Сущник

Трибунал

После занятий Марк ждал Риту на ведущей к площади монументальной лестнице, в конце которой находились кабинки гэстутилизаторов. Покидать гэстинг абы где, распыляя свои даблы на публике, учащимся строго воспрещалось – таковы уж креонические правила приличия. Прислонившись к высокому каменному парапету, нагретому солнцем, он скользил взглядом по мелькающим лицам студентов. Некоторые спускались по лестнице, прыгая на одной ножке – радовались как дети окончанию учебных мытарств.

– Давно ждёшь? – лицо Риты также светилось радостью. «Неужели соскучилась по мне?» – подумал Марчик и сразу отмёл эту мысль. Но сердце глупо забилось.

– Минут десять. Наблюдаю тут за чудиками.

– Знаешь, среди них есть интересные, я с двумя познакомилась, они настоящие уже художники, их картины взяли в Магистраль, во дворец какого-то дожа, – начала рассказывать скороговоркой Ритка и, заметив потемневший взгляд друга, уточнила. – Это девчонки. И они не мумми.

Марик не успел ответить – за спиной раздался знакомый голос:

– А, живород со своей живородкой! Вот так встреча!

На три ступеньки выше стоял Эд и сверху бесцеремонно их разглядывал. Ситуация была унизительной, хотелось побыстрей это прекратить.

– Иди домой, – примирительно отозвался Марик и, почувствовав жалкую нелепость сказанного, добавил: – И дома уши помой.

Глаза Эда сузились, он осклабился:

– Мне-то зачем мыться? Это подружке твоей надо подмываться, а то забрюхатит, раздуется пузырём, как же будешь с сукой своей спариваться?

Марик поднялся на две ступеньки вверх и кулаком врезал мумми в живот – до лица дотянуться он не смог. Эд отшатнулся и лягнул ногой. Удар получился не точным, каблук ботинка лишь скользнул по щеке, но лицо обожгла острая боль. Она была достаточно терпима, не за болевым порогом, иначе бы в теле дабла сработал предохранитель и отключил все болезненные ощущения, но Марик уже не думал об этом – он прыгнул в ноги противника, и тот, перекувырнувшись через его спину, полетел вниз по ступенькам. Мумми встал на ноги, потрогал кровоточащий затылок. И тут Марик не поверил своим глазам: уши у Эдика вытянулись и заострились, на их кончиках зачернели кисточки. Лицо продолжало трансформироваться в кошачью морду, сквозь одежду проступила шерсть – и вот уж на ступеньках, поджав передние лапы, сидела огромная рысь, изготовившаяся к прыжку. Одним махом Марик вскочил на парапет, куда зверю было сложнее допрыгнуть. Внизу оставались лютый зверь и… Рита. Она стояла, опустив руки, словно потерявшийся ребёнок. Марк схватился за бронзовую рукоятку факела, вытянул его из подставки и прыгнул навстречу оборотню. Время замедлилось, Марк видел перед собой шерстистый череп чудовища и успел в полёте поднять руку, чтобы со всей силы хрястнуть по нему увесистым канделябром.

От сшибки потемнело в глазах. Они катились вниз, вцепившись друг в друга. Оборотень был ещё живой, он в агонии рвал клыками голое, уже безрукое плечо Марика, во все стороны летели ошмётки мяса с осколками костей, а Марик единственной рукой пытался зажать ему пасть. Боли не было – с ума сводил муторный дух факельного масла, палёной шерсти и металлической ржавчины. Так пахла, наверное, липкая кровища, в которой елозили сплетённые тела. Наконец зверь затих, и дабл Марика тоже перестал жить – подросток вдруг осознал себя в дабл-кресле, в своей комнате.

Спустя десять минут к нему ворвалась Рита:

– Живой?!

– Рита, Ритунь, ты плачешь? Я же был в дабле.

– Ой, глупая я, там было так натурально… Слушай, я тоже уйду.

– Куда?

– Из академии. Тебя же отчислят.

