Соло в два голоса

«Оглушённая счастьем…»

 
Оглушённая счастьем
Словно пыльным мешком
Я плюю на ненастье
И гуляю пешком
 
 
Я свищу без запинки
Потакая плащу
И иду по Ордынке
И немного грущу
 
 
То скребу каблуками
Как корвет на мели
То их больно втыкаю
Прямо в сердце земли
 
 
И по лужам фигачу
И ору как в лесу
Будто птицу-удачу
Под рубашкой несу
 
 
Улететь, развеваться
Как вода на ветру!
Мне всегда будет двадцать
Никогда не умру
 

«Вместе мы были бы морем…»

 
Вместе мы были бы морем,
А так – просто соль и вода.
Глупое золото моем
В волнах, где дышит звезда
 
 
Вместе мы стали бы счастьем,
А так – пустота до небес.
Гром разбирает на части
Берег, и воздух, и лес.
 
 
Вместе мы были бы – былью,
А так – только ложь и блажь.
Скука кудрявой пылью
Лезет на абордаж
 
 
Пусть даже у Бога горем
Напившимся из горсти,
Но морем мы были бы – морем.
А будем никем. Прости.
 

Бах

 
Нетрезвый ветер шел, сбивая крыши
На жестяные вывески брюзжа
Часов соборных скаредные мыши
Полуночного ждали дележа
 
 
Луна скрывала оборот медали
От каждого – будь Ганс он или Жан
И тени сторожей напоминали
Уютные кошмары горожан
 
 
А тот, в ком злые звуки рыли норы
Один от лба не отнимал руки
И превращались в ноты кредиторы
Безропотные, будто должники
 
 
И становились музыкой поклоны
Униженные просьбы, глупый быт
Вонючие чернила за полкроны
Вливались в фугу, забывая стыд
 
 
«Ах, дети! Ах, безмозглые вельможи!
Ах, чертова бутылочка вина!»
Но лез мотив, как волосы из кожи
Сшелушивая с лысин времена
Ещё! Ещё! Пиши! Гони галопом!
Увешай стременами нотный стан!
Пусть кресла льнут к великосветским жопам
Но ветер оседлает Иоганн!..
 
 
«Откройте окна! Да пошире – душно!
Будь проклята бездушная страна!»…
И длится ночь, и жизнь ему послушна
И музыка, и ветер, и луна.
 

«Изгиб реки, поселок, пристань…»

 
Изгиб реки, поселок, пристань
Копеечная старина
Здесь за последние лет триста
Не изменилось ни хрена
 
 
По вторникам завозят водку
По воскресеньям ходят в храм
И жизнь здесь кажется короткой
Одним столичным докторам
 
 
Здесь, невзирая на погоду
По средам толстый пароход
Опять в одну и ту же воду
Зеленой заводи войдет
 
 
Здесь лень врывается без стука
Густая, словно русский дух
И спросом пользуется скука —
Как средство лучшее от мух
 

«Я верю в человека без затей …»

 
Я верю в человека без затей —
Семейного, растящего детей
Гораздого на честные уловки
 
 
На нем одном и держится земля
Ведь там, где мне мерещится петля
Он видит пользу бельевой веревки
 
 
Свободный, как правительство Виши
От вздорного диктаторства души
Он на бумаге выглядит избито
 
 
Но в деле он умней таких, как я
И, презирая тайны бытия,
Он постигает парадоксы быта
 
 
Ах, как же я завидую ему —
Влачащему набитую суму
За наглухо застегнутые двери!
 
 
И вечности, играющей с листа
О том, что жизнь безвидна и пуста
Из за него – безумная – не верю.
 

Художник

 
Стул и то, чем на нём сидят,
Кофе убитой ночи,
Мир, где знаешь только себя,
Да и себя – не очень.
 
 
Гроб бутерброда, кривой мольберт,
Курево посмолистей,
Шорох деревьев, которых нет,
Листья которых – кисти.
 
 
Всё твоё пламя уходит в пар,
Пар – в облака и лужи.
Как эти джунгли и леопард —
Ты никому не нужен.
 
 
Ты никому, ни за что, никогда…
Бочкой пустопорожней
Там, за плечами, басит беда,
Ужас стоит таможней.
 
