Минут десять подождали, пока Платон отбивал запах коньяка. Потом Артем достал из стола барабанный телефон и пробубнил в трубку: «дежурный, Яшина из КЗ в четыреста пятнадцатый». Платон же тем временем достал из угла заветный табурет и выставил перед своим столом. Хороший табурет, дубовый. Напарник вытащил из стола резиновую дубинку, но Платон покачал головой:

– Давай попроще.

Толстенный том «Уголовного Кодекса с комментариями» в твердом переплете приземлился на столешницу, подняв немного пыли.

Через несколько минут дверь открылась, и дежурный втолкнул урку. Кабинет тут же заполнился едкой мешаниной запахов перегара и мочи. Грязный и угрюмый Яшин стоял у двери, как-то злобно оглядывая кабинет. Вот уж урка, вот уж уголовник – бес, не больше. Для любого неискушенного человек, этот кадр выглядит как ходячий стереотип. Живая социальная реклама: «к чему приводят пьянство и наркотики!». Лицо у стереотипа худое, бледное, испещрено глубокими рытвинами не то от оспы, не то от некогда жирных угрей. Давно не брившийся, он пошел редкой щетиной, под носом и губами пожелтевшей. Волосы длинные, сальные, с проседью. Многое о нем говорили глаза: блеклые и будто пустые. Такие бывают почти у всех наркоманов со стажем, которые сами варят бодягу из сырца и пользуют ее по кругу.

Яшин мялся у двери, но не от стеснительности, а наоборот – в полной уверенности, что сейчас оглядится и тут же раскроет все подляны, которые ему устроили злые мусора. И опера уже минуту подыгрывали его мнимой внимательности, заметив, как нервно он задержал взгляд на томе УК. Но вот Артем встал, вышел из-за стола и кивком указал на табурет. Яшин, по-хамски хмыкнув, болезненно проковылял к месту. Подтянув выцветшие насквозь обгаженные брюки, он уселся и закинул ногу за ногу, демонстрируя стоптанные ботинки.

Платон и Яшин испытующе уставились друг на друга.

– Ну, давай, мусор, жми свою телегу, – оскалился наконец уголовник.

И тут же получил затрещину от стоящего сзади напарника. Артем выглядел щуплым, но за этим видом таилась воистину медвежья сила. От одной его пощечины бывалые бандиты валились на колени. Вот и Яшин слетел с табурета, упершись тощими руками в пол. Артем взял его за ворот дряблой куртки, усадил обратно, наклонился и сказал, спокойно, без нервов:

– Гавкать будешь, когда разрешат.

Уголовник стрельнул в него глазами, но только на миг, не рискнув задержать взгляд. По лицу было видно, как приходит к Яшину понимание – тут с ним цацкаться не будут, как в родном РОВД. Платон раскрыл дело и, наклонив к себе, пробежался глазами по строчкам.

– Яшин Виктор? Тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения?

– Ага, – уголовник оправил куртку и начал осторожно поглядывать за спину, где маячил Артем.

– Ранее дважды судимый? По двести двадцать восьмой статье?

– Да.

Платон покивал головой, помолчал для виду, потом опустил взгляд на Яшина.

– В курсе, за что взяли?

– В душе не пойму, начальник.

Платон начал читать.

– Пятого ноября, возле мусорных баков у дома номер восемьдесят четыре по улице Красного Локомотива мало-Литейного района был найден труп молодого человека…

Яшин уставился на опера, совсем забыв о его напарнике.

– …Причиной смерти явилась глубокая колото-резанная рана на животе, повлекшая внутреннее и внешнее кровотечения. При жертве были найдены документы на имя Григория Архипова, двадцати трех лет, проживающего по улице Красного Локомотива, тридцать девять. Рядом с убитым найдена разбитая бутылка, которой и совершено убийство… – Платон посмотрел прямо на урку. – Так за что ты Гришу завалил?

Яшин сидел сначала смирно, потом расплылся в щербатой улыбке.

– Да ты че, начальник? Какого еще Гришу? Я ни за какого Гришу не знаю.

– Ты не знаешь, а вот тут все знают, – опер ткнул пальцем в папку. – На бутылке твои пальчики.

