Тринадцать месяцев

Из разговора с отцом Петром

– В блуде, значит, раба Божия, живешь? – вопрос отца Петра не застал меня врасплох.

– Выходит так.

– Венчаться-то думаешь?

– Пока нет. Я в нем не уверена.

– А он хочет?

– Он хочет – я против. Не готова пока. И причащаться пока не буду.

– Ох, доиграешься.

Я ничего не ответила. Думала. Мой эксперимент пока не был закончен. Потом бегать с развенчанием – лишняя возня.

Эрик и правда хотел венчаться. Я его устраивала по всем параметрам. Меня смущало одно «но». В конце октября он принес 200 лар и сел дома. До весны. Началась великая зимняя спячка.

Личное пространство

0ктябрь 2007. С личным пространством у меня дома была всегда напряженка, хотя в метрах проблемы не наблюдалось. Но над этими метрами главная хозяйка была моя мама, как впрочем и до сих пор. Внести какие-то изменения было практически невозможно. На все был готов ответ: «Заведи свое и делай, что хочешь!».

Перейдя к мужу и усладившись начальными обещаниями свекрови и золовки, когда только шли наши переговоры о браке летом, я радовалась.

– Они же сказали, что «Мы в вашу конурку и носа не сунем. Что хотите, то и делайте!». Наконец-то у меня будет личное пространство хотя бы на этих 3Х3 метрах.

Первый же месяц в новом статусе показал туфту предвыборных обещаний.

Говорю с утра свекрови после подачи ей кофе:

– Мы с Эриком решили для выиграша места кровать двухэтажную сделать. Доски у него есть. Прибьет сваи и второй этаж за пять минут.

Вардуи выронила сигарету от столь смелого технического решения.

– Больные штоль оба на голову. У вас же сейчас медовый месяц. Какие сваи? Как в купе будете спать?

– Мы как-нибудь разберемся.

– Нет и нет! А соседи что скажут, если узнают? Из покон века такого не было! А родственники наши? Меня же и скушают! Как такое позволила? Не успела ногой ступить, уже свои порядки устанавливаешь??

Пришлось отказаться от экспериментов.

Дальше шло следующее указание:

– К тебе когда подруги придут, сидите в зале, культурно.

– А если мы хотим с подругой у меня в комнате побыть, посекретничать.

– Чего? Мои кости мыть? Где это видано, гостей к себе в спальню заводить.

В итоге я предпочитала ходить к подругам на их площадь, когда просто хотелось пообщаться. Это было проще.

Зина достала нам бесплатно раскладной стол. В каморке у мужа его не было за неимением места. Эрик припер его на своем горбу через несколько улиц, чтоб не тратить пять лар на такси.

– А это куда тащишь? – возмутилась Вардуи. – Все по своему хочешь сделать. Есть у нас один стол в доме в зале. Все тебе мало.

– Зала не моя. А вдруг стол ваш повредим, вы ж будете ругаться.

– Не сахарная! Потерпишь.

Желанное личное пространство оказалось пустым звуком.

Как Иоанн Кронштадтский – рассказ автора. (Кусочек сценария)

Поймал Эрика на улице сосед Тазо по кличке «Лар». Его так прозвали, так как он ко всем пристает: «Одолжи лар до завтра». «Завтра» у него понятие растяжимое, теряется в необозримом будущем.

Так вот, зацапал он Эрика и говорит:

– Ты теперь женатый человек. Дай 10 лар. Очень нужно.

Эрик бегом к жене с аналогичным текстом:

– Дай 10 лар. Срочно нужно.

– У меня только пять, – отвечает «коробочка».

– Давай, что есть, – и его тут же на улицу, как ветром сдуло.

Вечером за чаепитием Мзия устроила супругу настоящий допрос:

– Куда ты дел мои пять лар?

Эрик честно рассказал, как было дело. И каково же было его удивление, когда он натолкнулся на полное непонимание лозунга «Спешите делать добро».

