Бодхисаттва. Китайская сказка о любви

– Как такое возможно? Эти миролюбивые китайцы, оказывается, иногда бывают настоящими бандитами! Неужели дядя, действительно, так ужасен? Твой дедушка что, живет в Гугоне²¹, и поэтому все так стремятся заполучить наследство?! Даже трудно себе представить.

– Дело не только в дяде, мой отец слишком робкий и добрый. Я все детство старался не стать похожим на него, дрался, чем сильно пугал родителей. Причем они боялись не за меня, а, скорее, опасались, чтобы я сам кого-нибудь не убил.

– Но ты такой хороший.

Конечно!

– Нет-нет, может, только с тобой, с моими друзьями, но эта злоба живет в моем сердце, давит меня. Поэтому я должен поступить в университет в Пекине, и пусть дядя удавится от зависти, вместе с его ведьмами-дочерьми.

Взгляд Шэнли заблестел, мышцы лица напряглись, он сильно сжал мою руку, лежавшую на мостовой. Вскрикнув от боли, я вернула Шэнли из глубин его мыслей о плане мести.

– Прости, прости, я сделал тебе больно?

– Все нормально, не переживай, но ты не должен держать в себе гнев. Прости дядю, опасность тебе больше не угрожает. Не думаю, что можно верить какому-то предсказателю по поводу третьего раза.

– Я знаю, Иисус тоже учит нас прощать, но я не могу. Не могу.

Мы замолчали, погрузившись то ли в собственные мысли, то ли в дрожащую, окутывающую нас атмосферу осенней ночи.

Вдруг в темноте замаячило чье-то красное пальто. Это была необычная местная поэтесса с высоким статным кавалером, который был точно не ее мужем, преподавателем университета, которого знали все. Они неспешно бродили по берегу и о чем-то беседовали. Мы видели их здесь уже дважды.

Шэнли шутил: «Пойдем поздороваемся: «Мадам, супруг мадам, наше почтение. Ой, извините, но Вы не муж мадам, кто же Вы?». «Хорошо, спроси, а я подожду тебя здесь. Очень интересно на это посмотреть», – подыгрывала я.

Пара неспешно прошла мимо нас и растаяла в дымке, поднимавшейся от реки.

– Может, это знак? – мистически произнесла я.

– И во все ты веришь, – весело потрепал Шэнли мои сползавшие по плечам волосы.

В тот же вечер я нашла стихи таинственной поэтессы, прочла написанные ею строки об осени и любви, как раз о том, что происходило со мной и Шэнли, а также, возможно, с ней и ее неизвестным спутником.

Какой же прекрасной становится реальность, пропущенная через фильтр души поэта: ночь наполняется терпкими запахами и тревожными звуками, звезды горят ярче, любимый целует жарче. Не существует ни времени, ни пространства. «Говорят, не тосковать о любимом труднее всего осенью. Ласточки, улетая, горюют в разлуке, лебеди не знают срока своего возвращения. Тоска эта идет из глаз, вылепленных из черного оникса, тоска накручивает в сердце вихри сладко-безжалостного тайфуна. Только одно сможет справиться с темнотой ночи – это любовь».

Помню еще одно стихотворение, которое я тогда отыскала:

 
Крона дерева – мой зонт.
Туман – моя мантия.
Опадающие листья – разочаровавшиеся в жизни бабочки.
Капли дождя – мои слезы.
Осенний ветер – мое дыхание.
Знакомая тень – моя последняя надежда.
 

Вероятно, статный незнакомец и был этой самой «знакомой тенью».

