Принц Эдип

Возможно, что Слава поначалу так и думал. Но потом нашел партию получше. Аду он никогда не любил по-настоящему, это было мимолетное увлечение, поэтому Слава бросил ее без сожаления. Принцесса оказалась слишком уж холодна. Тихая бабушка Ванда, намаявшись за день, засыпала рано, и они с Адой запирались в маленькой спальне, где Слава пытался хоть как-то девушку разогреть. Та не сопротивлялась его ласкам, но и не пылала.

– Послушай, ты прямо ни рыба ни мясо! – возмущался Слава. – Я что, тебе не нравлюсь?

– Нравишься.

– А как тогда ты ведешь себя с теми, кто тебе не нравится?

И, немного подумав, Ада отвечала:

– Так же.

– Бери пример со своей подруги, – советовал Слава, конечно же, имея в виду горячую, страстную Наю. Попробовал, было, к ней подкатиться, но девушка тут же сказала:

– От москвичей я жду только одного: предложения руки и сердца. Женишься на мне?

– Надо подумать.

– Не женишься, я вижу. Значит, ничего у нас не выйдет.

– А с Димой, значит, можно и так?

– А, может, я с ним за любовь?

– Как же! Поверю я тебе! – рассмеялся Слава.

Но от Наи он быстро отстал. Подвернулась выгодная партия: дочка профессора заняла все его мысли. Слава планировал остаться в аспирантуре, у ее папы, и при поддержке тестя продвинуться, сделать карьеру. В отличие от Ады невеста отдавалась ему страстно, и это Славе понравилось. Как-то незаметно он исчез с горизонта польской принцессы.

Сначала Ада не приняла это близко к сердцу. Думала, что Слава занят учебой. А когда от Люси узнала о свадьбе, назначенной на июнь, растерялась:

– А я? Что будет со мной?

И зарыдала. А бабушка Ванда сильно испугалась:

– Ты только родителям, Адочка, не говори. А то и мне, грешнице, попадет. Я уж думала, что дело у вас идет к свадьбе. Как же ты так?

– Господи! А вы меня предупредили?! Вы мне сказали, что так может быть?! – ломала руки Ада. Что же ей делать теперь? А как же мама с папой? Что будет, если они найдут ей достойного мужа? А если он все узнает?

Ада испугалась. Выход был один: скрывать. Никто не должен узнать. И влиянию Наи Ада поддалась легко. Потому что Ная пообещала подлеца наказать.

– Вот увидишь, я его припугну, – пообещала она.

– И он на мне женится? Бросит профессорскую дочку?

– Да зачем тебе Славка, дурочка! Другого найдешь! А Славка кот, и повадки у него, как у кота. Всю жизнь будет гулять сам по себе. И налево ходить. Он и ко мне клинья подбивал.

– Врешь!

– Да зачем мне врать? Только не нужен он мне. Я тебе помогу, но и ты должна отныне быть с нами. Делайте все так, как я скажу.

– Но зачем? – не поняла Ада. – Я могу рассказать тете Марии правду. Уверена: она мне поможет. Зачем скрывать?

– Так надо. Должна же у нас быть какая-то тайна? – загадочно сказала Ная.

И Ада ее послушалась. А бабушка Ванда послушалась любимую внучку. Когда Слава погиб, Ада даже испытала какое-то облегчение. Ее обидчик наказан. Она, Ада, отомщена! Как Ная и обещала. Неужели черное колдовство? Кто знает? Вон какие у подружки глаза! Как омуты. Наю с тех пор она стала побаиваться: колдунья! Черноокая ведьма сибирская! Надо ее слушаться, иначе будет плохо.

Вот и получилось, что на дачу в конце мая они уехали вчетвером. Подружки и старая повитуха.

– Ох, узнает Станислав, попадет мне! – тряслась бабушка Ванда.

Ада видела, что после того, как с бабушкой поговорит Ная, та пугалась еще больше и начинала мелко-мелко креститься. Но спросить у подружки, что та нашептывает на ухо старенькой Ванде, не решалась. Меньше знаешь – крепче спишь. С колдунами лучше не связываться. А Люся после смерти родителей и любимого брата была подавлена. Вот и получилось, что по-прежнему всем заправляла лихая Ная. А после того, как ребенка отвезли тете Марии, сибирячка неожиданно для всех сказала:

– Я уезжаю. С археологической экспедицией.