– Этого еще не хватало, чтоб здешние босяки у меня деньги списывали.

– Послушай, – пытался до нее достучаться Эрик, – в житии Иоанна Кронштадтского есть такой момент. Раз пришла к нему женщина: «Я, говорит, всю жизнь деньги собирала, хочу церкви пожертвовать. Вот три тысячи». Следом подошел к нему растратчик и говорит со слезами: «Батюшка, я пропил казенные деньги. Завтра меня будут судить». Иоанн Кронштадсткий тут же отдал эти три тысячи просящему.

Рассказчик даже смахнул непрошенную слезу от представленной в уме сцены. Потом вернулся к печальной реальности:

– Что же ты хочешь, женщина?! Я поступил, как Иоанн Кронштадтский.

– Что-то я ничего такого в житии не помню, – отрезала супруга. – Сам заработай, потом раздавай.

Родственники мужа

Ноябрь 2007. К свекрови пришла одна из невесток из другого двора, Наира – почесать язык пока мужа не было дома. Я подала кофе и печенья, кои предусмотрительно держала на случай дипломатических визитов мужниной родни. Экспериментов с самодельной выпечкой я избегала дабы не опозориться, так как вокруг все были специалисты высшего класса в этой области, плюс на опыты не было продуктов.

Наира была уже бабушка четырех внуков и из всех остальных жен других дядей Эрика считалась самой светской. Она работала раньше бухгалтером. Я ушла к себе, чтоб не мешать высокоинтеллектуальной беседе.

– Ну что, Вардуи, ты довольна невесткой?

– Ничего пока, Наира-джан, грех жаловаться, шустрая, уважительная, горшок мой выносить не брезгует. Одно плохо.

– Что? – затаила дыхание ее собеседница.

– Хлеб очень тонко режет. Я ей говорю: «Что, по рецепту так выдаешь?» Я ломтями люблю. И еще суп недосоленый у нее. На «вы» со мной говорит и с добрым утром каждый день заколебала меня.

Последовала успокоительная тирада на армянском, дескать и хуже бывает.

Свекровь перехватила инициативу в свои руки:

– Вот тебе, Нарин-джан, повезло с невесткой. Карина твоя – все при ней. И хозяйка, и вид есть. Не то что моя, даже не красится. И одевается как пацан. Амот ⁽⁵⁾.

– Мы специально с мужем искали, все учли, сколько девочек пересмотрели. А ты о чем раньше думала?

Свекровь стала оправдываться и перечислять тяжелое экономическое положение. Дескать, пришлось согласиться на меня, как последний вариант.

– Иначе б вообще не женился. Как мужчине без жены быть…

Наира ушла потом восвояси. А Вардуи закурила сигарету и ударилась в воспоминания. Невестку она уважала за то, что не брезговала ею и вообще была человечная, не то что одна врагиня, чьей смерти она все не могла дождаться. Потом в красках стала описывать какой тяжелый характер у мужа Наиры – Дереника, как однажды он ее так избил, что жена потеряла ребенка. И по сравнению с ее мужем – покойником, у Дереника характер – просто «не дай Бог». А невестка Наиры, Карина, хоть и всем хороша, но очень уж быстро беременеет и кучу денег приходится тратить на аборты.

Я слушала эти марсианские хроники и думала, кто бы из русских классиков мог бы достойно воспеть все эти трагедии двух дворов.

Раб Божий и стиль работы

Перейдя в статусе жены к Эрику, меня ждал ряд открытий. При ближайшем рассмотрении боговерующий супруг немного удивил меня некоторыми нестыковками с тем, кем он себя позиционировал. Эрик никогда не читал молитвенного правила, а на все предложения присоединиться к этому занятию, отвечал логично:

– Я и так всегда с Ним!

