Борьба за крепости и складывание системы обороны на Северо-Западе России в царствование Петра I

Глава 3
Взятие Нотербурга и Ниеншанца, организация управления в Ингрии

Осада и взятие Нотебурга

В 1702 г., воспользовавшись тем, что Карл XII «увяз» в Польше, и оправившись от поражения под Нарвой, русская армия перешла к активным наступательным операциям, целью которых стало возвращение Ингрии. Наиболее серьезной операцией того года стала осада древней русской крепости Орешек, захваченной в начале XVII в. шведами и переименованной ими в Нотебург.

Прежде всего следует отметить высокую обороноспособность крепости. Ее обеспечивало и островное положение: у самого выхода Невы из Ладожского озера на небольшом острове возвышались огромной толщины стены высотой около двух саженей, возведенные у самой воды. Безопасность сравнительно малочисленному гарнизону создавали не только мощные стены, но и высокая оснащенность артиллерией – в распоряжении 450 солдат и офицеров находилось 142 орудия^[130].

Крепость, заложенная новгородцами в 1323 г. и перестроенная в начале XVI в., была снабжена семью наружными и тремя внутренними башнями. Они были круглыми; диаметр ствола внизу 16 м, толщина стен также внизу около 4,5 м. Лишь въездная Государева башня была в плане прямоугольной и отличалась усиленной защитой. В ней помещались двое ворот и две опускные решетки – герсы. Перед башней находился подъемный мост. Такой же мост и герса укрепляли вход в цитадель, дополнительно окруженную водяным рвом шириной 15 м. На стене цитадели сохранилась выемка для поднятого моста и щель для пропуска подъемного коромысла. Опускными решетками были снабжены еще два дополнительных выхода из крепости, находившиеся в пряслах между Королевской и Мельничной, также Мельничной и Флажной башнями. В отличие от выступающих наружу башен таковые же башни цитадели своими бойницами были нацелены исключительно внутрь крепостного двора; иными словами, это укрепление мыслилось последним рубежом защитников, второй и последней линией их обороны^[131]. Средняя высота стен крепости от подножия равнялась 12 м (цитадели 13–14 м), башен 14–16 м^[132].

Все башни (за исключением Воротной и Королевской, переложенной в конце XVII в.) первоначально членились на три яруса, причем нижний отделялся от двух верхних каменным сводом. Перекрытие второго и третьего этажей было деревянным. В каждом ярусе располагалось до шести отверстий для пушек; находившиеся в двух нижних этажах били вдоль стен^[133].

Правда, нельзя забывать и о том, что каменная крепость была построена в 1352 г. и к тому времени уже несколько устарела. Во второй половине XVII в. в военных планах Швеции Нотебургу уделяли пристальное внимание. Проекты следовали один за другим. В связи с усовершенствованием артиллерии и распространением бастионной системы крепость стала казаться шведским военным «устаревшей» и даже «с самого начала плохо сложенной». В 1659 г. возник план обнести крепость бастионами, но он не был приведен в исполнение. В целом фортификационные работы в Нотебурге шли, но медленно. Пока восстанавливалась одна часть крепости, другие разрушались. Шведский военный деятель, инженер и фортификатор Э. Дальберг, с 1674 г. назначенный генерал-квартирмейстером и укреплявший Ригу, Нарву и города Ингерманландии, не раз предостерегающе торопил шведское правительство с оборонными работами. В 1695 г. он писал королю, что русские в своем движении к Балтике «не встретят ничего, кроме Нотебурга, который благодаря своему расположению в прошлом был непобедимой крепостью, но вряд ли сумеет теперь выдержать атаки, как в старые времена, так как крепость тесна, ее старые башни и стены обветшали». Но его планы по укреплению башен и стен были реализованы лишь частично. Однако, по мнению А. Н. Кирпичникова^[134], не следует преувеличивать слабость шведского Орешка. Крепость по-прежнему являлась грозной преградой для неприятеля и могла держаться достаточно долго.

