увлекающим куда-то, так что ей хотелось пойти за ним.

Мари давно привыкла к балам и всякого рода публичным развлечениям. Она сама была в некотором смысле развлечением и непременным украшением на всевозможных собраниях. Поэтому она держалась свободно. Придворные сплетники уже обсуждали ее появление в сопровождении виконта д’Эперне. Неужели молодой человек с безупречной репутацией взял на содержание недавнюю «супругу» итальянского посланника? Люсьен ровным счетом ничего не замечал и заботился о своей даме, впрочем, не сковывая ее действий и не заставляя уделять все внимание своей особе.

Герцог де Сен-Шели тоже оказался на этом балу. Он явился с женой и графиней де Лорм, а герцогиня Анна осталась дома, сославшись на головную боль.

Мари впервые за последнее время увидела герцога не в форме, да еще в обязательном по такому случаю парике. Луи выглядит так величественно, роскошно, что подойти к нему без трепета невозможно. И только люди, хорошо знающие герцога, заговаривают с ним легко, потому что на деле герцог прост и общителен.

Его шикарный наряд ничуть не заслоняет самого Луи. С первых слов вы уже не замечаете ни потрясающих туфель на высоких каблуках, ни великолепно сидящего камзола из очень дорогой и модной ткани, ни щегольских чулок с вышивкой, ни малочисленных, но безумно дорогих украшений, – всего этого, повторяем, вы уже не видите через пару минут разговора с герцогом. Вы видите его сияющие весельем глаза, не сходящую с лица чистосердечную улыбку; он словно окутывает вас неким доброжелательным облаком. От него исходит бесконечная энергия, светлая, заряжающая вас тем же весельем и радостью. Не заметить Луи было просто невозможно: вокруг него всегда царило оживленное веселье; красотки не спускали с него глаз.

Леонора первой заметила Мари и язвительно спросила у мужа:

– Не вы ли пригласили эту нахалку?

С лица Луи сошла улыбка. Он недоуменно произнес:

– Не понимаю, о чем речь.

– Ну, не прикидывайтесь, ваша давнишняя пассия, ваша бывшая горничная теперь высоко взлетела, но мы-то знаем, каким образом. Бедный виконт оказывает вам такие услуги, и вам не стыдно?

Луи заметил Люсьена и Мари.

– Ах, вот о чем речь. Нет, дорогая, к сожалению, я женат и не могу пригласить, кого мне хочется. А Люсьен храбрец, я горжусь им.

Леонора очень скоро оставила герцога, чему он был весьма рад, а Элен присоединилась к женщинам своего возраста: поболтать, посплетничать, хотя церемониймейстер часто ставил ее с кем-нибудь в пару танцевать. Так или иначе, она бдительно не спускала глаз с Луи, следя, чтобы он не выпил лишнего, но уследить за ним было чертовски трудно: он появлялся то тут, то там. Минуту назад он разговаривал с молодыми дворянами и сослуживцами, а теперь морочит голову девице, которая просто светится от счастья. У Элен голова болит не только за Луи, но и за Леонору. Ее слишком вольное и откровенное поведение все больше смущает и удручает мать.

Элен и переживала, и боялась за Луи. К своему стыду, за него она боялась куда больше, чем за собственную дочь.

Ей так досадно было видеть (а вышло, что в течение нескольких лет она наблюдала все метаморфозы), как доверчивый, способный искренне любить и жертвовать для любви самой жизнью мальчик превращался в циничного жуира, которому, казалось, без разницы, с кем провести ночь. Элен верила, что на деле это не так, не совсем так: просто нет рядом с ним подходящей женщины, для которой бы он зажег светильник своей души. Время шло, а такая женщина не появлялась.

Когда графиня видела Луи прежним, то есть самим собой, она радовалась и верила, что настоящая, полноценная основа никуда не денется, что вот он какой замечательный. Еще бы не замечательный: одну из горничных какой-то дворянин обидел, так Луи устроил ему изрядную выволочку, дело чуть дуэлью не кончилось. Стоило ли из-за девки ругаться с человеком благородных кровей? А он вступился, и за своих домашних всегда вступался. Да много было хорошего. Если б не его здравомыслие, дома давно бы порядка не было.

