Читать книгу: «Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие», страница 4

30 июля, встреча пятая

Десятый день знакомства.

Встретились опять случайно, на перекрёстке, у светофора. Я уже возвращалась с бухты, сожалея, что не обнаружила его на берегу, потому что принесла ему распечатки того, что о нём написано в Интернете, фотографии из «Семейного альбома» и распечатку его статьи «Радиотеатр для детей».

Идя с бухты и стоя у светофора, увидела его, идущего на бухту. Как всегда – легко и стремительно. И как он так ходит? Как ему удаётся такая походка?

Села на заборчик, прямо напротив светофора, жду. Он перешёл дорогу и – идёт себе мимо. Поразительно: он не заметил меня! Я вот тут сижу, как воробей, на заборе, в ожидании его, а он себе несётся мимо. Как всегда – погружённый в свои мысли…

– Борис Иванович! – окликнула его.

Услышал. Оглянулся. Увидел. Обрадовался. Спросил удивлённо:

– А что вы тут делаете?

– Вот, сижу на заборе, вас поджидаю, а вы проноситесь мимо!

– «А вы прошли с улыбкой мимо И не заметили меня!» – со смехом процитировал он. – Так идёмте на берег! Или вы уже оттуда?

– Была оттуда, а теперь – опять туда. Я вам кое-что принесла интересное. Хорошо, что встретились, а то было бы досадно уносить обратно.

– А что это?

– А вот идёмте, сядем на лавочку, и я вам покажу.

Дошли до ближайшей лавочки. И я вытащила из сумки папку с распечатками. Он смотрел и страшно удивлялся. Много фотографий. О существовании некоторых он уже забыл – о том, что они у него были.

– Вы что, отдали оригиналы фотографий, а себе не скопировали?

– Видимо, так. Честно говоря, я уже не помню, как дело было.

– Здесь отличные комментарии к фотографиям. Вся ваша жизнь кратко изложена в этих комментариях. Это вы их делали?

– А кто же ещё?

– Ваша мама с сестрой – такие интересные барышни… А кто по профессии ваша мама?

– Она была домохозяйка. Занималась семьёй, растила детей.

– А кем был ваш отец?

– Кондитером. Работал на кондитерской фабрике технологом.

– Наверное, любите конфеты?

– Конфеты – нет. Я с детства люблю мороженое.

– А ваш отец воевал?

– Нет, по возрасту уже не подлежал призыву. Воевал старший брат, Володя. И погиб осенью 41-го, у города Калинина.

– Который теперь Тверь?

– Который теперь Тверь. Пришло сообщение о Володиной гибели. Но где его могила, никто не знает…

– А вы сына своего назвали в честь брата?

– Сына?.. – задумался он.

– Ну да, сына Володю назвали в честь своего погибшего брата?

– Мы как-то не думали об этом… – сказал он отрешённо.– Так вышло…

(Странно, подумала я. Ведь это так очевидно и логично).

И мы прошлись, пробежались с ним по страницам его жизни… Вот он 12-летний, это ещё до войны – 1939 год. Вот учащийся артиллерийского училища – 1946 год. Вот он на службе в Германии – 1948 год. Одна фотография просто сногсшибательная – та, где он в шляпе!

– Вы такую шляпу носили? Вам идёт! Вы тут как американский киноактёр!

– Да это не моя шляпа вовсе! Мне в фото-студии фотограф свою дал! И костюм тоже. Я пришёл фотографироваться в военной форме, а фотограф предложил сделать такое фото.

– Надо же… И не скажешь, что с чужого плеча и с чужой головы. Смотритесь в этом образе очень органично.

А вот Сударов – студент Педагогического института им. Ленина – участник Международного Фестиваля молодёжи и студентов, который проходил в Москве в 1957 году.

– Я был прикреплён к немецкой делегации – был везде с ней, как переводчик. Из Германии вернулся с неплохим разговорным немецким.

Вот он с группой студентов МГПИ в Тбилиси.

– Ездили по обмену. Мы к ним, они – к нам. Интересная была поездка.

Вот он с девушкой. Он весёлый, она – грустная, смотрит задумчиво в пол-оборота на того, кто снимает… Очень милая, даже красивая, зовут, судя по подписи, Инна. Сударов никак не прокомментировал это фото, но и без комментариев было всё понятно. Странно, что у них не сложилось. Было видно, что они влюблены друг в друга. 1959 год.