Считается, что Петр I принял решение об осаде Нотебурга в декабре 1701 или в январе 1702 г.^[135] Но в нашем распоряжении имеется инструкция царя Я. В. Брюсу, составленная в середине сентября 1701 г. В ней содержится указание «сделать сани под 6- и 3-фунтовые пушки, також на 12 мортиров…». Кроме того, следовало «изготовить 300 или 400 лестниц штормовых и сани, на чем весть, покрытые лубьем, чтоб было не знать их.»^[136]. Можно предположить, что мортиры и лестницы предназначались именно для зимнего похода под Нотебург, а легкие пушки – для лифляндского «поиска» Б. П. Шереметева, в задачу которого не входила осада крупных крепостей^[137]. Но это только предположение, требующее дальнейшего уточнения. Здесь же следует обратить внимание на обеспечение секретности задуманного предприятия – «сани, покрытые лубьем, чтоб не знать их». К тому же не исключено, что эти припасы готовились для зимнего похода, просто Петр I решил заранее дать указание Я. В. Брюсу^[138] (кстати говоря, именно при подготовке этой осады началась карьера Я. В. Брюса по артиллерийскому ведомству).

В январе 1702 г. была составлена инструкция Б.П. Шереметеву, в которой царь сообщил фельдмаршалу о намерении «по льду Орешек доставать» и приказал проведать, сколько людей в Канцах и в Орешке и покрыта ли Нева льдом^[139]. Однако зимний поход не состоялся. Причины этого точно неизвестны, на сей счет существует две версии. П. О. Бобровский^[140] и Д. Ф. Масловский^[141]утверждали, что поход сорвался из-за неудовлетворительного состояния русских войск, причем последний в качестве аргумента привел резолюции монарха на докладе Б. П. Шереметева, в котором тот указывал на недостатки драгунских полков. Такой доклад действительно существовал^[142], но в нем речь шла главным образом о коннице, поэтому, на наш взгляд, нет оснований считать, что из-за этого доклада поход был отменен. По другой точке зрения, высказанной А. С. Кротковым^[143], Г. И. Тимченко-Рубаном^[144], И. Н. Боже-ряновым^[145], М. М. Бородкиным^[146], Н. П. Волынским^[147], Н. И. Павленко^[148], а также уже упоминавшимся П. О. Бобровским в более поздней работе^[149], шведов выручили половодье и распутица, помешавшие доставить к крепости войско и припасы. Здесь имеется более веский «аргумент» – письмо Б.П. Шереметева Петру, в котором фельдмаршал сообщал царю об изменениях погоды^[150]. Поэтому вторая точка зрения выглядит более убедительной (видимо, не случайно П. О. Бобровский позже присоединился к ней).

Как бы то ни было, зимний поход не состоялся, но подготовка к осаде Нотебурга началась еще осенью 1701 г., когда Я. В. Брюс получил приказание изготовить 12 мортир. Надо сказать, что теперь был учтен опыт нарвской неудачи, когда орудия и снаряды подвозились по частям. Теперь все необходимое для осады сначала доставили в Ладогу, ставшую опорным пунктом экспедиции. Зимой там было приготовлено 10 мортир и 4500 бомб к ним, т. е. по 450 выстрелов на каждое орудие^[151]. Как уже отмечалось выше, в тот момент они не понадобились, но зато пригодились позже. Так, 8 июня 1702 г. Петр писал Т. Н. Стрешневу: «.изволь приказать Брюсу, чтоб которое изготовлено зимним путем, изготовил водою, и к ним 18-фунтовых, что есть, да 12 мортиров, и к ним по тысяче бомб, и ядер и пороху, также. мотыг и лопат втрое перед зимним»^[152]. Следовательно, в июне 1702 г. начался новый этап подготовки к походу, причем использовались припасы, заготовленные зимой. Я. В. Брюс обратился к царю за уточнениями: «к тем ли 10 мортирам две в прибавку или вновь 12 к посылке изготовить?», на что получил ответ: приготовить две мортиры^[153]. Параллельно с Я. В. Брюсом подготовкой артиллерии к походу, по-видимому, занимался А. А. Виниус, сообщивший Петру I 20 июля, что в Новгороде готовы к отпуску в Ладогу 41 пушка, более 56 000 ядер к ним, лопаток и заступов до 16 000, кирок до 15 000, пороху из Москвы 28 000 пудов^[154]. По мнению В. Е. Шутого^[155], в Ладогу была доставлена 91 пушка (правда, автор не ссылается на источник). Но, скорее всего, часть из этого (если не все) осталась в резерве, т. е. снова был учтен печальный опыт Нарвы, когда из-за несвоевременного подвоза припасов застопорился ход осады. Теперь резервы находились «под рукой». Уже 27 июля Я. В. Брюс начал отправлять к Нотебургу осадную артиллерию, в тот день было послано 27 пушек (12-фунтовых – 12 и 18-фунтовых – 15)^[156].