***

Близился конец октября. День уже перешел свою половину и облегченно вздохнул в предчувствии вечернего покоя. Старый город, позабыв про древние истории и легенды, кипел повседневной жизнью. Мы с Шэнли приехали в центр города, находящийся в объятиях городской крепости, чтобы найти подарок Кристине на День Рождения. Солнечный свет из слепяще-белого дневного плавно превратился в убаюкивающий тепло-оранжевый вечерний. Мы промчались вдоль стены, за которой располагался дом Конфуция. Запах мощных внутри, но рассыпчатых, словно халва, снаружи кипарисов заставил сделать глубокий вдох, чтобы легкий привкус коры задержался в легких чуть дольше. В этой части старого города велосипедистов, водителей, погонщиков лошадей да и простых пешеходов совсем немного. Я посмотрела на ехавшего слева Шэнли и улыбнулась, он улыбнулся мне в ответ. Стоило только проехать перекресток, как мы попали на оживленную улицу кафе и небольших магазинчиков одежды, где, если как следует поискать и задобрить удачу, можно найти немало интересного и подобрать что-нибудь из шедевров неукротимой фантазии китайских провинциальных модельеров. Например, на один из манекенов в витрине магазина было надето розовое платье в черный горошек, спереди красовалась яркая вышивка со стразами и небольшим пером. Готова поспорить на ящик пива Циндао, сзади пришит бархатный черный бант. Причудливая китайская авангардная мода.

Проезжаем моих старых знакомых каменных львов, поворачиваем налево и сразу сливаемся с толпой туристов, самых опасных пешеходов, занятых выбором сувениров для своих друзей и родных, в связи с чем потерявших свою осторожность. Мы попадаем в несколько кадров фотографирующихся на фоне входа в Храм Конфуция, после чего подъезжаем к главной дороге. Шэнли перестраивается направо, чтобы защитить меня от летящего лихача-рикши, кричащего по-русски, по все вероятности, именно мне: «Здравствуйте, товарищ!». Пересекаем проезжую часть и оказываемся на улице антиквариата. Я как всегда спрыгиваю на ходу со своего велосипеда, уже совсем привыкнув ездить без тормозов.

– Шэнли, давай пройдем здесь пешком, смотри, как интересно!

– Не думаю, что Кристине понравится что-то из этого раритета.

– Просто посмотрим.

Керамический чайник, украшенный барельефом извивающегося рогатого дракона, маленькие белые статуэтки председателя Мао, древние круглые монеты с квадратной дырочкой, символизирующей землю, ржавеющие местами драгоценности, деревянные подставки для кисточек с тонко вырезанным узором, маленькие фарфоровые чашечки.

– Думаешь, это все настоящее? – спрашиваю я своего друга, разбирающегося в искусстве.

– Очень может быть. В районе Фанцзяюань в Пекине много подделок, но здесь – не думаю. Местным легче разгрести завал в чулане и найти там что-то, чем осваивать технику подделок, говорят, что копировщики даже отмачивают произведения своего искусства в моче, чтобы было похоже на древность.

– Смотри, на той стороне улицы столько цветов. Кристина постоянно мне рассказывает, что ей хочется о ком-то заботиться, а животных в общежитии держать нельзя. Ах, вот этот кустарничек, маленькие малиновые цветочки, прямо как звездочки!

У края дороги располагалась целая оранжерея с высокими, маленькими, колючими, большими, зелеными, фиолетовыми растениями.

– Давай купим, всего десять юаней.

Шэнли заплатил и аккуратно поставил горшок с пышно раскинувшимся цветком в корзинку велосипеда.

– Мне очень нравится улица за поворотом: прямо и налево, – я показала рукой направление, по которому нужно ехать.

– Чем тебе так приглянулась эта улочка?

– Здесь зоо-магазин, я покупаю вкусности для Цзыхуана, моей рыбки.

Только мы повернули за угол, как на нас со всех сторон налетел шум и гам, пение волнистых попугайчиков, теснившихся в небольшой клетке, визг щенков с перепутавшейся шерстью, попискивание красноглазых мышат. Клетки были расставлены возле проезжей части, чтобы можно было привлечь покупателей, таких, как чумазый малыш, тянущий маму к магазину. Посмотрев на стайки рыбок, то и дело сталкивающихся в тесном аквариуме, мы, не садясь на велосипеды, направились вглубь улицы.

С правой стороны дороги, сразу за магазином со сладостями, я увидела дедушку в черной шляпе с широкими полями. Перед ним были разложены пиктограммы из Книги перемен²² и листок с изображением ладони.

– Шэнли, это же пиктограммы Книги перемен, я как раз хожу на занятия по изучению Книги!

