Гобелен с пастушкой Катей

Однако, вместо того чтобы испугаться, сторож Алексей разозлился.

– Обратились бы вы лучше, барышня, к доктору по психической части, – не сдерживая ярости, выговорил он. – Явились к незнакомому человеку и плетете небылицы! Я, что, под кроватью вашу подругу держу? Посмотрите, и шкаф открою, и сундук, может, в сарае поищете?

Я сидела перед ним дура-дурой и действительно чувствовала себя психопаткой, плетущей незнакомому человеку немыслимую и оскорбительную ахинею.

– У меня письмо есть от Веры, там всё написано, – я решилась на последнее средство, вернее, на предпоследнее, все-таки выдавать бабушку Лысенкову я бы не стала, моя благодарность не успела испариться.

– Про меня прямо так и сказано? – глумливо осведомился Алексей и потребовал. – Покажите это письмо!

– Разумеется, письмо дома, – впрямую солгала я. – А что там написано, прочтут в милиции, они вам и сообщат.

– Хорошо, – произнес Алексей с угрозой в голосе. – Пойдемте, посмотрим, а то потом окажете, что я успел замести следы. Лечиться надо, девушка, и очень серьёзно.

Он поднялся, быстро вышел из дому (я побежала за ним), направился к сараю и распахнул передо мной дверь.

– Ищите! – потребовал он.

– Что искать? – растерялась я.

– Что хотите, то и ищите! – напутствовал Алексей.

Я подавленно покрутилась в сарае, но ничего, кроме рухляди и инструментов не обнаружила.

– Не нашли, отлично! – резюмировал хозяин. – Идёмте дальше!

В дальнейших поисках Алексей заставил осмотреть яму для мотоцикла, небольшую землянку с прошлогодней картошкой и дренажную канаву у забора.

Я ощущала себя полной идиоткой и шла за ним. Зачем? Не знаю. Но шла. Таким образом мы обследовали прилегающую к стройке территорию и оказались непосредственно перед ограждением, в котором я с усилием рассмотрела калитку. Как с остальным строительством, я не знаю, но забор был сооружен на совесть.

Алексей открыл ключом калитку и повел меня по стройке, время от времени советуя заглянуть то под груду кирпичей, то под лежачую балку.

– Я отопру корпус, – указал он на почти готовое здание под черепицей. – Можете его смотреть, а вот это (он простер руку к недостроенному объекту) обследуете сами, мне неохота голову сломать, я вас рядом подожду.

Сказать, что ничего я не буду смотреть, у меня не было сил, и для порядка хотелось довести конца идиотское мероприятие. Идиотизм происходящего нарастал катастрофически, но противодействовать я отчего-то не могла. Ни идиотизму, ни сторожу Алексею, такая выяснилась психологическая дилемма.

Я чуть-чуть попробовала над ней поразмышлять, пока Алексей открывал дверь подъезда виллы (он называл строение корпусом), тщательно от кого-то запертой.

– Теперь вниз, – не слишком вежливо, пригласил он. – Сначала в подвал, самое подходящее место.

Как последняя дура я пошла за ним по крутой лестнице вниз. Спустившись, Алексей зажег свет и бесшумно открыл другим ключом еще одну массивную дверь у противоположной стены.

– Входите, ищите! – недружелюбно скомандовал он вполголоса. – Я сейчас свет зажгу.

Я послушно, как сомнамбула, двинулась к двери. В тот же момент сильный удар в спину втолкнул меня в отворившийся проём. Я грохнулась в темноту и услышала за собою звук запираемой двери. Получились два отдельные впечатления, и оба отчасти не со мной, поскольку совершенно несуразные.

На этом я позволю себе прервать повествование и предоставляю слово другому участнику событий.

Часть вторая

Вместо введения позвольте уведомить Вас дорогие сэры, а также милые леди, что не имею никакого представления, в каких целях были задуманы данные ученые записки.

Знает одна лишь идейная вдохновительница сего начинания, она убила достаточно много своего драгоценного времени, излагая бумажному листу странные перипетии истории, в которую ей удалось вовлечь и меня. Мало того, теперь же сия прелестная дама ждет от меня такой же преданности мемуарному делу.

Бог ей судья, я не сомневаюсь в полной невинности её намерений. Оставляя на её же усмотрение дальнейшую судьбу нашей общей летописи, я, по мере своих несовершенных беллетристических возможностей постараюсь соответствовать принятой на себя задаче.