Естественно, приходилось учитывать и возможное противодействие шведов. В Ингрии и Лифляндии в первые годы Северной войны, помимо гарнизонов крепостей, находились также и достаточно крупные соединения полевых войск шведской армии. Кроме того, у шведов была возможность перебрасывать подкрепления из самой Швеции, да и король Карл XII с основными силами мог в любой момент оказаться в этих областях. Именно так он поступил в ноябре 1700 г., когда неожиданно для всех высадился в Прибалтике, форсированным маршем подошел к осажденной Петром I Нарве и разгромил русскую армию.

Нарвская операция Карла XII еще была свежа в памяти, поэтому Петр I постарался максимально замаскировать свои передвижения и летом отправился в Архангельск. Нельзя сказать, что это стремление стало основной целью визита в северный город. В Архангельске необходимо было проверить, как идет строительство новой крепости, осмотреть место недавней победы над шведами. Кроме того, он допускал вероятность повторения диверсии шведов на севере, хотя А. С. Кротков полагал, что «ожидавшееся прибытие шведского флота к Архангельску было придумано для объяснения, почему Петр находится с войском в Архангельске»^[157].

На северо-западном театре в те месяцы шли бои. В Ингрии П. М. Апраксин действовал против шведского корпуса под командованием генерала А. Крониорта, а генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев осуществлял «поиск» на территории Прибалтики, ему противодействовал шведский генерал Шлиппенбах.

В Архангельске в то время, по сути дела, образовался штаб – сюда присылали все донесения и данные разведки, и Петр I следил за событиями и одновременно наблюдал за международной обстановкой. 27 мая он писал фельдмаршалу, что имеются сведения о том, что шведы собираются перебросить «транспорт» с дополнительными силами из Померании в Лифляндию, а сам король Карл XII двигается к Варшаве. В связи с этим он предлагал Борису Петровичу осуществить диверсию к Веллингу или к Дерпту (совр. Тарту) в то время, пока к шведам не прибыло подкрепление^[158].

В то же время в июне 1702 г. писарь Преображенского полка И. К. Муханов и сержант Преображенского же полка М. Щепотев получили указание: «Ехати им от Архангелского города морем до реки Онеги и рекою Онегою вверх и иными местами, наскоро, для описии проведывания дорожного водяного и сухого путей, который бы имел быти от Города к Олонцу и до Великого Новагорода способной и блиской и мочно было бы тем путем проходить его, великого государя, служилым людям безо всякие остановки»^[159]. Тогда речь шла еще только о разведке пути.

5 августа царь сообщил фельдмаршалу, что полученные «подлинные вести» о движении шведского короля к Варшаве («и уже о своем прибытии писал явно к Варшавским жителям, и универсалы разослал, что он идет выбирать иного короля; войска с ним 8000 человек, да из Померании будут 6 полков»), а также о том, что «война у Голанцов и прочих с французом зачалась». Из этого Петр I сделал вывод, что Карл XII увяз в Польше (оказавшийся верным), и о том, что у российского командования окончательно развязаны руки, поэтому предлагал Борису Петровичу «итить на генерала» (В. А. Шлиппенбаха) и «землю их как возможно далее к Колывани (Ревелю) разорить». Другим вариантом было «добывание Юрьева Ливонского» (т. е. взятие Дерпта)^[160]. Б. П. Шереметев еще 18 июля разбил шведский корпус В. А. Шлиппенбаха при Гуммельсгофе.