– Ну-у… я на оскорбление отвечал.

– Всё равно отчислят. А здорово ты кошку драную факелом огрел! Как она, палёная, верещала!

– Драная, конечно, да в ней килограммов сто было, чуть не задавила. А из академии не вздумай уходить, ты же картины рисовать хочешь и, вообще, тебе учиться надо. Да, может, и не отчислят.

Вечером киберу Старковых поступил гэстинг-запрос от проректора академии. Гость недолго говорил с родителями, затем попросил аудиенции с Марком.

– Кто из вас первым применил физическую силу? – поинтересовался он.

– Сначала ударил я.

Проректор удовлетворённо кивнул и сообщил:

– Дальнейшее ваше присутствие в академии не желательно.

– Но я же не просто так, он оскорбил меня и… мою подругу!

– Вы тоже нанесли оскорбление своему оппоненту, задев честь его клана рысей. Он участвует в одном из секторов Магистрали, где реконструируются мифы народов мира, а факультет наш напрямую сотрудничает с реконструкторами… Да вы не переживайте! – проректор смягчился, оставив официальный тон. – Его мы тоже отчислили.

Марик постарался скрыть свои чувства, с нарочитой деловитостью спросил:

– Решение окончательное?

– Да. Предварительное решение принималось двумя вашими преподавателями. Один воздержался, а другой, который читал вам лекцию по гносеологии, высказался категорически против вашей персоны в стенах академии. Он считает, что человек, опустившийся до уровня быкоголового, уже не поднимется до творца – круо не может стать крео, а посему обучать такого человека в академии креоники не имеет смысла. Согласитесь, это логично. И ректор наш, Орест Евгеньевич, подписал приказ.

* * *

Весть об отчислении, конечно, огорчила родителей. Отец, впрочем, понадеялся, что через знакомых филологов-креоников ему удастся попробовать поставить вопрос о пересмотре дела, но тон его был неуверенный.

– А пока что займись физикой, – предложил он сыну. – Преподавать буду я и, думаю, мои коллеги из «Макрокванта» тоже подключатся. Из любого поражения надо уметь извлекать пользу.

Рита после уговоров Марика и родителей отчисляться из академии не стала. Встречались они теперь редко – учёба занимала всё время девушки, а Марчик целыми днями слонялся по базе «Макрокванта», устроенной внутри астероида. Пару раз он выходил на поверхность, но там было ещё скучней – совершенная тьма вокруг. Как объяснили друзья отца, место для базы выбрано на самом краю космоса, дальше только искривлённое пространство, за которым неведомо что. Людей на базе было мало, основная работа кипела в дата-центре в эосе, но туда Марчика не пускали – рано ему в эос, прежде надо экзамен на существимость сдать.

Занятия по физике проводились без всякого расписания и плана – кто освободился, тот и читал курс. Из-за этой путаницы дело двигалось туго, и Марчик вскоре потерял интерес к учёбе. Куда занятней было выполнять разные мелкие поручения физиков и слушать их научные диспуты. Как оказалось, не все в «Макрокванте» были уверены, что за стенкой искривлённого пространства находится известный всем эос. Возможно, полагали они, там тоже эос, но иной природы. Отец Марчика яростно с ними спорил, и результаты исследований, кажется, были на его стороне – зонды фиксировали на границе макромира те же эффекты, что проявляются в известном уже, изученном микромире. В частности, физики столкнулись с «эффектом наблюдателя», который вносил ошибки в их расчёты и сбивал с толку.

Миновал месяц, когда отец пригласил Марчика для серьёзного разговора.

– Маркус, я мог бы тебе этого не говорить, но тогда был бы не честен перед тобой. Помнишь моё обещание, что филологи за тебя похлопочут? Мне не верилось, но они всё же достучались до Высокого Трибунала. Сразу говорю: ты можешь отказаться.

– От чего?

