Любя, гасите свет

Виталина

– Даже не думай, у него трое детей.

Вот люди! Все-то у вас посчитано! А если бы было двое? Тогда, выходит, можно? И думать можно, и планы строить на жизнь. Но трое – это как шлагбаум на въезде в заповедную зону: даже не думай. Его жена, эта типичная «яжемать», точно все рассчитала. Трое детей – и он никуда уже не денется. Можно позволить себе расслабиться, перестать ходить в фитнес-клуб, жрать, сколько захочется, седину не закрашивать, с морщинами не бороться при помощи уколов гиалуроновой кислоты. Трое детей – это как непробиваемый щит. Я многодетная мать! Не просто «яжемать», а многодетная! Кто кинет в меня камень – тот бессердечная сволочь.

С моими деньгами я могла позволить себе любого мужчину. Но в том-то и дело, что когда уже нет необходимости себя продавать, хочется по любви. А любовь это… Словом, черт знает, что такое. Невозможно объяснить, почему один мужчина тебе нравится, а другой нет. А по третьему ты просто с ума сходишь, несмотря на то что у него аж трое детей от другой женщины. От жены.

Я попыталась это понять: почему именно он? И как избавиться от наваждения? Я всегда была умной девочкой, рано повзрослела, очень быстро научилась зарабатывать на жизнь, а потом и преуспела в этом. По большому счету я не сделала ни одной большой ошибки к своим тридцати девяти годам. Так, по мелочи. Это были настолько несущественные ошибки, что они не помешали мне набить валютой несколько банковских ячеек. Уж с такой проблемой как любовь я легко должна разобраться. Это всего лишь чувства. Эмоции. С которыми я давно уже научилась справляться. Мне просто надо вспомнить…

…Комната в коммуналке. Сейчас их почти уже нет, этих коммуналок. А тогда были сплошь и рядом. В моем далеком детстве. Их давали от завода, или, как моей матери, от школы. Моя мать была техничкой, поэтому квартира ей не полагалась. Учителям едва хватало, молодым специалистам, а тут какая-то техничка! Квартиру ей будет жирно. Обойдется комнатой. Чтобы было кому мыть полы в гулких школьных коридорах и нажимать на дребезжащую кнопку звонка, подавая сигнал к началу занятий.

Отца у меня не было. Знаю только, что его звали Виталием. Он исчез еще до моего рождения, кажется, сел. Да так и сгинул. Мать назвала меня в честь него, и отчество дала его. Так что в детстве я была Виталиной Витальевной. Звучит ужасно, но моя мать, техническая служащая в единственной школе заштатного провинциального городка, этого не понимала.

Воспоминания о родине до сих пор вызывают у меня улыбку. В каждом городе, даже самом крохотном, есть своя достопримечательность. Церковь там, или памятник кому-то из исторических знаменитостей. Но в наш убогий городишко никто из них не забредал. Вообще никто. Поэтому нашей главной достопримечательностью был мост. Да-да, мост. Через реку. Потом, когда каждый городок стал выпускать к своему юбилею магнитик с изображением отличительного признака, по которому место тут же можно было узнать, на нашем фирменном магнитике красовался мост. Не какой-нибудь старинный, а вполне современный, ничем не примечательный, кроме того, что он постоянно ремонтировался, и одна его полоса круглогодично была перекрыта. Наверное, ни один в мире мост водители так не крыли матом, как наш. Тем не менее он был достопримечательностью.

Городок прилепился к этому мосту, как пчелиный рой к стволу березы. В детстве я наблюдала такую картину: пчелы роились и искали, где осесть. То ли они отдохнуть повисли на этой березе, то ли увидели подходящее дупло. Пчелы висели вокруг мощного древесного ствола, и точно также облепили мост дома в моем родном городишке. Роль пчелиной матки, разумеется, выполняло здание городской администрации. Потом появилась другая пчелиная матка: новенькая поликлиника. И домишки снова начали роиться, расползаясь поближе к ней.