Проводы

Проводы вышли грустные. Ная уезжала в начале сентября. Бородатый археолог, смеясь, заталкивал тяжелые рюкзаки на полки для багажа, и что-то без конца говорил, говорил, говорил… А Ная чуть не плакала, и, казалось, уже жалела о своем решении.

Она вышла из вагона, оставив своего спутника разбираться с вещами. И до самой последней секунды не заходила. Все смотрела по сторонам.

– Я перевелась на заочное отделение и устроилась на работу, – торопливо говорила Люся. – В ту самую библиотеку. Когда читателей нет, сижу, дрожу. Кажется, что старушка прячется в хранилище, и вот-вот выйдет из-за стеллажей с книгами и схватит меня.

– Дура ты, – равнодушно заметила Ная.

– Может и дура, – не обиделась Люся и вдруг сказала: – Петя приходил.

– И что? – глядя куда-то в сторону, спросила Ная.

– А ничего. Пришел, записался ко мне в библиотеку. Буду, говорит, твоим самым постоянным читателем. Самым верным.

– А я звонила тете Марии, – вздохнула Ада. – Хочешь узнать, кто мальчика забрал?

– Нет, не хочу, – равнодушно сказала Ная.

– Я хочу, – и Люся прижала платочек к глазам. – Я теперь жалею, что не смогла его взять! Вот! Тут уж точно: дура!

– Что сделано, то сделано, – заметила Ная.

– Тетя Мария говорит, что люди очень хорошие. Он будет счастлив, – вздохнула Ада.

– Ну, вот и хорошо.

И вдруг… Ная даже в лице переменилась!

– Пришел…

Подружки знали, что еще весной Ная так резко поговорила с Димой, что тот выскочил из ее комнаты, громко хлопнув дверью, и больше в общежитии не появлялся. И все равно: ждала. Ждала, ведь!

– Кто ему сказал, что я уезжаю? – поочередно посмотрела Ная на подружек.

– Я, – призналась вдруг Люся.

– Люська, ты?! Ну ты даешь! Такая рохля, и вдруг – решилась!

– Я хотела… – начала, было оправдываться Люся.

– Ну, не будем тебе мешать, – потащила ее за рукав Ада. К ним подходил Дима.

– Девчонки, привет, – улыбнулся криво. Когда подружки отошли, Ная спросила:

– Ну?

– Останься, – только и сказал он.

– Нет.

Бородатый археолог смотрел на них в окно, но почему-то так и не вышел из вагона.

– Чего ты хочешь? – хмуро спросил Дима.

– Я тебе уже говорила.

– Я тебе все это дам.

– Когда?

– Придет время.

– А я хочу сейчас, хочу все и сразу, – упрямо заявила она. И добавила: – Я хотела тебе сказать…

– Что? – жадно посмотрел он.

– Так. Ничего. Я еще вернусь. Мне нравится этот город. Безумно нравится! Вот затоскую и вернусь.

– Когда-нибудь мы поженимся, – пообещал Дима.

– Вот когда ты всего добьешься, над всеми возвысишься, и я почувствую, что мне тебя ни за что не догнать, и никому уже не догнать – тогда, пожалуй.

– Слово даешь?

Она только рассмеялась. Как можно веселей и беззаботней. Ей ведь было только восемнадцать лет. И, тряхнув черными кудрями, Ная сказала:

– А у меня такое чувство, что мы расстаемся навсегда! Ну, прощай! Эй! Люся, Ада! Сюда! Ну, целуемся!

Проводница уже стояла на подножке вагона и готова была вскочить в тамбур, как только раздастся гудок паровоза, и поднять желтый флажок. Но Наю она почему-то не торопила. Никто ее не торопил, даже бородатый археолог. Ная заскочила в вагон в последнюю секунду.

А когда поезд тронулся, Дима почему-то засмеялся и крикнул ей:

– Не забывай! Слово дала!

Он тоже был молод и самонадеян. И хотя никакого слова Ная ему не давала, она молча кивнула и пошла в вагон, к своему бородатому археологу.

Наше время

Монти за четыре месяца до двадцатипятилетия

– Мотя, ты куда?!

– Ухожу. По делам.

– Опять в это отвратительное место! В вертеп! Гнездо разврата! – раздался визг со стороны кухни.

