Письма Деду Морозу

Почему в одном случае «ученье – свет», а в другом – «горе от ума»? Неужели есть какая-то дозволенная область знаний? Есть такая граница, перейдя которую, перестанешь «крепко спать»? Где эта граница начинается? Скажите мне сейчас! А то вдруг я случайно не ту страницу учебника прочитаю. Да и кто придумал эти границы?

Слишком много вопросов и не по той теме для ребенка. Потому что я не знаю, что такое детство. И никто не может мне это объяснить. У меня осталась только на тебя надежда, Дед Мороз.

Признаться честно – я в тебя не верю. У меня нет доказательств твоего существования. Я никогда лично не писала тебе писем. Когда-то давно, когда я не знала букв и не умела писать, я высказывала свои желания родителям, а те передавали мои послания тебе. Но я быстро распознала их обман. Я догадалась, что под елочку подарки складывают родители, а не ты, Дед Мороз.

А знаешь, на чем прокололись мои родители? Однажды я попросила грузовик и набор инструментов, а мне подарили куклу. Ты же – Дед Мороз – ты даришь только то, о чем тебя просят. Ты не делаешь подарков по своим предпочтениям. Ты учитываешь желания детей. А дарить подарки, которые якобы нужны ребенку больше, чем он сам этого хочет, могут только родители. Да, только родители могут такие гадости творить!

С тех самых пор, я знаю, что ты мне никогда подарков не дарил. Но это же не означает, что тебя и вовсе не существует? Вдруг ты все-таки есть. Может, ты действительно прочитаешь мое письмо. А если ты мою просьбу сможешь осуществить, то я стану самым счастливым ребенком на свете.

Дед Мороз, подари мне детство. Подари мне чувство легкости, которое позволит сбыться детским шалостям. Подари мне небольшую глупость, которая позволит не думать о «материальной ответственности»…

Я знаю, ты не исполнишь мою просьбу. Она тебе не по силам. Однако, я где-то читала, что если попросить не за себя, а за другого, то на исполнение такой просьбы найдутся силы даже у Деда Мороза. Ведь, когда посыл лишен эгоизма, он обладает мощной энергией. Прошу тебя, пусть у того бедного котенка появится дом.

Знаешь, мою просьбу можно и не исполнять. Зачем мне детство, если скоро все равно взрослеть? Но раз я все-таки стану взрослой, прошу, помоги мне сохранить мою детскую душу. Сделай так, что, когда я стану взрослой, я буду тем самым человеком, который возьмет к себе в дом бедного котенка.

Письмо 2. Хочу заново родиться!

Здравствуй, коллега!

Сегодня отчасти побывал в твоей роли. Мне, к счастью, не пришлось читать чужих писем, выслушивать пожелания и исполнять их. Но мне сегодня посчастливилось примерить твой костюм.

Посчастливилось… Сказал же! Счастья твой костюм мне не принёс. Зато я заработал немного денег, на которые куплю подарочные наборы конфет для своих многочисленных братьев и сестер. У меня их шесть, я старший из детей в семье.

Две недели позднего декабря я работал в торговом центре Дедом Морозом. Фотографировался с людьми, пожимал руки детям, зажигал разноцветные огни гирлянды на главной елке в торговом центре каждый час. Я не люблю работать с детьми. Я вообще детей не люблю, но тут пришлось работать с ними ради моих младших братьев и сестер. Все-таки каких-то детей я люблю.

Да, я работал ради них. Ради того, чтобы хоть как-то их порадовать подарками. Не то чтобы в моей семье было табу на новогодние подарки. Мне иногда кажется, что это табу наложили на выбор высокооплачиваемой работы моим родителям.

Я из небогатой многодетной семьи. Взаимосвязано ли это? Может мы финансово не обеспечены, потому что нас семь детей в семье? Ну разве мы в этом виноваты? Мы не просили рождаться. Этот выбор сделали наши родители. И, на мой взгляд, с их стороны было безответственно рожать нас.

Я появился на свет двадцать лет назад. Бытует такое научное мнение, что память ребенка не хранит информацию первых пяти лет его жизни. Пожалуй, это лучшее свойство человеческой памяти. Я не помню тот ужасный барак, в котором провел первые три года жизни. Однажды я увидел на фото этот дом, после чего пришел в неописуемый ужас.

