Сколопендра

Мальчиков мне присоветовал всё тот же деловой муж бывшей однокурсницы. Он же дал телефон своего приятеля, который начинал в Москве мебельный бизнес и набирал себе команду. И я, стряхнув прежнюю жизнь, как старую тесную кожу, поняла: это знак. Хватит мне сидеть в душной захолустной Пензе. Пора в столицу, на простор. Хватит идти на поводу у жизни. Пора её делать самой.

О том, какой я сделаю свою новую жизнь, я думала всю дорогу до Москвы, хотя меня и отвлекали всевозможные торговцы – мороженым, носками, календарями, клеем, лейкопластырем, газетами, пирожками. Чего только не тащили тогда через наш плацкартный вагон, назойливо предлагая приобрести! И я всю дорогу не выпускала из рук сумку, где лежали документы – боялась, как бы не спёрли – и постоянно ощупывала карман, где были зашиты жалкие по нынешним временам тысячи долларов, моя и Маришкина части за проданную в Пензе Славкину квартиру.

И вот сегодня, пятнадцать лет спустя, в вагоне украинского поезда витал такой же дух российской вседозволенности начала девяностых. В проходе постоянно шныряли какие-то личности. Тётки в цветастых платьях предлагали конфеты Черниговской кондитерской фабрики, соблазняя дешевизной местных цукерок; таскали охапки детского трикотажа, который моментально раскладывали на полках при малейшем проблеске интереса в чьих-либо глазах; трясли связками дорожных сумок, еле пролезая с ними в проходе и задевая пассажиров по головам. То и дело возникали менялы с лживыми глазами и пачками гривен.

В каждом из них я видела жулика, и, как выяснилось на одной из станций, не напрасно. Когда мы вышли из вагона размяться, к Анне подошёл один такой меняла, белобрысый парень лет двадцати пяти. Та, наивная душа, протянула ему тысячу рублей на обмен. Он сунул ей пачку гривен и дал дёру. Как выяснилось, обменял он рублей на двести, остальное украл.

Жаль, что я этого обмена не видела, а то бы вмешалась и предотвратила. Я как раз покупала у бабульки пирожки с капустой и когда вернулась к вагону, всё уже случилось. Анна к потере отнеслась философски – мол, будет ей впредь наука. Хотя раззява, конечно. Ну кто в здравом уме будет связываться с вокзальными проходимцами! Подсунет фальшивку – ищи его потом, доказывай. Или рванёт вот так – лови его, когда стоянка поезда пятнадцать минут. Я с сожалением поставила своей приятельнице мысленный минус – разочаровала маня Анна, разочаровала. Я-то думала, что она более предусмотрительная…

 А вообще, если разобраться, я ведь в этой нашей компании никого не знаю. Никого. Разве что имена успела запомнить и не путаться. Кроме нас с Анной, сорокалетних тёток, в компании была молодёжь до тридцати лет: Таня, Оля, Соня, Олег. И проводник-организатор Арсений, серьёзный молчаливый мужик лет примерно пятидесяти. И я всё ещё разбиралась, кто из них что собой представляет.

Анна. С этой более-менее понятно. Женщина-птица, летает в эмпиреях. Ну, в небесах, то есть. Эта полётность меня в ней и привлекла, когда мы познакомились на занятиях йогой. Этим делом, йогой то есть, я уже три года занимаюсь – вместо гимнастики, чтобы тело в форме держать и напряжение, которое за день на работе накопила, сбрасывать. Йогу я выбрала, потому что не девочка уже козой на фитнессе скакать. Первые полтора года я занималась в зале возле дома, а потом перешла в новый клуб, который открылся возле офиса. Там и познакомилась с Анной, и почти как-то сразу с ней сошлась – она понравилась мне своим простым отношением к жизни и своей нефальшивостью (Ненавижу эти бабские кривые улыбочки! Потому и не дружу ни с кем). Выглядела Анна потрясающе – я просто ахнула, когда узнала, что мы ровесницы. Уж если мне давали года на три меньше моих сорока двух, то Анне на вид было едва за тридцать. И при этом в ней ни на грамм не было желания соперничать, которое вечно лезло из баб, с которыми приходилось сталкиваться по жизни и по работе.