– Хочешь погадать? Мы забыли мудрость наших предков и теперь считаем все это суевериями, тем не менее, многие продолжают ходить к даосам. Те, кто победнее, советуются с ними по важным вопросам, а у кого водятся лишние деньги, даже по не особо важным.

– О чем обычно спрашивают?

– Например, в каком районе города лучше купить квартиру по Фэншую.

– А тебе гадали?

– Мама давно ходила к какому-то старцу, спрашивала о нас всех.

– И?

– Говорит, что я женюсь на девушке младше меня на год или два. Я не очень-то верю в это. Будешь гадать?

– Тогда, эта девушка – не я, – сказала я разочарованно. – Но так любопытно, я хочу погадать, да и ты рядом, если что объяснишь, что дедушка скажет.

– Здравствуйте, – Шэнли аккуратно поставил велосипед у обочины, – мы хотели бы погадать для девушки.

– Конечно, – заулыбался дедуля во все свои пятнадцать зубов. Проходите, проходите сюда.

– Ну и акцент у дедушки, видимо, он местный, очередной внук Конфуция. Здесь все называют себя потомками Конфуция и носят фамилию Кун, – быстро шепнула я Шэнли. Он только улыбнулся в ответ.

– Ну, устраивайтесь, – дедушка поставил два маленьких низких стульчика для нас, а сам присел рядом. – Скажи, пожалуйста, красавица, когда и во сколько ты родилась.

Шэнли хотел было перевести слова предсказателя, но я уловила смысл, несмотря на его диалект, и ответила.

– Хорошо, подождите, мне нужно все проверить и посмотреть, я ведь не шаман, просто изучал Книгу Перемен.

Пока дедушка, надев очки, листал какие-то древние трактаты и таблицы, я начала немного волноваться. Можно не верить в пророчество, но в душе и в памяти все равно останутся слова случайного предсказания. Сбудутся слова или нет, никто не знает, но вспомнятся в последствие наверняка. Шэнли тоже притих, как будто решалась его судьба. Тем временем, вокруг собралась толпа, видимо, желая узнать, что же ждет меня в будущем.

– Та-а-ак, начал наш предсказатель, – твоя стихия – дерево. Не надо тебе скитаться по свету, дереву нужно пустить корни в землю, но если поедешь куда-то, то лучше на восток и на север. Не носи украшения из металла, не надевай красный цвет.

– Ой, Шэнли, и правда, в детстве мне всегда покупали вещи красного цвета, а мне больше нравился синий и зеленый!

– У тебя широкая душа, можешь понять и простить других, «сотни морей, тысячи рек».

– Что это еще за водоемы?

– Это значит, что у тебя много друзей, еще прибавится немало.

– Замуж не торопись, счастливым будет поздний брак. Муж твой – высокопоставленный чиновник, родится у вас мальчик, очень талантливый сорванец, ха-ха, – весело усмехнулся дедушка. «Земли» у тебя много, надо учиться отпускать то, что уходит, не цепляйся так. На горе Тайшань²³ ты бывала?

– Да, мы ходили с друзьями недавно, встречали рассвет. А что?

– Ты тун-ню. Видела богиня Гуаньинь²⁴ изображается с двумя малышами – мальчиком и девочкой? Их еще называют тун-цзы.

– Да.

– Так вот, девочка – это ты. Гуаньинь рано или поздно захочет тебя позвать обратно, так что лучше не ходи на эту гору.

– Шэнли, ты знаешь что-нибудь про этих ребят тун-цзы?

– Изображения тун-цзы есть в даосских храмах, их вешают в магазинах и домах на Праздник весны, как знак удачи и благополучия.

– Я расскажу вам про них, – вызвался дедушка, напоминавший в своей широкополой шляпе постаревшего Зорро. Говорят, эти девушки и юноши прислуживали богам и богиням – прибирались, заваривали чай, но, заскучав по земной жизни, спустились в наш мир. Их нетрудно вычислить: у них немного детское милое лицо, с ними легко и интересно, кроме того, они обладают развитым шестым чувством, очень чувствительные. Они должны будут вернуться туда, откуда пришли, поэтому нередко попадают во всякие переделки. Но ты не бойся, дитя, многие приспосабливаются и к жизни на земле: молись своим богам, хорошо относись к людям и все будет хорошо.

