Слишком много и всегда недостаточно

Многие, но далеко не все из нас до сих пор были защищены от самых худших проявлений его патологий стабильной экономикой и отсутствием серьезных кризисов. Но вышедшая из-под контроля пандемия COVID-19, возможность экономической депрессии, углубление социальных разногласий по политическим мотивам, благодаря склонности Дональда к разделению, и разрушительная неуверенность в будущем нашей страны создают идеальный шторм, с которым никто не в состоянии справиться хуже, чем мой дядя. Для решения этих вопросов требуются храбрость, сила характера, почтительное отношение к экспертам и уверенность в себе, дающая возможность брать на себя ответственность и вносить поправки после признания собственных ошибок. Его способность контролировать неблагоприятные ситуации – при помощи лжи, пиара, умышленного введения в заблуждение – уменьшилась до состояния беспомощности в разгар трагедий, с которыми мы в настоящее время столкнулись. Его недопустимое и, по мнению некоторых, намеренно неправильное управление текущей катастрофой привело к уровню сопротивления и критики, с каким он никогда прежде не сталкивался, усиливая его агрессивность и потребность в мелочном мщении, из-за чего он отказывает в предоставлении жизненно важного финансирования, средств индивидуальной защиты и аппаратов ИВЛ (оплаченных деньгами налогоплательщиков) тем штатам, чьи губернаторы не достаточно перед ним пресмыкаются.

В фильме 1994 года «Франкенштейн Мэри Шелли» по мотивам известного романа монстр Франкенштейна говорит: «Я знаю, что ради симпатии одного живого существа я примирюсь со всеми. Внутри меня такая любовь, подобную которой ты едва ли можешь себе представить, и ярость, в подобную которой ты не поверишь. Если я не удовлетворю одно, то ублажу другое». После обращения к этой цитате Чарльз П. Пирс писал в Esquire: «[Дональд] не изводит себя сомнениями по поводу того, что создает вокруг себя. Он гордится своим монстром, его гневом и производимыми им разрушениями, и, хотя он не может представить его любовь, всем сердцем верит в его ярость. Он – Франкенштейн, лишенный совести».

Это прозвучало бы еще точнее в отношении отца Дональда, Фреда, с одним существенным отличием: его собственный монстр – единственный ребенок, который был для него важен, – неизбежно становится недостойным любви в силу самой природы отцовского отношения к нему. В конце концов любви к Дональду и вовсе не будет, только одна испепеляющая жажда ее. Постоянно нарастающая ярость затмит все остальное.

Когда Рона Графф, многолетняя личная помощница Дональда, прислала нам с дочерью приглашение на вечеринку в Нью-Йорке в ночь выборов, я отказалась. Я не смогла бы сдержать свой восторг, когда объявят о победе Клинтон, и я не хотела выглядеть невежливой. В 5:00 следующего утра, спустя пару часов после того, как был объявлен противоположный результат, я бродила по своему дому, потрясенная, как и многие другие, но в более личном плане: казалось, будто 62 979 636 избирателей приняли решение превратить нашу страну в макроверсию моей злокачественно дисфункциональной семьи.

В течение месяца с момента выборов я обнаружила, что с маниакальной частотой смотрю новости и проверяю твиттер, не в состоянии сосредоточиться на чем-то другом. Хотя ничего из того, что делал Дональд, меня не удивляло, но скорость и объем, с которыми он начал причинять ущерб стране своими худшими порывами – начиная со лжи о размере толпы на инаугурации и нытья по поводу того, как плохо к нему относились, и кончая свертыванием защиты окружающей среды, планированием атаки на Закон о защите пациентов и доступном здравоохранении (с целью лишить миллионы американцев доступной медицинской помощи) и введением его расистского запрета на въезд в страну всех мусульман, – меня ошеломили. Такая, казалось бы, мелочь – видеть лицо Дональда и слышать свою собственную фамилию (правда, и то, и другое по десять раз на дню) – вернула меня назад в то время, когда мой отец увял и умер из-за жестокости и презрения моего деда. Я потеряла его, когда ему было всего лишь сорок два года, а мне шестнадцать. Ужас от бессердечия Дональда усиливался от того факта, что его действия теперь являются официальной политикой США, оказывая воздействие на миллионы людей.