Казалось, что Анна знает какую-то тайну, какой-то секрет, который выводит её из круга злобных стареющих тёток. И мне так захотелось узнать этот секрет, и обрести такую же лёгкость походки, ясность взгляда, светлость лица! А тайна оказалась проста: у Анны было всё в порядке с личной жизнью.

Н-да, эти секреты не для меня. Конечно, отчего бы не жить легко при любящем муже и двух сыновьях, когда мужички – старший сын, вон, взрослый совсем, – всё преподносят ей на блюдечке с каёмочкой. Сама видела, как они её на машине после занятий встречали – как самую главную женщину в своей жизни. Муж, симпатичный, надо признать, обнял и дверцу открыл, младший сын повис на матери, старший сумку перехватил и отнёс в багажник… За мною бы так сразу трое мужчин ухаживали – тоже бы летала. А при моей жизни, когда нос всё время держишь по ветру, а ухо – востро, особо  не полетаешь. Чуть своё упустишь – мигом пролетишь! Зубами приходится за жизнь держаться, когтями выцарапывать. Всё, чего добилась в своей жизни – всё сама!

И всё равно рядом с Анной было хорошо и спокойно, мне нравилось с ней общаться. Ну и вот, общаюсь теперь.

На окраину Феодосии поезд прибыл в восемь вечера. Нашу группу, восемь человек, на станции встречал худощавый мужчина с приятным лицом:

– Арсений? Я Сергей, водитель.

– Здравствуйте, показывайте, куда идти, – кивнул Арсений.

«Ну вот, хотя бы с этим всё нормально», – подумала я.

С тем, что нас могут не встретить на вокзале, я уже успела смириться. Арсений в поезде вслух прикидывал вариант, как действовать, если не встретят: поедем до Курортного на автобусе, благо, станция как раз напротив вокзала. Смирилась я и с тем, что там, куда мы направляемся, проблемы с водой и нужно на себе тащить две двухлитровые бутыли. Приняла к сведению, что и дрова там тоже в дефиците, да и на жаре не есть очень-то хочется, поэтому варить мы ничего не будемт, только чай кипятить. Поэтому все взяли с собой сухой паёк, который можно разводить кипятком.

– Вот сюда,–  водитель подошёл к белому микроавтобусу, стоявшему у ограды.

– Арсений, мне нужно деньги поменять, – напомнила Анна, указывая на окошко обменного пункта, расположившегося сразу за оградой.

– А нам воды купить! И шоколада! – попросила Соня, уцепившись за Олега. Тот серьёзно кивнул.

– Ладно, только быстро, – вздохнул Арсений, снимая свой рюкзак и закидывая его в конец салона. – Нам ещё час до Курортного ехать, а потом до Лисьей бухты идти.

Про то, что нам предстоит начать с ночного перехода по берегу моря, я тоже узнала уже в поезде. Приняла к сведению и это – а чего уж тут, раньше надо было пугаться, когда в поход этот собиралась идти. А теперь надо принимать всё как данность, с которой предстоит справляться.

Анна меняла рубли на гривны минут десять. Соня с Олегом покупали свой шоколад дольше, и когда они вернулись к автобусу, я ждала от Арсения нотаций. Будь я тут старшей, непременно бы их отчитала – никакой ответственности, все ждут, а они прогуливаются! Но Арсений ничего не сказал, только глянул строго, велел рассаживаться, и я заняла место рядом с водителем.

Автобусик, порыскав по разбитой бетонке окраинных улочек меж увитых зеленью заборов, вскоре выбрался из города на более-менее ровную дорогу и заспешил навстречу закату – небо впереди уже наливалось розоватой темнотой. «Да, это вам не Барселона», – я глядела на закат и мелькающие у обочин деревья. Скорее уж напоминает мои челночные поездки в Польшу пятнадцатилетней давности, когда мы с девчонками из экономии сидели в гостинице на чае и китайской лапше, которую заваривали кипятком.

Может, поэтому я в этот поход и рванула? Молодость захотела вспомнить, с её живостью и неустроенностью? Стряхнуть захотела с себя всю эту броню бизнес-леди, в которой я живу последние годы и сражаюсь, как какой-нибудь Ланселот? А заодно и всю ту паутину, что вдруг стала налипать на меня слишком стремительно? Я откинулась в кресле, воспоминая.