– От свидетельствования перед трибуналом академиков. Проблема в том, что если он тебя не оправдает, то прежние обвинения будут подтверждены самой высокой инстанцией, этим самым трибуналом, и тогда для тебя закроется дорога не только к креоникам, но и в другие академии. Трибунал ведь и состоит из глав академий. В итоге, не получив образования, ты не сможешь присоединиться к сообществам. Если кто тебя и примет, то лишь какие-нибудь маргинальные группки. Ты станешь изгоем.

Немного подумав, Марк ответил:

– Папа, я всё-таки попробую. Считаю себя правым и отступать не стану.

Отец тяжело вздохнул:

– Да, каждый имеет право на выбор. Даже родной сын.

Мама, в отличие от отца, высказалась категорически против «судилища». Но переубедить сына ей не удалось.

– Запретить тебе я не могу, – сдалась, наконец, она, – но исполни просьбу – посоветуйся сначала со своим законоучителем. Если он благословит…

– Хорошо, мам, я встречусь с владыкой.

Не откладывая, Марк отправил запрос на гэстинг в «Мегиддон». Епископ Игнатий был занят, и приём назначил на следующий день, на время после утренней молитвы.

Архиерейский ковчег внутри ничем не отличался от других, если не считать огромного Свято-Троицкого монастырского комплекса, построенного под куполом дендрария. Рассказывали, что крепостные стены лавры сложены из настоящего камня, вывезенного с Земли. Из того же камня была построена и надвратная церковь, напротив которой стоял гэсткреатор. Вылупившись из него, Марк, как водится, прочитал краткую молитву, перекрестился на надвратную икону и под высокой аркой прошёл на монастырскую территорию. Глазам предстало небо из куполов-крестов. Выше всех пузырилось навершие Московского Храма Христа Спасителя, за которым торчали два острых зуба Кёльнского собора. Казалось, что сюда, за крепкие русские стены, перенесены все церкви мира.

В будке при вратах сидел послушник – не кибер и не дабл, а живой человек! – он и подсказал, что Его Преосвященство по субботам, то есть сегодня, принимает посетителей в Троицком соборе. Ладанно-душистую внутренность этого храма освещали только свечи, в дымчатой глубине справа от иконостаса трое монахов протяжно читали акафист перед ракой с мощами преподобного Сергия. Марк ещё раз перекрестился, но к мощам прикладываться передумал – всё-таки он в дабле.

Епископ был в обыденной рясе и какой-то весь необычно домашний. Пригласил в трапезную чаю попить.

– Ну, с чем пожаловал? – наконец спросил он. И, выслушав краткое повествование студиозуса о своих подвигах, осенил крестным знамением: – Божие благословение да будет с тобой. Если решил идти на трибунал, иди.

– Владыко, стыдно сказать… боюсь.

– А чего бояться? Там пытать не будут. Пришёл да ушёл.

– Боюсь, что суд проиграю.

– Что значит, проиграю? Это же не спортивная игра. Положись на Господа, и всё будет хорошо. Есть одна интересная история, записанная нашим братом Иоанном Мосхом из Дамаска, который в шестом веке подвизался близ Иерусалима. В ту пору Израиль был православным, равно как и весь Ближний Восток, и Африка, и Европа. И вот Иоанн отправился путешествовать по святой православной земле, записывая всё, что видит и слышит. Прибыв на Синай, он остановился в Илиотской лавре и там услышал рассказ одного аввы… как же его… там ещё про чёрного арапа.

Архиерей пошевелил пальцами в воздухе, и на помощь пришёл кибер, который мягким баритоном дал справку:

– Звали его авва Феодосий Молчальник. Однажды молчальник вдруг разговорился и поведал:

«Прежде чем удалиться в пустыню, в состоянии духовного восторга я видел юношу, лицо которого сияло светлее солнца. Взяв меня за руку, он сказал:

«Пойдём, тебе предстоит состязание».

И привёл меня в театр, обширности которого я не могу описать. Весь театр был заполнен зрителями. Одна часть их была в белых одеждах, другие были черны, как эфиопы. Юноша привёл меня на середину театра. Здесь я увидел эфиопа необыкновенного роста: голова касалась облаков. Он был безобразен и имел вызывающий вид.