Атмосфера раскола, которую в семье Трампов создал мой дед, является той средой, в которой Дональд чувствует себя как рыба в воде, и раскол до сих пор продолжает приносить ему дивиденды за счет других людей. Это изматывает страну так же, как уничтожило моего отца, и изменяет нас, хотя сам Дональд остается неизменным. Это ослабляет нашу способность проявлять доброту или верить в прощение – понятия, которые для него никогда не имели никакого смысла. Его администрацию и партию поглотила тактика эксплуатации недовольства и потакания необоснованным притязаниям. Хуже того, Дональд, который ничего не понимает в истории, конституционных принципах, геополитике, дипломатии (как, собственно, практически и во всем остальном) более того, ему никогда не было нужно демонстрировать подобные знания, оценивает стратегические альянсы нашей страны и все наши социальные программы исключительно через призму денег – именно так, как учил его отец. Издержки и выгоды государственного управления рассматриваются только в финансовом плане, как если бы Казначейство США было его личной копилкой. Для него каждый потраченный доллар является убытком, а каждый сэкономленный – доходом. В окружении непристойного изобилия один человек, используя все уровни власти и все имеющиеся в его распоряжении преимущества, будет извлекать выгоду для себя и (при определенных условиях) собственной семьи, ближайших дружков и приспешников; на остальных же просто всего не хватит. Именно так и управлял нашей семьей мой дед.

Необычайно то, что при всем внимании и освещении, которое в течение последних пятидесяти лет получала деятельность Дональда в СМИ, он никогда не был объектом тщательного изучения. Хотя недостатки его характера и аберрантное поведение комментируются и высмеиваются, не предпринималось практически никаких попыток понять не только то, как он стал тем, кем является, но и почему он постоянно выходит сухим из воды, невзирая на очевидное отсутствие нужных качеств.

В каком-то смысле Дональд всегда жил в учреждении закрытого типа, будучи защищенным от собственной ограниченности или необходимости самостоятельно преуспеть в этом мире. От него никогда не требовали честно работать и, независимо от того, насколько сильно он прокалывался, его совершенно непостижимым образом всегда вознаграждали. Его продолжают защищать от создаваемых им самим бедствий и сейчас, в Белом доме, где подхалимствующие сторонники аплодируют каждому его официальному заявлению или покрывают возможную преступную халатность, нормализуя ее до такой степени, что мы становимся практически бесчувственными к накапливающемуся беззаконию. Но теперь ставки значительно выше, чем когда-либо прежде; на кону буквально жизнь или смерть. В отличие от любого прежнего этапа его жизни, провалы Дональда больше нельзя игнорировать или скрывать, потому что они угрожают всем нам.

Несмотря на то что мои тети и дяди будут думать иначе, я пишу эту книгу не из соображений наживы или из чувства мести. Если бы мной руководило одно из этих намерений, я бы написала книгу о нашей семье многими годами ранее, когда еще было невозможно предположить, что Дональд будет спекулировать своей репутацией серийного банкрота и неспособного ведущего реалити-шоу, чтобы совершить восхождение в Белый дом; когда это было бы безопаснее, потому что мой дядя еще не был в состоянии угрожать и ставить под удар своих разоблачителей и критиков. Однако события последних трех лет вынуждают меня действовать, и я больше не могу молчать. К моменту публикации этой книги жизни сотни тысяч американцев будут положены на алтарь высокомерия и сознательного невежества Дональда. Если же он обеспечит себе второй срок – это будет конец американской демократии.

Никто лучше его собственных родственников не знает, как он стал таким, какой есть. К несчастью, практически все они хранят молчание из верности или страха. Ни один из этих факторов не сдерживает меня. Наряду со свидетельствами из первых уст, которые я могу предоставить в качестве дочери своего отца и единственной племянницы своего дяди, я также обладаю профессиональным взглядом квалифицированного клинического психолога. «Слишком много и всегда недостаточно» – это история одной из самых заметных и могущественных семей в мире. И я являюсь единственным представителем Трампов, который желает ее рассказать.