– Это моя работа, ма, – лениво бросил он, причесываясь перед зеркалом в маленькой полутемной прихожей. Парикмахерша, у которой он постоянный клиент, не устает нахваливать его волосы. Мол, послушные, не требуют укладки. Светлые, вьющиеся, они не торчат в разные стороны, словно пружины от матраца, а лежат мягкой, воздушной волной. Прямо парнишка из рекламы «этот волшебный гель придаст вашим волосам дополнительный объем». Но он не пользуется гелем. Парикмахерша не в курсе его занятий, и, слава богу! Девушка не в его вкусе, и лучше уж держать ее на расстоянии.

Мать появилась в прихожей и начала привычно брюзжать:

– Неблагодарный, непослушный, недостойный сын…

– Я не твой сын, – не отрываясь от зеркала, возражает он. Эту семейную тайну узнал еще в детском саду, когда стали дразнить подкидышем. Теперь уж и болеть перестало. Ну, подкидыш, и что с того?

– Да ты посмотри на себя!

– Смотрю. Радуюсь.

Он поправил ворот белоснежной рубашки с воротом апаш, повернувшись спиной, глянул, хорошо ли сидят новые штаны из черной кожи. А что? Неплох! Очень даже неплох! На работу, как на праздник, так что ли? И стал насвистывать песенку из кинофильма Боба Фосса «Кабаре». Его любимого, между прочим. «Come to this cabare…»

– Господи, как ты одет? – продолжала брюзжать приемная мать.

– По последней моде, ма. Ну, все. Буду поздно, как обычно. То есть, рано.

– Мотя!

– Нежно целую. Я благодарен тебе за все. И, разумеется, папе. – Он прихватил черный кожаный пиджак и послал ма воздушный поцелуй. Пока!

– Не трогай его праха! – тут же взвилась она. – Он же в гробу перевернется!

– Папа давно уже сгнил. Там нечему переворачиваться, – заметил он. – Кстати, и его гроб тоже. Сгнил. Очевидно, такова сущность этого явления, – философски добавил он. И кинув прощальный взгляд в зеркало, помахал себе рукой: удачи!

– Циник! – в спину сказала мать.

– Я реалист.

– Для тебя же нет ничего святого!

– Именно. Я рад, что ты это поняла. Деньги положил на столик в кухне. Ни в чем нам любимым не отказывай. Исчезаю.

– Чтобы я взяла эти деньги! – услышал он, уже захлопывая дверь.

Деньги мать все равно возьмет. Но надо соблюсти правила игры. Его работа грязная, недостойная. Деньги, которые он приносит, тоже грязные. Сам он худший из людей, населяющих земной шар. Но без обид. Они не виноваты, что вырастили его таким. Приемные родители. А вот он мог бы предъявить претензии.

Во-первых, они назвали его Матвеем, что само по себе уже маленькая трагедия. А если прибавить к этому, что его приемного отца величали Нестор Лаптев, то это уже конец света! Матвей Нестерович Лаптев! Мама, роди меня обратно и хотя бы имя дай перед тем, как подбросить на порог роддома! Папе было хорошо, с такой фамилией он процветал при советской власти, собирая по городам и весям народный фольклор. Даже докторскую диссертацию сумел защитить, едва перевалило за сорок. А скончался от горя, в возрасте шестидесяти трех лет. Когда понял, что для капитализма и рыночных отношений не приспособлен. И вот вам результат! Инфаркт, реанимация, все усилия врачей оказались напрасны, и как итог – оградка с серебряными «шишечками» на пиках. Нестор Иванович Лаптев. Помним. Скорбим. Очевидно, такова сущность этого явления. Это раз.

Во-вторых, Матвея Нестеровича с детства учили не тому, чему нужно было учить. Изящным искусствам учили! Вы только подумайте! Музыке, танцам. Он занимался не авиамоделизмом, не радиотехникой, не теннисом или, положим, футболом! Он, юноша, занимался бальными танцами! И поступил в Университет культуры на отделение хореографии! Потому что ничего другого, увы, не умел!

