Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену

– Мы были готовы к этому. Хотя, конечно, не в такой мере. В душе надеялись, что люди все-таки отнесутся к этому правильно.

– А люди не поняли?

– Поначалу, да. Но опять-таки я могу это объяснить. Они действительно вправе были посчитать это трюком, рекламой. И мы не стали возникать. Жизнь покажет.

Жизнь отвела этому звездному союзу десятилетие. В 2005-м Пугачева и Киркоров перестали считаться супругами. Их медийное существование продолжилось параллельными курсами, а личные вопросы и проблемы расходились все дальше. У Аллы Борисовны еще и начались определенные сложности со здоровьем, пришлось делать кардиологическую операцию. На некоторое время она прервала свою публичную деятельность, а от СМИ отстранилась вовсе. Пятнадцать лет назад, летом 2006-го, в Юрмале, я уговорил ее на единственное большое интервью после «периода молчания». Тет-а-тет в гостиной огромного люкса отеля «Балтик Бич» мы общались более двух часов.

– Скажите, Алла Борисовна, что все-таки с вами произошло несколько месяцев назад, почему потребовалась срочная операция?

– Я долгое время ходила в предынфарктном состоянии, абсолютно о том не подозревая. У меня, видимо, сильный ангел-хранитель. Возможно, их даже два. Когда меня увидели врачи, они страшно удивились, что я еще жива и даже гастролирую. Я переживала бессонные ночи, боялась выходить на сцену, но не знала, что эти проблемы связаны с сердцем. Как-то в гостях один знакомый профессор посмотрел на меня и на следующий день буквально за руку отвел в госпиталь, где мне и сделали операцию, которая называется «стентирование».

– Болезнь – следствие конкретного стресса или, что называется, накопилось?

– Скорее всего, это наследственное. Хотя стрессов у меня столько… Да еще абсолютно неправильный образ жизни – то недосыпание, то недоедание, переедание, курение. Слава богу, я не пьющий человек. Это меня еще как-то спасало.

– Как не пить, это такой естественный процесс для артиста и российского человека?

– Знаешь, я, наверное, по молодости все выпила. В застойные времена без бутылки ничего не решалось. У меня всегда присутствовало легкое отвращение к этому, но приходилось пить. А если не пьешь, значит, ты хворый какой или подлюка. Благо сейчас никто не заставляет. Может, люди здоровее будут.

– Когда произошла вся эта медицинская ситуация, вы испугались?

– Да. Испуг – не то слово, паника была.

– Страх физического конца или что-то другое пугало?

– Просто кое-что не успела, это раз. Мне это нужно доделать, чем сейчас и занимаюсь. Второе – боялась, что, не дай бог, это случится на сцене, чего я совершенно бы не хотела. Потому что журналисты – ну не говорю, что именно ты, – все переврут. Скажут, она пьяная была, или еще что-то… А я не успею ответить и рассказать правду.

– А как же высокопарный стереотип: артист должен умереть на сцене?

– Ничего такого он не должен. Он должен жить на сцене.

– Судя по свежей информации Forbes, вы сегодня наша самая преуспевающая эстрадная артистка.

– Приятно. Хотя и не читала этот номер. Сколько они мне там денег приписали?

– 2,7 млн. долларов за 2005 год. Врут или правда?

– На самом деле меньше, честно скажу. Я в последние годы не много работаю. Только если уж совсем концы с концами не сходятся. И то не о себе больше думаю, а о своих музыкантах. Считаю, что должна где-нибудь найти дополнительный источник доходов, чтобы не попрошайничать на пенсии. Уходить с эстрады надо достойно, а я все равно уйду. Даже срок наметила – в 60 лет. Надо к этому времени подготовить себе прочную материальную базу. Хотя и не хочу до 60 лет в шоу-бизнесе париться. Не от того, что не могу. Просто концертная деятельность становится для меня тяжеловатой.

– Займетесь потом очередным бизнес-проектом вроде вашей именной коллекции обуви, парфюма или изготовления чипсов?