Даже в этом убогом месте меня жалели. Я ведь была дочерью технички. И жила в коммуналке. Ела хлеб с маргарином и всегда оставалась после занятий мыть полы. Но зато мне повезло с соседями. Точнее, с соседом. Его звали дядя Слава. У него было трое детей. Старшая – моя ровесница. Поэтому мне перепадали ее вещи, которые я донашивала. А все вещи у нее были хорошие, дядя Слава даром что жил в коммуналке, он одним из первых в нашем городишке стал «челночить». В четверг, субботу и воскресенье жена дяди Славы стояла на вещевом рынке. Дела у моих соседей шли в гору. За два года до того, как я окончила школу, дядя Слава купил хороший дом и вместе со своей семьей переехал туда.

Я даже поплакала. Дядя Слава жалел меня больше всех. И иногда привозил мне вещи. Мне, понимаете? Его дочь занималась с репетиторами, ее тянули на золотую медаль, а мне позволено было сидеть в уголке и слушать. Дочка моего благодетеля была туповата, зато мне Господь подарил прекрасную память. Моей задачей было запомнить все то, что говорил репетитор, а его туповатая ученица не успела или не захотела записать. Мне тетрадки и ручки не полагалось, не моя ведь мать платила за эти занятия. Я все запоминала. Потом повторяла неоднократно своей соседке, чтобы и та запомнила, и попутно разжевывала. Постепенно я привыкла получать сверхурочные знания, и когда дядя Слава со своей «золотой» дочкой переехал, я перебазировалась в городскую библиотеку.

Дочка дяди Славы (я теперь даже и не вспомню ее имени) долго искала себя. То она хотела стать врачом, то переводчиком, то актрисой. Поэтому мне перепал отличный курс химии, вполне неплохой – биологии, достойный – английского и итальянского, да еще уроки актерского мастерства. Километрах в тридцати от нашего моста был настоящий город, большой, красивый, с древней историей. И даже с театром. Денег у дяди Славы благодаря торговле на рынке было полно, и к его дочери приезжала сама ведущая актриса из этого театра, и, между прочим, жена главного режиссера!

Училась я неплохо, хотя на отличные оценки для меня учителя скупились. Ведь моя мама не могла их отблагодарить. Даже из жалости я не стала отличницей. Получала лишь то, что честно зарабатывала. В последний год подрезали с медалью. Что поделаешь: лимит. В городе хватает достойных людей, у которых есть дети-выпускники. Зато я осталась твердой «хорошисткой». А моим знаниям могли позавидовать все медалисты распавшегося к тому времени СССР. Я никогда и не обижалась на оценки. В конце концов, что такое оценки? Кому они потом нужны, во взрослой жизни? Когда я поступала в институт, председатель приемной комиссии с удивлением спросил:

– Девушка, а что вы здесь делаете? Вам в МГУ надо.

Я даже не стала готовиться, когда взяла билет. Это было слишком легко. Но МГУ для дочери технички из города-моста? Не говоря уже об отце-зеке! Биографией, как говорится, не вышла.

– Зря не пошла в Университет, – с улыбкой сказал дядя Слава.

– Мое от меня не уйдет. – И я угадала, потому что второй диплом выдала мне Высшая школа экономики.

– Ишь ты какая! – И он одобрительно покачал головой.

Лишь благодаря ему я попала в Москву и поступила в столичный институт. Дядя Слава вновь появился в нашей коммуналке, когда я достойно перешла в последний, выпускной класс. Сказал:

– Надо что-то делать с комнатой. Квартирантов, что ли пустить? Они вам не помешают?

Смотрел он при этом на меня. А посмотреть было на что. Может быть, я и одевалась плохо, но природную красоту разве скроешь? Фигура у меня всегда была что надо. Узкая талия, широкие бедра, высокая грудь. Кожа гладкая, упругая, удивительно белая.

– Как ты выросла, Вита, – с удивлением сказал дядя Слава.

Дядя? Ему было тридцать семь в тот день, когда он пришел сдавать свою комнату в коммуналке. Но так и не сдал. Там мы с ним и встречались. Неудобно же в одной комнате с моей мамой, хотя мы никогда не делали это при ней.

– Я бы с удовольствием на тебе женился, Вита, – говорил мне Слава, – но ты же понимаешь: трое детей.

– Шлюха, – шипела мать. – Смотри, в подоле не принеси.