– Спасибо, Дедушка. Очень интересно.

– Господин, посмотрите и для меня свои таблицы, – вызвалась заинтересовавшаяся гаданием женщина из толпы.

***

Синеватые тени плавно опускались на город, а может, наоборот, поднимались от земли, уже не пугаясь туманного азиатского солнца. День миновал, все успокаивалось, готовясь ко сну, и только фонари, расположившиеся в ряд по краям дорог, заступали на дежурство.

Наш любимый стол на втором этаже гостеприимно принял чашки и блюдца. Звуки разворачивающихся шоколадных оберток и побрякивание ложечек о края кружек аккомпанировали мерному течению запаха кофе, ползущему по коридору.

– Все в сборе?

– Кри побежала за печеньем, оставшимся с Дня ее Рождения.

Через несколько минут Кристина пришла в своих шлепках, как всегда веселым пошлепыванием предвосхищающих ее появление. Балансируя, чтобы не разлить кофе, она подошла к столу и села рядом.

– Ты откуда такая румяная? – обратилась она ко мне.

– Только что приехала с занятия по танцам.

– Ты записалась на курсы? Почему никого с собой не взяла?

– Не-е-ет, я преподаватель.

– Прекрасно! С тебя и начнем наше совещание. Давай рассказывай.

– Меня попросил священник из местной церкви преподавать танцы у воспитательниц детского сада. Мы должны подготовить выступление к Рождеству.

– Сама будешь ставить танец! Есть идеи?

– Да, мы уже начали репетировать, я выбрала фламенко.

– Ты шутишь? – удивилась Тамара, кладя за щечку розовую печенюшку с кокосовой стружкой.

– Почему? Нет, мне нравится этот танец.

– Я обязательно приду на выступление. Воспитанные на конфуцианской морали стеснительные китаянки танцуют танец испанской страсти.

– Это танец брошенной женщины.

– Пусть даже и так. Да ты модернистка-авангардистка, как я посмотрю.

– Очень даже неплохо у них получается. Я хочу, чтобы они почувствовали себя женщинами, пытаюсь показать, что на женственной статной красоте издревле держалось мироздание.

– Не думаю, что это поможет им избавиться от стремления к азиатской милашности, перекочевавшей из Кореи, разумеется, Южной. В Северной, может, тоже есть эта милашность, но узнать о ней дано далеко не многим, – заметила подкованная в делах политических Олеся.

– И сколько тебе платят за подработку?

– Священник попросил меня преподавать и сказал, что Бог потом меня отблагодарит за помощь.

– Она в такой холод ездит на велосипеде в какой-то злачный район, и ей за это еще не платят! – Тамара всплеснула руками, удивляясь несправедливости нашего мира.

– Тамар, не возмущайся. Тебе бы в организации по борьбе за права человека работать.

– Сегодня, правда, очень холодно, даже если как следует перекрутиться шарфом. – Поэтому пришлось прибегнуть к крайним мерам, – вступила в беседу Кристина.

– Интересно, что это у Вас за методы обогрева? – деловито поинтересовалась Олеся.

– Ладно, ладно, – хихикнула Кри, – я предложила выпить немного Бейлиса перед дорогой. Надеюсь, твои ученицы не почувствовали прекрасного градусного аромата.

Тамара саркастически улыбнулась:

– Хорошо, подытожим: в темный вечерний час, когда все китайские студенты добросовестно жевали цветную капусту в столовой, Мэй, под предлогом разогрева, отхлебнув Бейлиса прямо из горла, села за руль велосипеда без тормозов и отправилась в детский сад, заметьте непростой, а при церкви, чтобы, будучи уже нетрезвой, обучать пуританок праведниц китаянок развратному испанскому танцу страсти. Да, Бог, конечно, за такое тебя отблагодарит.

Кристина так и брызнула недопитым кофе от смеха.

– О, Боже, Тамара! Ну, ты умеешь все выставить в лучшем свете. Давай дальше. Что у нас на повестке. Не будем обсуждать только мои дела. Как у тебя прошел урок пения с умопомрачительным преподавателем? – я торопливо перевела тему.