Конечно, на бальные танцы сейчас мода, и профессионалы зарабатывают неплохо. Но элита – это с десяток известных пар, которые постоянно выходят в финалы российских и международных конкурсов. Чтобы туда пробиться, надо, во-первых, пахать и пахать, а во-вторых, иметь связи. Лет через несколько можно открыть свою школу бальных танцев и неплохо устроиться в жизни. Но…

Проблема с партнершей. Он пробовал – не получилось. Девицы попадались какие-то деревянные. И не в его вкусе. А он, прежде всего – человек настроения. Может отплясывать так, что зрители начнут неистовствовать. А может провалить все. Несерьезное отношение к проблемам – вот его главная проблема. Даже услышав фразу «это вопрос жизни и смерти», Матвей Нестерович лишь улыбнется и подобно римлянам, наблюдающим бои гладиаторов, опустит большой палец правой руки вниз. Смерть, если вы так хотите! Я лучше умру, чем буду упираться! Если кому-то до зарезу надо победить, Матвей Несторович всегда уступит. Да пожалуйста! Не боец он. Нет, не боец. Очевидно, такова сущность этого явления, именуемого Матвей Нестерович Лаптев.

Третья претензия к родителям – не сумели скрыть, что он подкидыш! Надо было сторожить спрятанный в шкафу скелет, а не греметь костями на всю Ивановскую! Потому что когда собиратель народного фольклора Нестор Лаптев напивался, он становился чрезвычайно болтливым. И тыча в хилую грудь кулаком, спешил сообщить всем о том, какой он благородный человек. Взял из роддома брошенное дитя и пригрел на этой самой груди.

Хорошо, что у Матвея Нестеровича, пусть он и Лаптев, есть чувство юмора, и вообще он циник, как без конца твердит ма. А цинику со смазливой физиономией, отличной фигурой и умением зажигательно отплясывать рок-н-ролл найти высокооплачиваемую работу – раз плюнуть!

Пока работал в подтанцовке, жил впроголодь. Натерпелся, но зато ма была довольна. Изредка она видела сына на голубом экране. И сколько Матвей Нестерович ни внушал ей, что он лишь «задний план», всерьез считала его звездой. И не уставала говорить знакомым: «Ах, мой Мотя! Вы видели, мой Мотя?». Не сложилось с юной певичкой, которая захотела быть больше, чем просто другом. И поскольку для серьезных отношений с особью противоположного пола Матвей Нестерович еще не созрел, он ушел с гордо поднятой головой. Рабы не мы, мы не рабы! Жаль только, что за это не кормят. Пока болтался без работы, первобытные инстинкты взяли верх, очень захотелось кушать, и когда сокурсник предложил Матвею работать в стриптиз-клубе, он не колебался ни секунды. Спросил только, хорошо ли там платят? Узнав, присвистнул и кивнул:

– О’кей! Когда приступать?

– А тебя не смущает, что тебя будут называть стриптизером?

– Назови хоть горшком, только мой порошком. Слышал такую шутку?

– Полина Петровна будет в шоке, – усмехнулся приятель, которому приемная мать Матвея Нестеровича в детстве давала уроки игры на фортепиано.

– Маман сильно сдала после смерти папа, – притворно вздохнул Матвей Нестерович и возвел к небу томные карие очи. – И хотя по-прежнему упряма, как мул, на то, чтобы тащить воз, ее уже не хватает. Персонального счета в банке у нее нет. Придется о нас позаботиться. А ее брюзжание я как-нибудь стерплю.

Так оно и пошло. Став стриптизером, он назывался уже не Мотей, а Монти. На французский манер. Так значилось на афишах. «Монти» горело огненными буквами, и он даже испытывал тайное чувство гордости. Ну что, съел, Нестор Лаптев? Приемный сынок-то переломил свою судьбу! И никакой он не Лапоть, как дразнили в далеком детстве. Он и в самом деле был изящен, и хотя ростом высок, а сложения отнюдь не атлетического. Тонкий и гибкий, как хлыст, выделывал на импровизированной эстраде такое, на что тяжеловесные атлеты были просто не способны. Женщины, посещавшие клуб, его обожали.

– Монти! Монти! – визжал зал, когда он был в ударе.

Через полгода он купил хорошую машину, благо проблемы с жильем не существовало: в четырехкомнатной квартире они с матерью жили вдвоем. На одежде не экономил, все лучшие рестораны в Москве знал наперечет. Хотя огромные счета оплачивали женщины, с которыми он туда приходил. Дамы лет за сорок и далее, состоятельные и влиятельные. Он таковых не искал: сами находили. Причем, угрызений совести Монти никогда не испытывал: ему действительно нравились эти женщины. Которые по возрасту годились в матери. Он любил свою работу. Он искренне любил своих клиенток. Он радовался жизни. Вот и сегодня вышел из дома под вечер, чтобы вернуться с первыми лучами солнца. После того, как ночной клуб будет закрыт, наверняка придется кого-нибудь подвезти. Какую-нибудь загулявшую дамочку, муж которой укатил в загранкомандировку. Потом придется зайти на чашечку кофе, со всеми вытекающими из нее последствиями. Потом дамочка будет названивать целыми днями, они куда-нибудь сходят. Потом… Об этом лучше не надо. Этот этап всегда неприятен.

