Лёля

Лёля дослушала нехитрую философию матери и отправилась спать.

Лежа в постели, в комнате, которая когда-то была ее детской, раздираемая воспоминаниями и мыслями, Лёля перебирала в голове мимолетные выводы, сделанные в этот, богатый на события, день. Как в детстве, повернувшись к стене, она рисовала пальцем узор на висящем ковре, освещаемом дворовым фонарем из окна. Выводя новую закорючку в цветастом ворсе, она вспоминала ошарашенное лицо своей подруги, узнавшей о Сашиной любовнице, слышала сиплый голос гадалки с обвинениями и страшными предсказаниями, мамины рассказы о тяжелой жизни после смерти отца. Так и заснула в гуле этих голосов, пробиваясь сквозь людей, которые рисовала память.

***

Из незашторенного окна, сквозь сомкнутые ресницы спящей Лёли, настойчиво продиралось солнце. Шум возни на кухне, разговоры и работающий телевизор не оставляли даже малейшего шанса подремать еще чуть-чуть. Сладко потянувшись в кровати, Лёля поднялась и присела на край.

Растрепанная и немного опухшая после вчерашней наливки, она бездвижно застыла, глядя в одну точку и перебирая в голове воспоминания о вчерашнем дне.

Где-то рядом зазвонил телефон.

Прощупав глазами комнату, Лёля увидела на столе тренькающую коробочку. Она нехотя поковыляла в ее направлении, пытаясь по дороге распрямить затекшее тело.

– Алло!

– Детка, доброе утро! Еще спишь что ли? – пробасил из телефона голос мужа.

– Ага, – нехотя ответила Лёля.

– Пока я тут вкалываю ей на новую шубку, она беззаботно спит, – в привычно шутливом тоне прокомментировал ответ Саша. – Просыпайся, моя радость!

– Угу.

– Ладно, ты еще сонная. Пытаться поговорить бесполезно. Короче, у меня все норм. Сегодня весь день работаю, вечером банкет с партнерами. Не знаю, позвоню или нет. Завтра, если без форс-мажоров, к трем буду дома.

– Угу.

– Целую. Не скучай.

В динамике послышался звук причмокивания.

– Ага. И я тебя.

По утрам Лёля и раньше предпочитала общаться жестами и мычанием, пока полностью не проснется, но именно это начало дня было другим. Сегодня ее «многословность» была вызвана омерзением. Ей не хотелось ничего говорить этому человеку, а может просто было страшно, что если уж начнет, то не остановится и обязательно выпалит то, о чем пожалеет.

«Завтра Саша будет дома. А я? А что я? Я до сих пор не знаю, что ему сказать. И надо ли что-то говорить? Да, прислали фотографии. Да, я узнала… А о чем я собственно узнала? Что на вечеринке он зажимался с какой-то шалавой. Пьяный был. Конечно же, он был пьян! Напился и потерял контроль. Мужики все одним местом думают, а под коньячок-вискарик вообще соображать перестают».

Лёля почти объяснила себе все случившееся вчерашним утром, но в руках все еще был телефон. Она заглянула в переписку с неизвестным абонентом, надеясь найти подтверждение своих мыслей, но присмотревшись к лицу мужа, к счастливой улыбке незнакомки, убедилась в совершенно обратном.

– Сука-а-а! – цедила сквозь зубы Лёля прямо в телефон, сжимая его до боли в ладони.

Дверь в комнату тихонечко приоткрылась и в щель заглянула Любовь Семеновна.

– Дочечка, проснулась? Ну давай, иди умываться и к столу. Сергей Сергеич уже пришел с дежурства и ждет тебя, чтобы позавтракать вместе. Давай-давай, поднимайся! – промурлыкала дочери Любовь Семеновна, протягивая приготовленный халат.

Лёля с удовольствием убрала в сторону телефон. Смотреть в него уже не было сил и желания. Она взглянула на мать с теплотой и любовью, с благодарностью за вчерашний разговор. Пусть он ничего не решил, но угрызений совести Лёля больше не испытывала. Она взяла из материнских рук ее немного потерявший цвет, но целый и идеально отглаженный халат, накинула его на себя и вышла из комнаты.

Закончив все утренние ритуалы в ванной, постирав нижнее белье и повесив на батарею, Лёля накинула на голое тело мамин халат и пошла завтракать. На кухне уже был накрыт стол, дымился в чашках разлитый чай, а за столом сидели румяная Любовь Семеновна и улыбчивый Сергей Сергеевич, ее новый сожитель.

– Доброе утро! – проговорила Лёля, усаживаясь на табуретку.

– Доброе утро, Лёлечка! – ответил щуплый мужчина, сидящий напротив.