– Неважно.

– Почему?

– Потому что умопомрачительный преподаватель помрачился умом.

– От красоты твоей обезумел бедняга, – сочувственно вздохнула Олеся, доедая последнюю печенюшку из палетиэленого пакетика.

– Говорит: «А теперь я научу тебя дышать».

– Ладно, хоть не искусственное дыхание собрался делать.

– Положил руки мне на грудную клетку и, как врач, командует «дыши-не дыши». Я и так уже стою, совсем не дышу.

– Такими темпами ты скоро запоешь как оперная певица, – с тревогой посмотрела на Тамару Кристина.

– Или как певица Пекинской оперы… – игриво подхватила Олеся.

Телефон на моих коленях весело запрыгал, как будто радуясь, что, наконец, прилетело сообщение от Шэнли. «Никто не заметил, уф…».

– Девочки, у меня дела, вы продолжайте совещание, я подойду позже.

– Пьяная преподавательница танцев собирается продолжать свои сегодняшние подвиги, – захихикала вся кампания мне вслед.

Между тем, я птицей взлетела вверх по лестнице, на ходу читая сообщение: «Жду тебя у северных ворот». Я забежала в комнату, делая все быстро, словно на дворе ядерная война, и только что объявили об эвакуации. Оставила кофе засыхать на стенках кружки, закрутилась шарфом, пшик-пшик два выстрела духами, схватила ключи от велосипеда и вихрем понеслась на парковку на заднем дворе, где меня ждал велосипед. «Маневрируем, девочка с термосом пройдена. Раз – лежачий полицейский, прыжок, студент идет, копаясь в телефоне, тревога. Два – лежачий полицейский, пройдено, спрыгиваем перед воротами на ходу, как самый лихой мушкетер. Все-все, вот она знакомая синяя куртка. О, нет! Одногруппники-корейцы, ставим велосипед в сторону, тянем время, делая вид, что закрываем замок на велосипеде, выжидаем пока корейцы пройдут. Сделано, не узнана, как грабитель в поздний час». Люди, действительно, никогда не заметят то, чего не ожидают увидеть.

Точно агенты спецслужб, мы переглянулись и пошли по направлению к городской стене. Хотя было темно, за руки взялись, только отойдя от университета на приличное расстояние. Мы решили держать все в тайне, так как разговоров будет целое море, что может принести нам немало хлопот.

Запах дождя смешался с ароматом опавших листьев, которые то и дело медленно слетали откуда-то с небес

Запах дождя смешался с ароматом опавших листьев, которые то и дело медленно слетали откуда-то с небес. Время остановилось, а с ним и капли дождя, превратившись в туман, словно зависли в воздухе. Каменные львы мокли под дождем. В лучах уличного фонаря было видно, что мелкий нежный дождь все еще идет. Особенно напоминали кадры из фильма развесистые ивы над каналом возле старой городской стены. В нашем только-только зарождающемся общем мире едва заметные движения становились значимыми и символичными. Когда я моргала, мои непривычно длинные для Шэнли реснички бились о его улыбающуюся щеку, как крылышки ночной бабочки, прилетевшей на свет и бьющейся о стекло. Он смеялся, когда мы держались за руки, и мой большой пальчик, не желая мерзнуть в одиночестве, весело нырял в его теплую ладонь.

Как было бы прекрасно навсегда остаться в том мире. Но мир внешний, словно бушующий океан, с каждой волной становился все ближе к нам. Восторг и счастье быть вместе – рука в руке – не утратили своего сияния, но страхи и опасения, как гиены, обступали нас с разных сторон. Чем ближе наступала глубокая осень, тем неизбежней казалось расставание, ведь я оканчивала университет и должна была ехать домой. Перед нами стояла вечная проблема большей части человечества – неопределенность. Шэнли становился мрачнее с каждым днем, а я терялась в догадках, спрашивала его, не случилось ли что, но он только улыбался, заверяя, что мне показалось. Тяжесть его мыслей чувствовалась все сильнее и беспокоила меня все больше. Мы совершали ошибку, скрывая тревоги друг от друга, говоря вовсе не о том, что беспокоит нас на самом деле: «Скоро станет совсем холодно, где мы будем гулять по вечерам», – думал вслух Шэнли. Мои же мысли, между тем, уносили меня на месяцы и годы вперед, жестоко разрушая настоящее: «И что потом, как мы будем жить? Поженимся, как он говорит? Но он еще учится, а я уже ищу работу. Мне так хотелось, чтобы кто-то берег и защищал меня, как героинь корейских драм, а теперь даже с ним я не чувствую себя в надежных руках, а лишь ощущаю хрупкость настоящего. Ведь он не знает, каков большой мир, какие в нем люди, и сможет ли он уберечь от штормов этого внешнего мира себя, меня и нас?».