– Какие еще пальчики, да ты че? Шеф, але, я не знаю никакого Гришу!

И сразу получил оплеуху от Артема.

– Ты, сука, не ори.

– Да я не ору, вы че? Какой Гриша?

– Вот этот, – Платон вытащил из папки фотографию трупа.

– Ой… – Яшин поморщился. – Начальник, я в натуре не в курсах, кто это. Че ты тут жмешь? Какой-то мокрый… Фу, бля…

– Зря кобенишься, Яшин. Пальцы там твои, труп недалеко от твоего дома, где вчера был – сказать не можешь…

– Да как не могу? Могу, я был у этого…

– Кого?

– Ну этого… У Фили…

– Какого Фили? Сиськи что ли?

– Ну да, у него, Сиськи.

– Так Сиську ж повязали три дня назад.

Урка уставился на опера, понимая, что теперь-то менты на него, гражданина совравшего, насядут крепко.

– Давай вспоминай, Яшин, когда и за что ты завалил Гришу Архипова, – гнул свое Платон.

– Да вы че, мусора! Вы мне че за херню шьете?! Какого Гришу?!

Яшин вскочил, и Артем рывком усадил назад на табурет, сказал спокойно:

– Сиди.

– Да вы че, мужики?.. Я не в курсах вообще ни за какого Гришу, я ж не по мокрухе… Я ж вообще не по этой части, вы че?..

– А по чему ты, Яшин?

– Не по макрухе я, падлы вы! Херню мне шьете, я тут ни при чем ваще!

– А кто при чем?! – рявкнул Платон.

– Да я не в курсах! Меня вообще не за это взяли!

– А за что тебя взяли, а?! Падла ты подъездная?! Нахера тебя в управления притащили, если не за мокруху?!

– Да я не в курсах вообще! Это все вы, менты поганые! Волки! Вы все, суки, на людей повесить готовы, падлы!

Яшин ринулся встать и увернулся от руки Артема. Встал, и тут же завалился на бок. Это Артем огрел его по макушке томом УК, после чего встал над наркоманом и начал методично бить того книгой по голове.

– Я тебе, что, сука, сказал? – рычал он, избивая охающего подозреваемого. – Сказал сидеть? Сказал?

Наблюдавший за этим Платон все думал, что расколоть этого «урку», у которого за плечами две ходки, оказалось проще, чем иного новичка. Слишком уж он привык к отделениям полиции, к операм, к постоянным беседам и угрозам, к легким зуботычинам и милому пересчету ребер, не ожидал вдруг такого наезда. Да и было видно, что гнет его бодяга некисло. Нет, этот парень теплый и нежный, словно девица в майскую ночь. Может, потому и решили не ломать его местные розыскники, чтобы напугать падлу побольше. А может, и правда дел много, то-то строчат рапорты пуще обычного…

– Тёма, оставь его, – позвал он напарника.

Тот перестал мять Яшина, постоял над ним для пущей убедительности своих садистских намерений и отошел, дав наркоману подняться. Тот, весь зареванный и в соплях, с красной, будто перепаренной рожей неохотно присел на табурет. И все поглядывал назад, на оскалившегося Артема. Теперь-то в глазах бывалого криминала и следа не осталось от прошлой уверенности, борзости, мерзости, а остался только страх, мучавший этого скрюченного от боли человечка.

– Ну, что скажешь? – спокойно обратился к нему Платон.

– Мужики… Да я в натуре не в курсе… Ни за Гришу, ни за мокруху. Не при делах, я по другому…

– По какому другому?

– Да меня на ширеве взяли, и всего-то… никаких мокрух, вообще не в курсе…

– На каком ширеве? – раздраженно бросил опер, заглядывая в папку. – Тут написано, что тебя взяли по делу Архипова. Пальцы, ботинки твои в грязи отпечатались. Какое еще ширево?

– Да ну бодяга обычная, ничего такого… Мужики, ну вы чего? Я же не на мокрухе… – он почему-то обратился к Артему, протянул ему руки, потом спохватился и отвернулся. – Я же не по мокрухе…

Платон почесал щеки, подумал, потом достал листок, ручку.

– Короче, Яшин, один у тебя путь – пиши все.

– Что все?