Сергей Сергеевич появился в доме Лёлиной матери совсем недавно. Дети и немногочисленные родственники Любови Семеновны приняли его сразу, но еще не успели привыкнуть, поэтому при встречах обстановка была дружелюбной, но немного натянутой. Все, что Лёля знала о нем, было со слов матери: вдовец, работает сторожем на автомобильной стоянке. Не пьет. Всю зарплату с пенсией отдает. Спокойный, работящий. Дети есть, но живут в столице, с отцом почти не общаются.

Лёля не понимала, как при своей совершенно обыкновенной внешности, Любовь Семеновна никогда не оставалась в одиночестве. Не понимала, но радовалась этому.

После смерти дяди Степы, мать очень сдала. Все время плакала, стала часто болеть. Из женщины, которая всегда приходила на помощь советом или деньгами, она превратилась в обузу, требующую внимания и присутствия рядом. Неожиданно и совсем некстати в Лёлину семью пришло время пресловутого «стакана воды». Каждый день Любовь Семеновна звонила то сыну, то дочке с причитаниями или просьбами. Любое ее недомогание преподносилось как тяжелейший недуг, на который надо было реагировать обязательным присутствием рядом. Отказ или решение проблемы на расстоянии, воспринималось как предательство. Детям приходилось постоянно разрываться между домами. Забрать мать к себе никто не предложил, да она бы и не согласилась. Было тяжело, но справлялись.

Когда появился Сергей Сергеевич, Любовь Семеновна ожила. Появились заботы и хлопоты. Болезни никуда не делись, но переносить их вдвоем стало легче. Мать увлеклась новыми отношениями и перестала донимать детей, а Сергей Сергеевич обрел заботливую и хозяйственную женщину рядом. Все выдохнули.

– Доченька, я вот что подумала, – завела разговор Любовь Семеновна. – Ты же на машине, а Сергей Сергеич только с ночной пришел. Может ты съездишь на рынок? Картошки и капусты надо купить. Мы бы сами как-то, но раз ты тут, чего не съездить?

– Хорошо, но ты же свою всегда ела и картошку, и капусту, – не поняла просьбы Лёля. – Зачем еще покупать?

– Свою! Была бы она своя, так я б, конечно, не тратилась. – сокрушалась Любовь Семеновна. – Не уродилась что-то в этом году. А капусту я и не садила. Ну ее! Ро́стишь-ро́стишь, а гусеница всю и сожрет. И спасибо не скажет.

– Да, хорошо, сейчас съезжу, – ответила Лёля, чтобы оборвать начавшийся разговор об огороде.

Лёля позавтракала, выслушав местные новости и сплетни, получила ценные указания по картошке и капусте, взяла отсчитанные с точностью до копейки деньги, которые невозможно было не взять, потому что «Ты с ума сошла! Еще свои деньги тратить мне на картошку будет! Бери и не выдумывай!» и отправилась в свою комнату. Там, постояв в недолгом замешательстве над джинсами и кофточкой, решила надеть их прямо на голое тело. Других вариантов не было: высохнуть постиранное белье еще не успело.

Выйдя из подъезда, накинув на себя плащ, Лёля поежилась от еще не успевшего прогреться утреннего воздуха и пошла к машине.

Дорога до рынка была короткой. Припарковав автомобиль, Лёля остановилась, пытаясь сообразить, куда именно надо идти за овощами.

Стоянку от рынка отделял бесконечный ряд когда-то белых киосков. Теперь серые, расписанные из баллончиков ругательствами и признаниями в любви, они прятали за собой торговые ряды от внешнего мира. Сплошная бело-серая стена прерывалась небольшими зазорами. Сквозь них местные жители попадали на базар. Лёля помнила, что каждая прорешина между киосками вела в определенную часть рынка: выберешь неподходящую, окажешься вместо овощного, в мясном или рыбном ряду, а еще хуже – в вещевом или строительном. Но ребус был разгадан, когда из одного прохода показался здоровяк в грязной робе, вскинувший на спину огромный мешок картошки. Прямо за ним семенила бабуля.

«Понятно, – догадалась Лёля, – значит мне туда».

Пройдя в нужном направлении, она оказалась на овощной части рынка. Прямо на асфальте стояли поддоны с мешками картошки, свеклой и морковкой. Рядом ящики с помидорами и огурцами. Местами попадались открытые бочки с квашениями и солениями. Они так благоухали, что Лёля остановилась, поддавшись сиюминутному порыву, чтобы купить и сразу съесть один бочковой огурец. Вспомнив, что наличных денег у нее хватит только на капусту и картошку, передумала.

«Как в детстве, – пронеслось в голове, – я на рынке. И денег ровно на покупку. Даже на мороженое, наверное, не хватит».

– Лёля? – раздался за спиной женский голос.