***

Ответ не заставил себя долго ждать, Вселенная спешила показать жизнеспособность всех моих страхов и тревог. Однажды утром мне пришло сообщение от моего дальнего родственника Антона. Он приезжал по работе в Шанхай и просил быть его переводчиком. Возможность заработать и набраться опыта казались очень заманчивыми. В конце года занятий почти не было, и я взяла билеты до Шанхая. Не знаю, что двигало мной больше – необходимость заработать или привычная жажда приключений. Мы попрощались с унылым Шэнли с его вымученной улыбкой, и поезд на скорости около трехсот километров в час унес меня в Шанхай.

Как актриса перед выходом на сцену, я волновалась перед каждой работой, особенно меня пугало слово «генеральный директор», который прилетал с Антоном. В аэропорту оказалось, что генеральный моложе Антона и нисколько не страшный. Пока мы искали такси, чтобы добраться до гостиницы из аэропорта, я успела как следует его разглядеть. Куртка по типу фрака, сзади точно обрубленный хвост павлина, короткие штанишки, сужающиеся к низу, как у поклонника госпожи Бомарше, начищенные ботинки, из которых выглядывают носки в полосочку, от Диора, по всей видимости, стильные очки в черной пластмассовой оправе, галантный, как типичный выпускник МГИМО. Как же их там так штампуют, что одного от другого не отличишь? Разумеется, в такси светский лев начал светскую беседу.

– Слышал, в Шанхае проводится немало выставок современного искусства.

– Да, – отозвался деловым тоном Антон, – но не в этот раз, у нас не будет времени на экскурсии, столько встреч, я хочу, чтобы ты все увидел, все заводы, наших потенциальных поставщиков.

– Да, понимаю, просто недавно был в Москве на выставке кубистов, потрясающее восприятие мира, не каждому дано понять. Мы ходили туда с классом моей дочки. Школа у них возле Рублевки, туда нелегко попасть, но нам все же удалось, я тебе рассказывал как, ха-ха, – обратился он к Антону. С этой фразой червь тревог и сомнений снова подкрался ко мне и устрашающе зашептал: «Образованные люди, увлекаются искусством, дети ходят в лучшую школу. А как же мои дети? Будут ходить в деревенскую школу с китайцами и никогда не узнают о кубизме?».

Не беспокойся о будущем, Ло. Есть кто-то, кто позаботится о тебе. Помнишь, «лилии не думают о том, что им надеть, но облачение их прекраснее всех парчовых нарядов и изумрудов».

Генеральный продолжал вещать что-то из теории об искусстве вплоть до самого отеля. «Переодеваемся и сразу по заводам,» – скомандовал Антон в то время, как генеральный озирался по окрестностям и недоумевал по поводу вывесок с пугающими его иероглифами.

Весь день прошел в поездках, совещаниях, осмотрах помещений, проверках санитарных условий и знакомствах с передовыми технологиями. Я то и дело смеялась про себя: только я могла сопровождать делегацию на заводы по производству сухой морковки. Компания генерального планировала закупать большие партии сухих овощей, а может, даже организовать производство где-нибудь под Москвой. Мы прошлись по производственным цехам: оборудование для чистки, сушки, резки было настолько простым, что его можно было собрать самим. Потом направились в отделы сортировки, где, в основном, использовался ручной труд. Рядами сидели китайцы в белых халатах и перебирали кусочки морковки. Оставалось только удивляться, как люди могут заниматься этим всю жизнь? Наверное, ненавидят морковь, оранжевый цвет и все, что с этим связано. «У нас разная по качеству сухая морковь, соответственно, разная по цене, – предусмотрительно предупредил менеджер одного из заводов, – Вам, разумеется, самую низкокачественную и дешевую». «Да – ответил Антон, и его бровь удивленно побежала вверх, – откуда Вы знаете?». «Из России все покупают самое дешевое. Что же вы так не любите своих сограждан?» – усмехнулся наш собеседник.