– Смешно сказать, но пока я по старинке просто экономлю и коплю, чтобы положить заработанные деньги в банк и на них жить.

– Как вы сейчас воспринимаете ваши прежние коммерческие затеи, которые, будем откровенны, не слишком удались?

– Это был опыт. Полезный. Сейчас понимаю, что в нашей стране надо заниматься бизнесом расширенным, что ли. То есть начинать с малого и последовательно увеличивать масштаб проекта. С малого я начинала, а на расширение у меня попросту не хватало ни сил, ни желания. Поэтому сейчас продаю свою чипсовую фабрику и вырученные деньги тоже отложу.

Тем не менее я ищу. Возможно, в будущем у меня будет бизнес ближе к творчеству, предположим, школа какая-то, продюсерский центр, обучение пению, имиджмейкерство, что-то такое. Это единственное, что я умею. Но, правда, мне и это за долгие годы уже так надоело, что иногда думаю, не лучше ли просто спокойно пожить, понянчить внуков… Не понянчить даже, а хотя бы проследить за их жизнью. В общем, без волнения смотрю в будущее, главное – немного подкопить денег.

– Пугачеву можно представить выступающей в заказном концерте?

– Пока нет. Но все возможно. Изредка я это делала и делала хорошо. Как правило, там собирались знакомые мне люди. У меня были очень закрытые выступления – для десяти человек. Обожала эти концерты. Они очень дорого стоили.

– Что за публика там была?

– Ну, неважно. Есть такие люди, у которых нет времени бегать по концертам. Они собирались в маленьком ресторане «Гранд Опера», жаль, что его уже нет, и я там пела.

– На ближайших выборах – в Госдуму и президентских – вы будете каким-то образом обозначать свои приоритеты и симпатии?

– Если увижу, что это надо и нет у меня ни тени сомнения в какой-то кандидатуре или партии, я, конечно, поддержу.

– Речь о ком-то из тех, кто входил или входит в СПС? Немцов, Хакамада?

– Хакамада – удивительная, эрудированная, интеллектуальная личность. Без таких людей дела не делаются. Обязательно должна быть такая Хакамада, должен быть такой молодой и рвущийся что-то делать Рыжков. Еще мне нравятся Сурков, Медведев. Я общалась с последним. Он конкретный человек, четко знающий, что делает. Есть перспективные политики, но их бы собрать в одну команду, а то они же все по разным углам.

– Представьте, в предвыборный список вносят вашу фамилию.

– Нет уж, спасибо. Я являюсь одним из не самых неприятных лиц нашего народа, и мне совершенно не надо добиваться власти. Я как раз должна смотреть за теми, кто там наверху, и помогать им советом. Но не в виде шута у трона.

– Вы воспринимаете чью-то редактуру в ваших программах, действиях или от и до все должно быть срежиссировано и исполнено лично вами?

– А кого слушать-то? Ужас в том, что все меня слушают. Я бы воспользовалась взглядом со стороны, будь у меня театрализованная постановка. Таким советчиком могла бы стать Галина Борисовна Волчек. Или Роман Виктюк. Сформировали бы целый мозговой центр. Но у меня еще нет такой программы. Нужно уйти из шоу-бизнеса и сделать какой-то спектакль – у Волчек или в «Ленкоме».

– Готовы переквалифицироваться в драматическую актрису?

– Да. Ведь не обязательно петь. Музыка может звучать и в виде фонограммы. Я мечтаю об этом. Выходишь на сцену, звучат твои песни, а ты просто молчишь. Люди видят, какие переживания были во время создания этой песни, что я делала, о чем думала. Озвученные картины. Вот раскрыла тебе тайну.

– В сентябре почти наверняка в Москву приедет Мадонна. Пойдете на ее шоу?

– Наверное, пойду. Хотя абсолютно четко представляю, что, как и зачем она будет делать. В отношении к делу мы с ней очень похожи. Не в отношении, скажем, спорта, умения держать себя в руках, это нет… Я больше Бетт Мидлер. Наверное, у Мадонны лучше обстоит дело с обменом веществ. Есть люди, умеющие себя держать, а я просто не могу. Спорт для меня – это кошмар, ужас. Хотя очень уважаю людей, которые им занимаются. В деревне Бережки, где у меня дом, третий год подряд проходят соревнования по триатлону, которые я открываю.