Я надеюсь, что эта книга покончит с практикой ссылаться на «стратегию» или «повестку дня» Дональда, как будто он действует в соответствии хотя бы с какими-то организационными принципами. Он так не делает. Эго Дональда было и остается хрупким и неуместным барьером между ним и реальным миром, в котором ему (благодаря деньгам и власти его отца) никогда не приходилось действовать самостоятельно. Дональду всегда было необходимо увековечивать фикцию, зачинателем которой был мой дед, о том, что он – сильный, умный и экстраординарный во всем остальном, потому что взглянуть правде в глаза (признать, что он ничем из этого не является) – для него слишком пугающе.

Дональд, следуя по стопам моего деда и при молчаливом участии и бездействии со стороны его братьев и сестер, уничтожил моего отца. Я не могу позволить ему уничтожить мою страну.

Часть первая
Все дело в жестокости

Глава 1
Дом

«Папочка, мама вся в крови!»

Они жили в Доме (именно так все называли особняк моего дедушки и бабушки) меньше года, и он все еще казался непривычным, особенно среди ночи. Поэтому, когда двенадцатилетняя Мэриэнн увидела свою мать, лежащую без чувств в одной из ванных комнат наверху – не в родительской, а в их с сестрой, расположенной немного дальше по коридору, – она была совершенно ошарашена. Весь пол ванной был залит кровью. Ужас Мэриэнн был так велик, что она преодолела свое обычное нежелание беспокоить отца в его спальне и помчалась в другой конец дома, чтобы его разбудить.

Фред выбрался из кровати, быстро прошел по коридору и обнаружил свою жену в бессознательном состоянии. С Мэриэнн, следующей за ним по пятам, он бросился в свою спальню к телефонному аппарату, и заказал разговор.

К тому времени он был уже влиятельным человеком со связями в больнице Jamaica, так что его немедленно соединили с кем-то, кто направил в Дом бригаду скорой помощи и обеспечил, чтобы по прибытии в отделение неотложной помощи их ожидали лучшие врачи. Фред как только мог объяснил происходящее человеку на другом конце провода. Мэриэнн слышала, как он несколько раз произнес «менструация», незнакомое слово, звучащее в исполнении отца очень странно.

Вскоре после того, как Мэри доставили в больницу, ей сделали экстренную гистерэктомию: врачи выявили серьезные послеродовые осложнения – все девять месяцев с момента рождения Роберта они протекали бессимптомно. Во время операции в брюшную полость занесли инфекцию, которая вызвала дальнейшие осложнения.

У телефонного столика в библиотеке (места, которое впоследствии станет для него привычным) Фред коротко переговорил с одним из врачей Мэри и, повесив трубку, подозвал к себе Мэриэнн.

«Они говорят, что твоя мать эту ночь не переживет», – сказал он дочери.

Чуть позднее, уезжая к жене в больницу, он произнес: «Завтра иди в школу. Если будут изменения, я тебе позвоню».

Она поняла, что он имел в виду: я тебе позвоню, если твоя мать умрет.

Мэриэнн провела ночь, проплакав одна в своей спальне, в то время как ее братья и сестры спали в своих постелях, не подозревая об этой беде. На следующий день она с чувством страха отправилась в школу. Д-р Джеймс Диксон, директор Kew-Forest, частной школы, в которую Мэриэнн поступила, когда ее отец вошел в совет директоров, пришел, чтобы забрать ее с урока. «Там тебе звонят в моем кабинете».

Мэриэнн была уверена, что ее мать умерла. Дорога до кабинета директора была подобна пути на эшафот. Все, о чем она могла подумать в свои двенадцать, – это то, что для четверых детей ей придется заменить собой мать.

Когда она сняла трубку, ее отец просто сказал: «Она справится».

В течение следующей недели Мэри перенесла еще две операции, но она действительно все это преодолела. Влияние Фреда в больнице, способствовало тому, что его жена получила лучших врачей и лечение, возможно, спасло ей жизнь. Но до полного выздоровления было еще очень далеко.

Следующие шесть месяцев Мэри постоянно то ложилась в больницу, то выписывалась из нее. Долгосрочные последствия для ее здоровья были очень серьезными. Постепенно у нее развилась тяжелая форма остеопороза, вызванная недостатком эстрогена, который перестал вырабатываться после операции по удалению матки вместе с яичниками (тогда широко распространенной, но не всегда обязательной медицинской процедуры). В результате ее регулярно терзала невыносимая боль от спонтанных переломов становящихся все более хрупкими костей.