Ветхая избушка, что досталась отцу в наследство от покойной бабки, расположена где-то в глуши. Мало того, что эта деревня, проклятая Богом, была заслана подальше от городской цивилизации, так еще наш дом находился на отшибе. Мол, прабабка моя была ведьмой. Звучит словно бред. Но у деревенских иное, непонятное мне, мировоззрение. Это абсолютно другое общество. Если бы не общность языка, так я подумал, что мы из разных стран, может континентов или вовсе из разных галактик.

Мое общество живет в дихотомии добра и зла, где о добре говорит мораль, а зло ограничивает закон. Нет, не Божий закон. А обычный, нормальный, гражданский. В той деревушке живут другими правилами. У них нет морали. У них есть поверья. Это такие предания на каждый случай жизни, представления о мистической силе природы.

Моя прабабка была необычной, поэтому ее не любил народ. Она была менее суеверна в бытовом плане. Но тем не менее ее вера была более безумна. Она утверждала, что существует загробный мир. А после смерти физической продолжается жизнь духа. И если общаться с этими духами, подносить им дары, то они будут благодарны. Благодарность свою выражают в защите от всяких бесов и лярв.

Прабабка много времени проводила на кладбище. Она ухаживала за могилами, разговаривала с душами умерших, была убеждена, что и они говорят с ней. По сути, ее вера называется анимизм. Но местные жители думали, что это колдовство и черная магия. Они обходили ее дом стороной, опускали взгляды в пол, когда она проходила мимо, и постоянно перешептывались у нее за спиной. В такой атмосфере несложно озлобиться на всю деревню и притвориться ведьмой.

У нее была дочь алкоголичка, которая не дожила и до тридцати лет, умерла от цирроза печени. Эта дочь родила сына, то есть моего отца. Какое-то время он жил в ведьминском доме, позже его забрали органы опеки.

После совершеннолетия он вступил в право наследования, вернулся в деревушку и поселился в доме.

Видимо, качество «быть не как все» передаётся на генном уровне. Иначе как объяснить, что мой отец был не как все детдомовские, он был не как все деревенские. Этим качеством он покорил мою мать.

Мать тоже была не самых благородных кровей, хотя профессия у неё благородная – она преподаватель. Она обучает сестринскому делу. Не знаю, насколько хорошо обучает будущих медсестер и медбратьев, если сама не с первого раза смогла мне физраствор по венам пустить. Но это уже не ее проблемы.

Родители познакомились в местном клубе. Познакомились они настолько близко, что через два месяца поженились, а ещё через семь месяцев родился я.

Три года после моего рождения мы жили в этой прохудившейся избушке. Она отсырела, кое-где проступала плесень. По дому блуждал запах мокрой земли с тонкими кислыми оттенками. Деревянный пол издавал громкие и неприятные скрипы, когда по нему кто-то проходил.

Порой, мне кажется я сильно осуждаю своих родителей, но это край безответственности. До сих пор не понимаю, как я выжил в тех антисанитарных условиях, питаясь черствым хлебом на пару с рыжими усатыми товарищами – тараканами.

Вскоре мы покинули эту лачугу, потому как в деревне не было работы для моих родителей. Переехали в небольшой городок. Отец устроился токарем на завод. Предприятие ему предоставило жилье. Не хоромы арабского шейха, конечно. Так, небольшую квартиру в социальном квартале. Нашими соседями были бедные люди, пьяницы, наркоманы, проститутки. Безусловно, такое общество не должно окружать ребенка, познающего мир, и в процессе познания формирующего свои первые бессознательные ценности. Но по мне так лучше с маргиналами, чем с суеверными.

Детство у меня было обычным. В этом квартале проживали также мои ровесники. С ними мы любили растаскивать на кирпичи заброшенные дома. А еще мы любили находить стеклянные бутылки из-под пива и разбивать их на осколки. Тут самое главное, чтоб донышко уцелело. Вот соберешь несколько таких кусочков стекла разных цветов и смотришь сквозь них на этот жалкий мир.