– Да вот все, за что тебя взяли, как, когда, кто, где. И подробно, с иллюстрациями. Будем проверять. Если окажешься незамазанный, то радуйся в три хари.

Яшин рассеянно взял ручку, придвинул лист, подумал.

– Как писать-то?

– Да так и пиши: Я, Яшин Виктор Александрович, тогда-то шел от того-то с партией ширева в карманах, и меня взяли те-то, там-то, нашли то-то. И чтобы подробно.

Наркоман тупо посмотрел на лист.

– Начальник, это что же, «сознанку» мне предлагаешь?

– Яшин, ты, видно, дурак. Мы ведь тебя сейчас закроем на хрен и с полным набором улик по этапу пустим.

– Так если ж я напишу, то все равно по этапу пустите.

– Ну, пидор, достал, – прохрипел за спиной Артем, заставив подозреваемого вздрогнуть. – Короче, ща его закроем, дело следаку, а завтра в СИЗО. И пусть кум его к активистам подсадит, чтоб не кобенился.

– Э-э, мужики! – Уголовник хотел было встать, но не рискнул. – Не надо кума! Ща все напишу, ща все будет!

Он склонился над листом, взялся было карябать, но остановился.

– А это… А что такое июстрации?

Платон даже растерялся от такого вопроса.

– Это когда текст подробный.

Яшин уткнулся обратно и продолжил карябать, видимо, с сумасшедшим количеством ошибок.

Прошло десять минут, а задержанный так и не написал ничего толкового – все мерзко скреб ручкой, старательно выводя буквы. Артем совсем расслабился: облокотился на стол, том УК положил рядом, в моментальной доступности, а сам копался в телефоне. Платон же скучно наблюдал за тем, как пишется чистая «сознананка».

– А что, Витя, как у вас там на районе? – вдруг спросил он.

Даже Артем поднял голову и внимательно посмотрел на напарника.

– В смысле? – переспросил уголовник.

– Ну как дела вообще? Что интересное было на мало-Литейном? Может, кто пропал?

Яшин прищурился.

– Начальник, тебе ж это видней. Вы, мусора, все про всех всегда знаете, так стукни вашим на районе, они и скажут. Я-то те на кой хр…

И осекся, заметив тяжелый взгляд опера.

– Если спрашиваю, значит надо, – сквозь зубы отрезал полицейский.

– Да я.. бля, хрен знает, – изрек осторожный Яшин. – Я особо-то по сторонам не смотрю.

«То-то тебя «районщики» слить решили, падла, по сторонам потому что не смотришь» – подумал Платон, но в слух спросил:

– Совсем ничего?

– Да вроде не… – задумался. – Начальник, ты же и сам понимаешь, на районе всегда движуха. Там кто уедет куда, кто по этапу пойдет за хрень, кому свои башку проломят, всякое бывает. Двигаются люди, на месте не сидят. Бывает только через год и въезжаешь, что кто-то того, куда-то делся.

– И из твоих знакомых внезапно никто не пропадал?

Яшин по тону розыскника понял, что сейчас стоит поднатужить память и выдать хоть какую-нибудь зацепку. А то его друг, второй мент за спиной опять возьмет том УК и начнет колошматить уже по-серьезному.

– Вообще есть такое дело…

– Какое?

– Да был один хер, молодой. Года два назад за бодягой припер. Бич каких поискать, вечно по помойкам шлялся, но при бабле, четко в четверг приходил за вмазой. Он последний раз вылез месяца три-четыре назад, в долг взял пару кубов. Ну а потом бац, и делся куда-то. Я бабло хотел отработать, шоб все по чести, да не нашел его, босоту.

– Может кони двинул на какой из свалок?

– Да не, не такой он был и гнилой, хоть и вонючий. Я у местных поспрашал тогда, говорят, куда-то в деревню уехал, к дядьке, или что-то вроде того.

– Как этого парня звать? – опер достал тетрадку, открыл на нужной странице и приготовился писать.

– Исидор

– Исидор?

– Ну да.

– Странное имя.

– Да я ему не папа, шоб имя придумывать.

– А фамилия, погоняло?

– А хрен знает, не спрашивал. Лавэ он пер, мне и похеру.

– И все, больше никто не пропадал, только этот Исидор?

