Читать книгу: «Златая цепь», страница 5

Глава 5.

Судя по тематически разбросанным записям в дневнике, Иларий, которого теперь именовали Петром, проживая в Кошкино, с каждым днем на собственном опыте убеждался в опасности своего положения. Он стал подозрителен, мнителен, его мучили по ночам кошмары и нервы стали подводить. А с тех пор, как он заблудился в лесу и побывал в том тереме, его вера в слова и предостережения Загорского возросла и страх поселился в голове неотвязный. Если подумать, то в первые месяцы пребывания в Кошкино он был невнимателен, скептически воспринимал рассказы об избранности своего далекого сына и вел простую и весьма расслабленную жизнь обывателя мещанина, за что позднее ему было стыдно.

Теперь он с нетерпением ждал прихода кого-нибудь из Охры, чтобы рассказать о виденном и слышанном, но своими призывами не добился ничего хорошего и вкратце описал этот казус в своем дневнике:

"Некто Алиеф Мерчи открыто упоминался в рукописи Загорского многократно, как тот, под чьим руководством происходило поддержание в превосходном, обновляемом состоянии некого гигантского по масштабам аппарата, входящего в целую систему для управления районами, который назывался СИН. Расшифровка наименования в рукописи не приводилась, но упоминался еще ряд имен, частое произношение которых в связи с неоднократным чтением вызвало однажды преждевременный приход тех, кто напоминал мне раз в месяц о моем странном положении. Они не удивили меня, сообщив, что не стоит так часто произносить имена личностей, стоящих у руля мира. Ведь я и сам уже догадывался о подобном. Имена эти малоизвестные и удивительные. Они составлены таким хитрым способом, что произношение их вызывает вибрации уникальные, разрешенные лишь в исключительных случаях, когда необходимо непосредственное присутствие этих личностей. Сигнал о следующем за вибрацией коде, приходит к ним сразу, что вызывает массу вопросов, отвлекающих их от более глобальной деятельности. Оказывается, наше произношение сильно упрощено. Если бы и свои имена мы произносили особым образом, как умеют лишь немногие, мы бы слышали друг друга на расстоянии. В результате, вместо поддержки и объяснений, вместо ожидаемого разговора по душам я получил строгий выговор от блондина. А посему расспрашивать его я ни о чем не стал, дабы не портить ситуацию окончательно.

Но вот сам Алексей Петрович, о котором мне так не терпелось поговорить с блондином или Загорским, явился ко мне буквально через неделю с вопиющей просьбой поделиться с ним небольшим количеством моей крови. Якобы есть один ученый по фамилии Филипченко, который помогает ему иногда с переливанием крови для хорошего самочувствия, так как у него есть проблемы с сосудами. При чем здесь именно моя кровь – я не понял, но на процедуру согласился. Наверное ему что-то известно о нашем с Загорским происхождении. Выдавать свои догадки я не стал – так спокойнее.

Покамест я уверен лишь в одном – извещать моих наставников о просьбе рыжебородого не решусь. Видимо не время. Может статься, что время это так никогда и не настанет, так как тайна эта не моя. А посему мне лишь остается слепо доверять наставлениям своего прадеда – выбора у меня нет. Ведь я таю еще в душе надежду увидеться с теми, кто дорог мне более, чем жизнь моя".

Вот так раз! Иларий начал общение с Алексеем Петровичем! Это одна из многих бессвязных записей в дневнике Илария Афанасьевича Бурмистрова, получившего для проживания в 1922 году новое имя и биографию. Большинство записей весьма обыденные, иногда очень краткие, часть их носит чисто практический, математический и инженерный характер и касается скорости времени и возможности ее изменения, а также множества частот, составляющих сложную, жизнеобеспечивающую систему вокруг Земли.

Все началось с безобидных, почти самообразовательных формул и расчетов, но далее в содержание следующей тетради врезаются взрывные, ломающие стройный ход математики, утверждения.