Перед тем, как обогатить архив будущих историков своими избранными воспоминаниями я позволил себе, с санкции автора, разумеется, ознакомиться с плодами литературных усилий работодательницы и предшественницы. Сии плоды позабавили, в особенности та их часть, что была посвящена моей скромной персоне.

Неисчислимы заблуждения человеческого ума, особливо занимательны они, когда речь идет о половине рода людского, каковая справедливо полагается лучшей.

Со своей стороны, однако, я не имею претензий, напротив, даже польщен. Сознательно или бессознательно прелестная авторесса обозначила Вашего покорного слугу, как фигуру романтическую, во всяком случае таким видится восприятие ею моей скромной особы.

Во всяком случае, знакомство с данной рукописью сильно облегчило задачу и избавило от умственных усилий и сомнений, к тому же разрешило сакраментальный вопрос любого автора: с чего следует начать?

Пожалуй, целесообразнее всего начать отсчет с моего, если так возможно выразиться, вступления в должность платного частного осведомителя.

Не стану утомлять будущего читателя излишними подробностями моего знакомства с очаровательной, легкомысленной, хотя и не столь юной особой, в предшествующем повествовании именуемой Таиской. (Я же в свою очередь желал бы остановиться на более благозвучном варианте и упоминать о ней, как о Тае.)

Не будет преувеличением, если я сообщу, что знакомство с Таей не составило особого труда, а удачный стиль общения (я заимствую сомнительное выражение у милой предшественницы) снизошел на меня велением вдохновения.

Почти о самого начала общения я без ненужной аффектации позволил Тае предположить, что моя любознательность и нескромное любопытство, относящиеся к истории жизни и внезапному исчезновению её приятельницы Веры Согдеевой, имеют под собою профессиональную основу.

При первом же взгляде на милейшую Таю я осознал, что духовное родство, дружеские узы и безграничное доверие, между нами, вряд ли осуществимы; а также, что нить взаимного сродства и нежных чувств не сможет соединить наши души, чтобы, затем став нитью Ариадны, вывести жаждущую мысль из мрака таинственного лабиринта.

(По-моему, все уже предельно устали, и можно перейти к доступному стилю изложения, прошу великодушно меня простить, не сумел удержаться на высоте стиля, мною же опрометчиво избранного.)

Так вот, взглянув на Таю, я понял сразу, что даже встань я на уши (а желания такого не имелось вовсе), она не полюбит меня, как Эвридика Орфея, а Суламифь – царя Соломона, из чего следует, что возни о нею будет много, а её откровенность встанет чрезмерно дорого, если я изберу традиционные пути общения.

Поэтому я слегка прикинулся любопытным из органов, зная, что дамы указанной профессии ссориться в казенных домах не любят, и на конфликт с сотрудником, будь он даже инкогнито, без особенной нужды не пойдут. Так оно и случилось.

На второй вечер знакомства (ночь была дана на размышление) я оказался счастливым обладателем всей информации, которой Тая располагала.

А именно: кратким жизнеописанием Веры Согдеевой до пропажи, всеми координатами, включая адрес и телефон мамы, нелестной характеристикой Вериного мужа, также телефонами и краткими описаниями двух ближайших подруг искомой Веры.

По вполне понятным причинам у меня не возникло желания заниматься личностью Кати Малышевой, и я решил сосредоточить внимание на второй упомянутой девице, тем более что по счастливому стечению обстоятельств она оказалась сослуживицей пропавшей Веры.

Во времена своей беззаботной юности эта троица граций: Вера, Тая и Марина произрастала и цвела под сенью заведения, славного многочисленными иностранными языками.

Вступив во владение своими сокровищами (я имею в виду информацию, собранную для меня заботливыми, хотя и не безгрешными руками милой Таи), любуясь ими и перебирая, я неожиданно обнаружил некое упущение совершенное многомудрой моей заказчицей. В своих трудах на ниве расследования она совершенно игнорировала место трудовой деятельности пропавшей подруги.

Мой личный опыт по части клерковской службы весьма невелик, ибо терпение вышестоящих товарищей истощалось достаточно быстро, тем не менее памятны изощренные формальности и процедуры, обставляющие пребывание личности на казенной службе.

Вряд ли кто-либо из состоящих в штате любого учреждения может себе позволить отсутствовать более 1-2 дней, не объясняя причины, тут же придет в движение неумолимая машина учета человеко-дней.