Сам Петр I в этом же письме писал, «что мы к вам не зело поздно будем, но сие изволь держать тайно»^[161], и уже готовился выступить из Архангельска с небольшим отрядом (17 августа он уже находился в Нюхче^[162]). Здесь возникает резонный вопрос – с какими силами царь собирался осаждать Нотебург? Не исключено, что он рассчитывал главным образом на те полки, что находились при нем, а также в гарнизоне Новгорода, тогда как Б. П. Шереметев и П. М. Апраксин должны были «прикрывать» осадную операцию, сковывая полевые части шведов. В принципе, П. М. Апраксин находился значительно ближе Б. П. Шереметева и мог подойти к Орешку, но в переписке с Петром Матвеевичем о возможности такого варианта нет никаких упоминаний.

Борис Петрович к тому времени уже расправился со своим противником и мог двигаться к Нотебургу, тем не менее, как мы видели выше, ему было предложено оставаться в Лифляндии и продолжать «поиск», и лишь в конце августа он получил распоряжение идти на подмогу к царю. 3 сентября Петр I, подтвердив это, добавил: «зело время благополучно, не надобно упустить, а без вас не так будет, как надобно»^[163]. Следовательно, он понимал, что с небольшими силами взять мощную крепость не получится.

Интересно, что к тому времени – 28 августа – он уже получил донесение П. М. Апраксина о победе над А. Крониортом и написал Петру Матвеевичу, что «мы чаем немедленно быть в Ладогу»^[164]. Получается, что окончательное решение об атаке Нотебурга и том, какими силами это будет сделано, было принято лишь после того, как стало ясно, что шведские войска не смогут помешать этому. Сам же царь предпочитал двигаться скрытно, и этот маневр, вероятнее всего, был направлен главным образом на дезинформацию противника.

Б. П. Шереметев в спешном порядке двинулся к Ладоге, туда же были стянуты полки, имевшиеся в Новгороде. При выступлении из Ладоги у фельдмаршала было 16505 человек пехоты: полки Преображенский (2064 человека), Семеновский (1840 человек), Деидюта (993 человека), Гулица (820 человек), фон Вердена (816 человек), Р. Брюса (673 человека), Девгерина (803 человека), Романовского (669 человек), фон Буковена (811 человек), Бернера (805 человек), Апраксина (902 человека), Гурика (477 человек), Иглиса (561 человек), Гордона (454 человека), Баишева (651 человек), Трейдена (846 человек), Билса (759 человек), Островского (122 человека). Кроме того, в составе корпуса имелось до 4000 человек конницы^[165].

Российское войско подошло к Неве 27 сентября, после чего начались осадные работы, сопровождавшиеся постоянными мелкими стычками, а также вылазками и ружейной стрельбой неприятеля. Но это не остановило деятельность осаждавших, и уже 29 числа начали делать батареи и кетели, на которые 30 сентября (или в ночь 1 октября) была установлена артиллерия: 31 пушка (из них 19 18-фунтовых и 12 12-фунтовых) и 12 мортир^[166]. А несколько позже, 3 октября, на другой стороне Невы были установлены 6 пушек и 3 мортиры (калибр не указан)^[167]. Таким образом, против крепости было задействовано 51 орудие, в том числе 37 пушек и 14 мортир.

1 октября начался артиллерийский обстрел Нотебурга, продолжавшийся беспрерывно десять дней (пока запалы у большинства орудий не разгорелись и стрелять из них стало невозможно)^[168]. За это время по укреплениям было выпущено 10 725 зарядов, в том числе 2581 бомба (3-пудовые) и 8144 ядра (18-фунтовых – 3794, 12-фунтовых – 3850, 6-фунтовых – 500)^[169]. Правда, А. Н. Кирпичников указывает, что по крепости было выпущено свыше 15000 ядер и бомб^[170], но эта цифра не подтверждается источниками, поэтому ее следует признать завышенной. Основной удар был направлен на Церковную и Келарскую башни и стену между ними. В этой части было сделано три пролома (в двух башнях и в куртине на юго-западной стороне^[171]), но в верхней части стены, что сильно затруднило успех атаки^[172]. Более удачной оказалась стрельба из мортирных батарей: при помощи навесной стрельбы удалось вызвать в городе два сильных пожара (6 и 11 октября)^[173]. В целом Петр I остался доволен действиями артиллерии, отмечая в письме к А. А. Виниусу, что она «зело чудесно дело свое исправила»^[174]. Но при этом следует иметь в виду, что она не смогла до конца выполнить поставленной перед ней задачи, и нотебургскую крепость пришлось штурмовать при помощи лестниц.