Если нам везет, то в грудничковом и ясельном возрастах у нас имеется по меньшей мере один эмоционально открытый родитель, который стабильно удовлетворяет наши нужды и дарит так необходимое внимание. Жизненно важным для здорового развития младенца является физический контакт и утешение, признание наших чувств и утоление печалей. Подобное внимание порождает чувство безопасности и защищенности, которое в итоге позволяет нам исследовать мир вокруг нас без чрезмерного страха или неуправляемой тревоги, потому что мы знаем, что можем рассчитывать на неизменную поддержку как минимум одного родителя.

Отзеркаливание – процесс, посредством которого внимательный родитель воспроизводит, анализирует и затем возвращает ребенку его собственные чувства, – это еще одна существенная часть развития младенца. Без отзеркаливания дети лишены жизненно необходимой информации о том, как работает их собственное сознание, а также о том, как понимать этот мир. Точно так же, как прочная привязанность к первоначальному воспитателю может привести к высокому уровню эмоционального интеллекта, отзеркаливание является основой эмпатии.

Мэри и Фред с самого начала были проблемными родителями. Моя бабушка редко говорила со мной о своих родителях или своем детстве, так что многое я могу лишь предполагать, но она была самой младшей из десятерых детей (на двадцать один год младше самого старшего ребенка в семье и на четыре года младше предшествующего ей по старшинству) и росла в довольно суровой обстановке начала 1910-х годов. То ли ее собственные нужды в юном возрасте не встречали адекватного отклика, может по иной причине, но она относилась к типу матерей, которые, вместо того чтобы утешать своих детей, используют их для собственного утешения. Она уделяла им внимание, когда это было удобно ей самой, а не когда они в ней нуждались. Часто неуравновешенная и эмоционально зависимая, склонная к жалости к себе и приступам мученичества, она сплошь и рядом думала только о себе. Особенно когда дело касалось ее сыновей, она вела себя так, будто ничем не могла им помочь.

Во время и после ее операций отсутствие Мэри – как в буквальном, так и в эмоциональном смысле – создало вакуум в жизни ее детей. Как бы это ни было трудно для Мэриэнн, Фредди и Элизабет, они были достаточно взрослыми, чтобы понимать, что происходит, и могли до некоторой степени позаботиться о себе сами. Особенно разрушительные последствия это имело для Дональда и Роберта, которые в свои, соответственно, два с половиной года и девять месяцев от роду были самыми уязвимыми из ее детей, тем более что кроме нее не было никого, кто бы мог заполнить эту пустоту. Живущая в Доме помощница по хозяйству, без сомнения, была завалена огромным объемом работы по дому. Их бабушка со стороны отца, жившая неподалеку, готовила еду, но она была столь же немногословна и неспособна к физическому проявлению любви и ласки, как и ее сын. Когда Мэриэнн не была в школе, большая часть обязанностей по уходу за младшими детьми падала на нее. (На помощь Фредди, как мальчика, рассчитывать не приходилось.) Она их купала и готовила ко сну – вот, пожалуй, и все, что она могла делать в свои двенадцать лет. Пятеро детей были практически лишены матери.

В то время как Мэри была излишне требовательной, Фред на первый взгляд вовсе не имел эмоциональных потребностей. На самом деле он был полноценным социопатом. Хотя социопатия и не повальное явление, случаи заболевания нередки и затрагивают около трех процентов населения. Семьдесят пять процентов из тех, у кого болезнь была диагностирована, составляют мужчины. Симптомы социопатии включают отсутствие эмпатии, патологическую лживость, неразличение добра и зла, агрессивность и неспособность принимать в расчет интересы других людей. Наличие родителя-социопата, особенно в тех случаях, когда рядом больше нет никого, кто бы мог сгладить подобные нежелательные последствия, практически гарантирует детям серьезные нарушения в их самовосприятии, регулировании эмоций и взаимодействии с окружающим миром. Моя бабушка была плохо приспособлена к тому, чтобы справляться с проблемами, созданными в ее браке черствостью, безразличием и контролирующим поведением Фреда. Неспособность Фреда к реальным человеческим чувствам, жесткость в качестве родителя и мужа в нем, и сексистская убежденность в природной неполноценности женщин, скорее всего, напрочь лишили ее моральной поддержки.