Маришка ушла к своему Демьяну в тот же день, как я их застукала. Покидала вещички в сумку и – ходу. Я не стала её удерживать, хотя очень хотелось. Поняла по решительному лицу дочери, в котором с удивлением обнаружила отражение собственной непреклонности, что сейчас девочку лучше не трогать. Ладно, пусть. Пусть идёт, живёт, пробует. Обожжётся – вернётся, умнее будет. Пора ей уже взрослеть.

И всё-таки неожиданная решимость и поступки как-то незаметно выросшей дочери, которая за следующие два дня так ни разу и не позвонила матери (И мои звонки сбрасывала, поганка такая!) сказались. К понедельнику я растеряла свой боевой настрой и горячее желание прищучить наглого выскочку Бубенко. Я решила пока не нападать, а посмотреть, что будет дальше. В конце концов, не мои деньги транжирит, а компании. Хочет генеральный директор Лебедев вкладывать средства в такую рекламу – его проблемы. А проблемы обязательно начнутся, нужно только подождать развития событий.

События долго ждать не заставили. Уже в понедельник Бубенко принёс в клюве заказ на партию мебели. Той самой, кожаной, которую девица с задранными ногами рекламировала. Восемь кресел, три простых дивана, два угловых, всё на оч-чень большую сумму. И Ниночка засияла победно, и ходила мимо меня, задрав нос. Да бог с ней, с Ниночкой – не велика фигура, я пережила бы. Тем более выяснилось, что мебель у нас закупили с откатом – солидный гак нужно было вернуть заказчику, какому-то знакомому Бубенко, наличными, и теперь наш главный бухгалтер ломала голову, как провести эту сумму и спрятать концы.

Узнав об этом, я успокоилась: подумаешь, Бубенко у приятелей заказ раздобыл. На личных контактах и откатах оборот не сделаешь, это и ежу понятно.

Однако ежу было понятно, а Лебедеву, нашему генеральному, нет.

– Любовь Сергеевна, – сказал он на дневном совещании, – с этого дня у нас небольшие рокировки в субординации. Прошу вас осеннюю рекламную кампанию согласовать с Дмитрием Владимировичем!

– Согласовать? – я не поверила своим ушам. – Что именно согласовать? Концепцию?

– Всё. От концепции до исполнителей и рекламных носителей, – нагло блеснул улыбкой Бубенко.

– Сергей Михайлович, я не понимаю, что происходит? – отвернулась я от Бубенко, подчёркнуто обращаясь только к генеральному. – Я перехожу в подчинение директору по развитию?

– Ну, если хотите, можем это назвать и так, – согласился тот. – Ничего личного, Любовь Сергеевна, сугубо в интересах бизнеса.

К Бубенко согласовывать концепцию я отправила Ниночку, а сама, вернувшись в свой кабинет, бездумно застыла перед погасшим монитором компьютера. Так, похоже, переиграл меня этот проходимец. Пристроил без меня рекламу к одним своим дружкам. Притащил с заказом других дружков. И сразу двух зайцев ухлопал. Нет, трёх. Во-первых, денежку положил в нужные кармашки: себе – откат с рекламы, дружкам – откат с заказа. (А боссам-то и невдомёк, как их менеджеры за счёт компании разживаются!) Во-вторых, замазал глаза шефу, который теперь уверен, что Бубенко – гений продаж, и пойди, докажи ему обратное. И про откат не поверит, и про то, что разовые заказы ничего не решают слушать не станет. Подумает, что это я от злости так говорю. От зависти.

Да и меня  Бубенко сделал легко и непринуждённо. Прихлопнул третьим зайцем. Всю рекламу ведь теперь перепортит! Порассуёт по дружкам, будет откаты собирать. И что мне теперь, спорить с ним за каждое своё решение? Обосновывать, куда, что и почему я ставлю? Кивать покорно, когда он начнёт протаскивать пошлятину и лоббировать своих «откатных» приятелей?