Не может такого случиться, сказал я себе, что Вера Согдева без предупреждения бросила ходить на службу, а там никто не заинтересовался и мер не принял.

Ещё муж мог теряться в догадках и ощупывать свою бедную голову на предмет появления рогов, а славный сектор учета и контроля должен был забить тревогу в телефонные колокола вплоть до заявления в милицию о непредвиденном исчезновении одной из опекаемых сотрудниц.

Меня, во всяком случае, они доставали буквально из-под земли и радостно требовали либо оправдательных документов, либо публичного покаяния. Ввиду моего упорного нежелания удовлетворить ни одно из требований, мои конторские службы оказывались крайне непродолжительными.

Исходя из вышеизложенных причин, я живо заинтересовался тем, что думает по этому поводу Верочкина сослуживица и, что гораздо важнее – приятельница.

Мариночку Головинскую легче было разыскать, чем расколоть. Девушкой она оказалась очень чистенькой, подтянутой и, судя по всем признакам, крайне добропорядочной во всех отношениях. Краткая характеристика, данная Таей, моих наблюдений не опровергала.

Хоть одета Мариночка была совсем по-другому в момент нашей достопамятной встречи, но стоит перед моим внутренним взором до сих пор в беленькой блузке с кружевами, (идеально отстиранной и выглаженной) и в строгой черной юбке, такой уж сложился образ. И темненькая головка, гладко причесанная, волосок к волоску. В молодые годы мне чрезвычайно нравилось толкать подобных чистеньких девушек на пагубный путь разврата, там-то, поверьте, они показывали класс!

Однако, как я понял, в юности Марины богатые возможности остались нереализованными, и теперь ей открывались лишь два четких и параллельных пути в будущее. Либо скучный и пристойный поздний брак с первым более или менее достойным претендентом, либо печальное бесконечное стародевичество. Жаль, что мне не двадцать пять! Однако, вернемся к нашим баранам.

Вопреки всяческим являвшимся соблазнам (об этом как-нибудь после), деньги я решил отработать честно, поэтому сначала звонил Марине домой, далее, мало чего добившись в разговоре, явился в присутственное место, чем сильно смутил девушку, хотя и постарался по случаю визита выглядеть презентабельно.

Уловив в её прекрасных серых глазах некое тайное знание, касательно интересующего предмета, а также приняв во внимание замешательство и неточные, уклончивые ответы, я понял, что след мною найден. Пришлось пустить в ход свои несколько потрепанные чары, на ходу придумать надлежащую историю, лишь тогда Мариночка согласилась на рандеву в ближнем кафетерии после работы.

Однако тем вечером не случилось. Явившись в назначенный час к дверям храма науки, я узнал, что нашему свиданию не суждено состояться из-за внеочередного собрания трудового коллектива, обещавшего затянуться до неопределенного времени.

Увы, ждать моего обаятельного информатора я был не в состоянии, поскольку неуклонное течение времени влекло меня в места проживания, где мне предстояло заступить на охрану вверенного объекта, предварительно накормив моих четвероногих сотрудников псовой породы.

Чувство долга, а также сострадание к братьям и сестрам меньшим в количестве четырех голов пересилило желание дождаться Марину, насладиться ее обществом и проникнуть в чужую тайну.

Мучимый сожалением, я отбыл на вокзал, условившись перенести свидание на следующий день.

У меня не хватило духу представиться Марине в качестве казённого соглядатая, поэтому туманно рекомендовался ей, как отдаленный родич Веры Согдеевой, обеспокоенный странным происшествием с троюродной кузиной. Так себе легенда, надо признаться прямо.

Оставалось надеяться, что остатки былого мужского очарования хоть как-то снивелируют неуклюжесть доморощенных выдумок.

Необходимо добавить, впоследствии это окажется важным, что моя первая встреча о Мариной под сенью служебных пальм состоялась в пятницу, посему второе рандеву было отложено на субботу.

Находясь во власти очарования девушки Марины, я в свою очередь совершил серьезное упущение. А именно, не проинформировал моего прелестного друга Катю Малышеву о предстоящем свидании о Мариной.

Мысль о том, что Катя может ждать моего звонка, более того, уверенность, что позвонить ей необходимо, раз у меня имеется толика информации, не говоря о смутном предчувствии, что дальнейшее знание сможет рассеять её печали. Короче, вспомнил, что заказчице следует позвонить… Ну, словом, мысль сия посетила уже на месте, во время кормления зверей, а городскими телефонами ни охраняемый объект, ни мое скромное жилище отнюдь не располагали в те времена, да и сейчас ситуация не изменилась.