Загорский своими краткими трудами открыл для Илария совершенно иную математику и физику. Как будто все это принадлежало другому миру, с иной системой и формой жизни, однако абсолютно объясняло устройство окружающего и нас мира.

Ниже шел перечень используемых в работе трудов. Список был довольно обширным, наводящим на подозрение, что из Кошкинской "тюрьмы" Илария Афанасьевича все же выпускали, а может доставляли ему книги собственноручно. Но литература присутствовала однозначно, так как вслед за увесистым перечнем работ по анатомии и антропологии аккуратные, каллиграфические страницы портили отталкивающие и пугающие рисунки опытов. Сначала над мышками, потом над поросятами и наконец, над человеком. Что такое пытался соорудить Иларий – страшно предположить, но то, что это было связано с электричеством – повествовали иллюстрации.

Позже я узнала, что Алиеф никак не связан с группой Загорского и Охрой вообще, так что, Иларий сильно рисковал, описывая встречи с этим темным господином. А после встречи с Алексеем Петровичем, он вообще осмелел. Как еще назвать запись о визите Алиефа, который закончился провально. Зато он узнал, что родился ребенок.

Однажды Алиеф и некто Том пригласили Илария отправиться на один увлекательный, как они ему пообещали, конгресс, в 1948 год. Иларий удержаться не смог – в программе конференции значились вопросы по интересующей его теме жизнеобеспечивающих частиц.

Плоский, треугольный летающий аппарат доставил их и еще двух сопровождающих в пригород Лондона, Шервудский лес, где среди гигантских дубов, на аккуратной такой, идеально круглой полянке они перешли в другое время.

Иларий чувствовал себя неудобно, когда на фоне прилично одетых ученых, входил в Кейвортский колледж. Ему-то никто не предложил переодеться. Откровенное неуважение и разочарование своими новыми друзьями. Да и о частицах, по его словам, на конгрессе не упоминал никто. Зато много говорили о геологии, шахтах, сквозных тоннелях и проходах, об улучшении подземных мегаполисов, что Иларий принял вначале за неверный перевод. Но с переводом все было в порядке. Речь шла о будущих войнах с целью изменения границ, так как в связи с новой политикой Агарты наземная территория должна принадлежать дружественным их политике государствам.

«На обратном пути Том спросил меня, отчего я все время молчу или мне не понравился Конгресс? Но ответить мне было нечего. Я был вне мира, над миром, вне времени. Я знал теперь, почему все так и что происходит. Стоит ли чего-то добиваться после этого, к чему-либо стремиться? Останется ли вообще желание жить? На что Алиеф ответил утвердительно. Но пока что такого желания у меня не возникает. Сплошное уныние. А ведь с того путешествия прошло уже три месяца».

Лично я так и не поняла, каким образом возник Алиеф, в том смысле, что к Охре, как я понимаю, он не имеет никакого отношения. И потом, кто организовал эту встречу, где она состоялась и с чего вдруг Бурмистров так самовольничал? Это же не по инструкции – встречаться с теми, кто не входил в список наставников Илария. А список я помню. Алиефа в нем нет. Притом, что к Иларию господин Мерчи заявлялся с некой периодичностью. Вот, к слову, первое упоминание о Томе: "Алиеф сегодня был не весел. Но он тщательно изучил мои расчеты и это значительно подняло его настрой. Он сказал, что то, что я здесь пишу о времени – практиковалось всегда. С самого начала работы системы. И каждую эпоху находится ум, делающий это открытие заново. С ним был высокий, бритый наголо мужчина, представившийся Томом и задающий много вопросов о днях посещения блондина и Загорского. Наверное хотел с ними пересечься. Алиеф с Томом чему-то хитро посмеялись и посмотрели тело – труп, что в дальней комнате, куда я не впускал никого. К трупу было присоединено множество проводов, пучком лежавших на столе".

Это уже второй труп по счету, который Иларию посчастливилось обнаружить за деревней. Бездомный однозначно, судя по описанному им внешнему виду.