Но когда Луи был не «самим собой»… Элен приходила в ужас. Не верила, что этот же человек способен так опускаться. За домашних он горой стоял, но в доме всем известно, какой он любитель побаловаться с девицами. Вроде никого и не заставляет, и не жесток, а проходу нет никому. Элен молча злилась. Хотела бы изменить что-то, да как? Луи даже внимания не обращает на ее недовольные взгляды. Чувствует себя, как султан в гареме, и ни капли стыда в глазах. И ведь, подлец, мало ему домашних увеселений, шляется по куртизанкам, деньги тратит, а то еще с дамой из общества роман закрутит (это чтоб не забывали, кто есть кто). Вот и возникал вопрос, что же для него женщина? Что, если не вещь, не перчатка, которую сегодня надел, завтра выбросил.

Люсьен привез Мари развлекаться, и она развлекалась: танцевала, и церемониймейстер, приметив ее мастерство, с удовольствием ставил ее в пару с весьма влиятельными людьми, дабы доставить им удовольствие. Виконту тоже повезло, но в его темных глазах порой появлялись ревнивые искорки.

В антрактах они встречались, ели мороженое, беседовали. Рядом с Люсьеном было спокойно.

Один раз Мари оказалась в паре с герцогом. Что ж, так распорядилась судьба. Он еще ни разу не подошел за вечер, хотя видел ее. Однако насчет судьбы Леонора и Элен были другого мнения: они были уверены, что Луи в сговоре с церемониймейстером.

Мари танцевала с удовольствием: Луи прекрасно двигался, чувствовал ритм и мелодию. Мари спросила его, между прочим:

– Как ваша рука, сударь?

– Почти зажила, твоя помощь была своевременной.

– Я знаю, как вы обожглись: вы рисковали жизнью ради спасения ребенка.

– Так поступил бы любой, – ответил герцог, улыбаясь.

Но Мари думала иначе.

Луи вернул даму Люсьену и пообещал еще встретиться. Не прошло и часа, как виконт сам его отыскал и попросил:

– Луи, я должен срочно исчезнуть, не могли бы вы проводить Мари? Я, увы, не вернусь сюда.

– С удовольствием, друг, а что случилось?

– Дела семейные, потом расскажу. Пойдемте, я скажу Мари…

Он потянул герцога за собой.

Выслушав Люсьена, Мари запротестовала:

– Что вы, сударь, я прекрасно доеду сама, незачем утруждать герцога, вы же оставляете карету.

– Я привез вас, сударыня, – убежденно возразил виконт, – я обязан позаботиться о том, чтобы в целости и сохранности доставить вас обратно.

– Вот именно, – подхватил герцог, – и нечего спорить. Конечно, я провожу. По улицам кто только ни шляется, уж я знаю, патрулировал.

Мари ничего не оставалось, как согласиться, и она поблагодарила Люсьена за его заботы.

Но как же Луи пойдет ее провожать, если он должен везти домой жену и тетю, а они, уж верно, заметят, с кем он пошел.

– О чем грустишь? – долетел до нее вопрос.

Луи заинтересованно глядел на нее.

– Сударь, мне, верно, не стоит долго задерживаться. Уже времени много, а вам еще своих провожать.

– О чем думает дама на балу! – усмехнулся он. – Я отвезу тебя, когда хочешь. Обо мне и не беспокойся. И Леонора, и Элен будут танцевать, пока подошвы не протрут, – мы поедем в самом конце. Хочешь мороженого?

– Нет, благодарю, правда, нет.

– Тогда не буду мешать развлекаться.

Луи из каких-то своих соображений оставил ее, и Мари огорчилась, но ей не дали скучать, пригласили танцевать. Похоже, Луи не хотел, чтобы Элен и Леонора часто видели его возле Мари, – так она и решила, иначе бы он обязательно уделил ей больше внимания.

Мари недолго танцевала. Она уже устала, да и не хотелось маячить на виду у всех без кавалера, а мужчины рассчитывают на легкую добычу. Пора ехать. Улучив момент, Мари сказала о своем решении герцогу. Он утвердительно кивнул и просил подождать минуту.

Скоро они сели в карету, и Луи велел кучеру трогать. Поехали. Небо начинало светлеть, но в карете было темно. Мари почти не видела герцога, но всем существом ощущала его близкое присутствие.

– Люсьен молодец, что пригласил тебя, – произнес Луи, – у меня бы не вышло.

– Я не знаю, сударь, чему обязана таким вниманием со стороны виконта, – ответила Мари.