Поэтому я решился оставить бедняжку Катю в неизвестности до утра, когда, прибыв на столичный вокзал для последующего свидания о Мариной, я смогу воспользоваться услугами любого телефона-автомата, в последнее время почему-то именуемого таксофоном. (Марина обещала ждать меня в заранее условленном месте в 11.30 утра.)

Как выяснилось впоследствии, именно эта моя небрежность привела к последствиям, коих многие участники сей драмы предпочли бы избежать.

Рассматривая предмет с другой точки зрения, я должен отметить, что менее драматическое развитие событий, боюсь, не изменило бы плачевного статус-кво, и данная история имела бы иное продолжение.

Как подчас случается на самых сложных отрезках любого жизненного пути, именно нагромождение нелепостей, случайностей и недоразумений оказывается заветным клубочком, из коего неумолимые старухи Парки тянут нити нашей судьбы.

Я продолжаю повествование и прошу запомнить, что, по приезде в столичный город неоднократно пытался наладить телефонный контакт с моей прелестной работодательницей, однако тщетно звали её мои телефонные трели. Ее номер не отвечал с упорством, достойным лучшего применения.

Совесть моя была чище чистого, и я не без удовольствия стал настраиваться на свидание с очаровательной феей Мариночкой Головинской.

Рискну, не боясь показаться лгуном, отметить, что результаты общения с Мариной превзошли ожидания, причем во всех мыслимых отношениях.

Во-первых, мы с прелестной феей отлично провели длинный летний день, романтически бродили по улицам, пили кофе и ели мороженое на всех углах, самым приятным образом беседовали о бездне посторонних, но всегда приятных предметов.

Легко догадаться, что возвышенные, предельно чистые пасторальные мгновенья явились заслугой моей спутницы, чья, изысканная невинность доставляла мне подлинно эстетическое наслаждение.

Однако, постараюсь держаться ближе к делу. Когда взаимное понимание было окончательно достигнуто, Марина откинула прочь сомнения и поведала свою и Верочкину тайну.

Истина оказалась до обидного простой. Моя прелесть Катенька могла бы сберечь некоторую сумму денег и массу душевных сил, если догадалась бы разыскать Марину сама, причем ей информация досталась бы совершенно задаром и без труда.

Марина охотно призналась, что в соответствии с канцелярскими формальностями Вера Дмитриевна Согдеева находится в очередном, заслуженном и предусмотренном трудовым законодательством отпуске, о чем имеется изданный приказ.

Предысторию неожиданного для меня поворота событий Марина изложила с милым смущением, но достаточно связно.

В один не лучший для себя день Вера попросила Марину о деликатной услуге и не поленилась изложить грустные обстоятельства.

Вера поведала старинной приятельнице, что в её (Вериной) семейной жизни предполагается кризис.

Некто, не пожелавший назваться, сообщил Вере по телефону, что, оказавшись в условленном месте в обозначенный час, она сможет убедиться, что её муж живет двойной жизнью, причем не просто содержит любовницу, а имеет на стороне семью с дочерью-подростком.

Особенно неприятно поразило Веру то, что неизвестный уверял, будто параллельный брак оформлен в соответствии с законом, причем ранее, следовательно, подвергал сомнению законность её супружества.

Вера, хоть и находилась во власти расстроенных чувств, была настроена более чем решительно. Само собой разумелось, что она желала ознакомиться с документами и обстоятельствами дела, а в случае разоблачения коварного двоеженца намеревалась немедленно начать бракоразводное дело.

(О прекрасная половина человечества! Как высоко вы цените мужскую верность, и как мало для вас значит семья, хотя здравый смысл подсказывает иные пропорции духовных ценностей!)

Правда, ожесточение бедной Верочки подогревал факт, что неизвестные доброжелатели подчеркивали всячески: та, другая, семья – настоящая, а брак с Верой заключен из сугубо меркантильных соображений. Имелись в виду валюта из Буэнос-Айреса и московская прописка.