А вот он – начальник пионерского лагеря от Гостелерадио, в Софрино. Отличная фотография! Сударов на ней хохочет, у глаз – весёлые морщинки, и он на этом фото почему-то очень похож на писателя Василия Шукшина.

– Вы здесь на Шукшина похожи.

– Да, мне говорили об этом.

Вот несколько фотографий, где он с Юрием Левитаном.

– А Левитан был такой высокий?

– Это я не очень высокий, – смеётся Сударов. – А Левитан нормального высокого роста, но не так, чтобы очень.

– Борис Иванович, вам бы написать о людях, с которыми вы общались на радио.

– Так о многих я уже написал.

– Правда? А прочесть можно?

– Да я не знаю, где эти журналы…

– Так это уже и напечатано было?

– Да, всё, что было написано, было напечатано.

– А в каких журналах?

– В нашем журнале – «Радио и телевиденье».

– Вот оно что! Хотелось бы почитать. Вообще, Борис Иванович, книгу надо делать.

– Да кому это надо?.. – сказал он.

– Прежде всего, это надо вам. Даже если вы этого и не чувствуете пока. Когда мы с мужем после его инсульта стали записывать его воспоминания, он даже не подозревал, насколько эта работа станет для него важной. Вспомнить всю жизнь, перелистать все её важные страницы…

– А я сам и так всё помню. Зачем записывать? Хотя много раз думал о мемуарах. Но как-то не выбрался написать. Не думаю, что кому-то это может быть интересно…

– Мне! Мне это интересно.

– Вам?.. – с сомнением спросил он.

– Да, мне. Мне очень интересны люди. Я убеждена: каждая, абсолютно каждая человеческая жизнь уникальна. Каждый человеческий опыт драгоценен. Мой муж такого же мнения. У него есть книга, которая так и называется «Написать свою книгу». Виктор одержим этой идеей, что каждый человек должен написать свою книгу. Оставить людям своё свидетельство о жизни.

– Вы думаете?..

– Я уверена в этом. И мы с вами можем написать очень интересную книгу. Если не можете раскачаться один, то сделаем это вместе. Не зря же я свалилась вам на голову?

– Наверное, не зря… – сказал он, не зная, то ли радоваться, то ли пугаться моего напора.

* * *

Сегодня, на берегу, я рассказала ему, почему так люблю песок. Мы шли по пляжу, любуясь закатом, и я шла по песку босиком, а он удивлялся, что я иду по песку босиком. Я сказала, что очень люблю песок, что для меня это просто блаженство – идти по песку, лежать на песке…

– Лежать на песке?.. – изумился Сударов. – Вы любите лежать на песке? Надеюсь, хотя бы на коврике?

– Нет, просто на песке.

– А откуда такая любовь к песку? Я лично больше люблю траву, – сказал он.

– Песок для меня – это время, вечность… А началось всё с песочницы в Оренбурге, где я познакомилась с мальчиком Мишей Бочкарёвым и подружилась с ним.

– Да, я прочёл в вашей книге, что вы жили в детстве в Оренбурге.

– Совсем недолго. Но это были очень значимые годы в моей жизни. Четыре года в детстве – это очень большое на самом деле время. У меня есть книга про Оренбург, отдельная книга, там всё подробно, и про ту песочницу, и про песочные часы… Я вам подарю.

– Спасибо. Очень интересно. А я ведь тоже жил в детстве в Оренбурге.

– Вы? В Оренбурге?

– Ну, не совеем в Оренбурге – рядом. Но в Оренбурге бывал. Тогда он назывался Чкалов.

– Да, Чкалов. Но когда мы приехали туда, Чкалову вернули его историческое название – Оренбург. А вы когда там жили?

– В эвакуации, во время войны.

– Вы там были один?

– Нет, с родителями и сестрой Евой. Мы приехали из Белоруссии. А старшая сестра Рита с мужем и дочкой была в эвакуации в Саратове. Они эвакуировались из Москвы с Шарикоподшипниковым заводом, на нём работал Илья, муж Риты.

– Выходит, вы все были накануне войны в Белоруссии? Вы, сестра и родители?

– Да. В городе Мстиславле.

– У вас там жили родственники?

– Да, мамина младшая сестра, с семьёй. Тётя Женя.

– И, наверное, дедушка с бабушкой?

