Кто хочет стать президентом?

Глава пятая
Выбор цели

Территория США

Определить место действия точнее не представляется возможным

Разъехались в разные стороны стальные створки ворот, на каждой из которых красовалось по пышному парику из колючей проволоки. Офицеры в касках долго рассматривали документы, пинали колеса, подносили к корпусу легковушки штуки на длинных штативах, похожие на студийные микрофоны.

Через двести ярдов – еще один пост. Тут главными были собаки. Им позволялось все. Они требовали вскрыть багажник, предъявить бумажник, снять пиджак – старина Фрэнк покорно, автоматически повиновался.

Затем машину пришлось оставить (тогда зачем было ее так тщательно обыскивать) и пройти шагов сто по бетонному полю, далее столько же по коридорам, где в стенах вспыхивали зеленые лампочки и что-то жужжало. Две индифферентные женщины в страшно накрахмаленных белых блузках и черных галстуках снова заставили Фрэнка раздеваться, велели даже снять ботинки. Убедившись в том, в чем им надлежало убедиться, они вызвали бронированный лифт, и старина Фрэнк отправился куда-то, как всегда во время таких визитов, не зная, вверх движется или вниз.

Мистер Шеддер принял его в небольшом кабинете. Он сидел, откинувшись в кресле, перед ним сиял полировкой коричневый стол, на котором лежал остро очиненный карандаш. Картина должна была свидетельствовать о стиле работы Шеддера: все дела до единого распутаны и сданы в архив, никакого хлама повседневной работы.

Старина Фрэнк (он заметил, что сам себя так иногда называет) остановился у противоположного края стола.

– Что удалось выяснить? – спросил Шеддер, снимая очки, словно собираясь прямо сейчас приступить к сличению каких-то доказательств и фактов.

– Все говорит за то, что парень – я имею в виду летчика – был ненормальный. Такие нападают на школы с карабином, а до того год состоят в обществе анонимных алкоголиков.

– Этот состоял?

– Этот нет, я просто для примера.

– К дьяволу твои примеры! Ты мне должен объяснить, как могло получиться, что ведущий инженер важнейшего и секретнейшего проекта, направляясь со всей новейшей документацией на испытания, столкнулся с психованным самолетом, управляемым человеком, которого выгнали с пилотских курсов за нерегулярные посещения занятий и регулярные посещения сеансов психотерапии. Что ты открыл рот? Хочешь сказать, что это рок, судьба, трагическое стечение обстоятельств?

Фрэнк пожал плечами. Собственно, других объяснений у него не было.

– Что ты молчишь? Что-нибудь сделано? Ты поговорил с девчонкой?

– Уже через час после столкновения на шоссе мои люди перерыли ее дом. Не только поговорил, но и ощупал.

Шеддер мстительно надел очки.

– И, конечно, ничего не найдено?

Фрэнк грустно и отрицательно покачал головой. Шеддер взял карандаш и начал стучать незаточенным концом по полировке.

– На месте катастрофы ни одного интересного куска бумаги или пластика. Откуда столько горючего в этом угнанном самолете? Дома ни одной зацепки, компьютеры будто вылизаны изнутри. Убийца всего лишь за два часа до дела прибыл из Бостона. Никаких пересечений с семейством Реникс. Может, он был знаком с умершей миссис Реникс? Влюбленность? Месть?

– В ту пору ему было тринадцать лет.

– Иногда этого вполне хватает.

– И они никогда не встречались, по нашим данным.

– Кто может поручиться за полноту ваших данных? Архивы Страшного суда нам пока не доступны.

Старина Фрэнк поднял глаза к ровно светящемуся потолку.

– Есть одна маленькая зацепка, сэр.

Шеддер задержал занесенный для удара по столу карандаш.

– В России занимаются подобной проблемой.

– Знаю не хуже тебя. Известно мне даже то, что мистер Винглинский скорее имитирует эти занятия, и мы, насколько я в курсе, помогаем ему разыгрывать сей спектакль. Он хочет пошатнуть акции тамошних нефтяных компаний с помощью научной шумихи, поднятой здесь, а потом исподволь скупить их. Метод вычурный, какой-то соросовский, но нам это не повредит. Тем более что нам он оказывает регулярные и порой даже рискованные для него услуги.