Что касается музыки, признаюсь тебе, я по нутру своему – рокерша. Настоящая рокерша. Другое дело, что мне выпал билет «женщины, которая поет», актрисы. Мне это понравилось. Я это делаю. Считаю, что программа «Избранное», хоть и давно она была, одна из жирных точек в моем творчестве. Дальше я тоже что-то делала, но это вряд ли столь ярко выраженная Пугачева, как в той программе. Если бы сейчас я начинала все сначала, не удивляйся, я была бы кем-то вроде…

– …Бонни Тайлер, Сюзи Кватро…

– Нет, Дженис Джоплин. Или хард-рок какой-нибудь исполняла. Мне надоела эта эстрадная утонченность.

– Странно, что до сих пор ничего не сложилось с вашим собственным театром – ни в бывшем кинотеатре «Форум», ни где-то еще. Столько артистов меньшего ранга добыли себе помещения под именные театры, студии, культурные центры в Москве, а у вас ничего нет…

– Мне все время что-то обещали, особенно под выборы. Выборы проходили, и обещания забывались. Наконец, я дождалась момента, когда мне начали отвечать: «Пожалуйста. Купите». Но поскольку я всегда работаю честно, то купить целое здание в Москве мне просто не на что. Квартиру в Майами для дочери я еще могла себе позволить, а мне уже после этого жилье в Москве купил бывший зять Руслан Байсаров.

– Судя по вашим отрывочным высказываниям в разное время, вы были вполне удовлетворены браком Кристины и Руслана. Хотя если внимательно присмотреться, то спутниками вашей жизни всегда оказывались люди несколько иного склада. Отнюдь не преуспевающие бизнесмены или странные богачи. И даже не сказать, чтобы очень сильные и самостоятельные личности…

– Руслан – не странный человек, а удивительно интеллигентный, и, кстати, он мне много помогает. И материально тоже. У людей его национальности сильно развито чувство уважения к родителям, в том числе к родителям жены, не важно – бывшей, нынешней. Он прекрасный отец для Дэни, и они по-прежнему друзья с Кристиной. А если что-то у них не сложилось на личном фронте, что ж, бывает. Я уважаю этого молодого бизнесмена и, в свою очередь, чем могу, ему помогу. Во всяком случае, сказать о нем где-то доброе слово – в моих силах.

– Ваше одобрение такого семейного союза не было подсознательным шагом подправить собственную судьбу? Мол, видишь, дочка, я всегда жила иначе, выбирала других, и вот сейчас такая «сильная женщина» в свои 57 вынуждена продолжать активно трудиться… Не повторяй мои ошибки…

– Нет, яблочко от яблони, как говорится… Мы с ней все всегда делаем только по любви. И живем, и творим, и ошибаемся. Никакого расчета, не дай бог!

– Конфликт с рукоприкладством, произошедший на публике и в вашем присутствии между Кристиной и Байсаровым, бульварная пресса, на ваш взгляд, сильно раздула?

– Конечно. Да, была ссора, которая, скажем так, поставила крест на семье. Но в семьях всякое случается.

– За неделю в Юрмале вы не выбирались из номера никуда, кроме концертного зала и виллы, где отмечали день рождения Игоря Крутого. Это связано с вашим состоянием здоровья или суета уже попросту скучна?

– Да, я не слишком люблю тусовки и выхожу, только если мне очень интересно или надо кого-то поддержать. Здесь я вообще никуда не выходила. Ежедневно требовалось выступать в прямом телевизионном эфире, а его я жутко боюсь с советских времен. Ничего не могу поделать, меня трясет, колбасит, я забываю тексты… А тексты мне не пишут, я должна сама их придумывать, потому что мои авторы говорят, что я это сделаю лучше них. К тому же врачи мне посоветовали на солнце не выходить, того, другого не делать. Выпить я не могу, съесть то, чего хочется, тоже. Так что лучше мне просто сидеть в тишине и морально готовиться к концертам.