Мне было семнадцать, а на дворе гремели выстрелами лихие девяностые. Слава к тому времени развернулся. Замахнулся на фармацевтический бизнес. Но даже в нашем городишке у Славы хватало конкурентов. После окончания школы мой любовник повез меня в Москву. Снял мне квартиру, помог подать документы в столичный вуз. Он очень много для меня сделал, мой первый любовник. Гораздо больше, чем все последующие.

Есть такое амплуа: жена. У меня есть хорошая знакомая, на которой все хотят жениться, даже не смотря на то что она давно и счастливо замужем. Все равно предлагают. А есть другое амплуа: любовница. Женщина, на которой никогда не женятся. Почему? Совершенно непонятно. Вот я по жизни – любовница. Можно сказать, идеальная любовница. Любовница-мечта. В моем послужном списке блестящая карьера именно любовницы. От просто любовницы до вип. Но повторяю: никто не сделал для меня больше, чем Слава.

Он приехал ко мне на день рождения. Мне исполнилось двадцать. Сказал, в который уже раз:

– Я бы на тебе с радостью женился, Вита. Но ты ж понимаешь.

И посмотрел на меня как-то грустно. И я вдруг поняла, что это он не о жене. И не о своих детях. Потом Слава дал мне большой тугой сверток. Сказал:

– Здесь пятьдесят тысяч долларов. Сохрани это. Никто не знает, зачем я почти каждую неделю езжу в Москву. В городе думают, что ты просто подруга моей старшей дочери.

Надо отдать должное моей матери: она была не болтлива. А я так вообще нелюдима. С детства я усвоила: люди – враги. Город – лес, а большой город – джунгли. Надо не жить, а охотиться. Иначе сама станешь добычей. Я, можно сказать, вырвала у судьбы свои знания, воспользовавшись нерасторопностью Славиной дочки. Я урвала его ласки у его жены. Воспользовавшись своим преимуществом над нею: молодостью и красотой. У меня не было детства. В семнадцать я стала любовницей женатого мужчины, отца троих детей. А до того помогала матери мыть пыльные, пропахшие едким потом школьные классы. А по утрам лестничные клетки пропитанных кошачьей мочой подъездов. Нам всегда не хватало денег. У техничек была крохотная зарплата. Сколько они получают сейчас, я не знаю, да и не хочу знать. Все это от меня теперь очень далеко.

Я взяла у Славы пятьдесят тысяч долларов, а буквально через неделю его расстреляли у самых ворот его шикарного дома. Хладнокровно, в упор. Потом долго допрашивали его жену: где деньги? Угрожали, шантажировали детьми. Их похищением и убийством. Она отдала все. Все деньги и весь бизнес. И осталась жива.

А у меня остались Славины пятьдесят тысяч долларов. Был благой порыв: поехать к его жене и отдать эти деньги ей. Ведь у нее дети. Потом я поняла: отдать ей, значит, отдать им. Тем, кто его убил. Потому что они Славину семью в покое не оставят. Так и будут пасти. Они ведь догадываются о том, что Слава отдал не все. И как только у его вдовы появятся деньги, появится и повод ее прессовать. И будет только хуже.

Я себе сказала: потом, Вита. Ты им поможешь, в память о Славе. Когда все утрясется. Когда пройдут годы и все забудется. Когда этих подонков самих постреляют.

Я даже на похороны его не поехала, чтобы не привлекать внимания. Я знала: Слава меня простит. Он единственный меня любил. И действительно, хотел на мне жениться. Слава дал мне хороший старт. Когда хозяева квартиры в очередной раз пришли ко мне за деньгами, я предложила купить у них эту квартиру. На дворе был кризис, самый его разгар. Люди метались в панике, теряли работу, теряли все свои сбережения.

Хозяева тоже дрогнули. Я ведь предложила им доллары. Валюту. И это в то время, когда банки лопались, как мыльные пузыри! А в магазинах каждый день переписывали ценники. Когда люди коробками тащили домой макароны и сахар со спичками в полном неведении, что же будет дальше? И валюта, наличка, была в этом бушующем мире единственной ценностью. Однушка у метро досталась мне сказочно дешево. Потом, в жирные нулевые я продала ее по цене виллы в Испании. Когда толпы народа хлынули в Москву в погоне за новенькими хрустящими нефтедолларами. За сытой жизнью и кучей развлечений. Москва, мать ее!