«Вот с ним тебе предстоит борьба», – говорит мне юноша. При виде исполина я пришёл в ужас и задрожал… «Кто же из людей, имея одну человеческую силу, может бороться с ним?!» – воскликнул я.

«А ты всё-таки бодро выходи против него: Я буду при состязании… Сам буду судьёй и вручу тебе победный венец».

Мой противник также выступил на середину, и мы начали борьбу. Быстро явился дивный Судья и вручил мне венец. И всё множество эфиопов с воплем вдруг исчезло».

– Вот так и было, – кивнул епископ, – спасибо, Нестор.

«Ну и владыка! У него кибер как мой Кузя, с именем», – удивился Марчик.

– Ясно теперь? – благодушно вопросил архиерей.

– Кажется, я что-то прослушал. Этот авва только вышел на арену, и тут же его наградили. А за что?

– За то, что не испугался, вверив себя Промыслу. Рассказ этот пророческий – о последних временах, в которые мы живём. Ведь сейчас просто вера – уже подвиг для нас… Тебя, кстати, и назвали в честь апостола последних времён, апостола слабых. Евангелие от Марка ведь самое короткое из всего Четвероевангелия, события в нём изложены конспективно, без подробностей – для чтения ленивцами.

Владыка встал из-за стола, перекрестил Марка:

– Бог тебе в помощь.

* * *

На коллегию прибыли не все академики, но кворум собрался – десять особ, облачённых в мантии. Пышных сидел с краю, главным он здесь не был. Председательствующий представил Марку адвоката, флегматичного вида академика средних лет, и открыл заседание Высокого Трибунала. Говорил только он и задал всего два вопроса.

– Насколько мы знаем с ваших же слов, – начал судья, – вы ударили сокурсника, потому что он нанёс оскорбление вам и вашей подруге. В чём заключалось оскорбление вам?

– Обозвал живородом.

– Расхожее ругательство. Этого явно недостаточно, чтобы оправдать ответ насилием. Какое оскорбление он нанёс не вам, а второму лицу? Повторите дословно.

– Я не буду это повторять.

– Тогда ваши слова в защиту будут бездоказательны.

Марчик молчал. Его адвокат точил алмазной пилочкой ногти, время от времени поднося кончики пальцев к глазам. Позёрство, ведь даблам маникюр не нужен. Председательствующий торжественно возгласил:

– Именем Высокого Трибунала объявляю, что с вас, Марк Сергеевич Старков, сняты все обвинения. Заседание Трибунала закрыто.

Никто не встал из-за стола, чего-то ожидая. Академик Пышных поднял голову и полюбопытствовал:

– Скажите, молодой человек, когда вы взяли факел в руку… У вас вообще факел-то с каким литературным героем ассоциируется?

– С Промете-ем, – недоумённо протянул Марк, всё ещё не веря, что его восстановили в академии.

– Очень хорошо! Очень. А историю Прометея знаете? Чем он закончил?

– Знаю. Его Зевс простил и от цепей освободил.

– Прекрасно! – Орест Евгеньевич не понятно чему радовался. – Это вы про греческого Прометея. А что было с его реальным прототипом, с Абрскилом?

– С кем?

– Абрскилом. Ага, не знаете. Для этого и нужно академическое образование, чтобы знать. Жду вас на занятиях.

За время их странного диалога некоторые академики вышли из-за стола и, отойдя к окну, стали обсуждать что-то своё. Видно, трибунал был не единственным пунктом их повестки. Марик тоже встал и зашагал к дверям – выходить из дабла, обнуляя тело прямо в зале совещаний Верховной учёной коллегии, было бы верхом неприличия.