– Нет, они уже к тому времени умерли. Дед ещё до моего рождения, а бабушка года за три до войны.

– Вы говорите: Мстиславль? Я даже не слышала о таком городе.

– Старинный русский город, очень красивый.

– А как вы стали сыном полка? В Интернете написано, что вы были сыном полка.

– Меня действительно так называли. Но это было совсем недолго. Я ушёл с частями Красной армии, когда наши отступали. Я с детства мечтал быть военным. И где-то недели две шёл с ними. Ну, вот тогда меня так и называли – сыном полка. Мальчишка ведь был ещё, 14 лет. А потом, после одной уж очень сильной бомбёжки, меня отправили обратно.

– В Мстиславль?

– Да, в Мстиславль.

– И как вы добирались?

– Ну, как? Пешком… Вернулся в Мстиславль, а там уже все готовятся к эвакуации… Родители, сестра Ева… Нас эвакуировали в Чкалов.

– Хорошо, что успели. А мои родные оказались на оккупированной территории.

– Это где?

– На Украине. Город Новомосковск Днепропетровской области. Отца маминого на фронт не взяли по возрасту, ему было уже 45. А старшая мамина сестра Мария, ей было 19 лет, ушла на фронт. Была на Курской дуге, участвовала в Сталинградской битве, освобождала Беларусь, была много раз ранена.

– Но осталась жива?

– Да, она осталась жива.

– А ваши родные на Украине?

– Моя мама и её родители стали подпольщиками. Дед, Андрей Иванович Панченко, был одним из организаторов подпольной организации в Новомосковске. Вообще, настоящее отчество деда – Казимирович, дед был поляком. Но ещё до войны, когда начались гонения на «инородцев», он отчество сменил. Всё равно не помогло! За своё отчество, за свою неправильную национальность и за то, что до революции был царским офицером (а каким он ещё мог быть до революции?), за всё за это дед перед войной отсидел в лагере. Здесь, неподалёку, у города Дмитрова рыл канал…

– Кошмар!..

– Кошмар. Вернулся из лагерей – а тут война. Как говорится: из огня да в полымя. На фронт не взяли из-за возраста. Стал подпольщиком. Бабушка тоже. Но она ещё не бабушка была, ей было 40 лет всего. А мама моя, ваша одногодка, ей 14 лет исполнилось осенью, когда уже шла война, – мама стала связной между подпольщиками и партизанами. Партизаны находились в густых лесах за рекой Самарой. И мама – девочка ещё! – ходила с донесениями и с документами в этот лес. В одну сторону – 35 км. И обратно столько же. А в ноябре 41-го года деда моего схватили и расстреляли. На глазах у 14-летней дочери – моей будущей мамы…

– Кошмар… А почему вы не написали об этом в своей книге про Украину?

– Я написала.

– Но я почему-то не заметил этого эпизода… А это очень важно – то, о чём вы сейчас рассказываете.

– Может, вы ещё не дочитали? Вы где сейчас? В каком месте?

– Я уже в середине книги.

– А про войну написано ближе к началу. Как же вы могли не заметить? Вы разве не подряд читаете?

– Подряд. Я ничего не пропускаю. Надо будет вернуться и перечитать начало.

– Да, пожалуйста, перечитайте. А то вам дальше будет многое не понятно.

– Обязательно перечитаю.

Провожания

И он опять идёт провожать меня…

Было уже 10 часов вечера, темно, и я волновалась: как он будет возвращаться, ведь улицы не очень хорошо освещены, а дорожка через скверик к его дому так и вовсе темна. Но Борис Иванович сказал, что знает тут всё наизусть.

Мы стояли у моего дома, который он называет замком. Свет и тени перемешались в причудливую гамму, конец июля, сегодня бы тёплый вечер – как в Крыму…

* * *

Потом я позвонила ему – узнать, как он дошёл до дома. Но у него долго было занято… Можно было и не дозваниваться – ясно, что дошёл. Но я всё же дозвонилась потом. И он со смехом сказал, что это Володя держал его на телефоне – делал втык за то, что он, Сударов, так долго бродит где-то.

– Так ещё ведь не очень поздно… Да, темно, но не поздно.

– Они мне звонят каждый вечер, в девять часов – Володя или Виталик. В девять вечера я должен быть дома.

– А если вы задержитесь где-то? Это же трудно: быть, как штык, в девять вечера дома.