– Это наша легенда, сэр, что новая энергия – бред графоманов от науки. А ведь у него могут быть совсем другие. Вы же знаете психологию марионеток. С какого-то момента у них появляется ощущение, что они в силах двигаться самостоятельно.

Мистер Шеддер задумался. Настолько, что рассеянно вызвал секретаршу с чаем. Некоторое время он смотрел на едва заметные извивы поднимающегося от чашки пара.

– А что девчонка?

– Зеленая, пацифистка, антиглобалистка. А по внешнему виду, как ни странно, кукла Барби.

– Может, она успела что-нибудь припрятать, пока вы добирались до их дома?

– Маловероятно. Насколько я ее знаю – а знаю я ее с самого рождения, она не из того теста. Если бы нашла что-нибудь странное, кинулась бы за объяснениями к дяде Фрэнку.

– Ладно, ладно. – Мистер Шеддер начал карандашом размешивать чай. Не из-за внезапной рассеянности, а чтобы показать, какой бардак царит сейчас в делах и как он этим раздражен. Отставил чашку испорченного чая. – Но вы за ней послеживайте, не хватало нам тут внезапной продолжательницы отцовского дела. Бензиновой Индиры Ганди.

Фрэнк согласно наклонил голову.

– Такое впечатление, Фрэнк, что вам есть еще что сказать. Я угадал?

– Как всегда, сэр.

– И?..

– Я навел справки. Господин Винглинский является почетным членом того самого аэроклуба. Года два назад он был здесь. Даже поднимался с инструктором.

Мистер Шеддер сидел, будто остекленевший.

– Вы понимаете, что вы мне сказали, Фрэнк?

– Думаю, да, сэр.

– Думаю, нет, Фрэнк. Может статься, что это известие ничего не значит – простое совпадение, но не исключено, что в нем ответ на все вопросы.

– Многовато случайностей, сэр. И все связаны с самолетами.

– Вот именно. Теперь идите и ройте, копайте, бурите, но найдите мне информацию о том, что мистер Винглинский пытался подъехать каким-нибудь образом к нашему топливному центру.

Мистер Шеддер еще некоторое время размышлял.

– Мы могли бы прямо сейчас прищемить ему хвост, но он уже намечен как очень важная фигура в некоторых других наших планах. Больших планах, старина Фрэнк, настолько больших… И не вздумайте проговориться, я хочу умереть в своей постели, и пусть последний стакан виски подаст мне моя старуха, а не тюремный капеллан.

Глава шестая
Кандидат из-под воды

Канарские острова, о. Тенерифе

Андрей Андреевич Голодин совершал погружение в бассейне клуба дайвингистов. Он был уже почти на предусмотренной глубине, когда дело опять пошло как-то не так. Перехватывало дыхание, застучало в висках, и нос – его прекрасный, всей стране известный своей монументальной импозантностью нос – не стал продуваться, хотя все четыре инструктора утверждали, что он просто обязан на этой глубине продуться при самом небольшом усилии. Андрей Андреевич потерпел секунду и, тут же позабыв про условные знаки, предусмотренные для общения в воде, начал выделывать руками такое, что инструктор, погружавшийся непосредственно вместе с ним, предпочел дать команду на всплытие.

Оказавшись на поверхности и сорвав с лица резиновые и пластмассовые вериги, Андрей Андреевич неприязненно, хотя и с оттенком юмора, поинтересовался:

– Вы что, и вправду решили меня утопить? Инструктора переглядывались у него за спиной, и взгляды их говорили только одно: безнадежен.

Андрей Андреевич поднялся по мраморным ступенькам из бассейна, приговаривая: «Хватит, на сегодня уж точно хватит». Его плечи услужливо облек длинный банный халат с вертикально расположенной картой России во всю спину. Андрей Андреевич сел к сервированному у края бассейна столику таким образом, что его ягодицы точно пришлись на Урал. Попивая свежевыжатый сок из высокого, как его помыслы, стакана, Андрей Андреевич неприязненно косился в сторону черного скопления людей и предметов в глубокой части бассейна, где его только что пытались посвятить в волшебный мир дайвинга. Уж лучше в масоны, мысленно пошутил господин Голодин и тут же заулыбался. У него была счастливая способность легко возвращаться от неприятных эмоций в бодрое, оптимистическое состояние духа, очень облегчавшая ему карьерный рост и позволившая дослужиться до чина заместителя премьера. Когда на него кричали, он реагировал спокойно, охотно признавал ошибки, даже если признавать было нечего. Этим он импонировал начальству, которое никогда не ждало мести с его стороны, а когда понимало, что ошибается, обычно оказывалось уже поздно. Будучи украинцем по матери, он взял своим жизненным девизом изречение историка Костомарова: «Хохлы не мстительны, но злопамятны ради осторожности».

Он допивал третий стакан сока и раздумывал над тем, что бы такое истребовать себе на завтрак, когда к нему приблизился высокий сухопарый мужчина с приветливым, но одновременно чуть хищным выражением лица. Начальник службы безопасности бывшего вице-премьера российского правительства Кирилл Капустин. Человек поистине незаменимый для Андрея Андреевича. Так было и в дни высокого политического взлета господина Голодина, и особенно теперь, в дни опалы и канарской ссылки. Они знали друг друга не менее двадцати пяти лет, еще с институтской скамьи, и всегда Кирилл Капустин занимал как бы чуть-чуть подчиненное, обслуживающее положение при Андрее Голодине. Нет, слово «обслуживающее» тут слишком сильно. Просто Кирилл, учившийся, что называется, на «медные деньги», всегда отдавал себе отчет в том, что маршальский внук и сын крупного внешторгработника Андрей – человек с другими привычками, его кость белее. Точным определением своего места в пределах их дружбы Кирилл был застрахован от унижений. В начале восьмидесятых Андрей привлекал его своей, как сейчас сказали бы, «продвинутостью». Джинсы, видеомагнитофоны, Генри Миллер, настоящие «Мальборо». Кроме того, широкие возможности Андрюши притягивали к нему целые рои девиц. И часто случалось так, что приезжали они в гости к Голодину, а спал с ними Капустин. Но это уже мелочи.

Хорошо знавший английский Андрей называл Кирилла Дживзом, сам себя, очевидно, считая Берти Вустером. Капустин подтянул язык, прочитал пару романов Вудхауза и не счел нужным обижаться. Все же лакей был самым умным человеком в этих книжках. А Капустин себя даже и лакеем не считал.

– Ну, что там еще? – спросил Андрей Андреевич, предчувствуя, что начальник службы безопасности пришел с неприятной новостью.

После института они потеряли друг друга лет на пять. А потом, в самом начале политической карьеры Голодина, Капустин сам явился к нему на прием и объяснил, что хотел бы работать у него. Кем угодно, хоть шофером. Молодой «растущий», как говорят бюрократы, работник взял к себе старого товарища и никогда, ни разу об этом не пожалел.

– Придется встретиться с одним человеком.

Столь императивный тон Кирилл допускал не часто, и Андрей научился не злиться: это всегда оказывалось по делу. Как правило, Кирилл был психотерапевтом, но иногда и хирургом.

– А каким образом этот человек меня нашел? Я здесь инкогнито. В газетах не было ни слова.

– Такие люди имеют источники информации помимо газет.

Андрей Андреевич поставил стакан на стеклянный столик с явно оппортунистическим стуком.

– Я отошел от дел. На время, может быть, но отошел. Я имею право отойти от дел?

Андрей Андреевич любил иной раз выразиться в стиле старого аристократического романа. Кирилл счел нужным ему подыграть.

– Но вы же не ушли на покой.

Он всегда называл шефа на «вы», даже когда они были наедине. Это Голодину нравилось, а Капустину абсолютно ничего не стоило.

– И почему ты решил, что эта встреча такая уж важная?

В ответ начальник службы безопасности достал из кармана маленький желтый мобильник. Глаза господина Голодина удивленно-радостно округлились.

– Нина?! Она здесь?!

Капустин отрицательно покачал головой.

– Но этот номер знает только она!

Беззаветно любимая дочь, свет в окошке, человек, с которым было связано все чистое, светлое, свежее в грязноватой и затхлой душе отставного политика.

– Это не она, – спокойно и жестко ответил Капустин.

– Тогда… то есть… объясни! Впрочем… – Андрей Андреевич бессильно и покорно махнул красивой дланью. – Даже сюда пролезли. Кто мог им сказать, а, Кирюша? Кто продал? Ну ничего святого, даже вот на столечко.

Кирилл улыбнулся.

– Я думаю, здесь дело не в предательстве или в чем-то подобном. Людям, которые знают все, невозможно продать часть того, что они знают. Для меня самого этот звонок был как удар обухом. Мы даже не под колпаком, мы в голой степи на ветру.