Посты он тоже никогда не держал в силу своей зависимости от общего котла. Но как только я создала ему условия поститься – принял их с удовольствием. Духовника он тоже никогда не имел. Соответственно, не причащался. Но при этом он закупал духовные книжки и ставил их на свои доисторические полки. Раз в квартал он иногда доставал что-то из этих сокровищ и, дымя сигаретой, почитывал страничку – другую и осмысливал кусочек текста, чтобы где-то кому – то потом блеснуть эрудицией.

При этом он обладал завидным незлобием и добродушием, до чего мне было далеко, как до небес. Что рядом с этим мои ежедневные бубнения? Да прах и пустота всяческая.

…На улице к Эрику относились своеобразно. Любили, как безвредного «карги бичи» ⁽⁶⁾ и использовали в своих многоплановых целях.

Время от времени в хибарке возникали соседи с улицы, которая была отнюдь не маленькая:

– Эрик, по-братски почини пылесос.

– У меня стиралка испортилась, программы не исполняет, а на мастера денег жалко. Почини, а?

– Эрик, тарелка Россию не ловит. Аба, быстро ко мне.

И он делал, чинил и паял. Вознаграждение за труды бывало чисто словесное либо в лучшем случае – шоколадка. Платить за труды никому не приходило в голову так как «он свой, ему ничего не надо!».

Вторая партия просителей приходила брать инструменты. Либо забывали вернуть, либо возвращали поломанными. Эрик только улыбался и отмахивался.

Ему и в голову не приходило либо вести хотя бы записи кто что взял, либо настаивать на починке. Заработав копейки, он первым делом покупал очередные инструменты, которые через пять минут могли исчезнуть в неизвестном направлении.

Я попыталась объяснить безрезультативность сизифова труда, но Эрик не понял, о чем я вообще и как можно жить по другому.

Теоретически жене не должно вмешиваться в дела мужа, но, понаблюдав этот богоспасаемый дрейф полгода, я решила заняться трудоустройством.

И довольно быстро нашла ему несколько мелких работ: где-то окна красить, в другом месте – обои клеить.

День теперь начинался с шума:

– Аба, быстро вставай, быстро одевайся, Завтрак на подносе у кровати. Люди ждут!

– Подождут, – бурчал трудящийся, – что же я теперь – на цырлях бежать должен? Работа – не волк.

К часу дня Эрик, не приемлющий суеты и спешки, дотаскивал себя до пункта назначения. Клиенты почему-то не были в восторге от его неторопливого стиля работы и жаловались мне – рекламодателю.

Потом выяснялись подробности. Кроме опозданий, как выяснилось, он устраивал по десять перекуров и использовал это время для непрошенной проповеди. Рассказывал клиентам отрывки из житий и полировал все это цитатами из Евангелия. Клиенты второй раз уже не звонили.

Я пыталась внести коррективы в его стиль работы, но натыкалась на нерушимую стену:

– Работаю, как могу, – оправдывался Эрик. – Не всем же быть олигархами.

Я злилась:

– На Бога надейся, а сам не плошай!

– Мы, значит, в разных Богов веруем – заключал супруг.

Пытался сразить меня очередной выдержкой из духовной литературы, но я не клевала.

Один из таких диалогов подсекла Нина. Посмеялась над моей наивностью:

– Мой брат, кому хочешь, мозги заболтает. Как-то мы мастера позвали – пристройку строить. Эрик-то наш же вечно спит либо телек смотрит. Так ведь, добил этого Гедевана. Он цемент кладет, а малохольный наш припер туда ему магнитофон и завывания поповские включил. Гедеван мне звонит и орет:

– Нина, убери его, работать не дает, я тоже человек.

Еще Эрик иногда начинал кадить дом – гонять бесов, по его собственному выражению.

Тогда Вардуи и Хусейн начинали вопить в два голоса.

– Опять вонищу развел! Уходи отсюда! В своей комнате ладан этот жги, хоть задушись.

Эрик не обижался на них. Все списывал на темные силы. Он жил в каком-то своем, искусственно созданном, мире.