Первым подопытным стал умерший с голоду юноша без ног, которого соседи выбросили из дома умирать, прибрав чужое, убогое хозяйство к своим рукам. Иларий услышал об этом от соседки Анны Николаевны и отправился к председателю Кузнецу, дабы решить проблему по-человечески. Но реакция председателя оказалась неожиданной. Он предложил Иларию забрать мальчика к себе, если он такой сердобольный. Иларий хотел было выругаться в сердцах, да передумал. Чего бисер перед свиньями понапрасну метать? Махнул он рукой на потного, раскрасневшегося от горячих щей с уткой, Кузнеца и направился на поиски несчастного калеки. Нашел его ближе к вечеру, в канаве, за березовым молодняком. Парень выглядел до слез худым, со множеством синяков и засохшей кровью на голове. И оказался мертвым. То ли убили его, то ли поранился сам. Но тело было еще теплым.

Провидение пошло Иларию навстречу, подбросив этого забытого, мертвого калеку. По темному он отнес мальчика домой. Там, в тишине своего мрачного дома, мысленно попросив у него прощения, трясущимися руками сделал на коже трупа несколько надрезов. Он давно нуждался в человеческом теле, пусть даже мертвом, для своих секретных процедур по перемещению частиц. И тела этого хватило дня на четыре. Дальше держать не имело смысла и Иларий так же тайно, как и принес мальчика, похоронил его на краю кладбища – ночью, весьма осторожно, поставив серый, неотёсанный крест на могиле и оставив букет из какого-то цветущего повсюду бурьяна.

Так он вошел во вкус, перешел невидимую моральную грань и дальше стало уже легче. Да и интересней. Остановиться он уже не мог, частицы молчали, а ведь с мышами получалось. Значит допустил где-то ошибку. Значит не учел каких-то особенностей. Он пересмотрел все свои расчеты, готовясь даже провести эксперимент на себе, греша на отсутствие реакций у трупа, но пошел с другой стороны. Увеличил силу потока и изменил точки подсоединения. Он решил поэкспериментировать с железами внутренней секреции. И труп бродяги откликнулся. Подергивания заметил слабые, но пространство над точками соединений замерцало голубыми всполохами. Радости Илария не было предела. Ток сыграл роль духа, оживившего на время нечто, почти умершее уже в этом теле. И это нечто он и называл частицами. По крайней мере, он надеялся, что не ошибается и что это именно те самые, заветные податели жизни.

То ли самое делал Иларий, что требовалось? То ли он искал? К тому ли его подталкивали его загадочные друзья? Да, у Загорского в рукописи, которая вот-вот рассыпется, имеется описание его собственных опытов с частицами. Но он нигде не называет, с какими именно. Весьма интересна история, положившая начало его исследованиям. Загорский, ко всем прочим его достоинствам и талантам, успел побывать в нескольких этнографических и географических экспедициях. Об одной из них он пишет кое-что своим мелким почерком на этих сильно поблекших листках.

«В поисках святынь Алтая, в 1824 году мы попали к саянидам. Я, доктор Мажников и господин Павлов все жезаплутали в дремучем лесу, долго голодали и решились пойти с ними на контакт. К нашему изумлению, саянидыприняли нас скорее равнодушно. В их глазах мы были всего лишь представителями другого племени, плохо приспособленными к жизни. Они, конечно же, ошибались. Но демонстрировать им всех наших чудес мы не стали. Наша цель иная.

Мы сочли удобным прикинуться глупцами, так как в первый же вечер у саянидов нам посчастливилось отведать удивительного целебного чая, который быстро привел нас в норму и поспособствовал увидеть то, чего, не побоюсь предположить, не могли лицезреть ни Будда, ни Христос.

Невысокий юркий мужичок с очень короткой шеей, назвавший себя Бумыном, знал немного бурятский язык, на котором говорил наш горе-проводник, сбившийся с пути. А ведь нам советовали взять проводника постарше. Ну хоть какая польза от него.