– Ты ему нравишься, – просто отозвался герцог.

– И вас это не смущает? – удивленно и настороженно спросила она.

Луи тихо рассмеялся и сказал:

– Мари, не смеши меня. Женщина должна нравиться мужчине. Если мужчина не интересуется женщинами, боюсь, с ним что-то не так. Люсьен, конечно, придерживается строгих принципов, но он же не истукан, право. Женщины при дворе поверхностны и недальновидны: Люсьен заслуживает гораздо большего внимания. Они недооценивают его. Правда, моя жена готова вцепиться в него, как кошка, но не тут-то было.

– Ваша жена? – переспросила Мари.

– Да, он ей чем-то приглянулся, но упаси Боже Люсьена от моей «ненаглядной», он заслуживает лучшего.

Мари подумала и опять спросила:

– Так вас не пугает, что виконт…

– Я похож на пугливого? – Луи развернулся к ней лицом, взял за руку. – Мари, меня не волнует, кто кому нравится, лишь бы я сам тебе нравился, – остальное приложится.

Она заволновалась. Здесь, в темной карете, Мари почувствовала вновь некую притягательную силу, исходящую от Луи. Она знала, что скоро они приедут, очень скоро, и он вернется назад; что он не попросит остаться у нее. И поэтому Мари волновалась: ей так не хотелось расставаться с ним, так жаждала она продлить последние минуты в этой темной карете.

Кажется, они подъезжают… Мари под впечатлением своих чувств невольно сжала его руку. Она не видела, но подумала, что Луи улыбается. Не выдержав напряжения, она вздохнула.

Карета остановилась.

– До встречи? – вопросил он.

– Благодарю вас, сударь, вы доставили меня домой, как и обещали.

Герцог не выходил и осторожно повлек ее к себе.

– Луи, – только и выговорила Мари.

Он притянул ее к себе и без церемоний запечатлел волнующий поцелуй. Мари с такой готовностью ответила ему, что Луи засмеялся от удовольствия, чуть отстранился и, сказав:

– Пора, – как ни в чем не бывало, открыл дверцу и выбрался наружу, протянул руку даме.

Мари, едва опомнившись, вышла из кареты. Ей хотелось броситься ему на шею, но Луи уже церемонно склонился над ее рукой. Она попрощалась с ним. Луи же сказал:

– Я зайду на днях.

* * *

В это же утро герцогу предстоял неприятный разговор со своими дамами. Уставшие и сонные, все трое возвращались с бала. Уже заметно светало, в карете угловато двигались серые тени.

Леонора, никогда не упускавшая случая предъявить претензии, недовольно проворчала:

– Вы, сударь, совсем стыд потеряли. Думаете, я не знаю, с кем вы удалились?

– Это не ваше дело, – холодно отозвался герцог.

– Я ваша жена, а вы бегаете за шлюхой и оказываете ей королевские почести.

– Во-первых, выражайтесь прилично, а во-вторых, меня Люсьен попросил, – попытался объяснить Луи, но Леонора не дала ему говорить и затараторила:

– Конечно, он же специально для вас ее привез, это и невооруженным глазом видно. Вы бесстыдны до безобразия.

– В конце концов, я не обязан оправдываться перед вами, – рассердился Луи, – подумаешь, отлучился на четверть часа, а у вас уже истерика.

Леонора хихикнула и снисходительно заметила:

– Да за четверть часа вы и святую соблазните…

– Еще одно слово…

До сих пор молчавшая Элен наконец вступила в перепалку:

– Будет вам, – сказала она ровным голосом, – из любой мелочи скандал устраиваете.

– Но, мама, вы же видите, как он себя ведет…

– Помолчите, Леонора, и вы не безупречны. А вы, сударь, тоже хороши. Ваше имя и так у всех на устах, а вы никак не остановитесь: чем дальше, тем безрассуднее.

– И вы туда же, тетя, – нервничал герцог, – не хотите, не верьте, мне это безразлично.

– Успокойтесь, мы ничего не скажем Анне.

– Мама, – возразила Леонора, не зная, куда девать свое возмущение.

– Да, мы не скажем, – повторила Элен и добавила: – хотя, мне кажется, она и так узнает.

– А вот это уже мое дело, – заявил Луи.

– Я и не спорю с вами.