Великая спячка

– Эрик и сколько ты будешь так сидеть? – спросила я через месяц сидения мужа у телевизора.

– Не знаю. Может до весны, а может до лета. Как Бог даст. Сезон малярки кончился.

– Тогда надо искать что-то другое

Голос с кровати:

– Вот же пристала к ребенку. Работать. Ты ж работаешь, ещё чего надо. У, еврейская кровь. Или немецкая. Мы так за деньги не трусимся. Нина пришлет что-то с Турции. Не сдохнем.

– Мне ж рожать надо. Как деньги на роды собрать?

Свекровь:

– Родишь прекрасно. Я пятерых родила. Трое померли. За деньги не думала.

– Если работы нет, надо хоть бутылки собирать а не дома сидеть.

Свекровь чуть с кровати не упала.

– Да ты охренела! Чтоб мой сын бутылки собирал?! Пока я жива, не будет этого!

Вещий сон

Жизнь текла себе дальше. Я бегала по урокам, управлялась дома. Эрик ночами смотрел порнушки по телеку. Он соорудил себе какую-то хитрую антенну и ловил российские каналы без кабеля, заодно и турецкие. Я была в своем режиме и ложилась спать в 11. Мне надо было рано вставать. Где-то к пяти утра Эрик отползал от телевизора и шел почивать. Но ему хотелось общения и он начинал рассказывать мне увиденное:

– Знаешь, американцы вертолет изобрели. К-17. У него во время полета крылья отваливаются и он в ракету превращается. И по ходу бомбить может. Новая модификация. Сверзвуковая скорость.

Я сквозь сон отвечала ему:

– Уху. Мм.

– А еще президент ихний совсем Путина не уважает. Против России, падла, хвост поднимает. ЦРУ, понимаешь…

– Ммм..

В семь утра я вставала, чтоб успеть приготовить обед и еще ухватить утренних учеников. Свекровь уже обычно не спала. Эрик погружался в сон, чтобы восстать к вечеру.

– Доброе утро, мама.

– … Твою мать, где это видано каждый день здороваться в одном-то доме? Этот-то, вольтанутый, опять всю ночь свои фильмы дебильные смотрел?

– Да.

– Совсем мозгами поехал. И чего говорит тебе, как жене? Я мать, должна быть в курсе.

– Про К-17 рассказывает. Что хвост отвалился.

– Чего? – свекровь вытаращила глаза.

– И про Путина переживает сильно.

– Хиванда (7)! Где он видал этого Путина? Чего за него должен живот болеть? – со вздохом протянула многострадальная мать. Потом обернулась ко мне. – Чего стоишь столбом? Кофе давай вари. И сигареты подай.

Так мы и жили. Тихо и однообразно.

И вдруг Эрик сказал мне как-то, пробудившись от спячки:

– Я страшный сон видел. Будто сыночек наш в трубу вылетел. Срок-то какой у тебя?

– Два месяца. Жду, когда шевелиться начнет.

– Ну, дай Бог. – и чмокнул губами воздух. – Я люблю тебя, мой малыш.

История Вардуи

Под конец декабря я почувствовала неладное. Бросилась к эхоскописту.

– Срочно на операцию. Плод мертвый.

– Может, ошибка? – еще теплилась надежда. Я прямо от врача поехала к чудотворной иконе. Рухнула на колени:

– Матерь Божья, сотвори чудо! Я так ждала его. Это мой последний шанс стать матерью!

Но было пусто и в сердце, и внутри меня. Чуда не случилось. Я пришла убитая домой, сказала в чем дело. Свекровь заплакала:

– Доченька, коранаес (8). Аствац, аствац (9)! Как я твою боль понимаю.

Эрик повесил нос.

– Ну что ж. На все воля Божья, – в его глазах были видны слезы. – Я так ждал его.

Я перешла к прозе жизни:

– Срочно деньги нужны. Хотя бы сто лар.