Когда вернется муж, она впервые заикнется о разводе. Мол, как нам будет хорошо с тобой вдвоем, милый! Вот тут надо быть настороже. Муж – это обязательный элемент в его отношениях с женщинами. Без мужа никак нельзя. Потому что он, Монти, на эту роль не годится. Он – последнее утешение, луч света в темном царстве загадочной женской души. В его глубоко посаженных темных глазах – вечный мрак. Никогда нельзя понять, о чем он думает. Но уж точно не о женитьбе.

… – Ой, извините!

У подъезда на него налетела симпатичная девушка лет шестнадцати и стоит, открыв рот.

– Ничего. Бывает.

– А я вас знаю! Вы – сын Полины Петровны, бывшей учительницы музыки! Я к вам раньше ходила! На занятия!

– Не помню, – равнодушно ответил он.

А девчонка-то хорошенькая, ну просто очень! Яблочко наливное, под тонкой белой кожицей пульсирует молодая, горячая кровь. Глаз не отвести! Наверняка ей об этом не раз говорили, потому и ведет себя так уверенно. Хочет познакомиться, это понятно.

– А я вас помню! И еще я знаю, что вы – стриптизер! Можно билетик в ночной клуб, где вы работаете? Можно на ты?

– Подрасти сначала.

– Такой красивый и такой вредный!

– Не люби красивых, – заметил он. – Между прочим, в душе я уродливый и мрачный.

– У меня уже было. С мужчинами. Так что не стесняйся.

– Ну и дура! – вздохнул он и направился к своей «Ауди». Точно – дура!

Кто их, таких, рожает? «У меня уже было!» Это вместо предисловия. А что в «продолжение следует»? Или она так откровенна, потому что он стриптизер? Ничего в душе не дрогнуло. «Вот если б ей было лет сорок, сорок пять…», – мечтательно подумал он. Зрелая женщина – это поэма! Ухоженное лицо, грамотный макияж, женственные формы. И грация. Повадки хищницы, а не резвость ягненка, который только-только вырвался на волю пощипать травки и рад до смерти. Бегает, коленками сверкает. И жадно ищет взглядом рыщущих в окрестностях волков. Вот он я, кушайте меня скорее! Дура!

Зло хлопнул дверцей машины. Все настроение испортила! Вот надо ей на заре туманной юности непременно лечь под стриптизера! А может, ее маман подослала? Кроме того, что он неблагодарный сын, вторая любимая ария: «Ах, Мотя, тебе давно пора жениться!» И неизменный припев: «Женишься – образумишься». Девчонка когда-то брала у маман уроки музыки. И, может, ей и не шестнадцать вовсе, а все восемнадцать. Созрела для брака. И с мужчинами уже было. Черт! Надо поговорить с приемной матерью. Жениться он не собирается. Потому что если приведет в дом ту, которая ему по душе, у матери тоже может случиться инфаркт и она последует за папой. Вкупе с его презренной профессией невестка, которой давно уже перевалило за сорок – явный перебор. Пусть уж все остается как есть.

Ведь у Монти есть не только чувство юмора, но и добрая душа. И уродство его души, о котором он без конца повторяет – вещь скорее надуманная. Какая может быть душа у стриптизера? Уродливая, это понятно. Ведь он раздевается на людях и отплясывает танец живота, словно публичная девка. А потом берет деньги у посетительниц. И спит с ними, если они того хотят. Это плохо? С точки зрения морали да, а с точки зрения женщин, которые приходят развлечься – очень даже здорово. Было бы плохо, если бы он им отказывал. И надо заметить, что в его уродливой душе царит полная гармония. Он себя не заставляет все это делать. Ему это действительно нравится. Приятно жить в ладу с самим собой, черт возьми!