Может, дать ответный бой и открыть шефу глаза, чтобы увидел, кого по собственной дурости пригрел на своей груди? Я представила себе это ристалище, и меня затошнило. Нет, нет, и нет. И Бубенко вполне может очередную гадость подстроить, и шеф мне не поверит, пока этот наглец не проколется. Будет думать, что я на этого гения-афериста по злобе наговариваю. Как же они мне надоели, сил больше нет! Уволиться, что ли?

 Мне так захотелось отделаться от всего этого, что я вытащила из принтера чистый листок, написала на нём несколько решительных строк и понесла в кабинет к генеральному:

– Сергей Михайлович, у меня вот что. Отпустите?

– Как-то вы с этим, неожиданно…– пожевал тот губами, читая заявление.

– Ну а что, – сказала я. – Филиал мы запустили, я там уже не нужна. Здесь тоже, вижу, без меня хорошо справляются. Пускай Нина с Дмитрием Владимировичем концепцию доводят до нужных компании кондиций. Отпустите, Сергей Михайлович, устала я.

– Ну ладно, – согласился шеф, что-то прикинув в уме и, видимо, приняв мои доводы. – Только за два года я вам отпуск не дам. Погуляйте до конца сентября, а потом к выставке надо будет готовиться.

Из офиса я ушла со смешанным чувством досады и облегчения. Досады, потому что шеф не стал меня уговаривать, как бы соглашаясь, что сейчас я в компании лишняя. Облегчения, что хотя бы на три недели ухожу от дурацкой возни, которая вдруг затеялась вокруг меня. Пусть сами возятся и играют в свои игры. Глядишь, и доиграются. А тут и я вернусь со свежими силами разгребать их завалы. Покланяетесь мне ещё, все покланяетесь, и Маришка, и Лебедев!

События последних дней меня так подкосили, что даже на йоге, куда я пошла сразу после работы, мне не удалось расслабиться. Половина асан не сложилась, полностью уйти в тело не получалось – мешали то и дело всплывавшие мысли типа «Ну какая всё же сволочь Бубенко! И какой кретин Лебедев. И Маришка, зараза, не звонит. Хоть бы поинтересовалась, как матери без неё живётся!»

– Люба, что с тобой сегодня? – спросила Анна, когда мы переодевались после занятий. – Ты всё время была не здесь.

– Да как-то закрутилось всё водоворотом, – поморщилась я. – Так надоело всё! Мужики – хищники, девчонки – заразы неблагодарные. Так и бросила бы всё к такой-то матери и ушла на край света, чтобы не видеть и не слышать никого!

– Край света, говоришь? – улыбнулась Анна. – Караул-Оба устроит?

– А где это? – заинтересовалась я.

– В Крыму. Мы с ребятами в поход идём на десять дней. Хочешь с нами?

– С ребятами? С твоими мужичками?

– Нет, мужички дома остаются. Андрей собирался идти, но ногу потянул, какой ему теперь поход, пусть с Данькой сидит. А Пашка со своей компанией в Абхазию едет. Я с другими ребятами иду, с Арсением. С ним интересно. Пойдём?

– Ты знаешь, звучит заманчиво, – предложение мне определённо нравилось. – Я никогда не была в Крыму. Только какая из меня походница – ни рюкзака, ни спальника, и вообще – я тот ещё ходок.

– Я тебе Андрюшкин спальник дам, и рюкзак тоже. И ходить там не очень много – мы будем в двух местах лагерем стоять по нескольку дней. Арсений сказал, что это будет созерцательная вылазка. Такой, знаешь, бросок в самопознание.

– Интересно…, –  идея выбраться в Крым с рюкзаком и в незнакомой компании захватыавала всё больше. – Там сейчас тепло, наверное…

– Наверное. Я сама ни разу в Крыму в эту пору не была. Арсений говорит, что сейчас там людей немного, никто не будет мешать заниматься.

– Заниматься чем?

– Медитациями. Очищением. У нас там будет что-то типа психологического тренинга – станем убирать помехи, которые осложняют нам жизнь.

Слова насчёт помех неожиданно отозвались в груди – сердце как-то стиснулось и ворохнулось.

– По-моему, это то, что мне сейчас нужно, – решилась я, прислушиваясь к этому ворохтанию. – Именно так: послать к чертям всё, что осложняет мне жизнь. Когда выезжаем?

