Билет

– На том, что у вас менты вчера были.

– Да, точно. Знаешь, как все-таки хорошо, что это было не к нам. Так не хочется снова искать работу. Три месяца как устроился.

– Угу. Еще что-то было?

– Пожар.

– Какой еще пожар? – Я невольно стал озираться по сторонам, но следов недавнего огня не заметил.

– Ну, у того рыжего. Он тут неподалеку живет. Жил, то есть. В конце этой улицы. Его дома повязали – получается, сразу после нас туда отправились, а после обыска там полыхнуло. Бригада приехала, полночи тушили. Я сам не видел, но сменщик рассказал, что от дома одни головешки остались. И вроде не поджог, а само вдруг загорелось. Повторить?

– Текилу, только без лайма.

– А, правда, что билет был выигрышный?

– Думаю, что да.

– Вот, блин, рыжий – бедолага, воспользоваться то им он точно не успел, ночью же забрали. Так что, скорее всего, билет вместе с домом и сгорел. Ты как?

С трудом справившись с неожиданно накатившей дрожью, я утвердительно кивнул и, сделав большой глоток, прошептал:

– Думаю, что да. Сгорел скорее всего.

Мужик в ментовке, дом сгорел, билета нет.

Билета нет. Билета нет. Билета нет. Все крутилось в голове.

Я сидел у барной стойки, уставившись невидящими глазами в пространство, а внутри меня медленно сжималась какая-то пружина, словно кто-то вставил мне в пупок огромный ключ и начал меня заводить. Внезапно к горлу подступила дикая тошнота, и я понял, что пора отсюда выбираться. Швырнув, не считая, стопку купюр на стойку (они угодили прямиком в лужицу от спиртного), и провожаемый недоуменными взглядами словоохотливого бармена, я потащился на улицу.

***

Похоже, сегодня все было настроено против меня: как в бане – ни глотка свежего воздуха, лишь июльская липкая духота и пышущий жаром асфальт. Всего пару минут, и мне стало совсем худо, да так, что я чувствовал: еще чуть-чуть, и я вывалю на всеобщее обозрение содержимое своего желудка, будто во мне плескалось не полтора дринка, а целый ящик текилы.

Да что же со мной происходит?!

Постанывая, нет, скорее даже поскуливая, я неверной походкой двинулся в сторону большой дороги, а внутреннее напряжение нарастало с каждым новым движением. Меня заводили как часовой механизм, и, казалось, я физически ощущаю в себе дрожь стальной пружины, сжатой почти до предела и готовой выстрелить в любую секунду.

– Эй, Серый!

Сквозь дурноту я услышал чьи-то крики и взрывы громкого хохота и с трудом поднял глаза. Как оказалось, ко мне быстро приближалась компания каких-то пацанов навеселе. Их было четверо – один вприпрыжку шел впереди, а остальные, растянувшись почти на всю ширину улицы, догоняли.

Я был достаточно осторожным человеком, стараясь не нарываться на конфликтные ситуации, если их можно было избежать, а здравый смысл, наличием которого я всегда гордился, подсказывал, что связываться с пьяными незнакомыми – себе дороже. В любой другой день я, безусловно, отошел бы в сторону, пропуская их вперед. В любой другой, но только не сегодня.

Не меняя курса, стиснув зубы, я пошел на таран, спотыкаясь на каждом шагу, и уже через несколько мгновений повалился на землю, сбитый довольно чувствительным ударом.

– Эй ты, косой, что ли? Смотри, куда прешь!

Последний поворот ключа, и взведенная до отказа пружина лопнула.

Наверное, за эти дни я действительно потерял ориентиры в жизни (все, что мне казалось важным, было утрачено, и, похоже, навсегда, а установки, на которых базировалось мое мироощущение, разбиты вдребезги) и скорее всего, я решил, что физическая боль вернет чувство реальности. Не знаю, все может быть. Но в тот момент я точно ни о чем таком не думал – просто меня с головой накрыла волна бессмысленной ярости, и я целиком и полностью отдался ее власти.

– Идите вы на х@@! – крикнул я вслед удаляющейся компании.

Любой уважающий себя мужик за такие слова размазал бы меня по асфальту, но мне и этого показалось мало. С трудом поднявшись на ноги, я, смеясь как последний идиот, показал средний палец я стал ждать, пока Серый преодолеет разделявшие нас несколько метров. В этой компании он явно был заводилой и проигнорировать такие оскорбления не мог.

– Что ты сказал, урод?! Повтори!

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Брось, Серый. Не видишь, что ли, он бухой или психанутый. Не связывайся с ним. Пойдем, нас же ждут, – подоспевший второй пацан попытался оттащить своего взбешенного друга.

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ты слышал, что он сказал?! Я что, должен этому козлу вот так все спустить с рук?!!!