Китайцы пригласили нас на обед, как это водится, чтобы не потерять лицо. Стол ломился от яств: рыба, баранина, свинина во всех возможных соусах, «танцу ли цзи²⁵», «тан цу ли ю²⁶», «хуншао доуфу²⁷», море овощей. Когда мои русские друзья наивно полагали, что обед закончен, принесли лапшу. За лапшой последовали фрукты, на которые генеральный смотрел с ужасом. Антон не привык к китайской еде, плохо ему становилось уже от запахов, в прошлый раз он похудел в Китае за неделю на несколько килограммов. Тогда мы только тем и занимались, что искали Макдональдсы даже в самих глухих китайских южных деревеньках, ведь Антон наотрез отказывался верить, что их там быть не может.

К концу дня на меня навалилась ужасная усталость, одежда насквозь пропахла морковкой, а ее запах преследовал повсюду: видимо, впитался в пальто, да и во всю одежду.

Я улыбалась, думая, что смогу погулять, куплю шоколадку, чтобы заесть китайские деликатесы, найду Интернет-салон, откуда можно будет поговорить с Шэнли, когда услышала роковую фразу: «Поработали, можно и отдохнуть, поедем-ка в бар! Дорогая, попроси у китайцев порекомендовать хороший бар, если такой есть в маленьком городке».

«О, нет! Теперь с Шэнли мы не поболтаем!». Хотя в последние дни отношения наши стали напряженными, однако теперь я сильно по нему скучала, и больше всего мне хотелось услышать его голос.

– Мистер Джан советует нам поехать в караоке «Золотая жемчужина», там можно выпить, потанцевать и спеть что-нибудь из Витаса, так как других русских песен у них, скорее всего, нет, разве что «Катюша» и «Подмосковные вечера».

– Хорошо держим путь в «Золотую жемчужину»!

Мы остановились возле помпезного здания с яркой, зашарпанной вывеской. Внутри красовались золотые львы и красные грязные диванчики, претендующие на европейское барокко. «Как же все может быть таким роскошным, но дешевым и потрепанным? Видимо, людям все равно, когда они собираются выпить», – подумала я про себя. Мистер Джан помог забронировать нам комнату, заказал неимоверное количество ящиков пива, что явно было дурным знаком, ведь мы не уйдем, пока не выпьем все это.

Высокий китаец с хладнокровным лицом проводил нас в комнату по коридору, застеленному красным, таким же грязным, как диванчики в холле, ковром. Со всех сторон доносились китайские песни, пьяные голоса хрипели, скрипели и кряхтели, пахло алкоголем и едким дымом крепких китайских сигарет. Мы расположились в комнате, генеральный нашел много русских песен. Песня за песней, бутылка за бутылкой, ящик за ящиком. Антон пил много, но совсем не пьянел, генеральный же после первого ящика на генерального совсем уже не походил. Это отличительная черта галантных хорошо воспитанных москвичей: чем сильнее общество давит на них, диктуя нормы поведения, чем сильнее зажимается пружина, тем сильнее потом эта пружина выстреливает, стоит ее только немного ослабить. Он отплясывал, держа в одной руке бутылку, в другой – микрофон, то и дело путая их. «О, Боже какой мужчина…» – заливался генеральный под песню «Подмосковные вечера» в то время, как Антон снимал его на камеру. Я смотрела и не могла поверить, что этот человек утром рассказывал что-то про кубизм. Куда подевалась его образованность, светские манеры, галантность и статность?