Воцарилось молчание. Луи исподлобья поглядывал то на Леонору, то на Элен, чувствуя себя неуютно рядом с ними. Слава богу, на этот раз Элен хоть чуть-чуть защитила его от нападок жены. Как же ему все это надоело! Он еле дождался, пока карета подкатит к особняку, поспешно высадил женщин и поскорее устремился в свои апартаменты, где его никто не мог потревожить, разве что матушка.

* * *

Герцог появился неожиданно, хотя Мари и ожидала его прихода, ведь он сказал «на днях».

Это случилось еще до захода солнца в один из жарких июльских дней. Сперва глазам Мари предстал великолепный благоухающий букет из нежных роз пастельных оттенков, тогда она поняла, что их прислал именно герцог, так ей и сообщили.

Мари еще любовалась цветами, невольно трогала их, вдыхая тонкий сладковатый аромат, когда в комнату почти вбежала улыбающаяся Нини и сообщила:

– Герцог де Сен-Шели просит его принять. Прикажете позвать?

Мари на мгновение застыла в неопределенности; столь стремительного движения событий она не ожидала. В голове вихрем промелькнуло: «я же одета не для приемов»… Нини с надеждой смотрела на хозяйку, и ей, кажется, было невтерпеж: чувствуется, она прониклась особым расположением к поручику.

– Проси, – тихо, но уверенно велела женщина и подошла к зеркалу, чтобы удостовериться в своей привлекательности и в то же время уместности платья.

Луи бодро шагнул в комнату. Он был в форме, что, видно, приводило в восторг служанку. На лице герцога светилась улыбка, и Мари волей-неволей улыбнулась ему, протягивая руку. Нини с сожалением удалилась, но можно было поклясться на Библии, что она еще хотя бы четверть часа останется стоять у самой двери.

– Сударь, у меня нет слов, чтобы выразить восхищение от этих роз, – воистину королевское внимание вы мне оказываете, – так начала свою речь Мари.

– Я рад, что они тебе понравились. Я знаю, что, как всегда, не вовремя пришел…

– Вам я всегда рада. И давно ли вас посетила счастливая мысль навестить меня?

Слегка иронический тон женщины не смущал герцога, но лишь раззадоривал.

– Собственно, эта мысль меня и не покидала, – откровенно заявил он. – Если б не служба, я пришел бы гораздо раньше.

– Неужели?

– Сегодня я уже свободен, а завтра гуляю до полудня.

– Так вы со службы? – удивилась Мари.

– Конечно.

– И домой не зашли? – не верилось ей.

– Тебе не о чем волноваться.

– И в самом деле, что я на вас набросилась, вы, верно, устали и голодны…

Луи засмеялся:

– Прийти к даме уставшим и голодным… Разве можно так не уважать женщину?

– В таком случае располагайтесь, как вам удобно, все к вашим услугам, – заключила Мари, все еще не найдя в себе опоры, чтобы раскрепоститься. Непредсказуемость ситуации пугала ее. Мари все же велела принести чего-нибудь съестного и вина.

Луи тем временем обошел комнату, внимательно осматривая, вернулся на свое место и сказал:

– Ты зря не хочешь воспользоваться моим предложением. Я найду тебе чудесный дом.

– Благодарю, но мне нравится здесь.

– Не спорю, не шикарно, однако уютно, душевно как-то. – Он остановил на ней долгий взгляд и вдруг сказал:

– Ты не переживай, моя хорошая. Если не хочешь, чтобы я остался надолго, так ведь я пойму – без слов.

– Почему вы так говорите? – смутилась она.

– Потому что ты никак не решишь, позволить мне остаться или нет.

– Откуда вы знаете? Луи улыбался:

– Дорогая, моего опыта хватит и не на такое. Если позволишь, я немного разоблачусь.

– О, конечно, как вам будет угодно.

Луи пожал плечами и, выгрузив на стол пистолеты, дагу^[10] и шпагу, снял с себя жюстокор и камзол, оставшись в белой рубашке. (К белым рубашкам была у него особая страсть: невзирая на обстоятельства, Луи всегда надевал белое и непременно чистое. Некоторые шутили, мол, так и разориться можно, только герцога де Сен-Шели не проймешь насмешками: настоящий донжуан должен быть готов к тайным свиданиям в любое время дня и ночи).