Лёля обернулась. Голос принадлежал улыбающейся женщине с очень знакомым лицом. Бледная, обветренная кожа, тонкий, длинный нос, яркая алая помада, делающая лицо без тонального крема еще более бледным и, подведенные иссиня-черным карандашом, изогнутые брови. Лёля мгновение всматривалась в большие, улыбающиеся глаза, смотрящие на нее в упор и не могла понять, кого они ей напоминают.

– Ну, что молчишь? Не узнала? – съязвила женщина.

– Верка! – наконец догадалась Лёля. – Тьфу на тебя! Что ты как чушка оделась? Мать родная не признает!

Худая, почти прозрачная, Верка была словно вешалка для старого пальто, которое было на нее надето. Оно казалось чужим. Слишком большое и старомодное: когда-то теплое и красивое, но выношенное до состояние тряпки. Верка болталась в пальто сама по себе, а пальто болталось на ней.

Прямо поверх одежды был наброшен розовый передник с большим карманом-кассой, куда складывались бумажные деньги. Он закрывался с помощью пришитой изнутри «липучки». Сомневаясь в надежности этого приспособления, Верка периодически проводила по животу рукой, проверяя, закрыт ли «сейф».

С недоумением и с нескрываемым сожалением Лёля рассматривала подругу.

Они дружили с детства, точнее, со школьной скамьи. С первого по одиннадцатый класс сидели за одной партой. Все детские горести и радости переживали вместе, позже вдвоем бегали на свидания и вдвоем рыдали из-за разбитых сердец.

Верка была обладательницей удивительного сочетания качеств для юной, только сформировавшейся девушки, – красоты и ума. Стройная фигура с рано округлившимися формами, длинные светлые волосы с легкой волной, налитые алым цветом полные губы и большущие оленьи глаза. Такая девушка заставляла обернуться себе вслед даже возрастных мужчин, что уж говорить о ровесниках: они теряли голову просто от звука ее голоса.

В школе у Верки тоже все получалось. Даже самые сложные предметы давались ей с легкостью. Она активно участвовала во всех концертах и торжественных линейках, читала стихи и пела песни, рисовала стенгазеты и вручала цветы ветеранам. Таких обычно очень любят учителя. И ее любили. Грамоты и благодарности, в конце каждого класса, сыпались на Верку, как из рога изобилия. Она была всегда в центре внимания.

Лёля ничем таким похвастаться не могла. Угловатая, худая, скромно одетая, с неяркими чертами лица и с весьма посредственными способностями к обучению, она терялась на фоне эффектной подруги. Держась около, Лёле с лихвой перепадало Веркиной «славы», но не заслуженно, а за компанию. Просто за то, что была рядом. Скорее всего, девушки никогда не подружились, если бы познакомились в старших классах. Слишком разными они были и внутренне, и внешне. Но они дружили. Может потому, что вместе выросли, может потому, что Верка не находила общего языка с другими одноклассницами и соседками, но она держала Лёлю при себе и всецело ей доверяла. Та была благодарна и верно исполняла роль лучшей подруги.

С учебой Лёле полностью помогала Верка, впрочем, как и с личной жизнью: она брала ее с собой на свидания и в компании взрослых друзей, учила нехитрым азам флирта, рассказывала, как красиво накраситься и одеться, давала советы в любви.

На выпускном Верке пророчили блестящее будущее в столице, а для Лёли был один прогноз – скорое замужество и дети.

Жизнь решила все по-своему: в маленьком районом городке осталась умная и красивая Верка, а обеспеченную жизнь в столице построила серая и неприметная Лёля.

Прошли годы. Из лучших подруг, живущих жизнью друг друга, они превратились в друзей детства: общались в Интернете, поздравляли с праздниками, иногда созванивались, но близости и родства больше не испытывали.

Лёля стояла посреди рынка и смотрела в лицо подруги, которое слишком рано, безжалостно и глубоко, начали резать морщины; на выжженные краской волосы, бело-желтой копной собранные облезлой заколкой на затылке; на большие глаза с серо-синими синяками. Но на, все равно, красивую и жизнерадостную Верку. Она не унывала. Даже в этом дурацком пальто, среди гор мешков с картошкой, на ветру и солнце, она стояла и улыбалась подруге, которую искренне рада была видеть.

– Ты что, сейчас на рынке работаешь? – поинтересовалась Лёля.

– Надеюсь, что только подрабатываю, – хихикнула Верка. – Моего же за пьянку с завода попросили. Вот мы и сели на одну мою зп. А в Доме культуры, ты ж знаешь, много не платят. Я пока сюда попросилась, к Артуру. Его дочка у меня музыкой занимается. Так он согласился, чтоб я только в выходные работала. Мой найдет работу и все, я завязываю с торговлей.

– Понятно… – протянула Лёля, понимая, что временное, это самое постоянное и что, скорее всего, Верка застрянет на ры