Чай мы отпили слегка горячий, с мягким вкусом, но горьким послевкусием. Густой, красноватый, чуть вяжущий. Из чего он, нам не пояснили. Сказали лишь, что целебен. Через пару минут началось то, что мне сложно описывать и теперь, так как я с трудом нахожу слова для объяснения всех чувств и странностей.

Похоже это на сон. Ибо нечто подобное мы испытываем лишь во сне. Но это не сон. Мое сознание прыгнуло вниз и привычные цвета тут же пропали. Такой гаммы я, пожалуй, не встречал. Звуков больше не было. Я летел в землю бесконечно, но земли вокруг не видел. Оказалось, что мир не материален. Он, как изображение. Я касался предметов и они разлетались на миллионы светящихся частиц, а потом тут же собирались вновь. Эти частицы непрестанно двигались по поверхности существ и вещей и из них состояло все. Но почему я не замечал их прежде?

Я посмотрел на небо и звезды начали падать на меня, превратившись по размеру в уличные фонари. Воздух был похож на волокна ткани, не имевшие совершенно никакой плотности.

Мне кажется, что все это длилось недолго, перейдя со временем в абсолютное успокоение. Звезды встали на место, говорить и шевелиться совершенно не хотелось. Мы пребывали в густой и умиротворяющей тишине, не ощущая ни ночной прохлады, ни усталости, а лишь покой и блаженство.

Позже я спросил Бумына о частицах, на что он сказал, что это одна из оболочек мира. Просто чай попадает в голову и пробуждает то, что спит. Больше увидеть разрешено не всем. Но частицами можно управлять. Главное, найти правильные ингредиенты и нужное заклинание».

Я думаю, что совсем ни о тех частицах говорит нам Загорский и в его исследованиях много теории, мало математики, но имеются и программные записи. Кто поведал ему о программировании в девятнадцатом веке, другой вопрос, но Иларий понял все по-своему. Ни один, ни второй даже близко не объясняют назначение тех мельчайших частиц, из которых, следуя гипотезе Загорского, состоит мир.

Однако Иларий, все же, пошел дальше, хотя и совершенно в другом направлении.

А потому вернемся к его дневнику.

"Том коснулся проводов и сразу получил небольшой удар током, совершенно не испугавшись, к великому моему изумлению, а лишь сердито выругавшись чередой неразборчивых шипящих слов. Алиеф покачал головой и произнес что-то на неведомом мне языке. По телу он все время шутил, хотя был явно недоволен, а касаемо времени сказал, что весьма недурны мои идеи о радиусах и квадратах, повторив еще раз, что система сама по себе и является гигантской машиной времени. Иначе установку, планирующую каждую картину земного бытия, назвать и нельзя. Затем он резко перешел на тему моей супруги, предупредив, что все остается в силе и даже мой шанс увидеть сына. Однако они предлагают мне кое-что получше – отправиться с ними и работать на благо системы. Я отказался, радуясь в душе возможности увидеть наконец-то своего ребенка".

Ниже, в течение почти месяца дневник Илария заполнялся тезисами по метафизике и биологии. Новоиспеченный исследователь пытался доказать, что между живыми существами имеется сокрытая на физическом, но очень микроскопическом уровне, связь. И на этом уровне мы все не просто общаемся друг с другом, а сообщаемся, как сосуды, обмениваясь необходимой для создания реальности, информацией. Он сетовал на то, что не имеет доступ к этому микромиру и нет у него возможности изобрести подобные частицы вне организма. Он даже не в состоянии увидеть те, которые нащупал самостоятельно и почти вслепую, полагаясь исключительно на логику и с трудом добытые знания. В противном случае он смог бы, используя одного-единственного человека, создать целый новый мир, подобный уже существующей вселенной. Он был уверен в этом.