– Говорю ж, начальник, я по сторонам не особо смотрю.

– Ну ладно, пиши.

Яшин снова углубился в вольный пересказ своего ареста, а Платон тем временем занес имя в папку, на всякий случай, и начал листать старые записи. Наркоман корпел над «сознанкой» примерно час, после чего вручил изгвазданный корявым подчерком листок оперу. И на лице у него играла какая-то странная ухмылка, вроде даже победная, будто не понимал, что сейчас подписал билет на зону. Артем вызвал дежурного, и вонючего задержанного увели обратно в камеру.

– А что за телега с пропажами на мало-Литейном, – поинтересовался он у напарника, присаживаясь за свой стол.

Платон откинулся на спинку стула и внимательно просматривал изуродованный пакостным подчерком листок.

– Да думаю тут кое-что, – отозвался он, не отрывая взгляда от писанины. – Помнишь, дело полгода назад Додукаев вел с группой?

– Сатанинское что ли?

Платон вложил «сознанку» в папку с ОРД Яшина и вытащил оттуда фотографию трупа якобы убитого им человека, кинул ее в один из ящиков стола.

– Вот интересно стало, что с тем делом. Вроде Игорь Аркадьевич его так и не раскрыл.

– Ну да, не раскрыл, – ответил Артем.

– Ты случаем не знаешь, где оно?

Алешин достал чистый бланк для протокола, но заполнять не стал, а задумчиво повозил ручкой по столешнице.

– Интересно, что ты вдруг вспомнил… – процедил, наконец. – Позавчера, когда ты по «земле» шатался, Додукаев прилетел с этим делом, просил снести в архив, чтобы его прекратили. Так что в архиве оно.

Платон покивал в ответ и занялся своими делами, чтобы подождать, пока напарник составит протокол допроса. В последнее время Артем сам занимался всей бумажной волокитой после каждой такой совместной колки. Без обсуждений и пререканий, просто начинал писать очередной протокол. Находил он в этом некое успокоение – напряженность, витавшая вокруг него, спадала. И справлялся он с такого рода бумажками на удивление быстро, так что через полчаса Платон имел на руках относительно подробный протокол допроса. Он приложил бумагу к делу и понес к следакам на составление. Артем же сразу погрузился в недавно поступившие районные сводки.

В кабинете следователей сидел только Саша Крахмалов, что-то устало печатал на компьютере. На приход опера отреагировал только вздохом и смиренным пониманием – да, Яшина нужно сажать, да, нужно оформлять дело, ехать в суд, в прокуратуру и тому подобное. На вопрос Платона, где дело Додукаева, только кисло отмахнулся. Мол, задница в работе и без того большая, и разглагольствовать о жутком висяке времени нету. Розыскник пообещал зайти позже и спустился в архив.

С каждым шагом, что Платон приближался к архиву, нарастало внутреннее беспокойство, что вот-вот он увидит нечто ужасное, но до безумия интересное. Он был наслышан о том, как позорно провалилась опер группа, но больше ничего конкретного. После роспуска группы Игорь Аркадьевич не распространялся о деталях даже начальнику отдела. А что творилось в последние две недели, которые бывший наставник пропадал черт знает где, и вовсе окутывал мрак тайны.

Архив представлял собой огромный зал на половину третьего этажа, в котором место для посетителей ограничивалось площадкой в два квадратных метра, огороженных стойкой регистрации. Все остальное занимали стеллажи с кипами папок и связками документов. Сюда поступали приостановленные дела, не пошедшие на доработку, и дела прикрытые, которые вряд ли когда-нибудь теперь возьмут в руки, но из-за грифа секретно с ними ничего не сделать. Сплошное царство некогда острых секретов, под завязку набитое жуткими фото мертвецов и мест преступлений. Неприветливый майор в форме, потревоженный запросом Платона на дело Додукаева, исподлобья глянул на опера и удалился в чертоги страшных бумаг и истлевших фолиантов, из которых принес тощую папочку с жирной пометкой «Дело №01-0058/1840/2023». С виду она совсем не была похоже на ту самую, что таскал Игорь Аркадьевич. Та была толще.