Автобус подпрыгнул на ухабе, возвращая меня в настоящее. Прошло минут сорок пути, и мы уже въезжали в посёлок с названием «Курортное» – именно так было написано на придорожном указателе. Тем временем тьма воцарилась окончательно, целиком заполнив заоконное пространство. По мере сил темноту разгоняли лампочки, подвешенные у ворот увитых зеленью домишек, которые начались почти сразу за указателем. Посёлок был преимущественно одноэтажным, но низкорослость домов с лихвой восполнялась крутизной улиц. По одной такой, выложенной бетонными плитами, автобусик взобрался наверх, подпрыгивая на стыках. По второй спустился к пляжу и остановился на песке. Приехали.

Все выбрались наружу, вытащили рюкзаки. Море плескалось неподалёку тёмной массой. Напротив моря мерцал огнями посёлок. Возле бетонного откоса между пляжем и ближайшим домиком грудились собранные в кучу столики, видимо, днём здесь работало летнее кафе. Сейчас же от пляжа веяло заброшенностью и одиночеством. «Вернуться, что ли?» – подумалось с вдруг кольнувшей тоской, и я почти с паникой посмотрела вслед уехавшему автобусу. А Арсений скомандовал, надевая рюкзак:

– Пошли!

Сразу пойти у меня не получилось – завозилась с ремнями-лямками, в которые уже вроде приноровилась влезать, но – пристроив рюкзак на подходящей по высоте поверхности. А вот так, с песка, он никак не надевался. Я пыхтела, чувствуя себя неожиданно беспомощной – ну как же, не могу справиться сама! И тут ко мне молча подошёл мальчик Олег, поднял рюкзак, подождал, пока я продену в лямки плечи. Принимать его помощь было неожиданно приятно. Его подруга Соня тоже топталась рядом, дожидаясь нас обоих. Дождалась, и мы втроём припустили догонять остальных, которые уже шли параллельно морю, погружаясь в сгустившуюся до чернильности темноту.

Глава 3

Я почему-то ждала, что вот мы отойдём от посёлка километров на несколько, и берег станет необитаемым. Я ждала этой необитаемости, досадуя на фонари каких-то сараев и стоянок, то и дело попадавшихся нам в первые минут пятнадцать ходьбы: после слепящих ламп, заливающих светом трёхметровые объёмы пространства, глаза напрочь отказывались различать что-либо в темноте, непроницаемо облеплявшую нас сразу после границы очередного освещённого «оазиса». И после каждой такой стоянки – а их попалось с десяток – я шла практически на ощупь, прислушиваясь к шагам идущей впереди Сони и вытаскивая подошвы кроссовок, вязнущие в песке пляжа. С каждым шагом рюкзак, который кроме нескольких моих футболок, штанов, спальника и куртки оттягивался четырьмя литрами воды и тентом от поделённой на троих палатки, становился всё тяжелее, лямки давили на плечи всё сильнее.

Через какое-то время песок кончился – пляж уперся в обрывистый берег в мой рост высотой. Арсений постоял немного, исследуя препятствие, а потом полез наверх, цепляясь руками и ставя ноги в одному ему видимые ямки.

– Забирайтесь! – скомандовал он, стоя наверху.

Следом за ним по склону взобралась Оля, которую Арсений перехватил за протянутую руку и легко втащил наверх. Я пошла следующей. Ощупала почти отвесную стену, нашла ямки руками, нашарила ногой и полезла. Однако мне удалось сделать всего пару движений – рука не дотянулась до руки, протянутой Арсением, нога, не найдя очередной ямки, заскользила вниз, и я сползла по склону, чувствуя, как проклятый рюкзак заваливается набок, кофта задирается кверху, а сухая глина обдирает кожу на животе.

– Ты чего? – всполошилась Анна

– Скользко… Подошвы не держат… Круто очень, – прошипела я, чувствуя себя неуклюжей коровой. Ободранный живот саднило.

– А давайте вот здесь попробуем! – предложила Соня и взяла чуть левее. – Здесь что-то вроде тропки, поднимайтесь! Олег, давай, ты первым, и руку подашь.