Когда дневник Бурмистрова Илария Афанасьевича я изучила вдоль и поперек, сомнений не оставалось – это тот самый человек – Петр Алексеевич Розов – встречу с которым подробно описал в своих мемуарах Алексей Петрович Степанов, внесший в свое время в общество величайшие перемены и назвавший Розова отцом нового мира. Странное совпадение: Петр Алексеевич, Алексей Петрович… Две незаурядные личности, сильно повлиявшие на развитие такого спонтанного и не объяснимого во Вселенной явления, как разум.

О встрече Илария с Алексеем Петровичем и его экстравагантными спутниками в тереме Охра узнала не сразу. Позднее же эпизод этот сильно встревожил многих и даже дал ответ на некоторые вопросы. Но меня в нем заинтересовала именно Ядвига, о которой, как и о Загорском, ни в Охре, ни в Геотии нет никаких подробностей. Со слов самого Илария, женщина яркая, плохо говорившая по-русски и, к тому же, беременная. Вот потому-то я и обратила на нее внимание. Хотя, чему я удивляюсь? Имя-то наверняка фальшивое. В базах по сотрудникам и рабочим объектам женщины с таким именем нет. Ну если на то пошло, то и цвет волос, и даже беременность могут оказаться не настоящими. И все же не могу отмахнуться от мысли, что дама эта пик. Слишком эпизодична и темна, слишком козырна окружающая ее компания, слишком много кто вокруг нее поставил на сына Илария, а тут ее беременность. Существует ли вероятность, что это не факт, а стратегия, имеющая отношение именно к этой истории? Разум жестко игнорирует Ядвигу, а вот интуиция толкает поворошить чужие воспоминания.

Но осторожно расспрашивать о ней мне оставалось лишь сторожил и тех, кто окружал и направлял Илария. Список их имен достался мне от того, кто и отправил меня в это плавание. И из всего списка на данный момент в зоне досягаемости и доступности находится лишь один сотрудник. С целью соблюдения некоторых запретов, имя этого человека я называть не стану. Более того – встреча с ним проходила в условиях максимальной секретности.

– Именно теперь ты хочешь поговорить о Ядвиге? – с тоской в голосе спросил он и мне стало стыдно за свой эгоизм. "Но ведь я не из любопытства, я дела ради" – хотелось мне себя успокоить. Но это было неправдой. Одно лишь радовало – он ее знал.

– Я хочу разобраться. Как знать – быть может это многим идущим следом подарит шанс.

– Ядвига? – его тон стал более суров и он сдержано проглотил мою болтовню про идущих следом. – Конечно знаю. Одно из множества рабочих имен. История с теремом мне известна, поэтому я понимаю, о ком ты.

– Даже так? И кто же она?

– Эта особа везде и всегда преследует исключительно личные интересы. И ей одинаково плевать как на Охру, так и на Геотию. Она вне нашей политики. От кого беременна и что делала в этом лесу, я могу только предполагать.

– Не поделишься… догадками?

– Я смотрю твой напор серьезен. Ладно… В тот момент она находилась там, где можно было разжиться немалой властью. И ее беременность возможно ей в этом помогла.

– Так а куда же она подевалась и где находится теперь?

– Да ничего хитрого. Эта власть ей и досталась.

– То есть как?

– Я больше ничего не могу сказать. Если она так важна для тебя, ищи ее на самом верху.

– Так она связана с Иларием или нет?

Он устало усмехнулся, и тут в его взгляде мне показалось что-то, чего я сама о себе не знаю. Но его позвали и наше короткое, вымоленное свидание подошло к концу.

– Ты здорово запуталась между политикой и биогенетикой! – бросил он неожиданно, и решительно. – А из наших близко ее знал Толя Кондрашкин. Если получиться его найти, спроси его, не помнит ли он адрес жены милиционера.

– А если помнит?

– Он знает, как мне передать.

Ох, видимо не те вопросы нужно было задавать моему несчастному товарищу. Кто такой Толя Кондрашкин, я спросить не успела. Шанс упущен. А узнать что-либо о Ядвиге больше не у кого, потому что и доверять здесь некому. Остается искать этого Анатолия.