– В застойные годы ваш концерт по центральному телевидению показывали раз в году – на Пасху, дабы предотвратить массовость крестного хода…

– Я знала это. Ужасно. Но я не могла ничего поделать. Снимался концерт, его не показывали, и когда уж рукой махнешь на это, он вдруг появлялся, именно на Пасху. Лапин (руководитель ЦТ в брежневские годы) поступал так, как он хотел. Потом наступило другое время. Крестный ход стали впрямую транслировать по телевидению, а у меня появились «Рождественские встречи», которыми я пыталась как-то реабилитироваться за то, что меня противопоставляли церкви и верующим.

– Вы сожалеете о чьем-то преждевременном уходе из жизни?

– Эх, милый, этих людей уже много. Уходят друзья в вечность. Я недоговорила со Смоктуновским – только начали. Недоговорила с Евстигнеевым, мои любимым артистом. Очень жалко Бодрова-младшего. Буквально накануне своего отъезда на Кавказ он мне звонил, что-то рассказывал, куда-то приглашал. Мне безумно нравился этот мальчик – как человек и творческая личность. Хотя я очень боялась фильмов – «Брат», «Брат-2». Чувствовала, что они очень черные.

– Год назад с вами повсюду появлялся известный цирюльник Сергей Зверев. Он даже пел посвященную вам песню, а теперь его что-то не видать…

– Он такой самостоятельный стал, независимый. Певец уже. Очень много заказов на него теперь поступает. Так что причесывает меня ныне другая замечательная стилистка – Белла Фурман. Надеюсь, она через полгода не запоет, хотя кто знает… (На правах автора книги позволю ремарку: стилистка Аллы не запела. Она в скором времени стала… моей женой Беллой Марголис). У меня многие запели. Звукорежиссер, клавишник, стилист…

– Вы как-то отслеживаете судьбу людей, считавшихся вашими фаворитами?

– Я даю им шанс, а чего мне их в дальнейшем отслеживать? Чтобы они думали, что я должна слюнявчик за ними носить, а они потом еще будут что-то странное говорить. У меня был случай, не стоит называть – с кем, когда я услышала в свой адрес: «Вот, потом будешь говорить, что это ты меня сделала…». Я после такого подумала, что лучше вообще в сторону отойти. Если уж попросят, то помогу… Сейчас есть очень интересный мальчик с «Фабрики» – Майк Мироненко, которому я хочу как-то помочь, запустить его на эти рельсы. Он нравится тинейджерам, юный совсем пацан. Но ведь выйдешь с ним, скажут: вот, она уже до внуков добралась. Не хочется лишний раз попадать в эту грязь.

– Пару недель назад на витебский «Славянский базар» вас провожал на вокзале Максим Галкин, а из Витебска в Москву – Филипп Киркоров…

– А чего ты меня не спросишь, кто меня провожает, когда их нет? Куда ж Филипп-то денется? Я ведь его с детства знаю. Когда он может проводить – провожает. Когда Максимка может проводить – провожает он. У меня не столь широкий круг общения, чтобы не дорожить такими проводами и встречами. Я как бриллиант – ценю хорошее отношение и стараюсь забывать плохое. Те люди, которые со мной идут по жизни хотя бы пять лет, для меня очень значимы.

– Ваш персональный железнодорожный вагон – просто нелюбовь к самолетам?

– Вероятно, в связи с моим сердечным состоянием я всегда плохо переносила взлет. И интуитивно чувствовала, что мне надо меньше летать. Вагончик простенький, хорошенький, но там очень широкая постель. Еще беру с собой матрас, свою подушку, чтобы высыпаться. Проводники у меня постоянные, я их знаю.

– Вы все-таки человек в большей степени одинокий или уединенный?