В течение полугода я купила еще две дешевые квартиры, одну в Москве, на самой окраине, другую в пригороде. И стала их сдавать. Этих денег мне вполне хватало на жизнь. А когда кризис рассосался, появился другой, не менее доходный бизнес. Купить квартиру на нулевом цикле, а потом наблюдать, как отрастают квадратные метры и, соответственно, твои деньги.

Последнюю квартиру, видовую, площадью сто сорок квадратных метров я тоже купила на нулевом цикле. А заодно и машиноместо в подземном паркинге. В то время у меня был мой самый богатый любовник, тот, кто подарил мне при расставании «золотой парашют»…

Соня

– Мы с Колей уезжаем на Новый год к его родителям, на Алтай. Квартира в полном твоем распоряжении, – сказала мне Оля и заговорщицки подмигнула: пользуйся, мол.

Я кивнула, заранее тоскуя. С тех пор как Паша вышвырнул меня из своей чудесной квартиры, у меня никого не было. Да и до Паши тоже. Честно сказать, я до ужаса боюсь мужчин. Я и мужу-то не смела сказать, что мне не нравится, когда он целует меня в шею. Щекотно и мокро. Я молча и закрыв глаза, вытерпела все, что он со мной делал. С тех пор боюсь мужчин еще больше. Со мной никто никогда не знакомится, на меня вообще не обращают внимания. Не сказать, что я очень уж некрасивая, просто никакая. Не умею ни краситься, ни одеваться. За всю жизнь никто из парней ни разу не попросил у меня номер телефона. И видно, уже не попросит. Но сказать об этом маме – дать лишний повод поскандалить. Зачем ты, вся такая никому не нужная, ушла от Паши, который хотел от тебя всего-то ребенка и помощь по хозяйству? А Оле – дать повод меня лишний раз пожалеть. Все еще одна, бедняжка! А я и так уже устала и от скандалов, и от жалости.

Поначалу от Паши я переехала к маме. Мы протянули вместе всего три месяца, беспрерывно ругаясь.

– Хоть бы ребеночек был, – ныла мама. – Какая же ты дура, Сонька! И зачем ты только пила эти таблетки?!

Лучше бы спросила: зачем ты бросила работу? Потому что, когда я захотела вернуться на прежнее место, мне сказали:

– Сонечка, мы тебе ужасно рады, но твое место пока занято. Подожди, пока девочка уйдет в декрет. Она недавно вышла замуж.

Но девочка, видать, была гораздо умнее меня. Потому что работу не бросила, несмотря на выкладки своего мужа, невыгодно, мол, и противозачаточные таблетки девочка прятала, а не бросала блистер на самом видном месте. Я подождала месяца три, но потом поняла, что это бесполезно. Девочка в декрет не собирается. Надо пока искать другую работу. Мама меня просто доконала, каждый вечер допрашивая:

– Ну, как?

– Жду, – коротко отвечала я.

Потом пыталась абстрагироваться, слушая очередную нотацию. Сидишь на шее, работать не хочешь, ребенка рожать не хочешь, с мужем жить не хочешь, нормальный, между прочим, парень. В кого я тебя только такую родила, никчемную?

В конце концов, мое терпение лопнуло. В это же время одна из моих знакомых по прежней работе устала скандалить со своей матерью. Но уже по другому поводу. После свадьбы они с Колей переехали к ее родителям, в старую трешку. Народу там набилось предостаточно: Оля с Колей, ее родители, брат-школьник и восьмидесятилетняя Олина бабка, которой вследствие ее маразма и недержания мочи полагалась отдельная комната. Так что Оле с Колей приходилось делить жилплощадь с ее младшим братом, который был любопытен, как все подростки в период полового созревания. Молодые было перебазировались на крохотную кухню, чтобы была хоть какая-то личная жизнь, но Олин папа вставал на работу в шесть утра. И разумеется, шел на кухню завтракать. Молодожены совсем измучились. Да еще и мать постоянно пилила Олю:

– Не могла себе москвича найти! Живем друг у друга на головах! Посмейте только ребенка родить! Ты выпила противозачаточные таблетки?

Мы с Олей пожаловались друг другу на жизнь и решили снять квартиру.

– Однушку нам с Колей не потянуть, – сказала Оля. – Но мы можем на паях с тобой снять двушку у метро.