– Ну, тогда у них начинается паника… И они мне устраивают выволочку. Вот, полчаса отчитывал!

– Хорошо, что вы мне сказали. Тогда мы будем уходить с берега в пол-девятого. Чтобы вы не опаздывали к контрольному звонку. Хотя лучше, мне кажется, если вы передоговоритесь с ними на десять вечера. Всё-таки девять часов – это совсем уж детское время. Вы пришли сегодня на берег в восемь вечера. И что? – тут же бежать обратно?..

– Посмотрим, посмотрим… – сказал он уклончиво. И я поняла, что заведённые в их семье правила не так-то легко корректировать. Но, с другой стороны, я искренне порадовалась, что сын и племянник так волнуются о нём.

День за днём

На следующий день, вечером позвонила ему.

– Борис Иванович, вы гуляли сегодня?

– Нет, провозился дома… Хотя надо было, конечно, выйти. Хорошая погода. А вы были на берегу?

– Я тоже провозилась дома… Накопилась куча дел.

– Вот и у меня тоже.

Я подумала, что сама порой целый день верчусь без остановки и не успеваю переделать все домашние дела. Но я – женщина, и я намного моложе его. А как он-то справляется со всем этим? Не представляю…

– А журналы поискали с вашими публикациями?

(Наивная, я подумала, что он провозился в поисках своих публикаций).

– Нет, руки пока не дошли.

– Жаль.

– Да я, наверное, и не сохранил их.

– Вот уж не поверю. В советские времена не так уж много у нас их было – публикаций, и мы всё хранили. Но если бы вы меня попросили найти мои публикации, я бы тоже нашла не сразу. С годами такие наслоения книг и бумаг произошли… Приходится производить настоящие раскопки!

– Вот и мне тоже.

– Но вы обещаете мне, что поищите?

– Обещаю поискать, но не обещаю найти, – смеётся он.

* * *

31 июля я, наконец, первый раз искупалась. Сударова на берегу не было. Звонить ему и звать его на берег постеснялась.

Но вечером всё же позвонила и сообщила, что купалась, и что вода тёплая. Он сказал, что ему тоже пора открывать купальный сезон, что в прежние годы он это делал с началом лета.

Я пригласила его на спектакль по новеллам Леонида Енгибарова. 3 августа Екатерина Виноградова и Мария Глянц, две молодые талантливые актрисы, выпускницы ГИТИСа, играют свой удивительный спектакль в Культурном центре «Новый Акрополь». Я им и насоветовала это место.

– В этом спектакле так много нежности и грусти, озорства, иронии, философии… Две молоденькие девушки играют душу Великого Клоуна. Удивительно!

– А вы что, уже видели этот спектакль? Откуда вы знаете?

– Да, уже смотрела три раза. Иду в четвёртый.

– А зачем? – не понял он.

– Это как разговор с любимым человеком…

– Ну, вы же видели уже три раза.

– С любимым человеком хочется общаться каждый день.

– А, понятно…

И он согласился сходить со мной. Ура!

Глава 2. Приключение на берегу

1 августа. Разворот сюжета, которого никто не ждал

Вернулся из Астрахани сын Антон. Зашёл ко мне на 13-й этаж, попили вместе чаю, пообщались, он рассказал о своём лекционном турне по южному региону России. Сказал, что у него дома, только он появился в Москве, тут же завелись друзья. А кого-то он прихватил с собой из Таганрога. Потом сын ушёл по своим делам.

Я работала – вводила в компьютер дневники поездок на Украину. После обеда решила сходить на бухту, искупаться.

Было жарко, на берегу полно народу, как на крымском побережье. Вода волшебная! Долго плавала, доплыла до полянки цветущих жёлтых кувшинок в середине бухты…

Вспомнила рассказ Ксюшиной крёстной, Светланы Завадовской, про Париж и кувшинки. Как-то раз, вернувшись из Парижа, она рассказала, что в центре Парижа, в одном скверике есть маленький пруд, где летом расцветают жёлтые кувшинки. И к этому скверику выстраивается длинная-предлинная очередь – желающих посмотреть на эти кувшинки. И они с мужем тоже ходили смотреть на кувшинки. «Светлана, – сказали мы, – так у нас на бухте цветут кувшинки!» И привели её на бухту, и она увидела эту красоту (без всякой очереди!) и была потрясена. Кстати, кувшинки цветут только в чистой воде. А ещё в воде носятся мириады рыбок… Так что с экологией на нашей бухте всё в порядке.