Очередной переворот в моей жизни случился, когда мне было семь лет. Как сегодня помню. Первое сентября. Мне нужно собираться в школу. Я жутко волнуюсь. Меня ожидает встреча с новым коллективом, я попаду в новую атмосферу. Это все и так для меня огромный стресс. Как избавиться от него? Неизвестно. А тот, кто мог бы помочь мне в этом, мои родители, отсутствовал. Их не было. Я вообще не знаю, где они были. Кое-как добрел до небольшого старого здания, именуемого школой. Все торжество, которое проходило возле здания школы, мне не запомнилось. Оно в моей памяти, как белый шум. Ближе к вечеру я вернулся домой. Дома я увидел отца. Он сидел за кухонным столом, опустив голову настолько низко, что лбом касался поверхности стола. В правой руке держал граненный стакан, наполовину заполненный водкой. Услышав, что я вошел на кухню, он слегка приподнялся. Его движения рук и головы были тяжелые, будто находится в ином пространстве, где вместо воздуха что-то более плотное, создающее сильное сопротивление. Он медленно повернул голову в мою сторону, неаккуратным движением стряхнул со лба хлебные крошки, улыбнулся. Невнятно, словно онемел язык или поразил инсульт, произнес:

– У тебя родилась сестра.

Я был счастлив? Нет. Этот факт мне был безразличен. Как и тот, что через год после рождения сестры, у меня родился брат. А потом еще в течение последующих пяти лет родились три сестры и один брат. Сомнительное хобби – рожать каждый год детей.

Я бы не сказал ничего против, если бы это бесконечное деторождение не сказывалось на мне. Во-первых, они же постоянно плачут: то зубы режутся, то колики замучили, то еще какая-нибудь напасть. В такой атмосфере невозможно находиться дома, даже ночью. Во-вторых, детей надо кормить, на что-то содержать. Доходы родителей особо не выросли с тех времен, а расходы многократно увеличились.

Чтобы прокормить младших, родители стали экономить на старшем ребенке. Какое же унизительное было время. Идешь по школьному коридору и ловишь брезгливые взгляды твоих одноклассников. Я не уверен, конечно, может не было никаких брезгливых взглядов. Но когда на тебе одежда, которую до тебя носили неизвестные тебе люди, чувствуешь себя ущербно, униженно. В каждом взгляде прохожего ищешь осуждение. Не умышленно, конечно, как-то само получается, на уровне подсознания.

Учился я не очень хорошо. Я не питал интереса к учебе. Вернее, мне этот интерес никто не мог или не хотел привить. В школе я чувствовал себя неловко из-за внешнего вида. Из всей информации, которую я мог извлечь, посещая школу, ловил только ту, что касалась меня: что обо мне думают одноклассники, как я выгляжу в их глазах и тому подобное. Дома заниматься я тоже не мог. Армия вечно хныкающих мелких карапузов не давала даже собственные мысли услышать.

Время шло, к счастью, быстро. И вот я уже стою с аттестатом в руках и гордо смотрю вдаль: что же ждет меня в будущем? А ничего хорошего. За счет государства я мог отучиться только на педагога дошкольного образования. Все остальное было платным, а значит невозможным для меня. Родители наотрез отказывались даже слышать о платном образовании, тем более предоставить такую возможность учиться. Пытались меня убедить, что воспитатель детского сада – прекрасная профессия. Возможно, она действительно прекрасная. Я сторонник того, что нет профессий постыдных, но есть нежеланные. Так вот работать с детьми я не желал. Мне детей хватало дома. Выбора у меня не было, пришлось учиться.

Еще проучиться осталось полгода, а дальше придется работать. Я вынужден буду каждый будний день просыпаться и ранним утром идти на нелюбимую работу. Уставшим буду приходить домой, выпивать пару бокалов крепкого алкоголя, чтоб смыть из памяти прошедший день. И так всю жизнь, пока не умру от алкогольной интоксикации денатурированным спиртом.

Не самые радостные перспективы, не так ли? Я мог бы это избежать. Я бы мог жить и делать выбор, а не соглашаться на то, что предлагают, если родился бы в другой семье. Дед Мороз, я хочу заново родиться, но только в другом месте, с другими родителями, с условиями получше тех, что сейчас.

У меня, кстати, есть девушка. Она милая, добрая, из интеллигентной семьи. До сих пор не знаю, что она во мне нашла. Говорит, что разглядела во мне графит. Из графита путем сложных манипуляций можно сделать алмаз. Искусственный алмаз в любом случае менее ценится, чем природный. Но все-таки это алмаз.

Я с ней часто делюсь своими пессимистичным настроением, размышлениями. А она все время пытается меня в чем-то убедить. Удивительно, но с каждым разом, с каждой нашей новой встречей, новым разговором во мне селится, что-то ранее неизвестное мне.