– Уединенный. Я не одинока. И, скорее всего, никогда не буду одинока. При всем желании. Даже ищу иногда одиночества, но… Не могу представить это состояние. Как я могу считать себя одинокой, когда у меня есть дочь, ее муж, внуки мои, Максимка, Филипп, ближайшие друзья, тот же Женя Болдин, который всегда придет ко мне на помощь. У меня брат родной есть, зрители мои, в конце концов. У меня просто есть люди, которым я могу позвонить, и они прибегут. Их немного. Это Илюша Резник, тот же Паулс. Нам порой и общаться специально не надо, для того чтобы знать, что мы вместе душою. И потом у меня есть рояль. Если буду совсем одинока, музыка меня не оставит.

Первый мой подробный разговор с Филиппом, после его расставания с Пугачевой, состоялся в старой московской квартире певца – на Земляном Валу (хотя к тому моменту он уже купил жилье и в Филипповском переулке, «где поселилась Алла»). Это был апрель 2007-го, накануне киркоровского 40-летия. Попивая «Кока-колу», Киркоров знакомо микшировал исповедальность с рассудительностью и перспективным политесом российских «нулевых», все меньше походивших на веселые российские «девяностые», когда развивался «главный роман его жизни».

– В прошлом году Игорь Крутой, объясняя твое отсутствие на очередной «Новой волне», сказал мне: «У Киркорова сейчас внутри выжженная земля».

– Он был прав. Крутой четко сформулировал то, чего я сам тогда не мог выразить. Не хотелось ни новых песен, ни новых проектов, ничего не хотелось. Душа была действительно как выжженная земля, и я благодарен ему за то, что он не стал в такой момент меня, что называется, тиражировать. Меня не нужно тогда было показывать по телевизору, мне нечего было сказать. Полное опустошение.

– Из-за сложных отношений с Аллой Борисовной?

– Безусловно, все сказалось: и развод, и скандальная история в Ростове, и творческий кризис, ощущение, что обо всем уже спето. Как петь о любви – я тогда не знал, поскольку у меня все разрушилось. А мне, чтобы петь, нужно чувствовать себя счастливым человеком.

– Предстоящий юбилей, насколько понимаю, тебе тоже особо отмечать не хочется. Или это из-за предрассудка «40-летие не празднуют»?

– Да, специально ничего отмечать не собираюсь. Не из-за предрассудков, конечно, а потому, что уже многие годы этот день омрачен воспоминанием о смерти матери, и праздновать как-то не получается. Грусть по маме я старался всегда затмевать работой и в день рождения обычно давал большие концерты. Но сейчас столько навалилось текущих дел, что не до концертов. Успел, правда, выпустить новый альбом For you… ко дню рождения, вот, пожалуй, и все.

Мыслями я уже в Финляндии, на предстоящем «Евровидении». Это ведь мой своеобразный дебют – композиторский, серьезная заявка. Что там у меня получится с Димой Колдуном – одни ждут с интересом, другие со злорадством, надеясь, что я провалюсь. Но меня заводит не столько это, сколько ответственность за Белоруссию, сложную страну, с непростым отношением к ней в Европе, и за молодого артиста. В общем, неровное сейчас состояние, молнии летают и в офисе, и дома. Дома я, кстати, провожу большую часть времени, сидя за компьютером. Всю жизнь бежал от этого. Освоил компьютер только в нынешнем январе.

– При этом ты один из главных героев Рунета. Как же ты раньше узнавал, что пишут о тебе в Сети?

– Честно скажу, гостевую книгу на своем сайте я закрыл, потому что не хотел читать всего, что про меня пишут. Я и газет практически не читаю. Иногда мне выборочно показывают какие-то материалы журналистов, с которыми я лично знаком, и, пожалуй, все. А заметки из серии «кто с кем ушел, кто пришел» загружают мой мозг. Абсолютно ненужная информация, и я ее игнорирую.

– А как же вопрос приснопамятной «розовой кофточки», ты же сам только что вспомнил о Ростове?

– Да, ситуация с «розовой кофточкой» для меня совершенно нестандартна. Это на меня не похоже. Нервный срыв, который мог произойти в любой момент при той бешеной гонке, в которой я участвовал на протяжении ряда лет. Такое могло случиться и не в Ростове, а в любом другом городе. Кому-то было надо раздуть ту историю до огромных масштабов. Это стало для меня хорошим уроком.