Дома ждали отец и мама. Сергей Николаевич подытожил:

– Молодец, что не стал повторять вслух гадости о девушке. Вот здесь тебя и проверили на «быкоголовость», как они её понимают. А с Прометеем ты, да, прокололся. Никогда не утверждай, что знаешь что-либо, если не интересовался его происхождением. Это я тебе и как физик, и как бывший филолог говорю. Откуда взялся миф о Прометее? Его вместе с другими древними сказаниями в Грецию привезли аргонавты из Абхазии, где они искали золотое руно. И в первоначальном, абхазском варианте боги не простили бунт против себя, а заключили Абрскила-Прометея внутрь горы, завалив огромным камнем вход в пещеру. Считалось, что там он будет маяться до скончания времён.

– Жуть! – вздрогнул Марчик. – Уж лучше в кандалах на скале и чтобы орлы клевали.

– Греки тоже так подумали и облагородили абхазскую легенду. Не вынесла душа поэта суровости седых времён. Да-а… Вот что, наши занятия по физике мы, конечно, закончим, раз уж тебя берут в академию. А древними греками я с тобой позанимаюсь, чтобы назубок знал.

Той же ночью Марику приснился сон. Будто тысячи лет бродит он во мраке по каменным лабиринтам пещеры, натыкается на стены, а выхода нет. И вдруг понимает, что спит и всё это происходит во сне. Понимание возникло, когда он ощутил присутствие ещё кого-то. Его не видно в темноте, и он молчит. От этого существа исходила такая неизбывная тоска, что сердце остановилось… Марк проснулся, судорожно глотая воздух. Ужас потихоньку отпустил его, и накатила тёплая волна радости: он во сне отчётливо сознавал, что спит, вот она – существимость! А причудившегося Абскрила он постарался стереть из памяти.

Точка на горизонте

Время утекало как песок сквозь пальцы на пляжном берегу их острова детства, острова Марго. Они иногда возвращались туда. Рита скреатила на берегу дом с открытой верандой, использовав в его оформлении свою курсовую работу по дизайну. На веранде им нравилось пить чай, бездумно любуясь океанским простором. Затем, словно очнувшись, бежали наперегонки к живому океану, бросались в высокий прибой, плавали до изнеможения и валялись на пляже, зарывшись в тёплый песок. Марик помнил, каким хрупким подростком была она раньше – помнил её худенькую спину с пунктиром выпирающих позвонков, острые плечики. Теперь же в ней появились округлость и уверенная грация будущей женщины.

Они словно заново узнавали друг друга. Марк смаковал Риткино имя, пробуя его звучание на разные лады. Когда в академии ему на лекции читали про римскую осадную технику, то называл подругу по-латински – Гита. Когда же на занятиях дошли до изобретения немцами типографских станков, переиначил на Грету, Гритту и Гретхен. А когда докатились до развития технологий в Америке, перешёл на Мэгги и Марджи. Но больше всего милых звучаний было в родном языке: Ританя, Ритуля, Ритуня, Ритуся, Туся, Ритуша, Маргуша, Мара, Маруся…

Сколько оттенков одного лишь эпитета, которым древние греки наградили богиню Афродиту – «маргаритос», то есть жемчужная! Ещё с уроков отца по греческой мифологии Марик знал, что Афродита была покровительницей мореходов и на многих островах Средиземного моря имелись её святилища, куда моряки приносили жертвенные жемчуга и морские раковины. Однажды, ныряя близ их острова, он увидел на песчаном дне огромную перламутровую раковину, которая своей закрученной формой напоминала спиральную галактику. Удивительно! Среди водорослей и мельтешащих ярких рыбок – кусочек космоса, и он над этим властелин! Воздуха уже не хватало, но Марик рванулся вниз, схватил находку и поднял на поверхность, где на волнах качалась доска его электросёрфа. Вернувшись на берег, он опустился на одно колено и положил к ногам дремавшей Маргариты «морскую галактику».

– Слух преклони, о, богиня! Хорошо приносить сообразные жертвы вечным богам, на Олимпе живущим! – произнёс торжественно юноша. – Вот что, однако: прими от меня этот кубок прекрасный и, охраняя меня, проводи под защитой бессмертных!