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Забей, он же ненормальный…

– Это я ненормальный?! На себя посмотри, придурок! А ты трус, слышишь? Вонючий трус, даже с пьяным боишься драться! Моя бабка – и то смелее тебя! Вали отсюда, баба!

Это были мои последние членораздельные слова.

Первым же ударом Серый свалил меня с ног и, подзуживаемый моими нецензурными выкриками и выпитым алкоголем, начал меня яростно избивать, а второй пацан, тот, что пытался по-тихому спустить конфликт на тормозах (похоже, единственный из всех нас, у кого не выключился мозг), все тянул его за руки, силясь предотвратить мое убийство. Да-да, будь на моем месте неопытный или слабак, Серый, наверняка, забил бы меня до смерти (в ход пошли уже ноги), но на свое счастье, я пять лет занимался боксом. Поймав нужный момент, я ухитрился вскочить и уверенным ударом в челюсть отправил его в нокаут.

Готов.

Оставшимся двоим понадобилось всего несколько секунд, чтобы осознать произошедшее, после чего они со свежими силами кинулись на меня. Двое на одного. И, тем не менее, я был далек от поражения, хоть было чертовки больно.

Сколько мы дрались – не знаю, наверное, не очень долго, так как никто бы не выдержал этого убийственного темпа больше пяти минут. Реальность сжалась до крошечного пространства, ограниченного руками и ногами моих противников, глаза заливало кровью, асфальт под ногами стал скользким. Все же, что происходило снаружи, достигало моего сознания отдельными фрагментами, подернутыми туманом, с трудом продираясь сквозь резкую боль. Я понял, что тот пацан пытается привести друга в чувство, а другой, избитый мной, в бессильной злобе схватил булыжник.

На своем опыте я узнал, что камень, зажатый в яростной, озверевшей руке – страшное оружие. Все что я мог – это свернуться в позе эмбриона, прикрыть голову руками и постараться прожить хотя бы еще чуть-чуть. Помню безумную, ни с чем несравнимую боль во всем теле, усиливавшуюся с каждым ударом, острый запах собственной крови, пота и мочи, хруст костей, хлюпанье месива, в которое местами превратилась моя плоть, резкий звук (это камень попал не по мне, а по асфальту)… Еще чуть-чуть, и я потерял чувствительность: я был отбивной, внутри которой слабо пульсировала жизнь.

– Ты же убьешь его! Остановись!

А что, это выход.

Секунд через тридцать я перестал судорожно цепляться за жизнь и опустил руки. Удар. Темнота.

***

Сквозь закрытые веки я почувствовал яркий свет и попытался их приоткрыть. Мгновение – и все мое существо наполнилось дикой болью, будто каждая клеточка организма была пробита гвоздем. Миллиарды гвоздей, которые впивались в меня при каждом движении, даже столь малом как открытие глаз.

Черт!

Там, где я находился, было тихо, светло, и прохладно, но где это там, я пока не знал. Пространство вокруг меня, целиком и полностью состоящее из молочной мути, вращалось как карусель. Тошнило. Спустя какое-то время (минуту, день, год, вечность?), круговерть слегка поуспокоилась и постепенно начала приобретать физические очертания. Превозмогая боль, я сфокусировался на одной точке: в результате моих нечеловеческих усилий туман перед глазами уплотнился, и я, наконец, понял, что лежу, уставившись на побеленную известкой стену. Повороты головы были мне не доступны, но, похоже, я был укрыт белым же одеялом, загипсованные ноги висели на растяжках, а сбоку в пределах видимости маячили какие-то трубки. Самым же удивительным в этой ситуации было то, что, я не только пришел в сознание, но и легко вспомнил детали, объяснявшие, где я, и что именно со мной случилось.

После того, как тебя уделали булыжником, ты по всем законам должен лежать в морге. Должен, но не лежишь – ведь вряд ли патологоанатом станет бережно перебинтовывать своего клиента с ног до головы и подключать его к капельнице. На тот свет тоже не похоже, так что остается лишь один вариант – палата.

Как часто, очухавшись после попойки, я не сразу мог сообразить, где я нахожусь. Но если раньше это всегда оказывалось моим собственным домом, квартирами друзей, знакомых и незнакомых телок, барами, гостиницами, на худой конец, сегодня впервые в жизни я был вынужден признать, что я очнулся на больничной койке, после драки, в которой лишь чудом остался жив.

– Ну, наконец-то ты пришел в себя. Как ты себя чувствуешь?

В поле моего зрения появилось девичье лицо – судя по прядям золотистых волос, выбившимся из-под белой шапочки, это было медсестра.

Мне хотелось сказать, что хреновей некуда, и спросить, где я мог ее раньше слышать, и почему она со мной на «ты», но ничего не получилось: максимум, на что я был способен – это прохрипеть что-то нечленораздельное.