* * *

На обратном пути с бухты, на аллее, встретила идущих на бухту Антона и его друзей – паренька и двух девушек. «О, а вот и моя мама!» – радостно и удивлённо сказал Антон. Было очень жарко, и его друзья жаждали поскорее окунуться в спасительные воды нашего водоёма. Они пошли дальше, на пляж, а я решила позвонить Сударову – и позвать его на бухту – купаться. Он же огорчается, что этим летом ещё не купался. Заодно познакомлю его с Антоном. А то когда ещё будет такой случай? Увидит хотя бы одного члена моей семьи. Звоню…

– Борис Иванович, поздравляю с 1 августа! Пора открывать купальный сезон. Куда уж откладывать?

– А вы купались?

– Да. Два раза. Вчера и сегодня. А вы торчите дома в такую чудесную погоду.

– А я торчу дома… И это неправильно.

– Ну, так приходите! Тут и Антон с друзьями. Сегодня приехал, всего на два дня. Познакомлю вас.

– О, Антон? Хорошо, приду. Сейчас соберусь – и приду.

– Ну, я жду вас.

* * *

Ждала я его долго. Сидела в беседке, записывала по памяти наши с ним разговоры всякие, чтобы не забыть. О том, что это может быть книга, даже не думала тогда. Так, всякие мысли… Антон, когда прочёл моё эссе о Сударове десять дней назад, написал мне: «Наверное, у мамы намечается новая книга?» Но я не думала, что будет книга. О чём книга? Ну, встречаются иногда два человека на берегу, говорят о разном. Потом один человек закутывает в куртку или в плед другого, и этот другой провожает первого до дома. Сюжет слишком простой для книги.

Потом я качалась на качелях на детской площадке и всё ждала его. А он всё не шёл и не шёл. Я даже не знала, что думать. Я ведь первый раз сегодня позвонила ему, чтобы позвать на берег, и он не шёл. Мог бы и перезвонить, если передумал… Или сразу бы отказался, если не хотел идти, или не мог, был занят. Я прямо шею уже свернула, глядя минут сорок в ту сторону, откуда он должен был появиться… А я думала, что офицер (хоть и в отставке) – быстрый на сборы. Ходит-то он стремительно.

Ну, наконец-то! Идёт. В какой-то прикольной белой кепочке. Такое впечатление, что ещё из пионерского прошлого. Ну, ладно. Хотя смешно.

– Наконец-то, Борис Иванович! Я уже шею себе свернула, высматри-вая вас. А вы, оказывается, изрядный копуша!

– Да, что-то закопался, вы правы. Искал резиновую шапочку для плаванья, но так и не нашёл…

* * *

Спускаемся с горы на берег. И вижу, что на гору подымаются Антон и его друзья.

– Вот, Антон уже идёт обратно, – с сожалением сказала я. – А я думала, что поплаваем вместе… И вы покажете молодёжи высший плавательный класс!

Антон увидел нас. Смотрит с удивлением. Наверное, он не ожидал, что Сударов такого не очень высокого роста.

– Познакомьтесь, – говорю. – Это мой сын Антон. Путешественник. Антоша, а это – Борис Иванович Сударов, о котором ты читал на моих страницах.

Они поздоровались за руку. Антон – с вежливым полупоклоном. Смотрели с интересом друг на друга: Антон сверху вниз, Сударов – снизу вверх. Антон сантиметров на двадцать выше Сударова.

– Антоша, уже уходите? – с сожалением сказала я.

– Да, искупались, уходим.

– А ещё раз не хотите? Вместе с нами?

– Ой, мама, уже домой пора – дела всякие…

– Ну, ладно. Хорошо, что встретились.

Раскланялись. И – разошлись.

– Какой красивый у вас сын! – сказал Борис Иванович. – Очень интересный молодой человек. Такая значительная внешность… Сколько лет ему?

– Сорок.

– Но выглядит значительно моложе. Хотя и с бородой, но всё равно выглядит молодо.

* * *

Я постелила на берегу, на травке, недалеко от воды коврик. Это Сударов попросил, чтобы на травке, а не на песке.

– Вот, Борис Иванович, садитесь, скидывайте свои башмаки и прочее.