Поскольку Мэри физически и эмоционально отсутствовала из-за своих недугов, Фред автоматически становился единственным доступным родителем, но считать его воспитателем было бы ошибкой. Он твердо верил, что общение с маленькими детьми – не его забота, и по двенадцать часов шесть дней в неделю занимался делами своей компании Trump Management, как если бы его дети могли и сами позаботиться о себе. Он концентрировался на том, что было интересно ему: на своем все более успешном девелоперском бизнесе. На тот момент главными делами его жизни были два крупных жилищных комплекса в Бруклине – Shore Haven и Beach Haven.

Повторюсь, из-за отсутствия интереса к ним со стороны Фреда в самом неблагоприятном положении оказались Дональд и Роберт. Поступки младенца – это поведение, направленное на поддержание контакта, стремление к положительной, утешающей реакции воспитателя: улыбкой вызвать улыбку, слезами добиться объятий. Даже при нормальных обстоятельствах Фред посчитал бы любые подобного рода проявления источником раздражения, но Дональд и Роберт, скорее всего, были даже более надоедливыми, потому что они скучали по матери и были серьезно расстроены ее отсутствием. Однако чем больше было их огорчение, тем категоричнее Фред их отвергал. Он не любил, когда от него что-то требуют, и раздражение, спровоцированное навязчивостью детей, создало в семье Трампов опасное напряжение: демонстрируя поведение, биологически предназначенное запускать успокаивающую и утешающую реакцию со стороны родителей, наиболее уязвимые маленькие мальчики, наоборот, вызывали гнев или безразличие отца. Для Дональда и Роберта потребность в эмоциональной поддержке стала ассоциироваться с унижением, отчаянием и безнадежностью. Поскольку Фред не хотел, чтобы его беспокоили, когда он дома, ему было явно на руку, что дети так или иначе приучались в нем никак не нуждаться.

Стиль воспитания Фреда на самом деле усугубил негативные последствия отсутствия Мэри. В результате его дети были изолированы не только от остального мира, но и друг от друга. Начиная с этого времени для детей становилось все более трудно выстраивать отношения и находить единение с другими людьми. Это послужило одной из причин того, что братья и сестры Фредди в итоге его подвели; заступиться за него, а тем более помочь значило бы навлечь на себя гнев отца.

Когда Мэри заболела и Дональд внезапно был лишен главного источника поддержки и человеческого общения, Фред остался единственным человеком, на помощь которого он мог надеяться. Однако потребности Дональда, которые и до болезни матери удовлетворялись не всегда, отцом и вовсе не замечались. Фред, который в силу обстоятельств должен был бы стать для Дональда основным источником утешения, скорее вызывал страх или неприятие. И это поставило Дональда в невыносимое положение полной зависимости от отца, который, по всей вероятности, внушал ему ужас.

В некотором смысле ненадлежащее обращение с детьми представляет собой опыт, в котором чего-то или слишком много, или совершенно недостаточно. Дональд, потеряв контакт с матерью на важнейшем этапе своего развития, непосредственно столкнулся с «недостаточностью», что причинило ему глубокую психологическую травму. Совершенно неожиданно его нужды перестают удовлетворяться, а страхи и стремления остаются неутоленными. Брошенный матерью как минимум на год, имея отца, не только не способного удовлетворять его потребности, но и создать у него ощущение любви и защищенности, собственной ценности или человеческой общности, Дональд страдал от лишений, которые оставили шрам на всю жизнь. Черты характера, которые были этим обусловлены – проявления нарциссизма, хамства, завышенной самооценки, – в конечном итоге привлекли внимание моего деда, но не в том смысле, чтобы сгладить весь тот ужас, который этому предшествовал. По мере взросления Дональд подвергался действию отцовского «слишком» опосредованно – через наблюдение за тем, что происходило с Фредди, когда он был объектом слишком большого внимания, слишком больших ожиданий и, что наиболее существенно, слишком большого унижения.

С самого начала эгоизм Фреда исказил его приоритеты. Его забота о детях, какой бы она ни была, отражала его собственные потребности, а не их. Любовь ничего для него не значила, он не мог сопереживать их бедам, что является определяющей характеристикой социопата; он ожидал только подчинения. Дети не проводят подобных различий, и они верили в то, что отец их любит или что смогут каким-то образом его любовь заслужить. Но они также знали, пусть и всего лишь на подсознательном уровне, что «любовь» их отца (такая, которую они ощущали) была вовсе не бескорыстной.