Но прежде подведу итоги. Судя по именам гостей в дневниках, и охринцы и геоты навещали Илария часто. По описаниям мне показался знакомым блондин. А вот их лестная оценка сомнительных научных открытий Илария попахивает блефом. Это же представители будущего, жители государства, которое выжило благодаря невероятным изобретениям и открытиям, а их удивляет и восхищает то, что у них давно есть? Они определенно врут, а на деле просто что-то вынюхивают.

Но Иларий повествует, как они буквально подталкивают его к научной деятельности, снабжая сложной, неведомой ему доселе аппаратурой, нужными книгами и убеждая в необходимости этой странной, до конца им самим неопределенной работы.

Я старательно раздобыла информацию обо всех упоминаемых им личностях, чем очень горжусь. Ведь сделать это не так-то просто. Но казалось бы – заглянуть в архив, расспросить коллег и, может быть, откомандироваться в прошлое. Последний способ я, как и многие, не люблю. Большинство новичков в восторге от этих путешествий. Меня же они сильно дезориентируют, навевают необъяснимую, философскую тоску и физически после переходов я чувствую себя неважно. Это только в книгах и фильмах двадцатого и двадцать первого веков показана волшебная, завораживающая атмосфера прошлого. Поверьте, она иная. Я не так часто там бывала, но это, как будто ты застрял в чуждых местах без цивилизации, культуры и малейшего взаимопонимания. Чаще наоборот. А еще во время подобных командировок меня не отпускает страх, что я могу не вернуться.

Подобное и случилось со мной однажды – я потеряла выход. Сотрудник, что был со мной, ушел раньше. Я осталась одна, без модулятора, и металась в Лондоне пятнадцатого века, как запертая в страшном сне. Меня обвинили в ведьмовстве из-за наличия неизвестных, обладающих на взгляд аборигенов того времени, колдовскими возможностями, предметов. Мне грозили судом и казнью, но появился человек из Охры по имени Владимир и показал мне другой проход. Я не была поставлена в известность о том, что в каждом радиусе живут годами наши сотрудники. Если бы я знала, не заработала бы таймтрафобию.

Этот казус случается частенько с неопытными сотрудниками и позже они гордо вспоминают об этом, как о серьезном испытании и грандиозном опыте. Я же по природе чрезмерно впечатлительна. Ну да ладно, что прошлое ворошить. Охра держится на нашей работе. Мне выпала такая честь и я не могу трусить и рефлексировать. Надо уметь справляться.

Из дневника Эммы Сирин.

Задание в 4-м радиусе.

Выпросила у Маркса командировку с целью изучения ситуации в реальности. Не знаю, что он подумал, но на его условия я пошла и отказать он мне не может по уставу. Только если данный временной радиус закрыт. А это вполне может быть. 1918 год. Хочется понаблюдать за деятельностью небезызвестного Алексея Петровича.

Я выбрала февраль. Не знаю, осведомлен ли Маркс о наличии у меня дневника Лидии Богдановны Любомирской. Да что у меня? Знает ли он вообще о его существовании? Я поживу там месяца четыре все с той же целью -написаниекниги. Потому что есть у меня неприятные подозрения о наличии у Алексея Егоровича Филипченко одного из искомых детей. Заодно узнаю, кто такой Гроссмейстер.

Неудача настигла меня в самом начале пути. Года в эту местность я не нашла. Лишь на два года раньше. Какой смысл в таких запретах, не понятно. Кому очень надо, для того два года не проблема. Я исключение. Года вдали от дорогого моему сердцу человека я не вынесу. А потому впервые в своей практике я попробовала пересадки. И первый же, облегченный вариант сработал сразу. Я окинула взглядом пригород и и название Териоки мне отчего-то понравилось. Попытка не пытка, но оттуда до Питера всего ничего. Навигатор мой в другом времени работал превосходно, дом профессора Филипченко я отыскала быстро.