Герцог отказался и от вина, и от еды, удивив Мари. Однако ее удивлению пришел конец, когда Луи неожиданно сообщил:

– Я подумал, что пора бы нам наладить отношения.

Он произнес эти слова так спокойно и буднично, что Мари не сразу осознала их смысл.

– То есть как? – остановив на его лице взгляд, проговорила она.

– Мы должны быть вместе, давно пора, милочка, куда дальше-то тянуть?

– Непременно сегодня? – поразилась Мари, чувствуя во всем теле слабость.

– Сейчас, дорогая, – уточнил Луи и потянул ее за руку, благо они сидели на диване рядом.

– Однако, – отрывая свою руку, заметила Мари и отодвинулась к другому краю.

Она изучающе смотрела на беззаботно улыбчивую физиономию герцога и не могла объяснить себе логики его поведения, может, оттого, что логика была очень проста и откровенна.

Луи не стал упорствовать, но в его глазах читалась полная уверенность в своих силах и в победе.

Мари тем временем встала и тихо подошла к окну. Ей подумалось, что лучше быть подальше, ведь от Луи можно ожидать каких угодно поступков. Стоя у окна, Мари чувствовала себя в безопасности. Тут ей пришло на память, сколько же замечательных вещей творилось некогда в Куломье. Посмотрев на герцога и будто сравнивая его нынешний образ с тем, что остался в ее памяти, Мари с сожалением отметила, что нынешний Луи не производит на нее того восторженного впечатления, как прежде. Он тоже смотрел на нее молча и бездействовал. Наконец, не без сомнения в голосе, Мари произнесла:

– Некогда вы замечательно пели…

– Радость моя, почему в прошедшем времени? – подхватил он, – я всегда пою с удовольствием.

– И сейчас можете спеть? – обрадовалась Мари.

– С превеликой радостью, особенно для тебя.

Инструмент принесли немедленно. Луи привычно настроил лютню, а Мари с интересом наблюдала за ним. Действительно, это было замечательно, ведь Луи не пользовался камертоном, настраивая по своему голосу, а голосом он чувствовал, физически ощущал высоту и качество звука. Если бы сейчас настроили другую лютню по камертону, то разницы не оказалось бы.

Луи спел незамысловатую, но трогательную старинную песню, а потом, не останавливаясь на разговоры, еще несколько произведений. Мари не сводила с него глаз, пораженная и покоренная не только естественной красотой голоса, но и каждым движением, выражением лица, – словом, исполнением. В ее голове не укладывалось, что именно Луи поет эти песни. Знал ли он о той силе, что исходила от него во время пения? Знал ли, что в эти минуты казался богом, на которого молились? Понимал ли, что искусство, с каким он исполнял любое произведение, преображало не только его самого, но и слушателей?

Мари благодарно улыбалась, когда он вернулся из своего мира и внимательно посмотрел ей в лицо, ожидая оценки.

– Оказывается, я так давно не слышала вас, – произнесла она. – Это прекрасно, достойно Орфея.

– Это говорит Эвридика? – с намеком ответил он.

Мари растерялась. Она невольно произнесла имя Орфея, но ведь оно не пустой звук, особенно для нее, да и для него, видно.

– Скажите, Луи, а что это была за песня? Последняя?

– Понравилась? – он бесцельно тронул струны.

– Очень. Кто же автор? У вас есть ноты? Луи только усмехнулся.

– Нет, нот у меня нету. А кто автор? Я думаю – Любовь, кто же еще?

– Любовь? – повторила Мари, – это что же, вы сочинили?

– Человек ничего не сочиняет, – Луи отложил лютню. – Что может создать жалкий человечишка? Грешить – сколько угодно… Любовь, только любовь…

– И все же, это ваша мелодия? А стихи?

– Да, если хочешь, – наконец сдался он.

– Я хочу знать о вас больше, – уверенно сказала она.

– Ради бога, разве я против? – смеялся он.

– А на скрипке вы еще играете?

– Редко, но бывает.

Мари вновь очутилась у окна, взволнованно ворошила прошлое, глядя невидящими глазами во двор.

Луи подошел к ней, тоже стал смотреть в окно.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Я вспомнила, как вы меня рисовали, – тихо ответила она, – где эта картина?

– В Куломье, в моей комнате.

– Вы никому ее не показывали?

– Я же дал слово. Но мне никто не запретит смотреть, правда?

Мари вдруг застыдилась: