Агент ливийского полковника

– Помощь аморальна?

– Помощь помощи рознь.

– Вас трудно понять.

– А вас – вообще невозможно. Я толкую вам о вашей гнилой политике, о вашей гнилой демократии. Одну секунду, я закончу. Вы своим собственным судом признали мою страну виновной в теракте над Локерби, назначали цену: признание в преступлении и откупные. А потом наступила «эпоха» плодотворного сотрудничества, саммиты, дружеские – они же лицемерные – рукопожатия, братания. То есть вы приняли от убийцы его кровавые деньги, взяли с него слово так больше не делать и приняли в свою компанию.

– Так вопрос не ставят. Здесь нет аналогии.

– И вы знаете почему. Потому что в деле Локерби нет ливийского следа. Вы арестовали меня потому, что я один из немногих, кто знает истину: сотрудники вашей военной разведки взорвали самолет и, подтасовав факты, стали шантажировать Муаммара Каддафи. У полковника не было выбора: страна задыхалась без торговли. Это все равно что иметь цистерну нефти и ничего более. Нефтяные продукты в пищу не идут.

Ливиец абд-Аллах Хасан был одним из немногих, кто действительно знал истинную причину трагедии в небе над Локерби. Шотландец Стивен Макгрегор был одним из немногих, кто хотел узнать правду. В таком ключе рассуждал Натан Паттерсон по пути в Локерби – городишко с населением четыре тысячи человек, на его взгляд, прославившийся в первую очередь тем, что на его жилой квартал обрушились горящие обломки «Боинга».

Паттерсон не пропустил ни слова из допроса абд-Аллаха, находясь в соседнем кабинете; он через прозрачное с одной стороны зеркало смотрел на арестованного и морщился от несдержанности чернокожего коллеги, не замечая притворства в его перевоплощении. Ровно до тех пор, пока его не насторожил общий ответ абд-Аллаха: «А на что вообще способен один террорист – «ваш» или «наш», неважно?..» И в голове Паттерсона начал в деталях, а не в общем вырисовываться план под рабочим, созвучным с фильмом Стивена Спилберга названием: «Спасти генерала Смита».

Глава 3
Дом Макгрегоров

Локерби, Шотландия

Стивен Макгрегор возглавлял так называемую инициативную группу родственников погибших 21 декабря 1988-го над Локерби. Позицию, которую заняла горстка этих людей (причем с первых дней следствия), заключалась в опровержении официальной версии трагедии, шитой белыми нитками. «Макгрегор и компания» представляли собой яркий след в обвинительной речи полковника абд-Аллаха: одни из немногих, отказавшиеся принять денежную компенсацию за смерть близких. И в этом плане недоумение абд-Аллаха, полагающего, что дело Локерби закрыто, было неуместно.

Стивену Макгрегору в январе этого года исполнилось 64. Крепкий, высокий, полный сил мужчина. «Не скажешь, что он относится к разряду правдолюбцев», – подумал о нем Натан Паттерсон. В этой связи он вспомнил афоризм британской писательницы Дианы Сеттерфилд, которую считал классиком современной литературы, а в плане повествования – непревзойденным мастером:

«Люди, неспособные наполнить свою жизнь здоровой любовью к деньгам, обычно страдают патологической тягой к таким вещам, как правда, честность и справедливость».

Паттерсон согнал усмешку с лица и подошел к невысокому забору.

– Мистер Макгрегор? Здравствуйте, сэр! – поприветствовал он хозяина дома.

– Добрый день, – отозвался мужчина. Прислонив лопату к стене сарая, он, на ходу снимая рукавицы, подошел к калитке и открыл ее. – Проходите. Только не говорите, что вы что-то продаете.

– Ну зачем вы так? Вы же знаете, кто я. Два года тому назад мы встречались здесь же. Нет, я не приму ссылку на плохую память.

– Да, моя память не дает сбоев с того самого дня. – Хозяин дома невольно посмотрел в небо...

Эта трагическая история Макгрегоров была уникальной; главе семьи – Стивену предлагали бешеные деньги за книгу или сценарий, основанный на реальных событиях. Старшая дочь Макгрегора летела тем злополучным рейсом из аэропорта «Хитроу», а нашла свою смерть неподалеку от своего дома, откуда накануне отправилась с подругами в невозвратное путешествие.

Макгрегор и в этот раз проявил недюжинное хладнокровие и упорство, отвечая агенту МИ-6.

– Нет, я не изменил своего решения и твердо стою на своей позиции. И никто из нашей группы. Я понимаю вашу тактику, которая сводится к одному: расшатать нас по одиночке и развалить. Сдастся один, за ним – другой... Хотите чаю?

– Не откажусь. Я вижу удобный столик напротив сарая.

– Располагайтесь, я скоро вернусь.

Натану Паттерсону всегда импонировали сильные личности – вроде этого Макгрегора, чью шотландскую фамилию носили национальный герой Шотландии Роб Рой, художник-импрессионист по имени Уильям, начальник разведки индо-британской армии Чарльз, шотландский футболист Аллан и другие. От таких людей, представляющих собой целую систему устойчивых черт (а в случае Стивена Макгрегора – как члена оппозиционной группировки), не дождешься бранного слова, разговора на повышенных тонах. В чем кроется причина его железной самодисциплины? Паттерсон припомнил своего коллегу из контрразведки, который, допрашивая абд-Аллаха, периодически срывался на крик.

Макгрегор принес чай, домашнее печенье, бросил недвусмысленный взгляд на припаркованный неподалеку «Лексус».

– Ваша машина?

– Что вы!

Паттерсон прилетел в Карлайл (город на севере Англии) на самолете, а до Локерби (юг Шотландии) его довезли на служебной машине, благо расстояние между городами составляло не больше пятидесяти километров.

Давая чаю остыть, Натан Паттерсон приступил к делу. Он щелкнул замками темно-коричневого кейса и вынул несколько фотографий. Сопровождая свои действия комментариями, одну за другой передал их Стивену.

– Прекрасный дом, правда? Фасад как у замка, даже имя собственное имеет. Настоящий английский сад. Гараж, отличная машина. Вот еще одна машина – снимок сделан в гараже, семейный мини-вэн. На этом снимке – офис частной компании. Престижная машина на личной парковке. Солидные клиенты, солидный доход. Следующий снимок...

Паттерсон отдал должное Стивену Макгрегору – тот не стал отнекиваться: «Видел я эти снимки, знаю я этих людей». Он, нацепив очки, рассматривал их будто впервые и бросал под нос: «Вот это да! Здорово! Вот это офис! Я всегда обращал внимание на такие ограждения – они обозначают границы парковки, габариты машины, верно? Не простые линии на асфальте, а столбики со светоотражающими полосами».

Любой другой на месте Паттерсона оскорбился бы, посчитав, что собеседник над ним тихо издевается.

– Я видел этот офис, заходил внутрь: просторный холл, охрана и все такое прочее...

«Значит, он тихо издевался», – пришел к выводу Паттерсон.

– И десятки подобных контор не произвели на меня впечатления. Владельцы этих контор и домов – всего их больше двухсот – променяли духовные ценности на материальные выгоды. Они заключили сделку прежде всего со своей совестью.

«Неплохо было бы записать этот монолог и наложить его на горячее выступление абд-Аллаха – получится отличное стереозвучание», – подумал Паттерсон. И здесь ему без фразы английской писательницы пришлось бы непросто. Он процитировал ее.

– «Тринадцатая сказка», – тотчас назвал произведение Макгрегор. – Я читал эту сказку для взрослых.

– Послушайте, Стивен, какого черта вам надо? В швейцарском банке на счете, открытом на ваше имя, скопилась порядочная сумма. Четыре миллиона вам перевели после снятия санкций ООН против Ливии, еще столько же – после отмены американского запрета, остальные два миллиона – после исключения Ливии из черного списка Соединенных Штатов. Правительство тщательно оберегало именно ваши деньги, их не коснулась инфляция и не задел мировой экономический кризис, ставка по процентам оставалась неизменной. На вашем счету, Стивен, восемьдесят миллионов долларов! Это же джекпот!

– Вам очень нужно, чтобы я взял деньги?

– Да.

– И тем самым подтвердил ливийскую версию в деле Локерби?

– Мы не любим незаконченных дел. Не опоздайте, Стивен: скоро с Каддафи будет покончено. Вам просто некого будет выгораживать.

«Господи, что я несу!» – подумал Паттерсон.

Макгрегор вернул фотографии гостю и покачал головой:

– Просто-напросто вы хотите купить мою совесть. Но она не продается. Тот ливиец, которого приговорили к пожизненному заключению в тюрьме, но год тому назад выпустили, невиновен. И вы, и я равны в том, что знаем правду: теракт на борту «Боинга» – дело рук спецслужб Соединенных Штатов и Великобритании. Подставив ливийцев, они фактически просунули нож между створками жемчужницы. Спасая страну, ослабленную международными запретами на торговлю, Каддафи подписал ряд соглашений. Посеяв в Ливии зерна демократии тогда, вы собираете урожай сейчас. Только слепой не может заметить здесь четкого плана. Вы принесли в жертву двести семьдесят человек, а от меня хотите, чтобы я взял кровавые деньги?

«Интересно, догадывается он о том, что смотрит сейчас в глаза убийце своей дочери?.. Вряд ли, иначе снес бы мне голову остро отточенной лопатой», – пронеслась в голове Паттерсона мысль.

– Вы считаете себя честным человеком?

– Да.

– Возьмите то, что принадлежит вам по праву. Воспользуйтесь тем, чем пользуются по крайней мере двести пятьдесят человек.

– Ваш коллега в машине посматривает на часы. Вам пора, мистер Паттерсон.

– Но надолго я не прощаюсь. Возможно, мы увидимся через несколько дней.

Вряд ли они встретятся даже через несколько месяцев, однако Паттерсон таким образом надавил на шотландца, мысленно обзывая его болваном и несчастным кретином.

Он курил одну сигарету за другой. Стивен Макгрегор в этом деле стал камнем преткновения. Убрать его означало усугубить положение, всколыхнуть массы, плещущиеся вокруг него. Даже по-настоящему несчастный случай со Стивеном мог всколыхнуть общественность, не забывшую трагедии в шотландском городке. И в этом случае трудно будет сказать, чью сторону примут те, кто разбогател на локербийской трагедии.

Паттерсон не питал иллюзий относительно сегодняшней поездки в Шотландию. Не была она и запланированной, а, что ли, вытекающей из допроса абд-Аллаха Хасана.

Дорога в Лондон заняла немало времени, и Паттерсон постарался, чтобы ни одна драгоценная минута не пропала даром. Он набросал сценарный план грядущего мероприятия, в котором центральное место определил для своего подчиненного по имени Ахмед Джемаль. Не пройдет и суток, как Ахмед приступит к ответственной работе, чувствуя за спиной поддержку всего коллектива.

Глава 4
Методика преступления

Ахмед Джемаль обратил внимание на эту красивую, кареглазую, лет тридцати женщину в баре-ресторане на шумной части (неподалеку располагался железнодорожный вокзал) Бишоп Бридж-роуд. Она и ее подруга сидели за столиком, сервированным орешками и крекерами длинной формы, отлично впитывающими вино. Джемаль перехватил ее взгляд один раз, потом другой, чуть смущенно улыбнулся, словно сетовал на свое одиночество. И хотя две женщины сидели за одним столиком и, потягивая вино, вели неторопливую беседу, на лице каждой из них Джемаль различил печать пустого одиночества. И еще усталость таилась в выразительных глазах брюнетки. Да, может статься, она устала от этих пятничных вечеров в питейных заведениях, и пусть не всегда цель их – познакомиться с мужчиной и провести с ним ночь или весь уик-энд.

Если вглядеться в эту женщину внимательнее, то была заметна затасканность. Она не искала развлечений как таковых, она стремилась скрасить конец скучной и невероятно длинной недели. Джемаль оправдывал ее как перед собой, так и перед всевышним, как если бы отпускал ей грехи.

Их взгляды пересеклись в третий или четвертый раз, и Джемаль приподнял свой бокал, пригубил вино, и этот недвусмысленный жест расшифровывался просто: «За вас!» Он не торопил события, полагая, что не ошибается: женщина сама проявит инициативу. Мужчина, положивший на нее глаз, сидит в одиночестве, и она должна уравнять шансы. Она втянулась в этот безмолвный флирт, который, конечно же, разжигал ее интерес и вовлекал в полет фантазий.

Официант с корпоративным бейджиком, идентифицирующим его как Йена Файфа, подошел к клиенту все с тем же вопросом: не против ли он соседа, – Ахмед Джемаль ответил в третий раз:

– Я жду.

Даже в этой любовной завязке ему важно было одержать победу. Он мог пойти на уступки официанту и дождаться соседки, а мог указать кивком на эту тридцатилетнюю женщину, пригласив ее за свой столик, и она оказалась бы рядом через минуту или две. В мелочах агент британской военной разведки был щепетилен. И его очередное «нет» официанту также предназначалось объекту его внимания. Выходит, и эта женщина тоже одерживала свою победу.

Вот этот момент, которого дожидался Ахмед Джемаль: она чуть подалась вперед, отведя руку с дымящейся сигаретой в сторону, и что-то шепнула на ухо соседке. Не нужно обладать даром ясновидения, чтобы дословно узнать содержание фразы: она просила подругу уйти и, возможно, не оборачиваться – хотя бы в этот момент. Что же, сегодня повезло одной женщине. А другая, несмотря на запрет подруги, все-таки обернулась и одарила Джемаля продолжительным взглядом, просто изучая его и не вкладывая никаких эмоций. Затем она встала, сняла со спинки стула модную матерчатую сумочку.

Официант тут же оказался рядом. На его вопрос оставшаяся в одиночестве женщина ответила: «Я жду». Йен Файф выпрямился и развел руками: что такое сегодня творится?

«Контрольная» минута пролетела, как одно мгновение. Джемаль, одернув пиджак, подошел к столику.

– Разрешите составить вам компанию?

– Пожалуйста. Место не занято, – с некоторым нажимом и не без намека на окончившийся результативной ничьей безмолвный флирт ответила она. – Вы военный?

– А вы ясновидящая?

Они оба рассмеялись.

– Вы говорите как военный. Ваше «разрешите» вас выдало. Но одеваетесь вы как гражданский. Я знаю некоторых военных, которых стесняет штатская одежда.

– Ну, в общем, я ни рыба ни мясо. Я военный представитель на автозаводе в Солихалли. Скажу по секрету, что без моей резолюции завод не выпустит ни одного военного «Лендровера».

– И вас зовут...

– Рахман. Ар-Рахман означает «милостивый».

– Мари, – представилась женщина, не оставшись в долгу. – Это имя означает «отвергнутая». Мари Блант.

– Только не сегодня. – Агент МИ-6 продолжил, сделав официанту заказ. – Работа с людьми – мое призвание. Только иногда я чувствую усталость. И тогда ищу разрядки в таком, как это, заведении. Я не успел заметить, мило здесь или нет. Разве что обратил внимание на мальчика и девочку на сцене – на мой взгляд, они сильно недокормлены. Вы здесь впервые, Мари?

– Я была здесь несколько раз.

– Живете рядом?

Мари Блант улыбнулась, отвечая глазами: «Да».

Прошло всего полчаса, а они уже оказались в постели.

Джемаль разогрел Мари. Покусывания ее груди, видимая борьба за инициативу доставили женщине неповторимые минуты удовольствия. Он раскрепостил и завел ее настолько, что она, взяв его руку, сама показала, что ей больше всего хотелось бы... Мари отлично владела своим телом. Подняв ноги и прижав колени к своим плечам, голени она положила на плечи любовнику. Джемаль глубоко вошел в нее, а Мари, обхватив его спину ногами, надавливала на нее – стимулируя партнера и словно регулируя частоту его движений. «Еще!» – то шептала, то негромко выкрикивала она – но больше для себя. Джемаль был неутомим. Он не ограничился постелью и перенес Мари, прижимая к себе, на широкий стол. Она села и, снова обвив его спину ногами, приняла его ласки...

Два часа ночи. Мари лежит на кровати и смотрит, как одевается ее любовник. Сколько времени прошло с того момента, когда они, глядя в глаза друг другу, снимали свою одежду – торопливо, но без капли неистовства; они жили теми упоительными моментами, а не играли ими. Глаза в глаза. Боковое зрение цепляется за обнаженные участки тела и неоправданно торопит события: быстрее!

Он одевается... обстоятельно, не торопясь. Зная себе цену? Почему бы и нет? Но и она тоже знает, какая цена стоит на ее бирке.

Она встала, набросив на плечи халат, чтобы проводить его. И была уверена – навсегда. Если и жалела об этом, то немного. Она привыкла к прощаниям такого рода, которые сама же называла по-разному: то еженедельными, то ежемесячными, как повезет. И сама она не любила повторов, которые у нее лично ассоциировались с использованием – например, одних и тех же телодвижений, звуков и прочее. Да и само слово это – использование – отдавало публичностью. Если бы Мари попросили объяснить это, ей пришлось бы нелегко. Она мыслила больше образами, которые рождались в голове и никаких подписей и ссылок не требовали.

Она не стала целовать Джемаля, угадывая, что ему это не нужно. Взяв его за лацканы пиджака, сосредоточив взгляд на его подбородке, негромко произнесла:

– Все было просто замечательно, Рахман. Даже не знаю, что еще сказать. Ты...

– Ничего не говори, – перебил ее Ахмед Джемаль. И добавил: – Сейчас. Прибереги слова до завтра.

– До завтра? – Мари не верила своим ушам. Он сказал «до завтра»?

– Я приглашаю тебя на пикник. Встретимся завтра на Паддингтонском вокзале в половине двенадцатого. Я планирую увезти тебя в Кентербери и там удивить еще больше. – Джемаль не дал ей вставить и слова. – Чувствую вину перед твоей подругой, когда вчера в ресторане разъединил вас. Приглашаю и ее тоже. Позвони ей сегодня утром. И ты можешь подумать, что хочешь.

– Нас будет трое?

– Нас будет трое.

И Мари задрожала от возбуждения.

Руби Уоллес сломя голову бежала к перрону. Она опаздывала на поезд, и спасти ее могла только скорость, которую она набрала у газетного киоска. С вокзала Паддингтон, площади которого раскинулись в одноименном районе, отправлялись поезда дальнего следования и пригородный пассажирский транспорт. Именно на поезд, отправлявшийся в Кентербери в 12.07, и опаздывала Руби. И ее ничуть не успокаивал тот факт, что поезда в этом направлении по выходным следуют каждый час.

Неприятности для Руби Уоллес начались буквально у порога апартаментов: целых пять минут она провозилась с подъездным замком, и все впустую. Она нажимала на кнопку, смотрела на индикатор, который, как и положено, менял красный свет на зеленый – «открыто». Но не тут-то было: длинный язычок замка оставался на месте – внутри массивной скобы запорной планки. «Ну давай, – торопилась Руби, нажимая и нажимая на кнопку. – Давай вылезай, чертов хамелеон! Понравилось тебе там, что ли?!» В конце концов она пнула металлическую дверь, вызвав недовольство управляющего – Джона Кэмпбелла, которого по имени никто не называл, а только по фамилии, превратившейся в кличку. Криворотый подошел к Руби сзади неслышно и мог остановить ее голосом или прикосновением руки. Но в нем навечно поселился менеджер, и он не мог не зафиксировать акт вандализма. Только после этого он открыл рот:

– Я вычту с вас десять фунтов за порчу имущества.

Руби резко повернулась к нему... и единственный раз в жизни отказалась вступить в пререкания. И это несмотря на факты, говорящие в ее пользу: скорее это она получила травму, пнув в тяжеленную дверь ногой, обутой в мягкую кроссовку.

– Я опаздываю. А ваш чертов замок не открывается.

– Вы бы подняли глаза и увидели, где он находится. Дайте я. – Криворотый плечом оттеснил Руби, обдав ее луковым запахом пота, и нажал на кнопку. И еще раз.

– Видите? – Руби Уоллес пошла в наступление. – Я опаздываю на поезд. Он отправляется с Паддингтонского вокзала в семь минут первого. И если я действительно опоздаю, то сама выставлю вам счет. Меня в кои-то веки пригласили на пикник...

Она не помнила такого случая. Хотя чего уж проще: нужно только набраться храбрости, открыть рот: «Дорогая, я погрузил в машину гриль, уголь. Пока мясник в лавке заворачивает свежее мясо в бумагу, ты выбери вино в соседнем магазине». Руби в компании Мари Блант и вчерашнего «арабского скакуна» – лицо третье, но тоже ее полноправный член (чтобы расстроить компанию или наоборот, неважно – время покажет). К ней проявили уважение – это раз. Со стороны «скакуна» – поступок в прямом смысле этого слова, и это два.

Джон Криворотый словно подслушал ее мысли.

– Пойдемте, я выпущу вас через пожарный выход. Вижу, вы действительно опаздываете.

– А то!

Оказавшись наконец-то на улице, Руби взяла такси, сунула водителю-индусу купюру.

– На вокзал! Сдачи не надо.

* * *

Диктор по радио объявил, что до отправления поезда, следующего до Кентербери, осталось пять минут. Ахмед Джемаль не сомневался, что отправится он точно по расписанию и прибудет спустя полтора часа, минута в минуту.

Джемаль огорченно качал головой, отвечая на «деловой звонок»: «Да, босс, да» – и, прикрывая трубку рукой, успевал бросать Мари короткие успокаивающие фразы: «все в порядке», «не волнуйся». Когда разговор подошел к концу и он нажал на кнопку отбоя, Мари Блант прежде всего выразила сочувствие подруге:

– Руби будет сильно разочарована. Обычно нашу пару разбивают, а тут... склеили. – Она усмехнулась и развела руками. – Не знаю, плакать или смеяться. Тебя срочно вызывают на работу, правильно я поняла, Рахман?

Ахмед Джемаль, убрав трубку в карман, взял Мари за руку:

– Тебе не о чем беспокоиться. Наш пикник не отменяется.

– Вот как?

– Да. – Агент снова бросил взгляд на свои «Ориент», потом в окно поезда, пытаясь разглядеть вокзальные часы. – Ты и Руби дождетесь меня в Кентербери. Мой водитель будет ждать вас.

– Я помню, ты говорил о машине.

– Очень жаль, что я не смогу составить вам компанию в поезде, но я обещаю нечто большее – незабываемый вечер.

– Еще один вечер, – улыбнулась Мари.

– Да. – Он не стал опускаться до телячьих нежностей, но руку женщины по-прежнему не отпускал. – Я улажу дела за тридцать-сорок минут. Я попросил босса приехать на вокзал, и он появится с минуты на минуту. Думай о хорошем, Мари.

Ахмед Джемаль умело направлял ее мысли в нужном ему направлении...

Мари не могла не думать о прошедшей ночи, которую про себя назвала сказкой. Конечно, многое выветрилось из головы, но никто и никогда не любил Мари, как этот человек. Только на прошлой неделе она «рапортовала» Руби в стиле Пэт из английского телесериала «Красиво жить не запретишь»: «Попался настоящий мачо. Я чуть стену головой не пробила». И вот – резкий контраст. Рахман отдал ей всего себя, что для Мари было странно...

Она думала об этом, когда поезд тронулся с места, а мысли ее прервались, когда она удивленно вскинула брови: «А где же Руби?» Потом облегченно вздохнула: «Хорошо, что ее не будет с нами». Она опоздала или не захотела принять участие в загородной прогулке? Неважно, неважно. Придерживая рукой дорожную сумку Джемаля, в которой таймер начал отсчитывать последние минуты в ее жизни, Мари с надеждой, наполненной мечтами, слепо посмотрела в окно...

* * *

Гордон Рейн, быстрый и резкий, прозванный Гепардом, был одет в черные джинсы и синюю куртку с капюшоном, отороченным белой лентой. Капюшон он натянул на голову, и те, кто не видел его лица, были уверены, что это чернокожий. Капюшон скрывал и гарнитуру рации, посредством которой он в эту минуту принимал доклад от своего напарника.

– Все идет по плану...

«По плану» означало и то, что получасом раньше партнер Гордона «тормознул» Руби Уоллес ровно на пять минут, заблокировав ее в подъезде, и она фактически опаздывала на поезд. Ее опоздание должно было выглядеть естественным, а не искусно сфабрикованным, вспомнил Гордон Рейн напутствие шефа, и эта фраза показалась ему странноватой, как будто он оглох на одно ухо.

Он обменялся знаками с Ахмедом Джемалем, остановившимся в нескольких шагах от него. И они уже вдвоем, стоя по разные стороны газетного развала, ждали появления Руби – как рождение главного свидетеля грядущего преступления.

А вот и она.

– Вот она! – продублировал мысли Гордона Ахмед Джемаль. – Спешит как на пожар. И в таком бешеном темпе может успеть. Задержи-ка ее, Гордон.

Эти слова Ахмед передал по рации, надев гарнитуру.

Гордон, еще глубже натянув на голову капюшон, рванул наперерез Руби. Она ничего, кроме последнего вагона, вокруг не видела. И когда «грабитель» рванул у нее из рук сумку с бутылкой немецкого сухого вина, фруктами и зеленью, она, по инерции закрутившись вокруг своей оси, грохнулась на заплеванный пол вокзала.

Все же в падении она успела ухватиться за ремешок, но парень, лица которого она не разглядела, оказался сильнее и проворнее. Он издевательски виртуозно поддернул сумку, сламывая сопротивление своей жертвы, и рванул к выходу из этого натурального пересадочного узла, связанного с несколькими станциями лондонского метро. Трусливая людская толпа расступилась перед ним; сотни рук крепче вцепились в свои сумки.

– Вот и все, – обреченно, как будто опоздала на собственную свадьбу, обронила Руби. – Вот и все, подруга.

Из толпы отделился какой-то человек, помог ей подняться на ноги и снова слился с толпой, и она безучастно смотрела ему вслед.

Руби хотела было позвонить Мари, но сотовый телефон остался в сумке. И этот факт бросил ее на самое дно тоскливого одиночества.

* * *

Ахмед Джемаль, позвонив Натану Паттерсону, коротко доложил:

– Дело сделано.

Купив на развале газету, он покинул это шумное место и присоединился к своей группе из четырех человек, ожидавшей его в машине. Гордон Рейн, сидевший за рулем, поинтересовался, что ответил Паттерсон Джемалю.

– «Кто бы сомневался», – сообщил тот.

* * *

По пути домой Руби зашла в магазин, в котором накануне купила вино, и на вопрос продавца: «Ну что, понравилось, пришли за второй бутылкой?» – могла бы ответить такой же разнузданной тирадой: «Да, пойло – просто охренеть, не могла не прийти за второй». Только вряд ли продавец узнал в ней ту жизнерадостную, вырвавшуюся из плена трезвых будней женщину; он подал ей то, что она попросила в этот раз: бутылку дешевого, буквально сногсшибательного виски и пакетик со льдом. Руби вернулась домой и по логике вещей не могла не столкнуться нос к носу с Джоном Криворотым, в общем холодильнике которого лед – страшный дефицит, как в аду. Он даже посочувствовал, как скряга, скрыто упиваясь личной трагедией постоялицы:

– Опоздали?

– Я выставлю вам счет.

Джон улыбнулся, как и положено криворотому, – на одну сторону.

Руби поднялась к себе на третий этаж, переоделась в теплый халат, выпила виски. Повторила, наслаждаясь горячей волной, докатившейся до самого центра удовольствий ее головы. Подумала о времени. О том коротком промежутке, насыщенном событиями и эмоциями настолько, что голова закружилась. Руби выпила еще и, уронив голову на подушку, уснула.

Ей приснился сон. Она пытается закрыть туго набитый деньгами чемодан, но все ее попытки оказываются провальными. Голос управляющего из-за спины подсказывает: «Коленом, Руби, коленом его!» Она нажимает коленом на крышку и продавливает ее – до самого дна чемодана, на поверку оказавшегося пустым. Непостижимо. Волосы дыбом, ощущение падения в бездну.

Она проснулась. Долго лежала, слушая учащенное сердцебиение, которое могло бы вызвать беспокойство даже у самого паршивого кардиолога. Потянулась к пачке сигарет на тумбочке, но тотчас отдернула руку: дала же зарок не курить натощак. Натощак? Но сейчас за окном далеко не утро, и она за этот день просыпается во второй раз. Руби покачала головой: «Нет, я еще не проснулась».

Она нащупала пульт, как всегда, провалившийся между подушками софы, включила телевизор, убрала громкость «на нет» и попыталась разобрать по косточкам свое сновиденье, что же ее так сильно взволновало в коротком сюжете. Не набитый деньгами чемодан из реквизита фокусника, а падение в бездну как давно забытое ощущение свободного, пусть даже камнем вниз полета. В детстве Руби летала во сне. В юности – падала, разучившись летать. Ну, а в зрелом возрасте полеты распространены только в психушках. И вот снова она вернулась, как спортсменка, завершившая карьеру, – чтобы тряхнуть стариной. Полет не удался, а вот падение оказалось на загляденье. Судьи-невидимки, укрывшиеся на дне каменистого ущелья, выбросили в едином порыве таблички с высшей оценкой «10», пожмотившись на полбалла за сложность падения или угол его отражения.

Все. Пора вставать.

Когда Руби прошлась по холодному полу, поджимая пальцы ног, снова, как будто это случилось вчера, пережила падение семилетней давности. Платяной шкаф наполовину открыт, сиротливые плечики покачиваются на своих местах, Руби прощается с мужем: «Катись ты к черту, скотина!», потом смягчается, задевая то ли свою, то ли его гордость: «Ну если раздумаешь...» Он в ответ на ее полупредложение ставит чемоданы на площадку, хватается за ручку двери и со всей дури хлопает ею; даже с потолка управляющего сыпется штукатурка. Поэтому-то сегодня днем ей и приснились и дорогие, и в то же время пустые чемоданы.

Проводной телефон зазвонил, когда Руби чистила в ванной зубы. Ей пришлось, подставляя ладонь под стекающую, как у бешеной собаки, изо рта пену, вернуться в комнату. Высветившийся на монохромном экране номер она видела впервые и не стала отвечать на звонок; возможно, как это часто бывает, кто-то ошибся номером. Однако через минуту неизвестный абонент снова дал знать о себе. Руби, успевшая сполоснуть рот и лицо, ответила тоном знатной особы:

– Да, Руби Уоллес.

И только что не назвала свой адрес и даже этаж.

И – вздрогнула, когда в короткой прихожей раздался звонок в дверь. Она отчего-то вспомнила таксиста, которому переплатила вдвое. «Может, принес сдачу?» – хмыкнула она, открывая дверь. И на пороге встретилась взглядом с управляющим, держащим мобильный телефон у уха.

– Это я вам звоню, Руби.

– Зачем вы звоните, если пришли? Пришли к выводу, что воспитывать в себе хорошие манеры никогда не поздно?

Джон Криворотый едва дослушал постоялицу.

– Вы опоздали на двенадцатичасовой поезд? Тот, что отправился с вокзала Паддингтон в Кентербери в 12.07?

– Да. А что, он завернул к нашему подъезду?

– Я продаю замо́к.

Руби помахала открытой ладонью у лица Криворотого:

– Алло, попали в мерцающую зону?

– Я продаю замок с входной двери и прошу за него тысячу фунтов. Как-никак он спас вам жизнь. А если серьезно, то включите телевизор.

Джон прошел вслед за Руби в комнату, сам прибавил звук, ткнул пальцем в ползущие по тревожной желтой полосе траурные буквы: «Теракт в Соединенном Королевстве. Террористы атаковали пригородный поезд, следующий из Лондона в Кентербери, в нескольких километрах от пункта назначения. По предварительным данным, 26 человек погибли, не менее 50 получили ранения».

Руби, еще не охватив всего ужаса случившегося, растерянно захлопала глазами:

– Вообще-то меня спас грабитель. Если бы не он...

Она на ватных ногах подошла к столику, налила себе виски. Кивком предложила выпить управляющему – тот отказался, покачав головой и похлопав рукой по правому боку: печень. Он по-прежнему держал сотовый телефон на виду, как будто предлагал Руби позвонить тем, с кем она собралась провести этот выходной.