А когда Платон вышел из архива и раскрыл папку, то в глазах потемнело, и он чуть не упал. От оперативно-розыскной деятельности Додукава не осталось ровным счетом ничего: пара листов протоколов с опросами всего нескольких человек, базовые заключение экспертов да несколько фотографий. Вот что имел ввиду Игорь Аркадьевич, крича в трубку, что с делом покончено навсегда. Вот как с ним покончено…

Платон тяжело вздохнул и прислонился к стене возле дверей архива. ОРД уголовного розыска проходит под грифом секретно и потеря официальных данных из него – самый страшный грех и кошмар любого розыскника. Но чтобы сам Игорь Аркадьевич Додукаев, стальной дядя Дода, как его звали в уголовных кругах, чтобы он самолично уничтожил дело такой важности… Нет, не в его силах такое сотворить. У него в подкорке было вбита неприкосновенность любого ОРД: хоть своего, хоть чужого. Платон зашел обратно в архив.

– Скажите, а больше томов у вас к этому делу нет? – поинтересовался он у сумрачного архивариуса.

– Нет, – сухо ответил тот.

– Но вы ведь знаете, что это такое?

– Знаю.

Платон облокотился на стойку, за которой сидел майор.

– Вы ведь видели это дело раньше, верно? Додукаев его хорошо отработал, да?

– Отработал… – майор прищурился, – …отлично. Только к чему ты клонишь, Платон Андреич?

– Тут нет ничего, – он опустил папку на стойку. – Никакой отработки по ОРД, вообще. А когда я его видел, то оно было толщиной с «Войну и мир»…

– Давай короче.

– А не мог ли Додукаев сам его снести на хрен?

Майор облизнул тонкие губы.

– Принес его Алешин.

– Да, но Артему это до лампочки…

– Вот что, Платон Андреич, – перебил архивариус. – Я давно не при делах, мне до пенсии два года осталось, так что не впутывай меня в это дерьмо. Ты розыскник, так и занимайся своей работой. Принес Алешин, вот у него и спрашивай.

Платон Андреич посопел грозно, но решил смолчать и вышел.

Что ж, спросить можно только с одного человека, которого уже в их общем кабинете не было. Видимо, ушел на «землю», мало ли у него причин. Платон сел за стол, раскрыл дело, пошебуршал листами. А в голове катал одну простую мысль, обещающую в будущем много и много проблем. Забрать дело, провести ОРД заново, самому пройти по «земле» тем же путем, что и Додукаев, если такой путь на самом деле был. Он сгреб все немногочисленные листки в папку, вышел из кабинета и направился к начальнику городского УгРо. Зачем? Почему вдруг? Вот сейчас он это и выяснит, зачем и почему он туда пошел.

Кабинет начальника располагался аккурат перед лестницей на этаж. Почему именно этот кабинет, никого уже давно не интересовало. Дверь, лет десять назад отделанная светлыми дощечками, внушала всему этажу чувство, что за ней сидит джин. Здесь одинаково легко могли исполняться желания, если правильно просить, или слетать звездочки, если совершить все остальное. Звали джина Александром Михайловичем Тишторенко, сорока двух лет, полковник в звании и наперекор всем на свете – один из самых молодых начальников на таком посту. Для посторонних он казался взбалмошным и неуравновешенным человеком, способным взорваться от любой неосторожной фразы. На самом же деле полковник обладал чудовищным чутьем, иной раз граничащим с чтением мыслей. Он с первых слов улавливал суть, а еще через несколько слов определял, стоит ли продолжать разговор, и если решал, что не стоит, то выгонял матами и пинками. Но слава дурного собеседника и сумасброда давала ему некие привилегии перед вышестоящим начальством. И Тишторенко ими не раз пользовался, выбивая для отдела поблажки по показателям раскрываемости, отсрочкам, возможностям и воздействия на другие отделы. За что, собственно, и любил его городской УгРо. За что и сам Додукаев доверился ему, как родному сыну, дергая по надобности за связи.