Девушка ответила сонно:

– Это ты из Гомера наизусть шпаришь?

Взяв тяжеленую раковину, приложила к уху – шумит. Благосклонно кивнула:

– Рядом ты можешь возлечь. А в благодарность я тоже твой слух услажу… или усладю, в общем, каким-нибудь гимном.

– Так говорила богиня. Он радостно ей покорился, – хмыкнул Марик и упал животом на песок. Рита возвела горе свои нежносерые, прохладноглубокие очи:

– Кузя, мой раб кибермудрый, Марсу божественному ну-ка подай славословье…

– Не-а, так не честно, – пробормотал юноша и прижался щекой к тёплому песку. А Рита стала читать загорающиеся в воздухе строчки про шар кровавый, что мчат на третьем своде неба «бурные конИ». Марк лежал и слушал голос Риты, приятно накатывающий вместе с прохладным пенистым прибоем, что лизал его сухие пятки. Закрыл глаза: плывущий красный шар и рядом какие-то тени. Эти самые «конИ»?

Закончив декламацию, Рита сказала серьёзно:

– А ведь ты мне давно ничего не дарил. Сначала подарил мне отвёртку…

– Униключ. Так инструмент назывался, – поправил Марик. – И почему не дарил? А на дни рождения?

– Это не считается. Ты хоть и Марс, а знаешь, что твоё имя означает? Кувалда.

– Не кувалда, – снова поправил Марик, – по-латински «маркус» означает «молоток».

– Ты не молоток, а настоящая кувалда!

– Извини, не подумал.

– Сколько раз тебе говорить, никогда передо мной не извиняйся!

– Хорошо, – Марик перевернулся на спину и попробовал сменить тему. – Смотри, там что-то плывёт.

Рита села и всмотрелась в горизонт:

– Там просто чёрная неподвижная точка. Откуда ты знаешь, что плывёт?

– Сколько раз тебе говорить, я могу отличить живое от неживого, поэтому и зрение у меня особенное. Смотри: оно неподвижно, но всё равно движется… А сейчас остановилось. Интересно, почему?

– Так уж я и поверила, мухлёжник, – Рита бросила в друга горсть песка. Марк рассмеялся:

– Хочешь, проверим?

Стащив в воду электросёрфы, они помчались к горизонту. Чёрная точка оказалась белоснежной шхуной. Она действительно стояла на месте, а вдоль фальшборта двигался бородач с пёстрой банданой на голове и что-то забрасывал на верёвке, покрикивая: «Марк… Марк…»

– Это не тебя куклы ищут? – подплыв к Марику, весело спросила Ритка. – Твои друзья?

Марк только махнул рукой: поворачивай обратно. Но Рита, выключив двигатель сёрфа, по инерции подплыла ближе и услышала отчётливей: «Mark eight-foot… mark seven-foot… Here all fucking shoal! Come back, captain».

Рита догнала Марика уже у берега, когда тот затаскивал доску на песок.

– Горе-мореходы на риф заехали, глубину меряют, – сообщила она. – Слушай, Марк, а глубину реальности ты мерить можешь?

Марчик удивился её серьёзному тону.

– Это как?

– Ну, чтобы измерять: это больше реальное, а это меньше реальное.

– А что измерять? Тут или настоящее, или нет. Без полутонов.

Рита о чём-то думала, закусив губку, затем осведомилась, глядя куда-то вдаль:

– А ты картины писать или просто рисовать не пробовал?

– Не-а, куда мне до тебя.

– А вообще, чего ты хочешь?

– То есть?

– Ну, от жизни чего хочешь?

– Хочу в эос попасть.

– Понимаю. С существимостью проблемы продолжаются? – Рита сочувственно глянула на Марка.

– Ты не поняла. В эос я хочу пробраться прямо в теле, с обратной стороны. Я же тебе рассказывал про «Макроквант». Они там на месте топчутся, а я, может, что-нибудь придумаю. Пойду другим путём – не буду упираться в формулы, а рассмотрю проблему в целом. Первым делом надо понять, почему наука в тупик зашла. Думаю, история технологий мне что-то и подскажет.