– То есть ты человек не ревностный, не вспыльчивый, не мстительный?

– Я ревностный, вспыльчивый, но никак не мстительный. По жизни у меня было достаточно встреч и ситуаций, которые могли меня озлобить, заставить жестоко мстить людям, причинившим мне боль, вынудившим испытать горечь потерь. Но сцена всегда служила неким «заземлением», на ней я освобождался от гнева и отрицательных эмоций.

– Есть люди, не считающие тебя благодушным, обиженные на тебя?

– Полагаю, существует лишь один человек, который из всего пройденного со мной пути помнит не 80 процентов позитива, а те 20, что кажутся негативом.

– Женщина или мужчина?

– Женщина. Она помнит лишь про рубцы, оставленные на сердце, а все хорошее почему-то забылось. Я же, наоборот, стараюсь запоминать только хорошее и иногда забываю даже причину ссоры, произошедшей накануне, но желание помириться у меня всегда присутствует. Пример тому хотя бы – наши взаимоотношения с Игорем Крутым. Как я мучился, когда мы серьезно поругались.

– Прожив с Пугачевой много лет, ты убедился, что эта женщина может принадлежать кому-то одному, тебе в частности, или чувствовал, что независимо от брачных уз она живет и поступает так, как хочет?

– Нет, думаю, в годы нашей совместной жизни она целиком посвятила себя мне, тому, чтобы я смог реализоваться и, возможно, воплотить какие-то ее неосуществленные мечты. Она, кстати, много таких неосуществленных замыслов реализует и в Кристине. Передает ее программам, ее образу то, что в силу обстоятельств когда-то не использовала сама.

Вся трагедия наших отношений с Аллой как раз в том, что я целиком и полностью завладел ее вниманием, и это многих вокруг не порадовало.

– Кристину тоже можно причислить к недовольным?

– Нет. Нас всегда считали дружным семейным кланом. Я и Кристину имею в виду, и Вовку Преснякова. Этакая мафия, в добром понимании слова. Близкие люди как раз радовались нашей сплоченности. Но, скажем так, внешняя среда, мягко говоря, сильно подгадила нашим отношениям.

– Ну да, многие считали, да и сейчас считают, наверное, что союз Пугачева – Киркоров был браком по расчету.

– Это нас как раз меньше всего волновало. Мы-то сами и все наши близкие отлично знали, как на самом деле все обстоит. По расчету можно прожить год-два, но не десять с лишним лет. Просто в целом копилась разная негативная информация о нас, и это угнетало.

– Все же это был равный брак или Пугачева являлась для тебя в большей степени мамой, чем женой?

– Любая жена для мужчины все равно в некоторой степени мать, а если еще и разница в возрасте присутствует… У нас же с Аллой еще и мистическое что-то вкралось, ведь мы венчались вскоре после смерти моей мамы. Алла – абсолютное воплощение любящей матери. Ее гениальность в том, что дома она максимально ретушировала свое величие, становясь трогательной и ранимой.

– Восприятие супруги как матери не развило в тебе некий инфантилизм?

– Никогда не был инфантильным мужчиной. Напротив, всегда был очень самостоятельным. Возможно, и это отрицательно сказалось на наших отношениях. Нужно было быть инфантильнее, тогда бы брак сохранился. Я настолько хотел доказать свою состоятельность по жизни, убедить всех, что достоин быть рядом с такой женщиной, как Пугачева, и тем, возможно, разрушил те хрупкие, чистые, нереальные отношения, которые у нас были.

– Пугачева – верная женщина?

– Конечно, верная. Для нее это принцип номер один. Она никогда не вступит в отношения с другим мужчиной, будучи в браке.

– А ты?

– И я верный. Я воспитан в семье, где это понятие культивировалось. Но к Пугачевой у меня с юности было настолько трепетное чувство, что и говорить не о чем. Я ее боготворил, хотя, возможно, ей это было и не нужно. Хотелось земного, а я все в космосе летал. Впрочем, давай не будем превращать разговор в исповедь по поводу наших отношений с Пугачевой, а то это начинает попахивать неким пиаром с моей стороны. Мне этого совсем не хочется.