Мать с сыном переглянулись:

– Нда… а где достать? Может ты у кого одолжишь? А мы потом кусками отдадим.

Я махнула рукой и пошла принимать меры, просить подругу, чтоб на завтра пошла со мной для страховки, если станет плохо.

Утром Эрик пробормотал сквозь сон очень к месту:

– Я в печали, – и опять захрапел.

Лена пошла со мной в больницу и ждала пока все не кончилось. Потом довезла меня до дома.

Мне не хотелось жить.

Как-то ночью я долго не могла уснуть и подсела к свекрови, которая по обыкновению курила свою астру и слушала через наушники телевизор. Эрик был выпивший и лежал мертвым телом на своем месте.

– Не спится тебе, доченька? – она сдернула свои наушники.

– Нет. Уйду я отсюда. Напрасно я все это затеяла.

– Уйдешь? – она просверлила меня подслеповатыми глазами. – Зря ты так. Не руби с плеча. Не гневи Бога. Он тебе хорошего мужа дал. Мой сын любит тебя. Я ж вижу, как он на тебя смотрит. Не бьет, не пьет сильно, тебе не изменяет. Какого еще рожна надо? Вот я тебе про себя расскажу…

…Я слушала ее и плакала.

– Что твоя боль рядом с моей? Иди, доченька, спи лучше. Тебе рано вставать. А я буду молиться, может и услышит меня, грешницу, Господь, и даст тебе сына.

…Услышанное потрясло меня. История свекрови была для меня нужным шоком и вылилось в рассказ «Пока дымится сигарета».

«Пока дымится сигарета» -рассказ автора (Кусочек сценария)

Я – Бог, располагающий твоими обстоятельствами, а ты не случайно оказался на своем месте! Это то самое место, которое Я тебе назначил. Не просил ли ты, чтобы Я научил тебя смирению! Так вот смотри: Я поставил тебя как раз в ту среду, ту школу, где этот урок смирения научается. Твоя среда и живущие с тобой, только выполняют Мою волю

От Меня это было

…Кобулети сороковых годов – это маленький портовый городишка. Вспомнит Вардуи свое детство, так и почувствует в горле солоноватый запах моря и свежевыловленной хамсы.

Четверо братьев и она, Вардуи, девочка- последыш. Вот уж мать с отцом души в ней не чаяли. Как баронессу какую растили. Хочешь – в кино, хочешь – в дом культуры – петь, танцевать, на доли (10) играть – ни в чем отказа не было. Там Вардуи научилась грузинские песни петь, да так лихо выходило, прямо хоть в театральное поступай.

Только недолго так было.

Вардуи помнит себя 15-летнюю. Война как раз кончилась. Позвала ее умирающая мать попрощаться:

– Ухожу, говорит, я, доченька. А ты смотри, живи честно. Голодная будешь – лучше попроси, а чужого не бери. На людей зла не держи, даже если обидит кто. Трудно с камнем внутри ходить. И если враг твой к тебе придет – старым не попрекай, как друга прими…

Еще что-то хотела сказать, да уже не вмоготу ей стало.

Не успели мать по-человечески оплакать и 40-дневный келех справить – новая беда открыла ворота. Отца, как врага народа, арестовали и сгинул он где-то в России.

Большую семью, как морской песок, разметало кого куда. Старший брат в тюрьму угодил, средний в Риони полез купаться и утоп, других и вовсе как ветром сдуло.

И осталась Вардуи одна. Что делать, куда податься? Вот и пристроилась она к артели сапожников – рубашки и носки им стирать. А как время оставалась – бежала помойные канавы чистить за тарелку гоми (11) с сыром.

Сапожники – все молодые ребята, кто женатый, а кто только к девушкам приглядывался – все в одну душу Вардуи уважали.

Ты – наша сестра, – говорили и горячим лавашом угощали.

Года четыре так промелькнуло. Станешь вспоминать – одна грязная мыльная вода перед глазами плещется и смеющиеся смуглые рожи артельщиков.