Девушка склонилась над капельницей, покрутила какие-то колесики, и боль потихоньку начала отступать.

– Так лучше?

– Немного… Спасибо.

Неужели это мой голос?

После я уснул, а проснувшись, понял, что медсестра все еще сидит рядом (наверное, возле моей кровати был стул или табуретка, которую я прежде не заметил).

– Добрый день.

–Давно я здесь?

–Тебя привезли десять дней назад, и до вчерашнего утра ты все время был без сознания.

Десять дней? А помню, как будто это произошло только вчера.

– Думаю, ты никогда этого не забудешь. Хотя, чему удивляться, ты же сам хотел, чтобы тебя избили.

Откуда она знает? Может, те пацаны рассказали, что я нарочно нарывался?

– Увы и ах… Ничего они не рассказали. Увидев, что ты потерял сознание, они трусливо убежали, бросив тебя истекать кровью. Скажи спасибо Антону– все-таки он оказался не законченным негодяем и в последний момент вызвал скорую. Еще чуть-чуть, и даже мы не смогли бы тебе помочь.

Что ты несешь, девочка? И что, черт побери, тут вообще творится? А может, я в дурдоме? Это многое бы объяснило. Точно, у психов сейчас время визитов: сначала эта ненормальная, вообразившая себя ангелом-спасителем, потом, наверное, Наполеон придет.

– А-я-я-я-яй. И не надоело тебе быть циничным? Ведь, казалось бы, столько всего уже с тобой произошло, а ты все никак не уймешься.

Боже, по ходу, я схожу с ума.

–Странные, вы, люди, создания. Жалуетесь, когда у вас все хорошо, отвергаете дарованный шанс изменить свою жизнь к лучшему. Вам легче поверить в собственное сумасшествие, чем в то, что Он вас любит. Вот ты, например. Ты никогда не задумывался над тем, почему тебе всегда и во всем сопутствовала удача?

–Я … Э-э-э…

– Глупышка. Говоря привычным для тебя языком, ты вовсе не такой крутой мужик, каким себя мнишь. Таких, как ты, называют «рожденными под счастливой звездой». Ты был отмечен нами, но ничего, абсолютно ничего не сделал для того, чтобы оправдать наш выбор.

– Но я …

–Т-с-с-с, – она приложила палец к моим губам, – Лежи спокойно и не дергайся.

–Черт побери, я знаю, где слышал твой голос! Ты – та старушка, что всучила мне лотерейный билет, а еще секретарша, пообещавшая миллион баксов…Черт! Черт! Ну надо же!

–Перестань чертыхаться.

– Боже ты мой…

– Нет, это уже никуда не годится. Мало того, что чертыхаешься и сквернословишь на каждом шагу, так еще и его постоянно всуе поминаешь.

– Зачем ты ее убила?!

– Как тебе не стыдно так говорить? Помнишь, она застыла посреди дороги? В тот момент истекло ее время на этой земле. Я лишь ненадолго оттянула час, когда ее дочь и внуки осознали, что она ушла в наш мир.

– Но…

–Не перебивай меня, пожалуйста.

– Я…

– Что же мне с тобой делать, непослушный? Наверное, придется прибегнуть к крайним мерам.

Она нежно коснулась моих губ, и я понял, что не в состоянии выдавить из себя ни слова. Все, что я мог – это кряхтеть, пучить глаза и дергаться на койке, и то лишь в той мере, что позволяли растяжки и гипс.

– Вот так-то лучше. Лежи и слушай внимательно. Надеюсь, ты осознал, что ничего хорошего в своей жизни так и не сделал. Конечно, будь у тебя сейчас голос, ты мог бы возразить, что и плохого тоже: никого не убил, не ограбил, но, поверь, это совсем не повод для гордости. По мне, откровенное зло даже лучше. Даже у последнего негодяя есть больше шансов встать на путь исправления, чем у тебя, – ведь он нашел в себе смелость честно признаться в том, кто он есть на самом деле.

А ты – никто. Все возлагали на тебя столько надежд – он, мы, твоя семья и близкие, но ты предпочел растратить свой дар по пустякам, построить крохотный, циничный и глупый мирок вокруг себя и стать его центром. Хотя в действительности возле тебя никого нет. Твое окружение –видимость, и мне очень жаль, что ты только сейчас это понял. Как думаешь, кто останется рядом, лиши мы тебя удачи, единственного качества, что привлекает людей в тебе? Но ведь по правде она – не твоя. Ты получил ее свыше, и я до сих пор не могу понять, с чего ты решил, что можешь вести себя так, словно это целиком и полностью твоя личная заслуга? Выходит, ты всю жизнь обманывал других, но в конечном итоге сам остался в дураках.