Увидев сияющую вывеску ночного клуба «Дамские пальчики», улыбнулся: «Я дома!». Хозяин вечера сегодня – Монти! И отношения с коллегами хорошие, без ревности и зависти. Потому что он, Монти, легкий человек. Есть деньги – дает взаймы. Просят подменить – никогда не отказывает. Чаевыми делится, суперзвезду из себя не корчит. Хотя и так всем понятно, что Монти – всеобщий любимец и большинство женщин ходят сюда из-за него. Но его специализация – дамы от сорока до пятидесяти, это тоже знают все.

Вот и сегодня сразу же отметил женщину, которая полностью отвечала его требованиям: красивую, ухоженную брюнетку. Но пробегавший мимо парень, работающий под псевдонимом Аякс, отрицательно покачал головой:

– Не связывайся. Это к хозяину. Из журнала.

– Из какого еще журнала?

– «Тело», – раздался голос самого хозяина. Мировой мужик, если не считать отвратительной привычки ходить почти бесшумно и заставать всех врасплох. У них с Монти прекрасные отношения: никаких претензий друг к другу. – Никогда не читал?

– Нет, – покачал он головой. – Что за журнал?

– Толстый, глянцевый. Сейчас на них большая мода. Она – владелица и главный редактор. Нечаева Наина Львовна.

– «Тело». Хм-м-м… – Он не выдержал и усмехнулся.

– Зря кривишься, там все пристойно. Журнал для дам. Светские сплетни, советы, как ухаживать за собой, какие физические упражнения делать, чтобы быть в форме, какие рестораны и ночные клубы посещать. Кулинарные рецепты, диеты. Словом, всякая дребедень.

– Ну а здесь она зачем?

– Не сообразил? В журналах для мужчин чьи фотографии печатают? Правильно: красоток с пышными формами. А журналы для женщин теперь интересуются красавчиками, вроде тебя. Наине Львовне требуется свежее лицо для разворота.

– Боюсь, что мое уже испортилось, – нахмурился он. – Пусть Аякс ей позирует.

– Чего злишься? – добродушно усмехнулся хозяин. – Тебе ж нравятся такие дамочки, как Нечаева!

– Мне нравятся женщины. А не конезаводчицы, которые приходят отбирать племенных жеребцов для своего персонального стойла.

Монти и сам не понял, почему эта Нечаева так его разозлила. Но почувствовал смутную тревогу, волнение, и во время всего выступления нервничал и был не в духе. Владелица модного журнала смотрела на него не отрываясь.

Когда спустился в зал, по глазам понял: хочет, чтобы он подошел. А глаза у нее темные, глубокие. Колдовские. Так и тянет заглянуть в глубину: а что там?

– Присаживайся, – улыбнулась Нечаева. Она была одна, без спутника. Поглядев на стоящий перед дамой бокал с коктейлем, подумал, что придется подвезти ее до дома. Сам он на работе пил редко и весьма умеренно. Знал, что садиться за руль.

– Значит, ты и есть знаменитый Монти? – улыбнулась Наина Львовна.

– Вы ожидали чего-то большего?

– В общем-то, да.

Он даже обрадовался, что не понравился Нечаевой. Если дама хотела его обидеть, то не угадала. Матвей Нестерович человек не обидчивый. Она же сделала глоток из высокого бокала и словно пожаловалась:

– Ты хорош в движении. Танцуешь великолепно, но, извини, тело твое не впечатляет. Ни рельефной мускулатуры, ни широкого разворота плеч, и пресс не выделяется. А мой журнал называется…

– «Тело», – закончил он. И добавил: – Но я же не напрашивался!

– А вот лицо у тебя интересное, – задумчиво сказала Нечаева. – Особенно глаза. Я бы сделала несколько снимков. Но ничего не обещаю.

– А с чего вы взяли, что я буду вам позировать? – напряженно спросил он.

– Тебе что, деньги не нужны? – удивилась Нечаева.

– Вообще-то я неплохо зарабатываю.

– Но это же слава, дурачок! Ты пойми. Какое у тебя будущее?

– Мое. А ваша судьба пролегает отдельно от моей, – пошутил он и поднялся. – Всего хорошего.

Пусть Аякс довезет ее до дома. А он уже заметил старую знакомую. Та, улыбаясь, давно уже делала знаки. Когда он отходил от столика Нечаевой, та задумчиво смотрела ему вслед. Симпатичная женщина лет сорока, про которую он знал только, что ее зовут Анной, улыбнулась приветливо:

– Монти! Привет! Трудно стало тебя заполучить! А я скучала.

– Я тоже, – легко соврал он. Женщина сделала вид, что поверила и рассмеялась:

– Проводишь?