Андрей Андреевич несколько раз глубоко вздохнул.

– Ладно. Дай хоть переодеться.

– Не обязательно.

– Он что, уже здесь? – Господин Голодин с трудом огляделся, наливая лицо кровью.

– Вон он идет.

Андрей Андреевич увидел человека, приближавшегося к нему по краю бассейна.

– Так это какой-то китаец! Нас что теперь – желтомазые покупают, да?

– Выйдемте на балкон, Андрей Андреевич. Голодин взял с собой не только свое недовольство, но и кисть винограда.

Господин Ли оказался хоть и китайцем, но вашингтонским высокопоставленным чиновником. Настолько высокопоставленным, что в его присутствии господин Голодин даже не посмел открыто наслаждаться виноградом. Сделал вид, что ему расхотелось, и сунул кисть Капустину.

Господин Ли, несмотря на кристальный английский, все же привнес в беседу немного восточного колорита. Некоторое время – несколько секунд – после положенных приветствий он созерцал не русского гиганта в халате, а остров Гомера, вид на который открывался с балкона.

– Гляжу я на горы, и горы глядят на меня, так долго глядим мы, друг другу не надоедая.

– Что? – спросил господин Голодин.

И господин Ли тут же, без всякого перехода от лирики к политике, буквально в двух словах объяснил ему цель своего приезда в такую даль.

– А почему вы решили, что я гожусь?

Господин Ли опять посмотрел на горы – общение с ними явно доставляло ему больше удовольствия, чем разговор с этим господином в халате.

– Вы знаете, какой у меня рейтинг? У меня нулевой рейтинг! Помните ярлык, что прилепили мне эти желтые, извините, газетеры, – «господин процент»? Так это неправда, если смотреть с точки зрения выборов. У меня нет этого процента.

«Рейтинг, это незаконнорожденный сын иерархии», – подумал Капустин.

– Мы знаем, – спокойно сказал поэтически настроенный гонец Госдепартамента. Начальник охраны чуть вздрогнул, такое было впечатление, что американский китаец ответил на его мысли, а не на вскрики Голодина.

– И все статистики – и ВЦИОМ, и «Меркатор», и Грушинская свора, и шайки поменьше – талдычат только одно: я труп, политический труп. Всякие Буничи, Павловские…

– Мы знаем.

Андрей Андреевич всплеснул руками:

– Тогда объясните, на кой я вам сдался – без малейшего шанса выйти во второй тур? Чтобы потом меня можно было пристрелить и сорвать выборы? – Он посмотрел на Капустина, сухое гладиаторское лицо которого ничего не выражало, и вновь воззрился на китайца. – Если вы все это знаете, то почему? Возьмите любого другого. Хоть Явлинского, хоть Хакамаду. Немцова возьмите. Билыха.

Посланец поморщился.

– Не надо больше называть имен.

– Но вы мне не ответили. Почему я? Может, мне хочется спокойно дожить до старости тут, на островах, или на Огненной земле стрелять белых медведей.

– Там нет белых медведей. Там рядом Антарктида. Белые медведи есть в Арктике. Арктос – от греческого «медведь». Ант – отрицательная приставка. Антарктика – место, где нет белых медведей.

Андрей Андреевич смолк и как-то осунулся. Подобно всякому русскому человеку, он испытывал непреодолимое уважение к носителю точного знания. Эта краткая лекция окончательно раздавила его.

– Я вам объясню, почему выбраны вы. Во-первых, и у всех других либеральных политиков в России шансы примерно такие же, как и у вас, то есть близкие к нулю. Но вы отличаетесь от них тем, что они могут отказаться от нашего предложения, а вы нет.

Андрей Андреевич покраснел от обиды и ярости.

– Вы больше всех названных господ подходите нам по характеру.

– Что вы имеете в виду?

– У них у всех есть комплекс Костюшко, а у вас он отсутствует.

– Какое еще костюшко?!

– Если вам неизвестен этот эпизод мировой истории…

– Да знаю я, кто такой Костюшко!

– В таком случае вы легко вспомните: когда императору Наполеону пришло в голову восстановить из небытия Польшу, он предложил польскому патриоту Костюшко возглавить будущее правительство. Тот согласился, но при одном условии.

– Что за условие?