– Если это правда, – заявила Верочка подруге Марине. – То я и дня не останусь с ним под одной крышей. Дам три недели на сборы, потом пусть катится ко всем чертям. Я у мамы поживу, а ещё лучше, не стану маму волновать, а возьму отпуск, еще не была в этом году, поеду в Юрмалу, у меня там Малышева отдыхает. Поживу у нее, отдохну, нервы приведу в порядок, наконец поищу себе нового мужа. И разговаривать не стану, уеду и все, скажу «убирайся», и уеду. И ты никому не говори, не хочу, чтобы все кругом болтали и смеялись.

Прискорбный разговор имел место в конце рабочей недели, а неизвестные ждали Веру в субботу, она даже не уточняла, где именно.

Просьба Веры была легко исполнима и заключалась в следующем: в случае, если она в понедельник не объявится на службе и не отменит распоряжений, передать написанное её заранее заявление об отпуске по инстанциям, придумать экстренную причину типа болезни родственников, мешающую самой оформить отпускные бумаги. Дабы к разбитому сердцу не добавлять канцелярских формальностей. Ей это было бы тяжело.

Будучи хорошей подругой, Марина поступила в точном соответствии с данными инструкциями. Не обнаружив Верочку на рабочем месте в понедельник, дала ход заявлению об отпуске, потом получила по доверенности отпускные деньги и стала терпеливо поджидать подругу, готовясь врачевать её душевные раны, когда служебные обязанности отзовут страдалицу с берегов Балтики.

Когда деловая часть общения с очаровательной Мариной закончилась, мы предались неформальному времяпровождению, каковое продолжалось вплоть до моей последней электрички.

За полчаса до отбытия вышеуказанного экспресса я доставил Марину к дверям её дома и выразил надежду, что сегодняшний вечер станет началом серии грядущих, если не будет на то возражений.

Их не последовало, хотя, видит Бог, я бы не удивился в противном случае. Но, оказалось, милая Марина обладала кроме иных достоинств ещё и частицей хорошего вкуса, что в наше время является большой редкостью.

На вокзале я в очередной раз пытался дозвониться своей милейшей работодательнице, но всё так же безуспешно. Кто же мог предположить, что именно в это время она тщетно ждала меня у врат моей скромной обители!

По возвращении к местам обитания я нашел у себя под дверями первый из всех читанных мною образчиков Катюшиной прозы. (Смею заметить, что проза оказалась слегка сумбурной, что простительно для дамы в смятенных чувствах, но несколько странно, если знать, что дама именует себя редактором.)

Продравшись сквозь девственные джунгли дамского почерка, я обнаружил, что буквально все непонятные, бестолковые и угрожающие факты сложились в четкую логическую картину.

Главная героиня данной мелодрамы, почти забытая мною Вера получает в один злосчастный день известия о муже, которые приводят её в состояние смятения. Она пишет письмо ближайшей подруге Кате с некоторой тайной мыслью, что, убедившись в худшем, сможет рассчитывать на гостеприимство в Прибалтике.

Далее едет в условленное место, к сожалению убеждается в справедливости доноса, возвращается домой, устраивает бедняге мужу заслуженную сцену, указывает на дверь, дав месяц на сборы и ждет звонка от любимой подруги Кати.

Но, увы, почта в наши дни бесконечно далека от идеала, письмо безбожно запаздывает (надо было дать телеграмму) и прелестная моя Катенька остается в неведении о печальной судьбе подруги.

Звонка всё нету и нету, а душа болит, требует какого-то действия, тем более что заявление об отпуске уже оставлено, и Верочка срывается с места, не договорившись ни с кем. Не исключена возможность, что она взяла и махнула не в Прибалтику к подруге, а скажем в Ялту. Вдруг ей случайно предложили билет?

Случайностей могло подвернуться неисчислимое множество, ибо женщина в расстроенных чувствах подобна былинке, ветром гонимой.

Могла она, конечно, приехать и в Прибалтику (не надо забывать про эффект последнего лета, кто знает, когда ещё придется!), но не застав подругу на месте, перепутав адрес или попросту передумавши, расположиться на любой курортной точке вдоль побережья Балтийского моря.

Как информировала меня бесценная Марина, срок Верочкиного отпуска истекал в течение ближайших четырех дней, так что в скором времени я могу стать свидетелем трогательной до слез сцены встречи любящих сердец, растерявшихся во времени и пространстве.

Бог ты мой, какими простыми кажутся разгаданные загадки, какими банальными!