– Конечно!

Анна ему нравилась. Хотя она была не замужем, но связать его по рукам и ногам не стремилась. После того, как они проводили вместе ночь, исчезала на целый месяц. Потом объявлялась, и вновь пропадала на несколько недель. Если и скучала, то спокойно, без надрыва и обычных женских истерик, которые он терпеть не мог. Чем занимается он, как ни пытался, угадать не мог. Спрашивать не стал: зачем? Захочет – сама расскажет.

– Тогда поехали? – ласково посмотрела на него Анна.

– На моей или на твоей?

– Я на такси. Надеялась, что все будет, как в прошлый раз.

– Мне надо сказать хозяину, что ухожу.

– Я сама, – тут же поднялась Анна.

Он никогда не интересовался, что в таких случаях женщины, с которыми он уходит, говорят хозяину. И как происходит расчет. Предпочитал не знать того, чего знать не хочется. Это не его проблемы, потому что Монти просто-напросто идет провожать понравившуюся женщину и поднимается к ней в квартиру по единственной причине: ему этого хочется. Вот и сейчас сидел, дожидался, когда подойдет Анна и негромко скажет: «Все, Монти, пошли».

И тут… Возле его столика вдруг оказалась Нечаева. Позвала негромко:

– Монти.

Он поднял голову. Наина Львовна рассматривала его, как товар, выставленный на продажу на одном из аукционов. Словно собиралась вступить в торги. Так и есть:

– Ты меня не проводишь?

– Извините, я занят.

– Я все-таки решила сделать твои фотографии для журнала. Заплачу хорошо.

– За фотографии или за остальное тоже?

– А ты вообще как, дорого обходишься?

– Не знаю, не у меня надо спрашивать, – поднялся он. Нечаева была ему неприятна. – Но вам это уж точно будет не по карману. И вашему журналу тоже.

– А ты парень с характером, – улыбнулась вдруг она. – Дорогая игрушка. Но и я упряма. Так я оставлю тебе номер телефона?

Он равнодушно сунул визитку в карман кожаных штанов. Нечаева смотрела, словно чего-то ожидала. Наконец, спросила:

– А свои координаты не оставишь? Номер мобильного?

Он просто не умел отказывать красивым женщинам. Нацарапал номер на протянутой ею визитке, и, увидев проходящего мимо Аякса, окликнул:

– Мишка!

– Чего?

– Даму не проводишь? Я знаю: ты на машине, а ей очень уж понравился наш фирменный коктейль.

– Спасибо, не стоит, я как-нибудь сама доберусь, – усмехнулась Нечаева, бросив оценивающий взгляд на Мишу-Аякса. – Всего хорошего, молодые люди.

– Ты чего? – не понял Аякс, когда Нечаева отошла. – Такая мадам! И со средствами!

– Не знаю. Сам не пойму, отчего мне так не по себе.

– А ведь она тебя будет добиваться, – криво усмехнулся Аякс. – Баба-танк, по ней видать.

– Придется запастись бутылками с зажигательной смесью и остановить на подходе, – невесело пошутил он. Подошла Анна, тихо сказала:

– Все, Монти. Пошли.

Направляясь к выходу, он чувствовал на себе тяжелый взгляд Нечаевой. Оглянулся, посмотрел в упор. Она улыбнулась и кивнула. Черт! Дался он ей!

– Что-то ты сегодня невеселый, – заметила Анна уже в машине. – Случилось что-нибудь?

– А если и случилось?

– Я могу помочь, – серьезно сказала она.

– Слушай, а чем ты вообще по жизни занимаешься? – поинтересовался он.

– Помогаю таким, как ты, – рассмеялась Анна. – Но давай об этом после. Хорошо?

После так после. И с чего она вообще взяла, что ему нужна помощь? Что касается денег, тут все в порядке, карьера тоже складывается удачно, он молод, красив, и счастлив. Анна чего-то не поняла.

…Как всегда, находясь в постели с опытной женщиной, он чувствовал себя на подъеме. Обладателем сокровища, которое при рождении у него отобрали и забросили на самое дно глубокого колодца. А он все-таки нырнул, достал до дна, нашел и теперь изо всех сил пытается выплыть на поверхность. И сокровище свое крепко-крепко прижимает к груди. А сердце бьется так, что в глазах темнеет. И страсть к найденному сокровищу темная, слепая, бесконтрольная. И жажда к ледяной воде, в которой барахтается, словно слепой котенок, тоже. Хочется нахлебаться ею досыта и забыться в глубоком обмороке. Но сокровище свое он не выпустит из рук. Ни за что. Никогда…

– Монти… Ох!