А сама быстро сбегала в раздевалку и через минуту уже плыла к хороводу кувшинок…

Поплавала там, полюбовалась на красоту, плыву обратно и вижу: стоит Сударов у коврика на травке, в своей пионерской кепочке, и смотрит озадаченно куда-то вниз… Вышла на берег, подошла к нему:

– Борис Иванович, у вас какие-то проблемы?

И смотрю туда, куда смотрит он. И вижу, что он стоит в луже крови! Мне стало как-то нехорошо… Башмаки-то он снять успел. И левая ступня вся в крови. Ноготь на большом пальце вырван с мясом и висит на честном слове.

– Кошмар!.. Борис Иванович, как это с вами случилось?!

– Зацепился о камень, упал – и вот…

– Стойте здесь. Я сейчас приведу врача.

И побежала в медицинский пункт, который на другом конце пляжа…

Бежим с доктором обратно – к Сударову, а он – уже сам идёт-прыгает к нам навстречу. Доктор увела его в свою медицинскую будку, а я побежала к нашему коврику. Стремительно переоделась, собрала все наши шмотки и побежала к будке. Через какое-то время доктор вывела Сударова с забинтованной ногой и строго сказала:

– Немедленно в травмопункт! Нужна операция по удалению ногтя. Я только обработала рану и перевязала, ничем больше помочь не могу.

Мы сели на лавочку, я помогла ему обуться, ему было явно больно, он чертыхался и ругал себя. А я лихорадочно соображала: как нам попасть в травмопункт? До него нет прямого пути. Надо ехать на трёх транспортах, с пересадками. Кошмар!..

– Борис Иванович, у вас есть с собой проездной?

– Нет. Зачем он мне на пляже?

– И у меня по той же причине проездного нет.

– Но у меня есть деньги, можем доехать на такси, – сказал он.

– Сколько у вас?

Сударов вытащил из кармана бумажку в «50 рублей».

– Борис Иванович, вы шутите, что ли?

– Почему шучу? Я думаю, нам с вами хватит туда-обратно.

– Борис Иванович, извините, но вы живёте в прошлой эпохе…

– Да хватит нам!

И я поняла, что за годы вернувшегося в Россию капитализма Сударов на такси ещё никуда не ездил.

– Борис Иванович, 50 рублей – это только на одну поездку одному человеку – в метро или на автобусе.

Он стал опять ругать себя.

А я набрала номер сестры Мариши, которая уже знала о существовании Сударова: я ей рассказывала, и она читала о нём на моей странице в Фейсбуке.

– Мариша, с Сударовым приключилась история, нам нужно срочно в травмопункт. Мы на бухте. А денег на такси у нас нет. У тебя есть деньги?

– Прости, но ни копейки.

– Понятно. Ладно. Буду соображать дальше.

Я набрала номер Антона.

– Антоша, ты где?

– Идём с ребятами в магазин за мороженым.

– А у тебя есть деньги?

– Странный вопрос. Поскольку я иду в магазин, то деньги у меня есть.

– Антоша, с Борисом Ивановичем произошла неприятность, его надо срочно везти в травмопункт, а у меня с собой ни проездного, ни денег. Ты можешь мне подкинуть денег?

– А где вы сейчас?

– На пляже, у будки медицинской помощи.

– Хорошо, я иду к вам. Через 10 минут буду.

* * *

Антон пришёл очень быстро, и мы стали обсуждать: как лучше поступить – ползти потихоньку до ближайшей улицы, где можно отловить такси? Или пригнать такси на пляж? И тут к нам подошёл молодой человек южной наружности, приветливый и учтивый, и сказал:

– Я слышу, вам нужно такси?

– Да.

– Вот моя машина – за волейбольной площадкой.

Сударов, с моей помощью, допрыгал до такси. Антон (без всякой моей просьбы) решил ехать с нами. Спасибо ему.

Таксист оказался иранцем из Таджикистана. Очень приятный молодой человек. Я вспомнила, как мы с Антоном жили в Душанбе шесть лет назад – как в раю, среди таких же добрых и приветливых людей. Договорились с таксистом, что когда мы завершим свои дела в травмопункте, мы позвоним ему – и он подъедет, отвезёт нас обратно.

* * *

В травмопункте оказалась огромная очередь. На часах – 8 часов вечера. В 9 вечера ему будут звонить его племянник или сын. Если его не будет дома, они поднимут панику.