Олег молча взобрался наверх, за ним полезла Соня, потом Таня, потом Анна. И теперь все они стояли на верху тёмными силуэтами на фоне чуть менее тёмного неба. Как у них ловко получается! А я –  корова-коровой!

– Люба, давай! – подбодрила Анна, и я, стиснув зубы, опять полезла на штурм откоса, цепляясь руками, ногами и всей своей злостью к ситуации, которая заставила меня выглядеть смешной.

Руку мне протянул не Олег, а Арсений, выдернув, как репку – я буквально упала на колени, чувствуя, как съезжает на затылок проклятый рюкзак. «Ну точно – корова!», – стоя на коленях с рюкзаком на загривке я нравилась себе всё меньше и меньше. Как они все, наверное, веселятся по поводу моей дурацкой неуклюжести!

Я встала с колен, поправляя рюкзак. Веселиться никто и не думал – народ, насколько я  смогла угадать в потёмках, уже вытягивался на тропке в цепочку по одному.  По плотной глинистой тропе идти стало легче – ноги уже не увязали. И в то же время – страшнее. Тропа была утыкана камнями, и, споткнувшись пару раз, я стала ступать осторожнее. Откуда-то вдруг появился страх, что я непременно оступлюсь и подверну ногу. И тогда их поход накроется медным тазом. Из-за меня накроется. Из-за моей неловкости.

Тропка, чуть более светлая, чем остальная поверхность, угадывалась хорошо – глаза привыкли к темноте. Однако я так боялась рухнуть, чего-нибедь себе подвернуть и испортить всем жизнь, что изо всех сил таращилась в темноту, разглядывая дорогу.

Вскоре перед глазами зарябили мелкие «мухи», как на экране телевизора с неуверенным приёмом.

– У меня какая-то рябь перед глазами…

– Это от перенапряжения, расслабься, – посоветовал Арсений. Он уже спускался с тропы опять на песок пляжа. Спуск был гораздо более пологим, чем подъём, и это радовало. Впрочем, радовалась я недолго – вскоре наша группа набрела на очередной «оазис». На этот раз пятна света выхватывали какие-то стены и серые тряпки, занавесившие проход.

Мы остановились, соображая, куда идти. Под ноги кинулась мелкая рыжая собачонка и залилась визгливым лаем. Арсений молча подался влево, ближе к морю, мы потянулись за ним и опять остановились, на этот раз возле характерно пованивающей ложбинки. Чтобы попасть на песчаный пляж, нужно было форсировать это стихийное отхожее место.

«Это уже слишком!» – мысленно возмутилась я, досадуя, что после таких приключений и такого перехода – лезла куда-то, живот ободрала, ногу чуть не подвернула – мы опять вышли к столь недвусмысленным признакам обжитой территории. Но тут и Арсений сообразил, что к чему:

– Так, что-то куда-то мы не туда… Возвращаемся к фонарям.

Возле фонарей нас встречали толстый мордастый мужик в белой поварской куртке и всё та же рыжая собачонка.

– Где тут тропа, не подскажете? – вежливо спросил Арсений.

Мужик, пересчитал нас взглядом:

– Турысты, что ли? Суда ходы!

Он откинул тряпку и открыл проход между двумя рядами врытых в землю столиков. Сверху над столиками был натянут тент, справа, у крутого берега, расположилось что-то вроде стойки бара с бутылками воды, банками пива и яркими упаковками всяческих чипсов-орешков-сухариков. За стойкой хозяйничала пара полуголых подростков, смуглых, чернявых, развязных.

– Эй, откуда идошь? – крикнул один из них с сильным акцентом.

– Из Москвы, – спокойно ответил Арсений, не сбавляя хода.

– Эй, Москва, иды сюда, пиво пить будэм! – встрял второй, и я не выдержала:

– Мы не пьём пива! «Эй» будешь маме своей говорить, понял? Устроили тут харчевню, тропу перегородили!

– Тихо, ты что! – одёрнула меня Анна. – Зачем скандалишь? Они же выпившие!

– И что с того, что выпившие? – я сбавила тон, но возмущаться не перестала. – Значит, можно нас как сквозь строй пропускать? Сидят, рожи наглые, задираются!

– Люба, успокойся, – негромко вмешался Арсений. – Меньше обращай на них внимания. Они ведь нам не мешают. Зачем напрашиваться на скандал?