Мэриэнн, Элизабет и Роберт в большей или меньшей степени испытывали то же, что и Дональд, потому что Фред совершенно не интересовался детьми. Его старший сын, носящий его имя, получал внимание Фреда просто потому, что рос продолжателем его дела.

Чтобы с этим совладать, Дональд начал развивать мощные, но примитивные способы защиты, отмеченные все возрастающей враждебностью к окружающим и кажущимся равнодушием к отсутствию матери и пренебрежению отца. Последнее со временем стало чем-то вроде выученной беспомощности, ввиду того, что это хоть и изолировало его от худших последствий его страданий, но также делало чрезвычайно затруднительным (а в долгосрочной перспективе, я бы сказала, невозможным) удовлетворение любых его эмоциональных потребностей: слишком нарочито он принялся демонстрировать, что совершенно их не имеет. На их месте этих потребностей выросли своего рода недовольство и поведенческие реакции – включая хамство, дерзость и задиристость, – которые на тот момент выполняли свою задачу, но со временем становились все менее уместными. При наличии должной заботы и внимания преодолеть их было бы возможно. К несчастью для Дональда и всех остальных на нашей планете, эти поведенческие модели оформились в черты характера по причине того, что, как только Фред заметил своего шумного и сложного среднего сына, он их оценил. Иначе говоря, Фред Трамп начал одобрять, поощрять и поддерживать те качества Дональда, которые делали его, по сути, недостойным любви и являлись, помимо всего прочего, прямым результатом дурного обращения Фреда.

Мэри так никогда полностью и не оправилась. Изначально суетливая, она начала страдать бессонницей. Старшие дети встречали ее, в любое время бродящую по Дому, как беззвучный призрак. Однажды посреди ночи Фредди увидел, что она стоит на стремянке, разрисовывая коридор. Иногда по утрам дети обнаруживали ее без сознания в самых неожиданных местах; неоднократно все кончалось тем, что приходилось отправлять ее в больницу. Это поведение стало частью жизни Дома. Мэри получала помощь в связи с физическими травмами, которые она получала, но глубинные психологические проблемы, те, что заставляли ее попадать в ситуации повышенного риска, оставались без внимания.

Помимо периодических травм жены, Фред не догадывался (а если бы заметил, то ни в коем случае не признал бы), к каким негативным последствиям приводит его специфическое воспитание. В его понимании, проблемы со здоровьем жены на некоторое время заставили его ощутить пределы своего богатства и власти. Но, по сути, медицинские проблемы Мэри были всего лишь мелкой погрешностью в его величественной картине мира. Когда жена пошла на поправку, а строительство жилищных комплексов Shore Haven и Beach Haven (феноменально успешных) приблизилось к завершению, у Фреда все снова пошло именно так, как ему нужно.

Когда восьмилетний Фредди Трамп спросил, почему его находящаяся на последних сроках беременности мать так растолстела, беседа за обеденным столом замерла. Шел 1948 год, и семье Трампов, насчитывавшей тогда четверых детей – десятилетнюю Мэриэнн, Фредди, пятилетнюю Элизабет и полуторагодовалого Дональда, – оставалось всего лишь несколько недель до переезда в двадцатитрехкомнатный дом, который достраивал Фред. Мэри опустила взгляд в свою тарелку, а мать Фреда, которую тоже звали Элизабет, практически ежедневный гость дома, прекратила есть.

Столовый этикет в доме бабушки и деда был строг, а некоторые вещи Фред просто не переносил. «Не свинячь за столом!» – эта присказка проходила рефреном, и Фред, с ножом в руке, слегка постукивал его ручкой по плечу любого правонарушителя. (Когда подрастали Фриц, Дэвид и я, Роб и Дональд приняли эту эстафету, пожалуй, со слегка излишним энтузиазмом.) Были также вещи, о которых детям было не положено говорить, особенно в присутствии отца или бабушки. Когда Фредди захотелось узнать, как ребенок попал к маме в живот, Фред и его мать одновременно встали, не сказав ни слова, вышли из-за стола и покинули столовую. Фред не был ханжой, но Элизабет, суровая, застегнутая на все пуговицы женщина, сторонница строгих устоев викторианской морали, весьма вероятно, была.