Глаза у меня слипались, когда ребятам пришла в голову новая идея: «Спроси, пожалуйста, а девушки могут к нам присоединиться?». Паренек-официант ответил утвердительно, уточнив, что необходимо оплатить время девушек. «Не проблема!» – тут же заголосил Генеральный, открывая кошелек. Вскоре к нам присоединились две стройные, совсем юные с виду китаянки. Мне приходилось переводить беседы, уже давно переставшие быть светскими. Я попросила китайского паренька принести кофе, так как глаза закрывались, и даже пение и падения генерального не могли заставить меня не засыпать.

Часам к трем Антон начал уговаривать девушек поехать с ними в отель:

– Переведи им, пожалуйста, что поедем, посмотрим интересный фильм.

– Они зовут вас в отель, но ты же понимаешь, что вам лучше не ехать, – обращаюсь к молоденькой китаянке.

– Да не переживай ты, я не первый день родилась. Мы этим не занимаемся. Скажи ему, что мне утром в институт, мама не разрешает мне разъезжать с незнакомыми мужчинами.

– Э, что такое? – возмутился генеральный, мы заплатили!

– Вы платили только за то, чтобы мы тут с вами посидели и попели. Остальное в счет не входит.

– Мы доплатим, не переживайте, девчонки, какие же вы красивые.

– Слушай, – серьезно посмотрел на меня Антон, – уговори их, придумай что-нибудь.

Я спросила девушку, как им тут работается, мы поболтали об ее непростой жизни, в то время как мои подопечные думали, что я ее уговариваю. «Раньше я работала массажисткой в Шанхае, видишь какие мозоли на руках. Нелегкая работа, столько клиентов, мни их, гни».

– Ну что, она не соглашается?

– Нет, ни в какую.

– Уже почти четыре, может, поедем домой? Утром китайцы с нового завода рано приедут за нами.

Не знаю почему, но мне уже не раз приходилось защищать девушек от мужчин. Помню, как на День Рождения Кристины, в баре, где мы праздновали, два представителя западной цивилизации начали приставать к подруге Кри – кореянке Паоле. Одета она была в дерзкую мини-юбку, это вполне допустимо в Корее, где к девушкам относятся уважительно. До сих пор не понимаю, почему, европейцы считают азиаток легкодоступными? В конце концов, все люди разные, и если ты азиатка, совсем не обязательно, что ты работаешь массажисткой на тайском курорте.

В этом и дело, ты молодец, ты сильная, просто не знаешь об этом. Тебе нужно помогать людям.

– Девчонок заберем, и в отель.

Препирательства не прекращались, вмешаться пришлось главному менеджеру, который перешел к крайним мерам и сказал, что они закрываются, но он даст нам номер телефона, по которому мы сможем найти то, что ищем. Мы с Антоном загрузили генерального в такси. Девушки, накинув белые пушистые, немного потрепанные шубки, вышли нас проводить.

За фразой «пока, лаовай²⁸!» последовал воздушный поцелуй.

Я села рядом с таксистом.

– Куда едем? – спросил он безразличным, уставшим голосом.

– В бордель, – ответила я с таким же безразличием. Таксист немного встрепенулся и глянул на меня уже почти не сонными глазами.

– Хорошо.

Генеральный стал чуть трезвее:

– Слушай, Антон, я не могу, кажется. Может, не надо, а?

– Надо, Федя, надо! Гулять так гулять. Когда еще выберемся из этой Москвы, где ты еще найдешь китаянок?

– Вот в этой бане бордель. Посиди тут, выйду, проверю, открыто ли, – обратился ко мне таксист.

– Ты уж нас извини, нам, конечно, очень стыдно, но мужчины, есть мужчины, – обратился ко мне Антон, пока таксиста не было.

– Да.

Я так устала, что мне было уже все равно, жаль разве что жену генерального и девушку Антона, «котенка», как он называл ее, когда она звонила.

Вернулся таксист: «Они закрыты, но у меня есть телефон, можно им позвонить. Вам девочек на вывоз или к ним поедете?».

– Вам девочек на вывоз или к ним поедете, – тут же дословно перевела я.

– На вывоз, разумеется, кто знает какие у них там условия. А сколько будет стоить?

– Позвоню, узнаю, – сурово произнес таксист, – ох, детка, ну ты и бедняжка, связалась тоже с ними.