Вардуи уже 20 стукнуло. А на вид – девчонка – заморыш. Как была, так и есть: метр с кепкой в прыжке. И нога, как кукольная, – 35-й размер.

Принесла она как-то стиранное в цех к ребятам, а там, глядь – новичок. На подоконнике сидит, газету листает. Как Вардуи вошла, этот чубатый газету раз – в сторону и прямиком к ней:

– Ты и есть, значит, Вардуи? – спрашивает и своих бесстыжих карих глаз с нее не сводит.

И все, пропало дело. Пошел за ней, как хвост. Сперва культурно так в кино пригласил. В Поти в то время «Тарзан» шел.

А после фильма Пачат, этот чубатый бесстыдник, ее цап – за руку и к стенке припер:

– Выходи, – говорит, – за меня замуж.

Вардуи, конечно, на сухой отказ идет. А тот не отстает. Потом сапожный нож откуда-то достал и к бедру ей приставил.

– Соглашайся, – говорит, – а то со мной шутки плохи. Я детдомовский. Зарежу тебя, меня и не найдут.

Вардуи хоть и трясется от страха, а свое «нет» упрямо твердит.

Он и полоснул ее по ноге. Затем в кусты затянул и взял силой. Единственное выходное платье в клочки разорвал.

Потом, правда, новую одежду принес и забрал Вардуи себе на квартиру честь по чести – женой объявил.

Куда уж тут денешься? Значит, так Бог захотел… Терпеть надо. В жизни это главное. Никто ей, Вардуи, это не говорил. Она до этого сама своим неграмотным умом дошла.

Стали они с Пачатом жить, сперва очень бедно, потом чуть получше стало.

Вардуи по первой даже кушать при муже стеснялась. Муж, он испокон века над женой начальник. На Кавказе особенно. Как тут не трепетать.

Тут новая напасть. Живут год, другой, а детей нет.

Родственники мужа, откуда не возьмись (наврал ей тогда Пачат про детдом) – налетели, как стая ворон, и давай Пачат поедом есть:

– Это что за дерево, если веток нет?

Шипят и шипят мужу в уши с присвистом:

– Прогони ее, бесплодную. Мы тебе хорошую невесту в Тбилиси сосватаем, красавицу, с домом. А в этой что ты нашел? Ни рожи, ни кожи, ни родни.

Пачат, царство ему небесное, как на ишака сел, так и не слез:

– Это, – говорит, – мое дело.

Что только Вардуи ни делала, как не лечилась, но 10 лет у нее детей не было.

Сколько ей пришлось упреков выслушать – считать – не сосчитать. А все ее терпение. И ответить нельзя – мужа родню уважать положено.

Только молилась про себя:

– Милосердный мой Господи, не хочу ни богатства, ни квартиры, только детей дай мне. Все терпеть буду. Ничего сверх того не попрошу.

Спустя 10 лет, вся исколотая, Вардуи впервые ощутила долгожданную тошноту и обрадовалась.

Да, видно, рано было. Доносила с превеликим трудом и …мертвого родила.

Не упала духом. Стала второго ждать. И, точно, скоро забеременела.

Но снова промах. Была уже на сносях, как деверь с ее мужем из-за отцовского дома драку затеяли. Вардуи кинулась разнимать и получила удар в живот. Пришлось на другой день ребенка по кускам доставать… Врагу не пожелаешь такого страха.

Но надеждой жив человек.

Следом родила Вардуи девочку, потом через год мальчика.

Не могла на них нарадоваться. У мужа тем временем в цеху дела хорошо пошли. Переехали на Украину, свой дом заимели. Вроде наконец-то светлая полоса наступила.

Да так, видно, в жизни устроено, что белое с черным парой ходят. Загулял муж. На его деньги бабы, как мухи на мед липли. А Пачат, еще тот скот, не терялся.

Сколько раз его Вардуи на факте ловила, а сказать слова не моги. Сама первая по морде получишь.