Поселилась я в Большой Северной гостинице, где обслуга смотрела на меня с нескрываемым недовольством. В то время женщина в гостинице без сопровождения мужчины подталкивала лишь к пикантным выводам.

Мне понадобилось две недели, чтобы подробно выяснить способы посещения профессорской квартиры, а после началась полоса везения. В четверг у Алексея Егоровича намечался день рождения.

Слава богу, уже не обязательно было рядиться в тяжелые тугие платья с кринолином и я вполне обошлась свободной юбкой и шелковой блузкой, добавив к этому жемчужные серьги. И еще одна небольшая деталь, которая показалась мне интересной, но вероятно не уместной. Галстук—бабочка. Я ведь намеревалась напроситься к профессору в помощницы, блеснув своими знаниями в области медицины и биологии. Если мне и повезет презентовать себя в этом свете, то ведь общество пока не готово. Ну что же – задам тон!

Главное, чтобы без заминки. Из записок современников Алексея Егоровича, я имею кое—какое представление о количестве комнат в его квартире и их назначении. Ребенка там может и не быть. Но ведь он позволит мне стать его ассистенткой. В этом я уверена. Маркс снабдил меня одним эксклюзивным гаджетом. «Рахат—01». Первые три буквы – начальные в фамилиях его разрабов. Прибор маленький, так что спрятать его можно легко. Он ловко и быстро производит необходимые манипуляции в гипоталамусе населения на расстоянии пока в сто метров. Но мне этого более чем достаточно. Моя задача – войти в доверие.

И вот наступил заветный день. Ни разу до этого я не видела подле профессора, его аспирантки Лидии Любомирской или иных, навещающих его квартиру лиц, ни ребенка, ни Алексея Петровича. Возможно, что вообще искать нечего. Однако моя слежка за всеми персонажами переживательной этой истории не принесла положительных результатов. И если в квартире ребенка нет, то, вполне вероятно, он находится в доме самого Алексея Петровича или в какой—либо клинике.

В квартиру я прошла следом за супружеской парой, говорившей на итальянском языке. Лишних вопросов мне никто не задавал. Ни у парадной, ни в квартире меня никто ни о чем не спросил, хотя «Рахат» я пока не включила. Весьма деликатная публика. Не смотря на что, мне они показались сложными.

Алексей Егорович находился среди гостей и обратил на меня очень пристальный взгляд. Я сдержанно улыбнулась и кивнула, тут же заподозрив неладное. Круг его общения весьма специфичен и посторонне присутствие может быть замечено сразу. Но я ошиблась. Ко мне подошла молодая женщина, не знакомая прежде с профессором, но являющаяся поклонницей его работы. Этот визит они планировали вместе с мужем, но он почувствовал себя неважно и дама отправилась на совершенно не афишируемое мероприятие одна. Она представилась Аделаидой и сказала, что супруг давно просил встречи с профессором, не будучи знакомым с ним лично. Вот это меня успокоило. Значит не меня одну в этой комнате он видит впервые.

Почувствовав спад внутреннего напряжения, я прошла в соседнее помещение под предлогом любительского интереса. Стены квартиры украшали полотна известных художников, а это может увлечь кого угодно.

На самом деле, оставшись незамеченной, в поисках ребенка мне хотелось заглянуть в другие комнаты. Шансов очень мало, но раз уж я здесь, то уверенность моя должна быть стопроцентной.

Проход в соседние апартаменты я обнаружила сразу. Его закрывали шторы из тяжелого бордового бархата. Я огляделась, на всякий случай нащупала в глубоком кармане юбки кнопку «Рахата» и осторожно отворила дверь. Не заперто. Более того – комната была ярко освещена. Кабинет. Ничего необычного. Книги, письменный стол, бюст римского императора на высокой подставке, который напугал меня своей реалистичностью. Внизу крупными буквами просматривалось имя: AUGUSTO. Здесь же я заметила следующую дверь. Но разве комнат не три? Скорее всего, эта комната туалетная. Я подошла и протянула руку к позолоченной ручке в форме головы льва. И тут дверь отворилась и мне навстречу вышел сам Алексей Егорович. Это было так неожиданно, что я не смогла скрыть растерянность.