С некоторых пор слово «метро» стало для меня волшебным, и я без колебаний согласилась. Тем более что мне подкинули деньжат. Мама вовсе не преувеличивала, нахваливая мое рукоделие. Я с детства этим балуюсь. Плетением из бисера, вышиванием и рисованием по ткани. Некоторые украшения у меня получаются. Еще я разрисовываю холщовые сумки, делаю всякие модные фенечки для молодежи, расписные шелковые платки, шью кукол и мишек. Раньше это было для меня хобби, но когда Паша уговорил меня бросить работу, я зависла на бисероплетении всерьез. Некоторые даже называют мои украшения стильными. Во всяком случае, они нестандартные и ни на что не похожи. С недавних пор я в ожидании работы распихиваю свои «шедевры» по лавкам, торгующим изделиями «хэнд мейд». Иногда это покупают. Заработок нестабильный, но это все же лучше, чем ничего.

Квартирка, которую мы сняли, оказалась крохотной, но там было все, что нужно. Ванна почти что сидячая, но и я не великанша. Сойдет, лишь бы каждый день не выслушивать мамины нотации. За три месяца я не разочаровалась в том, что переехала, хотя честно предупредила Олю, что могу подвести с квартплатой.

– Ничего, я тебя прикрою, – заверила та. И когда в следующем месяце, я, как и обещала, подвела, Оля сама расплатилась с хозяевами и записала за мной долг.

К Новому году мне повезло. Народ мечется по магазинам в поисках подарков и нарядов для корпоративов. К платью, как известно, полагаются украшения. Да и с витрин в азарте сметают все, что залежалось. Поэтому и мне удалось кое-что продать. Я отдала Оле долг, им ведь на Алтай лететь, да еще осталось на продукты к новогоднему столу. Печально только, что поедать эти деликатесы мне придется в гордом одиночестве.

Маме я соврала, что встречаю Новый год с соседями, Оле наврала, что с парнем. На вопрос «где вы познакомились?», я сказала:

– В фитнес-клубе.

Олю это не удивило. Сама она на фитнес не ходит, но уверена, что лучшего места для знакомства с парнем и не найти. Их там пруд пруди, этих мачо, и все в свободном поиске. Тридцатого декабря я даже поехала туда, чтобы это проверить. А вдруг я чего-то не замечаю?

Должно быть, к тридцатому декабря все, кто были в поиске, уже определились, с кем будут встречать Новый год. Все, кроме меня. Унылая, я стояла под «своими» окнами. Там с утра горел свет. С моего раннего прохода «туда». Я почему-то была уверена, что свет и ночью не выключался. Это уже стало для меня своего рода игрой. Иногда я совершала спонтанные вылазки, не в клуб, а именно к «своим» окнам. Мне хотелось застать хозяев врасплох. Но они всегда оказывались хитрее. Когда бы я ни пришла, свет в «моих» окнах горел.

Утром Оля с Колей улетели на Алтай, и я как никогда остро ощущала свое одиночество. Как же быстро я деградирую! Я легко стала врать, а ведь раньше говорила только правду. Я стою под чужими окнами и мечтаю о том, чтобы войти в чужую квартиру. Поговорить с этими странными людьми. Мне все больше интересно: почему они не гасят свет?

Так, в раздумьях, я добрела до метро. Вообще-то я пользуюсь общественным транспортом, но сегодня тупо убивала время. Гонялась по магазинам за деликатесами и шампанским, которые были мне нужны, и дважды клала деньги на мобильный телефон, будто ожидала кучу поздравительных звонков. А не один от мамы и эсэмэску от Оли: «долетели все нормально с наступающим!» Можно, конечно, зайти в личный кабинет и положить деньги на телефон по Инету, но это занимает считаные минуты и потому неинтересно. А вот потолкаться в магазинах под Новый год и поглазеть, как люди все подряд сметают с витрин – это на весь день.

В последнем магазине уже на кассе мой взгляд наткнулся на пачку лотерейных билетов. В глаза бросилась шапка: «1 миллиард рублей». Ниже, правда, было написано, что суперприз 300 000 000. То есть, миллиард выиграть нереально, призовой фонд поделится на всех, кто хоть что-то выиграет. Я и без того давно знаю, что государство не обманешь. В лотерею я не играла ни разу в жизни. Но в магазине связи в эти предновогодние дни была толпа, и все с дурацкими вопросами, поэтому я, томясь в ожидании своей очереди, прочитала все, даже мелкие буквы. Тираж должен был состояться в прямом эфире 31 декабря. В 20.00.