Рита, глядя на оживившегося друга, вздохнула:

– Всё же ты мог бы попробовать. Я слышала, что занятия живописью помогают учёным делать открытия. Вместе могли бы работать, у реконсов.

– Ты после академии к ним пойдёшь?

– Наверное. А вчера они показывали свою библиотеку, и там есть потрясная картинная галерея. Представляешь, картины великих художников взяли и скреатили – портреты оживили, пейзажи сделали объёмными, можно даже внутрь войти и погулять! Тебе точно понравится.

– Ну, давай, приобщай… А пока пойдём в фазенду, хотя бы соль смоем.

Приняв душ и запахнувшись в шёлковый халат, Марик вошёл в гостиную. Ритка собирала на стол, влажные волосы её были стянуты в смешной хвостик, по-домашнему. Вспомнилось, что она рассказывала про «свой домик», в который ещё малышкой играла в родном ковчеге до их встречи. А что сейчас? Продолжение игры или этот дом – их дом! – настоящий, не игрушечный?

Марик плюхнулся в кресло и спросил:

– Слушай, а что за боты были на шхуне? Издали я не разглядел. На пиратов, вроде, не похожи. И шхуна с трубой. На ней, кроме парусного вооружения, паровой двигатель установлен.

– Заметил, да? – Ритка рассмеялась. – Ну, сдаюсь! Уж не стала тебе сразу говорить. Это бунгало я из другого ролевика слямзила. Я же не архитектор, мой дизайн только внутри. И вместе с домом, получается, ещё что-то из того ролевика перетащилось. Я потом почищу, не переживай.

– А с чего мне переживать. Ошиблась, бывает. Потому что дом для семьи должен строить мужик, не женское это дело.

* * *

Марик сдержал обещание и позволил привести себя в Библиотеку, которую реконсы именовали с большой буквы. Собственно, здесь был всего лишь каталог матриц-реконструкций истории Земли, а их база данных, занимавшая геллабайты информации, находилась в эосе. Где креатились физически матрицы, составляя единый поток суррогатного земного бытия – так называемую Магистраль, держалось под большим секретом. Наверное, только несколько человек из Совета реконструкторов знали координаты пустотелых астероидов, в которых жили-поживали человечки-боты.

– Отсюда можно попасть в любую локацию Магистрали – в Римскую империю времён Цезаря, в Китай Мао Цзэдуна и так далее. Если, конечно, имеешь специальный допуск. – Рита вела Марика по коридору и объясняла. – Если же допуска нет, то тебе скреатят копию Магистрали, и делай в ней что хочешь, но в оригинал Магистрали никто не пустит… А вот здесь комната отдыха для сотрудников и посетителей.

Они вступили на эскалатор и оказались в центре полутёмной залы с подсвеченными фонтанами. Зала была круглой, с аркадой по периметру, где и находилась виртуальная картинная галерея.

– Брейгель Старший, – скомандовала Рита киберу и, взяв Марика за руку, ввела его в галерею. – Это мой любимый художник из Северного Возрождения. Тебе должен понравиться!

Марик крутил головой: картины и вправду были необычные, живые.

– Смотри, смешная женщина, с кастрюлей на голове, – он остановился перед полотном, изображавшим ад. – Кастрюля вместо шлема, что ли? В руке меч, на поясе кухонный нож… Хочет ад завоевать?

– Это самая страшная картина Брейгеля, называется «Безумная Грета», – округлила глаза Рита. – Нам на лекции рассказывали, что она показывает пороки того времени, жадность и быкоголовую воинственность. А мне жалко Грету. На самом деле картина написана по притче, которую любили рассказывать во Фландрии. Эту женщину преследовали несчастья, умер муж-пьяница, и она влачила нищенское существование. Последней каплей стало то, что у неё украли сковородку. Обезумев, она подумала на чертей, вооружилась и пошла в ад, все сковороды, на которых жарились грешники, разбросала, нашла свою и вернулась домой.