Господин Ли улыбнулся. Теперь ему интереснее были не горы, а Андрей Андреевич, которого он рассматривал с особым удовольствием.

– Вот и император поинтересовался – какое условие? Ему ответили, смущаясь, что Костюшко готов возглавить Польшу, если из нее уберутся все французы. «Что передать польскому патриоту?» – спросили Наполеона. «Передайте ему, что он дурак!»

Андрей Андреевич одним тяжелым глазом покосился в сторону китайского умника.

– Так вот, Андрей Андреевич, все перечисленные вами российские политические деятели – дураки. Они начали ставить нам условия, как будто их избрание на пост президента России будет их личным успехом, а не успехом наших денег и других ресурсов.

Запахнув халат, Андрей Андреевич прошелся по балкону. Китаец продолжал говорить, беззаботно улыбаясь:

– Ставя такие условия, они, видимо, любовались собой, чувствуя себя совестливыми людьми. С душами, не до конца сожженными политическими страстями. Вы отличаетесь от них в выгодную сторону, вы полностью наш. Вы готовы на все. И это не отсутствие совести, а лишь отсутствие иллюзий.

– То есть вы сейчас мне прямо говорите, что я готов продаться на корню, а у этих… ну… есть что-то за душой.

– Выяснение таких деталей имело бы смысл, если бы происходило в сугубо личном, а не политическом плане. И потом, то, что вы готовы работать с нами на наших условиях в деле избрания нового президента России, совсем не значит, что вы плохи как человек. Вспомните, сколько в вас замечательных качеств. Надежный друг, нежный любящий отец…

Голодин как медведь, защищающий заветную берлогу, поднял огромные лапы:

– Не будем об этом.

– Хорошо, не будем об этом, будем о другом. Я сейчас напишу на бумаге некое число. Сумму. Столько мои поручители намерены вложить в наше совместное предприятие. В ваши выборы. И прошу отметить, насколько эта сумма отлична от нуля.

Оная сумма произвела на господина Голодина такое впечатление, что он на некоторое время потерял возможность двигать членами, даже губами. Воспользовавшись этим, господин Ли быстро поклонился, сказал, что дальнейшую связь они будут держать через господина Капустина, и удалился, как будто его никогда и не существовало.

Когда господин кандидат в президенты обрел способность владеть собой, начальник службы безопасности сунул ему в руку сбереженную кисть винограда. Прожевав несколько сочных ягод, Андрей Андреевич решил, что пора что-нибудь сказать. И выдал мысль вполне уместную:

– Ученый какой китаец. Капустин кивнул:

– Знали, кого посылать. Обычный американский нахрап тут бы не прошел.

– Да, – осанисто согласился кандидат, – нахрапом меня не взять.

– И потом, Андрей Андреевич, если резюмировать ситуацию в том, историософском стиле, что предложил нам господин Ли, я, чтобы снять неприятное послевкусие беседы, предложил бы не только виноград, но и один исторический анекдот.

– Предлагай.

– Когда небезызвестная принцесса Екатерина отправлялась в Россию, чтобы стать супругой наследника престола, ее ведь тоже энергично наставляли. Фридрих II просто завербовал девчонку. Она ехала к нам его агенткой.

– Я-то тут при чем?

– Но когда Екатерина села на царство и рассмотрела, чем именно владеет, послала она этого Фридриха и таких, как он, ко всем чертям.

– С бабой меня равняешь?

– Тут все дело, какая баба.

– Правильно. Ты все-таки, дружок, проведи расследование, как они до Нины добрались. Не зря звонили именно на этот телефон. Это ведь не телефон, Кирюша, ты понимаешь?! Это моя ахиллесова пята и одновременно моя простата. Знали, собаки, за что меня взять. Тут или предательство… или я вообще не знаю, что думать.

– Я уже начал расследование.

Господин кандидат откинулся в кресле и закрыл глаза расслабляясь. Он, как уже сказано выше, умел легко переходить из одного эмоционального состояния в другое.

– А знаешь ли, Кирюша-друг, сколько ноликов было в той сумме, что он мне намалевал?

Начальник службы безопасности только дернул сухой щекой.

– Это не моего ума дело.

Андрей Андреевич смачно захохотал:

– Правильно, правильно мыслишь, каждый сверчок, понимаешь ли…

Кандидат не договорил и опустил в распахнутую пасть целую кисточку винограда – как связку нулей.