При этом по ходу обстрела возникло несколько локальных стычек. Например, 1 октября 1000 человек из гвардейских полков было послано на другой берег Невы, где располагались неприятельские шанцы и окоп, которые они заняли практически без боя^[175]. На следующий день неприятельский отряд (400 человек с 4 пушками) атаковал наш караул, стоявший недалеко от взятого накануне шанца у пильной мельницы (100 человек), но был отбит благодаря присланному подкреплению, потеряв 64 человека убитыми, 8 – пленными, а также 3 пушки^[176].

Уже 7 октября, убедившись в безрезультатности обстрела крепости, Петр I приказал начать подготовку к штурму. В тот же день были собраны охотники, «которых немалое число записалось», а 9 октября раздали штурмовые лестницы^[177]. 11 октября эти охотники подъехали на лодках к острову с разных сторон, после чего начался штурм крепости, отличавшийся большим упорством. Осажденным помогало и то обстоятельство, что лестницы, заготовленные для приступа, оказались короткими. Кроме того, на острове было очень мало пространства для штурмующих, и у них не было возможности развернуться. Позже Петр I, старавшийся каждый год 11 октября приезжать на остров, если находился в России, вспоминал, что «под брешью вовсе не было пространства, на котором войска могли бы собраться и приготовиться к приступу, а между тем шведский гарнизон истреблял их гранатами и каменьями»^[178]. В какой-то момент даже было решено вернуть солдат назад. Существует легенда, что царь послал приказ об отступлении, но командовавший отрядом семеновцев подполковник М. М. Голицын, по праву считающийся одним из главных героев штурма, ответил, что «он уже не петров, а богов». Но это не более чем красивая легенда. Н. Г. Устрялов предположил, что посланный не смог добраться до М. М. Голицына из-за тесноты^[179], но и это не подтверждается источниками. В «Реляции осады Нотебурга» сказано, что отступить не смогли «ради быстрой воды»^[180].

В конце концов сказалось численное превосходство русских войск: к атакующим постоянно прибывали подкрепления, в то время как силы осажденных были ограничены. После 13-часового штурма гарнизон капитулировал, причем на почетных условиях: ему было разрешено покинуть крепость с четырьмя пушками, со знаменами, музыкой, полным вооружением и имуществом^[181]. Победителям достались богатые трофеи: 138 пушек, 11 114 ядер, 1117 фузей и др.^[182]

Следует отметить, что Нотебург достался довольно дорогой ценой: во время штурма российские войска потеряли 538 человек убитыми и 925 ранеными. Больше всего пострадала гвардия: в Семеновском полку насчитывалось 114 убитых и 198 раненых, в Преображенском полку – 102 убитых и 24 раненых^[183]. Но тем не менее, благодаря овладению этой древней русской крепостью, был сделан первый шаг к закреплению России на Балтийском побережье.

Естественно, она сильно пострадала в ходе осады. Основной огневой удар, как уже отмечалось, был направлен на юго-западную часть острова, где были пробиты три бреши. Кроме того, пожары уничтожили почти все деревянные постройки, находившиеся на крепостном дворе, покрытия башен и настенного хода. Трудности, испытанные русскими при взятии Орешка, наглядно показали, что крепость московской поры, несмотря на возросшую к началу XVIII в. мощь артиллерии, может служить надежной защитой в случае контрнаступления шведов, которого можно было ожидать в любой момент. Кроме того, ее удобно было использовать как хорошо укрепленную базу для последующих наступательных операций. Вероятно, учитывая все это, а также новую тактику ведения крепостной войны, Петр I принял решение не только восстановить ее старые стены и башни, но и возвести перед ними дополнительные укрепления^[184].