Чуть что Пачат в крик:

Я мужчина! Свое дело знаю! Твое дело за домом смотреть, а дальше не суйся.

Эх, что тут скажешь? Терпи, Вардуи, глотай полной ложкой через «не хочу».

Оставалось только самой себе твердить:

– Господи, пусть только мои дети будут живы, здоровы, кусочек черного хлеба пусть будет и подальше от грехов. Ради того все стерплю.

Дети, и, правда, получились хорошие, послушные.

Вроде жить бы да радоваться. А тут, как гром среди ясного неба – Пачат от инфаркта умер.

Много чего от жизни сразу взять хотел, вот сердце и не выдержало. Перевезли его на родину, в Тбилиси. Похоронили рядом с матерью.

Так и осталась Вардуи одна с детьми. Мужнины родственники, которые на келехе громкие тосты за покойника пили и в вечной любви клялись, сразу оставшиеся от него деньги поели и за своими толстыми дверями закрылись. Сама, дескать, разбирайся, а нас не беспокой.

Тут Вардуи и сорвалась – запила. Раньше всегда женщин-пьяниц осуждала, а теперь сама за водкой в магазин зачастила.

А жизнь свое требует. Пристроилась Вардуи уборщицей в трех местах одновременно – детей подымать. Целый день в работе, а вечером в слезы и за бутылку.

Так среди соседей ярлык ей приклеили намертво: Вардуи-алкашка.

Только одному удивлялись:

– Смотри, как странно: пьет, а не гуляет.

Откуда им знать, что Вардуи для себя крепко решила:

– Хоть мне муж изменял, а я так не буду…

Работа уборщицы известная: чужую мочу да плевки замывать по подъездам. Люди-то везде без понятия. Не успеешь начисто замыть, как кто возьмет и горсть семечек прямо под ноги – брах. Мели Емеля – твоя неделя.

На такой работе без мата никак. Надо же чем-то пар выпустить.

Вот и прослыла Вардуи беспардонной матерщиницей. Хотя раньше, при муже, и слов таких не знала.

Э, жизнь, что лестница. Кто-то вверх идет, кто-то вниз сползает. Чего только Вардуи на своем веку не повидала: и голод, и холод, и битье, и достаток, и снова обратно нищету. Главное, во всем этом человеком остаться.

Под старость лет – новый сюрприз.

Бежала как-то Вардуи за сигаретами, поскользнулась на улитке и ногу сломала.

Никак не заживает теперь эта зараза, гноится.

Вот и осталось одно: сидеть, дымить, дистанционкой каналы переключать и старое в памяти ворошить. Правильно люди говорят: «Все от Бога». А за что, про что, – где уж тут разобрать. Главное, духом не падать и уметь в жизни радость видеть.

Вот, к примеру, случай был 3 года назад. Стоит Вардуи в магазине, опершись на швабру. Подходит к ней какой-то чисто одетый парень, и, улыбаясь во весь рот, ящик дорогущего печенья подает.

– Не узнали меня, тетя Вардуи? Я – Дато Кобахидзе, ваш бывший сосед. Помните, я маленький был, у бабушки мороженое просил, а она не покупала. Вы случайно услышали и у Гоги мне в долг эскимо купили, – и тычет ей ящик. – Вот, возьмите, пожалуйста.

Такое вспомнишь, и на душе тепло.

Потому, по утрам, привалившись к стенке и закрыв глаза, Вардуи вроде как молится:

– Господи, хоть я и великая грешница, но помоги всем людям. А они что-нибудь да дадут моим детям, а, значит, и мне.

Слышит ее Господь или нет – сказать трудно. Но хоть дети Вардуи хронические безработные, голодным никто не сидит. Всегда что-нибудь подворачивается.

Только вот до дома никак руки не доходят. Так и стоит на Джавской улице старый домик с текущей крышей. Год от года не меняется. Но Вардуи на это наплевать. В жизни это не главное.