Пока Платон собирался с духом перед дверью, мимо прошли несколько коллег, которые по пути поздоровались и пожелали удачи. Что ж, тянуть нечего. Платон постучал, на что сразу получил: «Войдите!». Опер уверенным шагом переступил порог, плотно притворив за собой дверь, и встал по стойке смирно. В небольшом кабинете за широким столом сидел полковник. Мужчина крепкий, правда, в теле. Вытянутая овалом голова была посажена на жилистую и подвижную шею. Железо бы гнуть об эту шею. Из-за ранней лысины он всегда брил голову под ноль. Над широкими плечами высился повешенный на спинку кресла китель. Тишторенко, нацепив узкие очки, внимательно читал, видимо, очередную корреспонденцию из «главки». На Платона он только взглянул и задумчиво обронил:

– Чего тебе, Сенцов?

– Александр Михайлович, я по поводу одного дела…

– Ну?

– Тысяча четыреста восьмидесятого, который вел Игорь Аркадьевич.

– А что с ним? – начальник все еще не отвлекался от чтения.

– Прошу его отдать мне на доработку.

Тиштренко оторвался от листочка и посмотрел поверх очков на подчиненного.

– Предлагаешь тебя на глухарь посадить?

Сразу не послал, уже хорошо.

– Я бы не сказал, что это глухарь…

– А я бы сказал. Этот висяк лучший опер отдела отработать не смог. Думаешь, ты сможешь?

– Это не висяк, по нему было полное ОРД.

– Почему было?

– Александр Михайлович, посмотрите на него, – майор Сенцов положил дело на стол начальника.

Тишторенко опустил глаза на тонюсенькую папочку.

– Это что, оно?

– Так точно.

Начальник отложил корреспонденцию, раскрыл папку.

– По нему не осталось даже базового ОРД, которое мы в первые сутки наработали, – продолжил Сенцов.

– Вижу, что нету базовой… – пробормотал начальник. – Что за дрянь с ним случилась?

– Не могу знать, товарищ полковник. Но есть предположения.

– Продолжай.

– Предполагаю, что все материалы из дела вытащил сам Додукаев перед смертью.

– Почему так предполагаешь?

– Ни у кого больше не было доступа к делу кроме него, в архив его сдали уже таким. Перед смертью мне так же звонил Игорь Аркадьевич, наговорил какой-то ерунды, в том числе и что с делом покончено. За две недели до этого у него обнаружился какой-то прорыв, и он надолго пропал из поля зрения. Предполагаю, что он или что-то узнал, или из-за хода дела у него случился срыв. И я, и многие из отдела могут подтвердить, что при Додукаеве дело было в несколько раз толще.

Александр Михайлович спокойно выслушал подчиненного, откинулся на спинку кресла.

– Додукаева не было в отделе около недели. Кто сдавал дело в архив?

Платон сглотнул.

– Алешин.

– Почему не берешь его в расчет?

– Пару месяцев назад брал бы. Но сейчас – нет смысла.

– Имеешь ввиду, ему не до того, да? Ему не лучше?

– Как сказать, с виду стал спокойней, но кажется только хуже со временем. Злой слишком.

Тишторено кивнул, снова взял корреспонденцию.

– Сегодня утром прислали из «главки». С области уже наверх успели доложить, что Додукаева не стало. Сразу хай поднялся. Как же, показатели упадут, лучший опер области, страны, мира, блядь. Но что нагрузку раскинуть теперь придется – это да. И сейчас приходишь ты с этим делом… – полковник облокотился на стол. – Устроил ты нам веселую жизнь, Игорь Аркадьевич. Спасибо. Чтоб тебе повернуться на том свете. Если в «главке» прознают, что у нас по такому делу все просрано, то головы по всей области полетят. Вот что, майор, ты дело просишь, а сможешь его отработать, как Додукаев?

– Полагаю, что смогу.

– Полагает он, – снова задумался. – Ты работай, Сенцов, а не полагай. Вот как поступим: покидаешь свои дела по парням, после похорон Додукаева, с понедельника, у тебя будет две недели, потом ко мне на доклад. Если нароешь что-то стоящее, дам еще время. С дежурств снимаю, но если с «куста» кто потянет – будешь пахать на совместных операциях. Но если кто и тебе понадобится – можешь звать. И помни, во время отработки не особо-то болтай, что за Додукаевым подтираешь. Все понял? Свободен.

Старший опер взялся за ручку двери, но Тишторенко окликнул его:

– Платон, и приглядывай за Артемом.