– Точно сумасшедшая.

– И вовсе не сумасшедшая, – обиделась Рита. – Есть ещё вариант: в ад она пошла за своим непутёвым муженьком, чтобы обратно домой привести. Ей же тяжело было одной, даже сковородки последней лишилась.

Марик всмотрелся в лицо безумной женщины – та беззвучно открывала рот, словно звала кого-то. Мужа своего? Длинная юбка колыхалась, она шла быстро, минуя безголовых уродцев, а вслед на коротких ножках бежали странные рыбины.

– Здорово нарисовано, всё одновременно в статике и в движении.

– Там и вправду всё движется, если заглянем внутрь…

– Нет уж, в эту преисподнюю я не хочу!

Галерея казалась бесконечной: пляшущие крестьяне, скорбные процессии, люди, ангелы, бесы… Рита взахлёб рассказывала, почему она без ума от Брейгеля Старшего:

– Он очень реалистичный, выписывал самые-самые детальки! Вот чулки полосатые, и видно, что они из шерсти. А вот у гуляки в руках кружка с пивом, и краешек у кружки отбит… Наш препод говорит, что Брейгель – это икона аутентичности для реконструкторов. И здесь, в галерее, они набираются вдохновения!

– Да, всё как настоящее, – согласился Марик и остановился перед знакомой картиной – «Охотники на снегу».

– Мой дед её с собой в космос брал. Я когда маленький был и увидел картину в его каюте, то захотелось заглянуть вон за те снежные горы – есть там что-нибудь живое или нет.

– Не получится, – отрезала Рита и, как бы извиняясь, добавила: – В живых картинах креазона ограничена видимым средним планом. Вон за тем домом с башней, скорей всего, задник сцены.

Марику уже надоела экскурсия, и он ещё задержался перед «Охотниками на снегу», впитывая глазами средневековые игрушечные домики и замёрзшие зеленоватые пруды с танцующими на них фигурками людей.

– А на коньках там можно покататься? – спросил он.

Взявшись за руки, они вошли в картину. Сразу же обдало свежим и дымным воздухом – где-то неподалёку жгли костёр или это был дым из печей. Лаяли собаки, вверху пронзительно свиристела какая-то птица. На снегу у ног лежали две пары деревянных колодок с железными полозьями.

– Это наше, – пояснила Рита, – кибер услышал твою просьбу.

Забрав коньки, они со смехом скатились вниз по ледяной дорожке. Затем Марик, сидя на снегу и держа Ритины ноженьки на своих коленях, не спеша затягивал ремешки на колодках. Первые же шаги по льду едва не закончились для юноши плачевно – конёк задел камень, и он с трудом удержал равновесие. Неподалёку дети вместе со взрослыми играли в айсшток, катая камни по льду, и поэтому пришлось перебраться через насыпь в соседний пруд. Народа там было больше, со всех сторон раздавались смех и оханья падающих на лёд. Не стесняясь ботов, Марик обнял подругу за талию и повёл в танце, вспоминая детские навыки – как они катались на Великих Озёрах в ролевике про индейцев-ирокезов. Уже тогда он понял, что, обнявшись и танцуя, проще удержаться на скользком льду. Спустя полчаса Рита призналась, что страшно проголодалась. Марик хотел отшутиться: «Тут одно меню, всё внутривенно», – но не стал напоминать о физиологии гэст-питания. В реальности все вкусняшки, поглощаемые даблом, сублимировались в нутриенты – аминокислоты, витамины, микроэлементы и жировые эмульсии, вводимые в организм гэстящего через браслеты внутривенного питания.

Над входом в таверну на одной петельке качалась на ветру вывеска с белым оленем и святым Евстафием. Хозяйка в чепце с нарисованным лицом поставила перед ними деревянные миски. Всё, что Марк хотел сказать любимой в тот вечер, вдруг показалось плоским, выцветшим, и он молчал…