Единственное, что добавлю, – любой женщине нужно внимание. Если она его чувствует, то никогда не уйдет. А когда она такого внимания лишается, то начинает смотреть в окно, и любой проходящий мимо странник, посмотревший в это окно, может завладеть ее вниманием.

– И такие странники тебя раздражают?

– Если сказать, что я равнодушно наблюдаю за личной жизнью Аллы, это будет нечестно. Конечно, я не устраиваю слежки, но, безусловно, ее частная жизнь, то, что с ней происходит, меня волнует. И равнодушно проходить…

– …мимо, например, Максима Галкина…

– Вот-вот, именно поэтому мне не хочется касаться этой темы. Все так упрощается. Да дело не в Галкине, Илье Резнике, Раймонде Паулсе, Майке Мироненко, Сергее Звереве. Всю жизнь вокруг Пугачевой роились умные, интересные, красивые, интеллигентные спутники. В одиночестве, без мужского внимания, она не пребывает. Поэтому вполне нормально, что сейчас рядом с ней Максим или Жванецкий, да разные люди, разные. Хорошо, что они заставляют ее улыбаться, смеяться, любое ее позитивное настроение для тех, кто ее любит, – счастье.

– Твой переезд в дом в Филипповском переулке – это стремление хоть как-то сократить увеличившуюся между вами дистанцию или здесь другой мотив?

– Для меня Алла – единственный друг в жизни. У меня других друзей нет. И то, как сложились обстоятельства с переездом, мне кажется нормальным. Давно хотел сменить квартиру на Земляном Валу, превратившуюся, в сущности, в склад музыкальных инструментов и моих концертных костюмов. В гардеробе или музее жить нельзя.

– Но надежды, что переезд что-то в твоей судьбе изменит, исправит, вернет, – нет?

– Надежды никакой быть не может. Чудес не бывает. Но к чему переезд приведет, с чего начнется моя жизнь там, на новом месте, не знаю, только убежден – все не случайно.

– Обручальное кольцо, смотрю, ты носишь до сих пор?

– Да, у меня есть свое, чисто киркоровское отношение к этому, но распространяться о нем не буду.

– Теоретически вторая женитьба Киркорова, не на Пугачевой, возможна?

– На мой взгляд, нет. Я не вижу рядом с собой другой женщины после Пугачевой. Не хочу обидеть всех остальных женщин мира, поскольку всю жизнь пел для них. Но, возможно, чтобы продолжать для них петь, я должен сохранить в себе ту единственную любовь своей жизни, которая меня заставляла делать какие-то вдохновенные вещи и будет заставлять впредь.

– После такого ответа, возникнет же вопрос, какой теперь станет твоя личная, интимная, в частности, жизнь?

– Возможно, я являюсь для кого-то секс-символом, но на самом деле меня всегда обходила стороной эта богемная жизнь, из-за постоянной нехватки времени: после концерта – спать, утром – самолет. Обычно ведь распутство идет от праздности, от безделья, а у меня никогда не было лишнего времени. Все мои сексуальные эмоции выходили на сцене. Меня порой уже не хватало ни на дом, ни на семью, ни на что-то еще. Это жестокая расплата за профессию, за то, что ты имеешь и отдаешь людям. Естественно, я не берусь загадывать на всю оставшуюся жизнь. Ничто человеческое мне не чуждо, и, наверное, какие-то романтичные встречи в моей жизни будут присутствовать, но ни в коем случае это не перейдет в откровенное распутство. Я совершенно другого склада человек. Поэтому и не пью, и наркотики не употребляю. Единственное – стал курить, и то в последнее время, и за это себя ненавижу. Да еще сейчас сел на диету (вот где мое распутство – в жратве, мой грех – чревоугодие), и мне теперь нужно как-то отвлекать свой мозг от еды.

– Прокомментируй предположения о том, что дорогущий автомобиль «Бентли» ты в свое время подарил Пугачевой, взяв кредит в банке под ее же имя?