Однако, несмотря на свои собственные косные представления в отношении гендерных ролей, она много лет тому назад сделала исключение для своего сына: через пару лет после того, как неожиданно умер отец Фреда, Элизабет стала деловым партнером своего пятнадцатилетнего сына.

Это стало возможным отчасти потому, что ее муж, мелкий предприниматель Фридрих Трумп, оставил после себя деньги и собственность примерно на 300 000 долларов в современных деньгах.

Фридрих, родившийся в Кальштадте, небольшой деревушке на западе Германии, сразу же по достижении 18-летнего возраста в 1885 году уехал в Соединенные Штаты, чтобы избежать обязательной военной службы. Большую часть своих денег он заработал на принадлежавших ему ресторанах и публичных домах в Британской Колумбии. Он спешно перебрался на Юкон на самом пике Золотой лихорадки и прибыльно распродал активы буквально перед тем, как этот бум внезапно завершился на пороге нового столетия.

В 1901 году, навещая свою семью в Германии, Фридрих познакомился и вступил в брак с Элизабет Крист – невысокой блондинкой, почти на двенадцать лет его моложе. Он привез свою молодую жену в Нью-Йорк, но через месяц после рождения их первого ребенка, девочки, которую они назвали Элизабет, пара вернулась в Германию с намерением осесть там постоянно. По причине обстоятельств, при которых Фридрих изначально покинул страну, власти уведомили его, что остаться он не может. В июле 1905 года Фридрих с женой – теперь уже беременной их вторым ребенком – и их двухлетней дочерью вернулись в Соединенные Штаты навсегда. Их два сына, Фредерик и Джон, родились в 1905 и 1907 годах соответственно. Со временем они поселились в Вудхейвене, Куинс^[5], где все трое детей воспитывались на немецком языке.

Когда Фридрих умер от испанки, двенадцатилетний Фред стал главным мужчиной в семье. Несмотря на размеры наследственного имущества, оставшегося от мужа, Элизабет едва сводила концы с концами. Эпидемия гриппа, убившая 50 миллионов человек по всему миру, оказала дестабилизирующее воздействие на экономику, которая в противном случае могла бы на фоне войны процветать. Все еще проходя обучение в старших классах, Фред находил случайные подработки для того, чтобы материально помогать матери, и начал осваивать профессию строителя. Сколько он себя помнил, его мечтой всегда было стать строителем. Он использовал любую возможность, чтобы научиться этому делу, все аспекты которого вызывали его интерес, и в десятом классе при поддержке своей матери он начал строить и продавать гаражи в своем районе. Он понял, что у него получается, и с этого момента у него больше уже никогда иных интересов не было. Через два года после того, как Фред окончил школу, Элизабет создала компанию E. Trump and Son^[6]. Она распознала особый талант сына, и этот бизнес, который давал ей возможность выполнять финансовые операции за своего не достигшего совершеннолетия среднего сына – в начале двадцатого века люди не достигали совершеннолетия до двадцати одного года, – был ее способом его поддержать. И компания, и семья процветали.

В двадцать пять лет Фред отправился на танцы, где познакомился с Мэри Энн Маклауд, которая недавно приехала из Шотландии. Согласно семейной легенде, когда он вернулся домой, то сказал матери, что встретил девушку, на которой собирается жениться.

Мэри родилась в 1912 году в Тонге, деревушке на острове Льюис, расположенном в сорока милях от северо-западного побережья Шотландии. Она была самой младшей из десяти детей, и ее детство было отмечено двумя трагедиями глобального масштаба, последняя из которых глубоко отразилась также и на ее будущем муже: Первой мировой войной и эпидемией испанского гриппа. Во время войны Льюис потерял несоразмерный процент своего мужского населения, и, по злой иронии судьбы, через два месяца после подписания перемирия (в ноябре 1918 года) корабль, доставлявший солдат домой на остров с большой земли, разбился о скалы всего в нескольких ярдах от берега. Это случилось рано утром 1 января 1919 года. Более 200 солдат из примерно 280, находившихся на борту, погибли в ледяной воде на расстоянии менее мили от гавани порта Stornoway Harbour. Остров потерял бо́льшую часть своих молодых мужчин. Любая девушка, надеющаяся найти мужа, должна была ловить удачу на стороне.