Я вдруг подумала, что можно целый час не просто тупо таращиться в телефон, жуя оливье с мандаринами и ожидая новых фоток в Инстаграм, чтобы их «отлайкать», а получать массу разных эмоций. И час пролетит незаметно. А там можно с чистой совестью выпить шампанского с радости, а скорее, от горя, что кто-то выиграл миллионы, а тебе опять достался шиш, отзвониться маме с Олей, и вот он, Новый год! И это удовольствие эмоционально скоротать время до боя курантов можно получить всего за сто рублей!

Цена меня устроила, но, уже взяв билет в руки, я вдруг засомневалась.

– Это надо заполнять и куда-то отсылать? – спросила я у взмыленного паренька на кассе.

– Оба поля уже автоматически заполнены компьютером, – бодро отреагировал тот. – Таким образом, эти билеты автоматически уже участвуют в лотерее. Если будут куплены. – И счастливый обладатель бейджа «Тарас» посмотрел на меня с таким видом, будто после этих слов я должна немедленно купить всю пачку.

– Хорошо. Дайте мне… один.

– Возьмите больше. Всего-то сто рублей!

И он, не спрашивая, отсчитал мне пять штук вместо сдачи. Я ведь дала тысячу рублей, а попросила положить на телефон пятьсот. Слова возмущения застряли у меня в горле, потому что к кассе рвалась какая-то тетка, готовая снести и меня, и прилавок, и взмыленного Тараса.

– Так скока ж это стоит, сынок? – И она рубанула воздух какой-то пестрой коробкой, чуть не заехав локтем мне в ухо.

Я поняла, что четыреста рублей почти уже потеряны и поспешила ретироваться подальше от тетки. Я уже знала на горьком опыте, что такие вот особи страшнее ядерной войны. Они перебегают зебру исключительно на моргающую зеленую стрелку, доводя водителей до истерики, первыми сидят с каменными лицами у дверей любого кабинета (мы все только спросить) и, прежде чем отойти от кассы в супермаркете, придирчиво проверяют чек. И всегда находят повод задать вопрос: а почему…? После этого начинается отчаянная ругань с кассиршей, а ты стоишь, как полная дура, со своим батоном и жвачкой, в томительном ожидании, когда же эти две мегеры выпустят пар. Я решила, что лучше уж переждать у витрины, пока скандальную тетку отоварят, но когда она отошла от кассы, стоящего за ней паренька уже штурмовала целая толпа. А что вы хотите, Новый год на носу.

Унылая, я брела по улице, переживая, что меня только что кинули на четыреста рублей. Праздник явно не задался. Да еще какой-то урод налетел на меня в подземном переходе, буквально впечатав в стенку. Я вздрогнула, услышав звон стекла, а потом что-то потекло по ногам. «Шампанское», – сообразила я, глядя, как мой обидчик скрылся за стеклянными дверями. А меня опять оттерла толпа.

– На счастье, – сказал кто-то, глядя на мои слезы.

«Счастье» превратило содержимое моего пакета в нечто склизкое и сладкое. Колбасу теперь придется отмывать, прежде чем сварганить из нее оливье, а рыбу есть в соусе из сладкой шипучки. Не совать же под кран с холодной водой вынутую из упаковки соленую семгу? Боюсь, что она вся стечет в канализацию. О батоне я вообще молчу: его теперь можно выбросить. Он не только в шипучке, но и в пудре из битого стекла. Меньше всего пострадали яйца, которые лежали сверху, в картонной коробке, а больше всего мой бюджет, потому что на вторую бутылку шампанского мне уже не хватит.

Я сварила на ужин два яйца и улеглась в постель, чтобы перед сном как следует пореветь. Яйца опять сварились вкрутую, хотя мне, как обычно, хотелось всмятку. Уму непостижимо, как так получается? Я никчемная тупая идиотка, которую сегодня кинули на четыреста рублей и оставили на праздник без шампанского. От завтрашнего дня я тоже не ждала ничего хорошего, вспоминая сегодняшний!