Пребывая в уверенности, что полученные суммы денег мною отработаны, я позволял себе некоторые приятные размышления: следует ли брать обещанные 150 р. как окончательный гонорар или посчитать знакомство с Мариной достаточным вознаграждением и благородно отказаться. Признаться, честно, не совсем так я размышлял, но мои моральные колебания имели место где-то в этой области.

«Насколько приятно будет сообщить прелестной Катеньке новости, снимающие невыносимую тяжесть с ее любящего сердечка,» – думал Ваш покорный слуга, разгуливая в обществе четвероногих собеседников по территории вверенного ему объекта – «Настолько же затруднительными могут оказаться наши взаимные финансовые расчеты…»

Стоит ли говорить, что сумма, выделенная прелестной Катенькой на мои текущие ресторанные и другие неизбежные хлопоты, была исчерпана окончательно и бесповоротно.

Явившись к Кате с новостью, что дорогая её сердцу подруга жива, здорова и в скором времени, хотя и не в лучшем состоянии, появится на горизонте, я имел неоспоримое право рассчитывать на условленное заранее вознаграждение.

Однако некая мысль, которую я затруднялся в тот момент сформулировать, сомнение, подобное отдаленному облаку на чистейшем небосводе, каким-то неясным образом подтачивало мою уверенность.

Несомненно, порученная работа была выполнена, тем не менее, червь сомнения, появившись, не оставлял, отравляя приятность переживаемых мною минут и предвкушение заслуженного гонорара.

В старину это назвали бы, пожалуй, предчувствием. Дабы отвлечь мысли и избежать излишнего копания в своей бессмертной душе, я обратил острие скальпеля психологического анализа на иной предмет, бывший ранее на периферии моих уединенных размышлений.

Я обозрел пространство житейской драмы и вдруг выявил остроумный, хотя и загадочный ход одного из партнеров этой игры. Изначально, по моему суждению, к подобным вещам не склонного. К ходам мысли…

Пейзаж, представший перед мысленным взором, выглядел так: жена Вера, убедившись в неверности мужа, даёт ему месяц на сборы и временно покидает семейный очаг, чтобы успокоить нервы, а также не ставить бывшего спутника жизни в скандальное положение. Однако уличенный супруг Виктор, недолго думая, во всеуслышание объявляет о её таинственном исчезновении. Крайне интересно было бы доискаться мотивов столь странного поведения!

Может быть, бедняга в отчаянии захотел отомстить и наказать беглянку, пусть сходят с ума её родные и близкие? Или у него оказались меркантильные мотивы странного поступка? А что, если он просто стесняется сознаться, и таким способом желает спасти лицо хоть на месяц, в глубине души надеясь на примирение?

Именно в этот фиксированный момент в начале беспредметных размышлений возникла идея, вполне блистательная, хотя и не лишенная некоторого оттенка материальной заинтересованности.

Мне вдруг захотелось узнать, насколько высоко ценит сей благородный джентльмен последние дни своего соломенного вдовства. Не совсем бескорыстное любопытство посетило меня; насколько дорого преступному мужу сохранение тайны?

Волею судеб я оказался обладателем информации, которую моя прелестная подруга Катя оценила в 150 рублей. Интересно было бы выслушать предложения другой стороны…

Я не стану далее отделываться иносказаниями, а признаюсь, что решился на попытку элементарного шантажа. Не вижу причин для этических дискуссий, просто продолжу свой рассказ.

А кто из читающих без греха, тот вправе осыпать меня любыми камнями на свой вкус и к полному своему удовольствию.

Слегка обдумав план действий, но не слишком, дабы оставить место для живительной импровизации, я понял, что необходимо торопиться, ибо безжалостный Хронос оставил в моем распоряжении всего три дня.

Разумеется, гарантий успеха не существовало, однако сделать скромную попытку обстоятельства не возбраняли.

Если вышеуказанный неверный муж заинтересован в сохранении тайны, то, думалось мне, его щедрость может поиметь границы около двух сотен рублей, не более того. В этом случае я мог бы благородно отказаться от ста пятидесяти, обещанных Катей, ибо чувствовал некоторую неловкость в предстоящей ситуации.

Посудите сами: я выяснил без особого труда, что разыскиваемая дама жива, здорова и через три дня упадет в объятия любящей подруги, так за что же брать условленную сумму? Не знаю, вполне может статься, что кого-нибудь другого подобные мелочи не смутили бы, но лично я отдавал себе отчет, что ожидание денег в данном случае было бы поступком неджентльменским, и честь вынудит меня отказаться от предложенной суммы.