– Эмма! – торжественно и горячо произнес профессор и я опешила совершенно. – Ты от Густаво?

– Густаво? – моему удивлению не было предела. – Вы знаете моего отца?

– Neural velum! – произнес он на латыни и с печальной улыбкой на устах покачал головой.

– При чем здесь нейронная вуаль?

– Чтобы ты жила, моя дорогая! Твой отец на такие жертвы пошел, спасая тебя! Какого черта ты здесь делаешь?!

– Жертвы? О чем вы?

– Что у тебя в кармане? Чем они тебя снабдили? Это Охра?

– Я…, – тут же вынув руку из кармана, растерянно проблеяла я. – Я просто пишу книгу!

– Я знал, знал, что они снова появятся! – Профессор энергично зашагал по кабинету. – У нас мало времени, Эмма! Цель твоего визита? Им нужны мои труды? Или их по-прежнему ворует Бурмистров?

– Ворует Бурмистров?! Да он вообще… пешка!

– А вот это удивительно! Цель твоего визита?!

– Книга! Мне нужен материал о русских ученых этого периода.

– А искала ты здесь что?! Что Охра заставила тебя сделать?!

– Охра желает миру только добра.

– Fac diaboli hominem1! – Алексей Егорович затрясся от смеха. – Ты понимаешь, что они хотят сделать?!

– А что в этом плохого?

– Эмма, я спрашиваю тебя в последний раз. Какова цель твоего визита?

– Алексей Петрович.

– Очень туманно.

– Почему я вас не помню? – спросила я вместо ответа.

– Потому что над твоей памятью поработали, я полагаю.

– Хорошо, допустим. Тогда назовите имя моего брата.

– У тебя нет брата!

– Есть…

– Габриэль? Вы не родные! Ты должна сейчас быть в конце двадцать первого века. Каким образом ты оказалась в Охре?

– А как вы связали мой визит с Охрой?

– Ваши охро—геоты измучили своими преследованиями и меня, и мою семью. Теперь задействовали тебя. Я понял… К чему вопросы… Все та же тема. Хорошо, я покажу тебе, то, что вы все ищите. Входи!

Профессор распахнул передо мной дверь, в которую я несколько минут назад намеревалась войти и на меня повеяло тяжелым запахом больницы. Думала, это от профессора так пахнет. Нет – из комнаты. Стало немного страшно, но я вошла, готовясь увидеть отвратительную картину жутких медицинских процедур, изнемогающего от слабости ребенка… И я увидела… Девочку. Она сидела на бирюзовом ковре, в просторной светлой комнате и листала большую книгу со сказочными картинками. Ей было лет пять. И она…

Я закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Сердце готово было выскочить из груди. Профессор участливо положил мне руку на плечо.

– Не может быть, – только и смогла произнести я.

– Хочешь поговорить с ней?

– А это возможно? Я права? Это…

– Да, Эмма – это ты. – Девочка обернулась и от ее взгляда мне стало отвратительно. Это ненормально. Так нельзя! Поговорить с ней? Нет! – Густаво приходил ко мне из будущего, – начал объяснения профессор. – Сказал, что спас тебя. Что видел твою семью. Видел, как ты счастлива. А значит у нас все получится.

– Я… Ваша аспирантка. Ее дневник! – это то, что теперь стало волновать меня больше всего. – Она пишет, что вы использовали ребенка для оздоровления Алексея Петровича.

– Для оздоровления необходимо совсем немного магное. Они позволили. Густаво сам просил их об этом.

– Кого их?

– Твоих настоящих родителей. – Алексей Егорович повернул меня к двери и вытолкнул из комнаты. – У нас нет больше времени. Тебе лучше уйти! И запомни – я рад, что ты жива. Это главное! Уходи из Охры! И просто живи.