Поэтому немедленно приступили к постройке бастионов. Для строительства этих укреплений были «приставлены ради надзирания» Ф.А. Головин, Г. И. Головкин, А.Д. Меншиков, назначенный губернатором «новозавоеванной» области, Н. И. Зотов и К. А. Нарышкин^[185]. В связи с этим бастионы были названы их именами. Таким образом, Шлиссельбург, после усиленных в 1700–1701 гг. земляными валами Новгорода и Пскова, представлял собой еще один пример органичного сочетания почти полностью сохранившихся средневековых укреплений и новой бастионной линии обороны^[186]. Известь для стен Шлиссельбургской крепости осенью 1702 г. готовили на реке Сясь, а в следующем году также и на реке Шелони. 25 ноября 1702 г. А. Д. Меншиков распорядился, чтобы крестьяне и бобыли Софийского архиерейского дома, Валдайского, Иверского, Тихвинского Успенского и Александро-Свирского монастырей выжгли «в удобных местах пятьдесят печей»^[187].

Кроме того, крепость усиливалась артиллерией. В 1703 г. из Москвы в нее были доставлены 1 медная (3-фунтовая) и 7 чугунных (6- и 3-фунтовые) пушек, 1 гаубица и 5 мортир, а также 29 335 ядер и 9842 бомбы^[188]. Всего же в 1703 г. в Шлиссельбурге насчитывалось 127 орудий^[189]. Гарнизон же этой крепости первоначально состоял из трех пехотных полков, оставленных здесь после окончания осады с полковником Юнгором (остальные полки, за исключением гвардии, отправившейся вместе с царем в Москву, были отпущены на зимние квартиры в Псков и в Ладогу)^[190].

По мнению В. С. Воинова и Б. М. Кирикова, после взятия Орешка у Петра I возникла идея создания крепости на острове, запирающем вход в Неву со стороны ее устья. И реконструктивные работы в Шлиссельбурге явились «генеральной репетицией», предшествовавшей сооружению Санкт-Петербургской крепости^[191]. Кроме того, здесь принялись и за исправление каменных стен, поврежденных в ходе артиллерийского обстрела. Однако эта работа была завершена лишь летом 1704 г.^[192]

В январе 1704 г. в крепости находилось 102 пушки (причем 3 из них шведского производства), 28779 ядер, но к 2 пушкам 2-фунтового калибра не было подходящих ядер, а также 26 мортир^[193]. Правда, следует иметь в виду, что к пушкам 3-фунтового калибра зарядов было очень мало, и в случае нападения противника они не могли быть использованы полностью. Но за этот год артиллерийское вооружение Шлиссельбурга претерпело значительные изменения: к декабрю количество пушек возросло до 107, однако резко (до двух пушек) уменьшилось количество орудий 24-фунтового калибра^[194]. Столь резкое уменьшение количества осадных пушек можно легко объяснить, если обратиться к «Росписи артиллерийским припасам, взятым в поход под Нарву из городов», где отмечается, что из Шлиссельбурга было взято 26 осадных и 12 полевых пушек^[195]. То есть Шлиссельбургская крепость в 1704 г. использовалась главным образом в качестве базы для наступательных операций. При этом осадные орудия в ней были заменены полевыми, учитывая возможность нападения шведов на данную крепость.

Следует заметить, что гарнизон Шлиссельбурга не отличался многочисленностью, на что шлиссельбургский комендант В. И. Порошин в июле 1704 г. жаловался А.Д. Меншикову. Причем беспокоила его (и обер-коменданта Р. В. Брюса) не столько крепость, сколько пильная мельница, находившаяся, по-видимому, под Шлиссельбургом. В то время он получил от Р. В. Брюса сообщение о приходе к Санкт-Петербургу и предписание быть в готовности, а на пильной мельнице, по его словам, находилось всего 50 человек солдат и два офицера (капитан и поручик). Послать кого-либо им на помощь у него возможности не было^[196].