– Борис Иванович, у вас есть мобильник?

– Есть.

– А где он?

– Дома.

– Понятно…

В холле человек семь с травмами. У всех, в основном, невидимые вывихи и переломы. И только один молодой мужчина с сильно кровоточащей раной на руке, все бинты промокли кровью, мужчина бледен и видно, что ему очень больно. Все дружно решили пропустить его без очереди. Он скрылся за дверью кабинета и – надолго…

– Антоша, – говорю, – Борис Иванович был знаком с легендарным Юрием Левитаном. И с другими знаменитыми дикторами и актёрами. Можешь расспросить его, пока мы тут сидим. Чтоб не скучать.

– Ой, мама, я как-то не готов сейчас… В другой раз как-нибудь. Да я не скучаю.

Антон что-то быстро писал в свой блокнот. Он сидел справа от меня, а Сударов – слева.

Прямо передо мной – круглые часы на стене…

– Антоша, – говорю негромко, так, чтобы Сударов не слышал. – Борису Ивановичу нужно быть дома в 9 вечера. В это время ему обычно звонят родственники, чтобы удостовериться, что с ним всё в порядке. Если в 9 вечера его не будет дома – у них начнётся паника. Не представляю, когда же он сегодня будет дома? И какая паника начнётся у родственников…

– Граждане, – сказал Антон, обращаясь сразу ко всем травмированным и их сопровождающим. – Думаю, что нужно пропустить вне очереди и дедушку, ему 90 лет, и у него тоже кровоточит рана на ноге… Но нога в башмаке и этого не видно.

Никто не возражал.

И тут видим: по коридору идёт полуголый, полупьяный, в шлёпанцах и в шортах, с обнажённым торсом, татуированный гражданин. Он прижимает ко рту окровавленную тряпку.

– Наверное, этот тоже с пляжа, – шепнул мне Сударов.

– Это точно, – отвечаю я шёпотом. – Спьяну упал физиономией на камень.

Татуированный гражданин, красочно плюя на пол кровью, сказал хмельным голосом:

– Я иду без очереди, потому что я истекаю кровью.

Он смачно плюнул на пол кровью ещё раз и гордо встал у двери кабинета.

– Антоша, с ним ничего страшного. Ну да, кровоточит, но не смертельно же. Но Борису Ивановичу точно нельзя долго сидеть с лужей крови в башмаке. Попробуй объяснить гражданину, что сейчас пойдёт наш дедушка.

Антон собрался с мыслями, подошёл к татуированному и негромко ему всё объяснил. Я ждала хмельных воплей возмущения, но их не последовало.

– Спасибо, Антоша. Спасибо, что ты с нами поехал. Без тебя я бы это не разрулила так мирно.

* * *

Наконец, мы зашли в кабинет – Сударов и я, как его родственница.

Молодой, усталый доктор дал БИ карточку, чтобы он заполнил её сам.

А меня подозвала медсестра и спрашивала все данные о Борисе Ивановиче: дату рождения, адрес, телефон, и я с удивлением обнаружила, что знаю без подсказки практически всё. Как и должна знать родственница. Только на номере квартиры запнулась, но Сударов из другого конца кабинета уловил паузу в моём голосе, и подсказал: «Квартира 50». Ну, теперь я точно всё о нём знаю.

Мы зашли в операционную, и я помогла ему разуться, хотя его это сильно смущало, но я сказала:

– Борис Иваныч, бросьте! Всё – нормально.

И вышла в холл. Я очень волновалась и даже не засекла время, чтобы знать, сколько будет длиться операция.

Потом меня позвали в кабинет. В это время Антон уже звонил таксисту. Доктор сказал, что теперь мне надо ежедневно привозить дедушку на перевязки. Сударов держался молодцом. Он же военный человек всё-таки, хоть и в отставке.

* * *

Когда ехали обратно, мы с ним сидели на заднем сидении, и я крепко, изо всех сил сжимала его руку. Я знаю: когда где-то сильно болит, нужно до боли сжать руку, чтобы переключить своё внимание с реальной боли – на другое.

– Как нога, Борис Иванович? болит?

– Да не особенно, – сказал он.

– Сын полка! Умеете терпеть.

– Да, сын полка… – улыбнулся он.