Я фыркнула и замолчала. Действительно, что это я? Хотя наглые щенки, наглые, лет по шестнадцать ведь, не больше!

Пацанята в таком возрасте мне с избытком в Анталье попадались в отельной обслуге. Но те голос особо не подавали – улыбались только и молча работали. Вышколенные были ребятки, попробовали бы так вякнуть на туристов – мигом бы с работы вылетели. А эти – дикие совсем, дети природы.

– Наглые, управы на них нету, – высказалась я, остывая.

– Нету, – согласился Арсений. – Они тут потихоньку землю у моря обживают и даже местная власть ничего с ними сделать не может. Люба, скажи, а ты всегда нападаешь, когда тебе что-то не нравиться? Или иногда пробуешь договориться?

«Договариваться ещё… со всякими!» – мысленно дёрнулась я, и молча пожала плечами.

После «самостийного» кафе тропа недолго оставалась твёрдой. Совсем скоро крутой берег отступил вправо, и ноги опять нащупали зыбкий песок. А я окончательно рассталась с надеждой на дикие места – пляж был заселён, и очень густо. Нам то и дело попадались палатки, распяленные между крупных валунов. Кое-где эти тряпочные домики окружали стихийные дворики – выложенные мелкими голышами площадки. Голыши были белыми и хорошо заметными при свете взошедшей почти полной луны, и мы ступали между ними, обходя очередное обиталище. Обитатели этих палаток не спали – наша группа прошла мимо звуков гитары, мимо музыки из проигрывателя, мимо экзотических барабанных ритмов. На барабанах играли в сборище странных людей, которые делали что-то загадочное с факелами, рисуя в ночи огненные круги, сходясь и расходясь в выложенном голышами пространстве, по краям которого сидели полуголые зрители.

Мы прошли мимо представления, выйдя на двоих «стражников»: то ли обкуренных, то ли поддатых кудлатых парней, один – в бороде и бандане, второй – в круглых очках и бейсболке, из-под которой свисали длинные пряди волос. Парни сидели по краям тропы. Когда я с ними поравнялась, очкастый сказал:

– Хоп!

Он сделал паузу, будто ожидая отзыва и махнул рукой,

– И это не наша. Хоп! – это уже с ними поравнялась Анна.

– Что за хмыри? – спросила я в полголоса и морщась – от всей этой тусовки очень уж повеяло Маришкиным Демьяном. – Какое-то сборище наркоманов!

– Да, здесь, в Лисьей бухте, всякого народа хватает, – услышал меня Арсений. – Люди с природой сливаются. А главное, никто никому не мешает. Эй, народ, предлагаю окунуться в море!

Народ согласно сгрудился вокруг Арсения, побросав рюкзаки и начав разоблачаться. К моему изумлению – до нага. Впрочем, нагота в ночной тьме выглядела вполне безобидно и я, цыкнув на собственную зажатость, стянула кофту, скинула кроссовки, закатала штанины и пошла к морю. Вода была парной. Но желания раздеться и нырнуть у меня не появилось, и даже пример остальных, погрузившихся в тёплое море целиком, не подстегнул. Во-первых, плаваю я чисто условно, во-вторых ночное купание пугало, в третьих раздеваться до гола, даже в потёмках… Нет уж, вот прополощу царапины на пузе, и хватит с меня. Царапины защипало от солёной воды. Народ выкупался, оделся, разобрал рюкзаки, и мы пошли дальше.

А потом меня заклинило. Луна спряталась, и глаза, уставшие вглядываться в темноту, вдруг забастовали и разом отказались видеть что-либо. И я чуть не свалилась на очередную палатку, споткнувшись о валун – спокойный мужской голос изнутри посоветовал принять правее. Потом оступилась-таки на опять ставшей плотной тропе, неловко наступив на камень и потянув щиколотку. А когда Арсений привёл нас к очередной «козьей» тропе и попёр по склону вверх, я вдруг впала в дикий, просто животный ужас, всем телом чувствуя, что в темноте слева – пропасть, и стоит мне сделать хоть одно неловкое движение…

Неловкими стали все движения. Да и рюкзак опять начал свой самостоятельный танец, ёрзая на спине и постоянно смещая центр тяжести влево, в сторону невидимой, но от того не менее ужасной пустоты. И тогда я наплевала на остатки гордости и полезла в горку на четвереньках, цепляясь за грунт всеми конечностями.