С другой стороны, сделал бы я это не без сожаления, поскольку в глубине души уже свыкся с мыслью, что деньги у меня будут и успел найти им применение в скромных планах.

Не стану более злоупотреблять терпением возможного читателя и продолжу откровенное повествование. В конце концов Жан Жак Руссо тоже писал знаменитую «Исповедь» не без удовольствия.

На следующее утро (дождливое и воскресное) я поднялся рано и не мешкая направил свои стопы на станцию Хлебниково, где за ничтожную сумму в 15 копеек получил возможность оповестить о своих намерениях одного московского абонента.

Вынужден признаться, что звонок, способный пролить бальзам на Катину измученную душу, я решил по уважительным причинам отложить. В противном случае моя информированность, как можно представить, не стоила бы ни гроша, ни цента, ни сантима.

Не могу сказать, к кому благоволила девица Фортуна в то утро (как я отмечал, крайне неблагоприятное метеорологически), но злополучный Верочкин муж, предполагаемая жертва не слишком коварного замысла, волею судеб оказался дома.

Убедившись, что меня слушает необходимый абонент, я произнес в телефонную трубку продуманную фразу.

– Если вас интересует информация о вашей жене Вере, то жду через два часа на платформе Марфино. При себе имейте два номера одного журнала, или две газеты одного названия, скажем два «Огонька» или две «Правды», два «Советских спорта» тоже годятся.»

В ненужную дискуссию я вступать не стал и сразу повесил трубку. Платформу Марфино, как, наверное, все успели догадаться, я избрал местом встречи для того, чтобы собеседник имел представление о моей осведомленности по части его сложных семейных дел.

А детективный ход с двумя печатными изданиями предназначался для введения объекта в заблуждение. Он должен предположить, что я не знаю его в лицо, хотя дело обстояло как раз обратным образом, ибо Катюша, мое прелестное дитя, снабдила свадебной фотографией, на коей интересующие меня лица были запечатлены в момент торжества. На втором плане я смог различить прелестные черты Мариночки Головинской.

Итак, следовало поторопиться к месту встречи, что я сделал весьма успешно, поскольку судьба в тот день благоволила. Приняв облик знакомого машиниста Игоря, девица Фортуна позволила совершить значительную часть пути в пустой электричке, волею случая, отправлявшейся в ремонтное депо, расположенное в двух станциях от искомого Марфино.

Таким волшебным образом я провел в пути всего минут сорок, вместо положенных полутора часов, и избежал суетной пересадки на одном из московских вокзалов.

Оказавшись на платформе Марфино, я, однако, недобрым словом помянул свою предусмотрительность и девицу Фортуну в придачу, ибо прибыл на целый час ранее условленного времени. Платформа же была открыта всем негативным явлениям природы. Одно из них, а именно дождь, мало способствовало приятным прогулкам и отдыху на скамейках.

Свидание было назначено на четыре часа пополудни, я стоически прохаживался вдоль платформы, без особого внимания изучал редких пассажиров, привозимых электричками каждые 15 минут, и размышлял о варианте, в результате которого ожидаемое лицо вовсе не пожелает встречаться со мной, что приведет к напрасным пробежкам под дождем и неминуемому насморку, как следствию. Зонтика я собой не захватил ввиду прискорбного неимения последнего.

Велико же, однако, было мое изумление, когда в негустой череде пассажиров, извергнутых одной из электричек, я немедленно опознал персону, каковую я предполагал увидеть не ранее, чем через 45 минут.

Никакими печатными изданиями Виктор себя не обременял, а целенаправленно следовал к выходу с перрона, будто прибыл на станцию Марфино по своим делам, а вовсе не для встречи с неизвестным.

Подобное течение событий меня хоть удивило, но не обескуражило. Пребывая в полной уверенности, что моя личность ему неизвестна, я внедрился в шествие пассажиров и последовал за объектом.

Я не стал обременять себя излишними догадками, а плавно поплыл по течению, то бишь спокойно шел по платформе вместе с дачной публикой, имея в виду спину будущей жертвы. Чем больше я буду знать о нем, тем на большую сумму смогу рассчитывать, в ритме ходьбы подумалось мне.

Так, незаметно следуя за невольным провожатым, я очутился на автобусной остановке, сел вместе со всеми на подошедший автобус и устремился навстречу неизвестности.