Пока ехали, Антон и таксист оживлённо общались, как старые знакомые. Говорили о Средней Азии, которую Антон объехал всю.

Доехали до дома Сударова.

– Я вас провожу до квартиры, – сказала я ему.

– Мама, ну я уже не пойду с вами, – сказал Антон.

– Да, Антоша, беги к ребятам. Может, они оставили тебе немного мороженого? Спасибо тебе огромное за помощь в этой истории.

– Выздоравливайте, – сказал Антон Сударову.

– Спасибо, Антон. Рад был познакомиться.

Таксист дал нам свой телефон. Договорились, что завтра он отвезёт нас на перевязку. Только он просил позвонить ему утром – напомнить.

* * *

Мы зашли в квартиру Сударова – похожую на нашу – однокомнатную и всю заваленную книгами и бумагами. Он тут же стал извиняться за неприбранность.

– Ничего страшного, Борис Иванович. У нас точно так же.

– Правда?

– Правда. Давайте освобождайте ногу от башмака и ложитесь, отдыхайте. Вам нужно что-нибудь в магазине, или в аптеке? Я принесу.

– Да ну что вы! Я не собираюсь ложиться. И в магазине мне ничего не нужно.

– А в аптеке? У вас есть анальгин?

– А зачем мне анальгин? Нет у меня анальгина.

– Когда пройдёт действие укола, может быть больно. Анальгин – чтобы пригасить боль и уснуть.

– Не нужен мне анальгин. Я вообще никаких таблеток не пью.

– Понятно. Сын полка уснёт и без анальгина.

– Именно так. А вы садитесь, садитесь, сейчас будем пить чай.

– Борис Иванович, я лучше пойду…

– Куда вы пойдёте? Никуда я вас не отпущу. Вот уже чайник закипает. Садитесь же!

Чайник действительно зашумел быстро… Я села на табурет у окна. Кухонька была совсем маленькая, но уютная. Я с детства люблю маленькие помещения.

Он разлил чай по кружкам. Поставил передо мной вазочку с конфетами, и мне пришлось извиняться за то, что я не ем сладкого.

– А с чем же вы пьёте обычно чай?

– С солёным огурцом или с селёдкой. С чем-нибудь солёным.

– Вы шутите?

– Нет.

– Это так необычно…

* * *

Я посмотрела на мобильник – было 9 часов вечера.

– Борис Иванович, смешно, но мы уложились. Сейчас ровно девять вечера. Ровно! Так что пусть звонят сын и племянник. Вы на месте, и они даже ни о чём не догадаются, какое у вас сегодня было приключение. Главное – вовремя вернуться домой!

Мы смеёмся…

– А с вами не случались подобные истории? – спросил он.

– Случались, да ещё как случались! У каждого члена нашей семьи была своя история с пальцем. Первым открыл эту «пальчиковую» серию Антон. Ему было шесть лет, и он поранил указательный палец на левой руке – загнал под ноготь ржавую проволоку. И – разыгралась целая история: была и операция, и долгое лечение, бесконечные поездки в Филатовскую больницу…

– И каковы последствия?

– Самые замечательные! Мы подружились с доктором, который лечил Антошу. И дружим с ним уже больше тридцати лет. Это – Николай Павлович Шастин, лучший детский травматолог Москвы. Один из опорных людей в моей жизни. Мы можем годами не видеться и даже не перезваниваться, но я знаю, что доктор Шастин всегда где-то рядом. И если с кем-то из нас что-то приключается – он тут как тут! И когда Виктор лежал с инсультом, и я вместе с ним в той ужасной больнице, доктор Шастин был моей опорой. Часто навещал нас и поддерживал.

– Это замечательно.

– Поэтому, когда у Ксюши произошла история с пальцем, мы сразу позвонили доктору Шастину. Кому же ещё?

– А у Ксюши что было?

– Ой, там был полный кошмар… Она поранила руку на станке.

– На каком станке?

– Станок для распушения волокна. Она занималась в студии нетканого гобелена. Там был станок… Ей было 13 лет и, конечно, детей не надо было допускать к этому страшному станку… Палец был так искалечен, что грозила ампутация – или целая череда операций – для сохранения пальца. Хотя без стопроцентной гарантии, что палец будет сохранён. Ксюша выбрала второе. Было три операции, две из них делал доктор Шастин. Палец удалось сохранить. Спасибо доктору Шастину!