Тропа закончилась на плоской площадке.

– Мы пришли? – прохрипела я, чувствуя, что резерв моей выносливости – на нуле.

– Почти, – сказал Арсений. – Все тут? Ещё чуть по склону – и мы на месте.

Чуть по склону я вползла буквально на остатках самолюбия. Тропа была не страшной, широкой и основательной, но ноги уже отказывались работать. Когда  я докарабкалась, все остальные уже сбросили рюкзаки и ждали меня на краю каких-то низкорослых зарослей, видных тёмными силуэтами на фоне чуть более светлого неба.

– Уф, – я сбросила рюкзак и уселась прямо на тёплую землю, не в силах больше сделать ни шага.

– Ты рано уселась, – сказал Арсений. – Нам нужно пройти чуть дальше и поставить палатки… Хотя ладно, сиди, сначала место найдём. У кого есть фонарики?

– У меня есть, – я нашарила фонарь в кармане рюкзака. Свои фонари нашлись у Оли и Олега, и народ, подсвечивая себе под ноги жидкими лучиками, отправился на разведку. Я же легла прямо на землю и уставилась в звёздное небо. Звёзды были крупными и немного покачивались.

– Ты зря легла, – наткнулся на меня Арсений чуть погодя, – тут живность всякая водится.

– Змеи, что ли? – вяло поинтересовалась я, садясь. Я так устала, что мне было всё равно.

– Нет, змей тут нет. Ладно, бери свой рюкзак, пошли.

Сам он взял два рюкзака, народ, появившийся из темноты, расхватал свою поклажу, и все пошли на свет фонарика, которым, как звездой во лбу, светила Оля. Как ни странно, но у меня ещё нашлись силы разобраться, как поставить палатку (не очень сложно, как оказалось, если бы не потёмки), расстелить спальник, втащить рюкзак (Арсений припугнул, что если оставить его снаружи, может пропасть что-нибудь). Устроившись кое-как, упираясь ногами в кучу из трёх рюкзаков, а плечами – в бока соседок, я, наконец, провалилась в долгожданный спасительный сон.

Спала я некрепко и тревожно, мне снились какие-то переезды, беготня, хлопоты. А под утро приснилось, что я только что приехала в Москву и ищу свой новый дом. И всё никак не могу найти, таскаясь по знакомым улицам, которые вдруг делаются другими, изгибаются непривычными углами и подсовывают незнакомые тупики. Даже вынырнув из сна, я какое-то время вспоминала куда же мне нужно было свернуть, вправо или влево. И только открыв глаза и увидев зеленоватый свет, пробивавшийся снаружи сквозь палаточные стенки, я вспомнила, где я. И, кряхтя, принялась выбираться наружу, перелезая через соседок. Всё тело болело неимоверно: ломило плечи, шею, икры, поясницу. И хотелось поскорее выбраться на простор, чтобы расправить уже эти свои части, затекшие от неудобной ночёвки в тесноте и на твёрдой земле.

Место, где мы остановились лагерем, оказалось премилым: рощица из молоденьких сосенок, высаженных рядами. Две палатки, наша и Арсения, стояли рядышком. Олег и Соня свой ярко-оранжевый домик собрали поодаль, по диагонали от нас, на другой стороне полянки со следами старого кострища.

Я потянулась, расправляя ноющее от вчерашних событий тело, и отправилась осматривать окрестности. Первым делом я вышла к обрывистому краю – оказывается, мы остановились на своеобразном плато. Почти сразу за нашей рощицей начинался глубокий овраг и его склоны, шедшие ровными террасами, тоже были засажены молодыми соснами. За оврагом изгибался берег моря, в его ближайшей излучине возвышался сказочный город с крепостными стенами и персидским дворцом с башнями, куполами и арками. «Отель там, что ли, какой-нибудь?» – я всматривалась, пытаясь угадать.

Вдруг вспомнился сон, как металась по улицам и тупикам. А ведь примерно так у меня в Москве поначалу и получилось…