Кажется, он опять забылся. Только бы не сделать ей больно! Но по лицу Анны никогда не поймешь. Она умеет держать себя в руках.

– Что-то не так? – опомнился он и разжал руки.

– Какой ты сильный! Нет, все в порядке. С тобой всегда хорошо. В тебе есть сила истиной страсти. Но вот ее природа…

– Что? – заволновался он. – Что такое?

– Я давно хотела с тобой поговорить. – Анна вдруг замолчала. Потом сказала: – Нет, не сейчас. Надо и для себя что-то оставить. Послушай, а как ты проводишь свободное время?

– То есть?

– Как ты отдыхаешь?

– Сплю, – пожал он плечами. – Ну, телевизор смотрю. Иногда читаю. Фантастику в основном. Сижу в Интернете. Компьютерными играми особенно не увлекаюсь, но и это бывает. По настроению.

– А в театр не хочешь сходить?

– В театр? – удивился он. – А зачем?

– Пьесу посмотрим. Я знаю маленький театр антрепризы, где сейчас модный режиссер поставил очень интересный спектакль. Хочешь, позвоню, закажу билеты?

– А мне это надо? – с сомнением спросил он. Если бы Анна пригласила в ресторан, ничуть не удивился бы. Но в театр?

– Тебе это надо, – с нажимом сказала вдруг Анна. И он, легкий человек, не умеющий отказывать красивым женщинам, тут же сказал «да»…

…Пьеса, которую они пришли смотреть, называлась «Царь Эдип». Зал оказался на удивление маленьким, сцена тоже была небольшая. Но свободных мест не было. Они с Анной сидели во втором ряду. Актера, исполняющего главную роль, Монти узнал сразу. Лицо его то и дело мелькало на телевизионном экране в отечественных сериалах, которые так любила ма. Здесь молодое дарование играло царя Эдипа. Монти был в курсе, что это из древнегреческой истории. Пыль веков. На афише значилось, что автор пьесы Софокл. Про Софокла Монти краем уха тоже слышал. Из Древней Греции товарищ, в вузе проходили. Поэтому Монти никак не мог сообразить, почему главный герой в пиджаке и при галстуке. То есть, сначала в джинсах и футболке, когда живет в горах, у приемных родителей. А когда становится царем, обзаводится и мобильным телефоном, и телохранителем. А его жену, которая потом оказывается матерью, тоже играет известная актриса. По пьесе дама эта – жена крупного бизнесмена, которого Эдип разорил и довел до самоубийства. А потом женился на вдове, чтобы завладеть империей. Финансовой империей, имеется в виду. О том, что это его мать парень узнал потом, когда стал отцом собственного брата. Тьфу! Монти совсем запутался.

Все первое отделение он только и делал, что напрягался, пытаясь сообразить, что к чему. Зачем Эдип и Федра не в тогах, а в модном «прикиде», почему после стихов, которые, вне всякого сомнения, написаны Софоклом, актеры вдруг переходят на прозу, причем употребляют слова, которых в Древней Греции знать не могли. К примеру, Эдип все время говорит о каких-то акциях, ставке рефинансирования, игре на понижение, потом на повышение и прочую лабуду, в которой Монти понимает столько же, сколько товарищ Софокл из Древней Греции. Много было странностей в постановке «Царя Эдипа».

Но зато во втором отделении Монти понял все. Анна привела его на этот спектакль не случайно, и если бы актеры были в тогах, а текст от начала до конца принадлежал бы только Софоклу, для Монти все это так и осталось бы сказкой. Историей, которая случилась когда-то. Пылью веков. Но пиджаки и мобильные телефоны сделали свое дело. К концу спектакля Монти созрел. Анна прозрачно намекала на то, что интерес ее любовника к женщинам, которые годятся в матери, отнюдь не случайный. И на первом свидании он ведь со смешком упомянул, что подкидыш. Мол, не знает, кто его настоящая мать. И пошутил: уж не Анна ли? А что? Все может быть! Эдип-то бежал от родителей, когда услышал предсказание оракула! Не зная, что это его приемные родители. И все равно женился на собственной матери. От судьбы не уйдешь.