– Со всей откровенностью, с чистой совестью, как на суде, заявляю – информация о взятом мною кредите не соответствует действительности. Никогда не возражаю, если критикуют мое творчество, но приписывать мне финансовые аферы, делать из меня жулика, иждивенца, альфонса, который живет за счет кредитов, взятых супругой, это не про меня. Никогда не жил за счет своей жены.

Никаких кредитов именем Пугачевой я не открывал, тем более на подарки самой же Алле. Существует известный салон в Москве на Третьяковке, в котором я расплатился за эту машину наличными деньгами. Оплачивал столь большую покупку частями. И никаких кредитов под «Бентли» не бралось. Это были исключительно мои деньги и мое право – подарить Алле на Новый год машину, о которой она мечтала. Причина – почему она ни разу на ней толком не покаталась, смешна и банальна. И домыслы: из-за чего она продала этот подарок, объясняются элементарно – водитель у Аллы Борисовны таких габаритов, что просто не помещался за руль «Бентли», поскольку перегородка, которая отгораживала там переднее сиденье от заднего, находилась очень близко к рулю. А я, со своими куриными, в этом смысле, мозгами, даже не задумался об этом, поскольку перегонял машину мой водитель, который в четыре раза меньше водителя Аллы Борисовны.

– Тогда следующая финансовая выкладка: брак Пугачевой и Киркорова дал трещину после провала мюзикла «Чикаго», куда семья вбухала колоссальные средства, взяв их опять-таки в кредит, а прибыль не извлекла…

– Да, «Чикаго» – дорогостоящий проект, под него действительно взяли кредит в банке, и дебет с кредитом у нас, вопреки ожиданиям, совсем не сходился. Поэтому мы объявили наше предприятие банкротом, закрыли мюзикл, а спустя полгода я спокойно отдал накопившиеся долги. Надо знать Пугачеву и меня, чтобы понять, что никакие финансовые проблемы не могли бы послужить разрушению наших отношений. У нас были времена и похуже. Когда нам нечего было есть, когда мы остались у разбитого корыта. Ну, это образно говоря. Не то чтобы мы с голода умирали, но мы реально остались без денег вообще. Когда случилась история с «Властилиной». И мы, подтянув пояски, переживали тяжелейший финансовый период. Он нас как никогда сплотил, и, пожалуй, то был лучший отрезок нашей жизни.

– Алла без радости воспринимала некоторые твои поступки, вот хотя бы затею с «Чикаго», а ты мог себе позволить высказать недовольство какой-нибудь ее особенностью, предположим, страстью к казино?

– Прекрасная, милая, типично женская страсть. В Америке она почему-то ни у кого не вызывает особых эмоций. Сколько раз мы приезжали в Лас-Вегас, Атлантик-Сити – сидит интеллигентная публика, кайфует у игровых автоматов. Это милое времяпрепровождение, адреналин, а совсем не рулетка, не покер – обычный аттракцион.

– Некоторые известные в шоу-бизнесе люди считают, что Алле Борисовне именно из-за увлечения игорными заведениями приходится до сих пор концертировать и говорить о том, что на безбедную старость ей пока не хватает.

– Опять это кулуарные сплетни, легенды о том, что Пугачева просаживает в казино миллионы. Алла очень рассудительный в финансовом плане человек. Когда она позволяет себе редкие, подчеркиваю, редкие вылазки в казино, то речь ведь не только об игре. Там прекрасная клубная система, люди встречаются, разговаривают на разные темы, и папарацци не заглядывают им в рот. А потом, почему все время говорят о проигрышах, Алла ведь очень фартовая и часто выигрывает!

– А ты себе можешь позволить не концертировать? В казино ведь не играешь и, возможно, уже вполне богатый человек?

– Тут, как известно, все относительно. По сравнению с Майклом Джексоном я – нищий, а по сравнению с артистом, скажем, новгородской филармонии я просто Роман Абрамович. Я не играю в казино, но очень много денег трачу на одежду, например. Я – артист и должен постоянно удивлять.