Утром я пошла в магазин и купила полуторалитровую бутылку пива и батон хлеба. Слава богу, у меня еще оставались креветки! Сладкое шампанское, попавшее в кастрюлю с водой, их уж точно не испортит.

Этот Новый год был худшим в моей жизни в плане стола и антуража. У меня даже не было шампанского! Не говоря уже о парне. И я сидела перед телевизором в домашнем халате. А для кого мне, скажите, наряжаться и краситься? Я была в таком отчаянии, что согласилась бы сейчас даже на Пашу. Он бы мне сделал хоть какой-нибудь подарок. Хотя бы книгу или блокнот. Права была моя мама: кому я такая нужна? Хоть бы ребеночек был…

Я тихонько завыла, но тут начался тираж. Я скулила, пока лототрон выплевывал первые шары. А потом слезы на моих глазах сами собой высохли. Я крайне удивилась. Один компьютер, заполнивший поля моих пяти лотерейных билетов, играл с другим. С тем, который хаотично выплевывал выигрышные шары. Не знаю, может, у них роман, у этих двух роботов? Иначе с чего такой подарок мне?

Нет, я не сорвала джек-пот. Но в одном моем поле было угадано четыре из четырех, в другом три из трех цифр. Когда подсчитали призовой фонд, выяснилось, что по такому выигрышному билету причитается почти семьдесят миллионов рублей!

Поначалу я не поверила. Ведь я даже не зачеркивала сама цифры в этих полях! Я не делала ничего! Абсолютно ничего! Мне просто всучили вместо сдачи эти уже заполненные лотерейные билеты! Потом я подумала, что Господь стал большим шутником. Все вокруг только и делают, что ноют. И просят у него кто что. Деньги, здоровье, за детей. Ноют и просят, просят и ноют. И он просто-напросто заткнул уши и развлекается. В стране глухих и правитель такой же: глухой.

И тут мне позвонила мама.

– С наступающим Новым годом, Софья, – начала она наставительно. – Желаю тебе в новом году…

– Мама, я только что выиграла в лотерею почти семьдесят миллионов рублей! – выпалила я.

– Сколько ты выпила? – подозрительно спросила она. – Или ты уже подсела на наркотики? О господи!

– Я выпила полбутылки пива, правда, большой. И съела креветки.

– А твои соседи?

– Их нет.

– Как так: нет?

– Они на Алтае.

– Я сейчас приеду! – испугалась мама. Для нее что Алтай, что Марс. И живут там исключительно инопланетяне. Если я вдруг заговорила об Алтае, значит, точно галлюцинирую. – Ты, Сонечка, держись. Похоже, ты отравилась креветками. Я вызову такси.

– Ты даже не знаешь моего нового адреса, – грустно сказала я.

– Немедленно говори: где ты живешь?! – рявкнула мама.

И я сказала. Мне необходимо было, чтобы кто-то вернул меня с небес на землю, объяснив, что я чего-то напутала. И этот выигрыш не мой.

Но, увы! Когда приехала мама, и, померив мне температуру, убедилась, что я не брежу, мы больше часа проверяли и перепроверяли выигравший билет, куда-то звонили и даже писали. И если я не в состоянии за себя постоять, то моя мама из другого поколения и совсем из другого теста. Я даже подозреваю, что она одна из тех ядерных теток, которых я так ненавижу. Всех, кроме моей мамы. Выходит, что у каждой такой тетки есть кто-то, кто ее очень любит? Об этом стоит подумать на досуге.

В угаре мы даже не заметили, как пробили куранты.

– Господи! Надо же было загадать желание! – Мама схватилась за пиво, но тут ее взгляд упал на лежащий рядом со стаканом лотерейный билет стоимостью почти семьдесят миллионов. – Чего ж еще желать-то? – озадаченно спросила она. – Разве мужа тебе? – И она одним глотком выпила теплое пиво.

Я не стала пить за нового мужа. У меня в голове вертелась тысяча вопросов. Где получить выигрыш? Что такое налог и как его платить? В каких купюрах выдают деньги? Влезут ли в банковскую ячейку семьдесят миллионов? А сколько туда влезет? Какие надо выполнить формальности? И главный вопрос: что делать с деньгами?