 
Вот бы на плаху, на колесо,
А не считать сантимы!
Что, дорогой господин Руссо,
Жизнь проскакала мимо?
Как вам чугунный этот сюртук?
Важный видок совиный?
Чтобы души огонек потух,
Хватит и половины…
 
 
Что – умираешь? запил? пропал?
В пепел растратил угли?
К черту всё!.. джунгли и леопард.
Да – леопард и джунгли.
 

«Снега уйдут, останется земля…»

 
Снега уйдут, останется земля
Она всегда, в итоге, остается
И закипит под килем корабля
То, что пока еще зимой зовется
 
 
И человек уйдёт – настанет срок
И полетит над всем, что он оставил
Как белый ангел между черных строк
Сведенных скучной судорогой правил
 
 
Всё для него – вода, душа, полёт,
Всё – высота, течение и воля!
И человека горе не найдет
Как зиму, растворившуюся в море
 
 
И человека детством встретят сны
Где живы будут все и все – любимы
Но снег лежит, и зимы холодны
И каждый раз как жизнь неповторимы
 

«Когда-нибудь я стану облаками…»

 
Когда-нибудь я стану облаками
И превращусь в холодный белый дым
А после – просто снегом под ногами
Морщинистым, ворчливым и седым
 
 
Потом я стану речкой или прудом
И вдаль рванусь в весенней гонке рек
Но человеком я уже не буду
Из облака – какой же человек?
 
 
А мой любимый пусть живет и дышит
И различает звуки и цвета
Не ведая, что облако над крышей
Когда-то было облачком у рта.
 

Моцарт и Сальери

 
Для золота парчи и кошельков
Поёт труба Сальери золотая
Но спят вповалку пятьдесят веков
Их не тревожит музыка витая
 
 
Их не разбудит высохший смычок
Рыдающий над скрипкой, как над гробом
Антонио Сальери – дурачок
При жизни слыл счастливчиком и снобом
 
 
Под рейнское звучал и под шабли
И ублажать, и развлекать умея
А мимо проплывали корабли
Под флагом несчастливца Амадея
 
 
Их брали боги трепетно за гриф
И проводили пальцами по вантам
И дул концерт, и выносил на риф
И армии сдавались дилетантам
 
 
А дурачку казался свет не мил
И быт постыл в роскошном интерьере
Ах, если б друг его не отравил
То был бы жив Антонио Сальери!
И снились ему почести в веках
Как будто он имел над ними силу
И похороны в рваных башмаках
В просторную, но общую могилу
 
 
Как корчился под собственной пятой
Как зависти раскачивал качели!
Как плакал он над чёрной пустотой
В фанерном погребке виолончели!
 
 
Как был красив – на палубе земли,
В камзоле водевильного злодея!..
А мимо проплывали корабли
Под флагом несчастливца Амадея
 
 
Смотри – они как ангелы парят
И солнцем, словно золотом, облиты
Сальери больше нет – он принял яд
А Моцарт жив. И паруса раскрыты.
 

Науму Коржавиу

 
Родиться на свет – неоправданный риск
А жить – ошибка вдвойне
Но жил же (и выжил!) святой Франциск
На страшной святой войне
 
 
В дырявой рясе на смех ветрам
И ветреницам на смех
Светился лысиной Божий храм
Укутанный в рыбий мех
 
 
А рядом – бóсые – шли князья
Раздавшие ленный стыд
И знала знать, что спастись нельзя
Но нищим Господь простит
 
 
Он души вынесет из огня
В своих шершавых руках
И вновь надутая чертовня
Останется в дураках
 
 
И адское пламя будет опять
Гореть на чьих-то перстнях
Звезда в Вифлееме взойдёт сиять
Младенец всплакнёт в яслях
И станет поленом любой кумир
И слёзы уйдут в песок
Пока Франциску весь этот мир —
Лишь крестик да поясок
 
 
И станет горячая кровь бродить
По тропам, разбитым вдрызг,
И каждое утро тебя будить
Будет святой Франциск
 

Жаворонок

 
Где бродят тучи-сестры
Пока их дождь не сжёг
Мой жаворонок пёстрый
Полощет свой флажок
 
 
Как он выводит dolce
Когда кругом – беда!
Мой серый колокольчик
Из царства Никогда
 
 
В пыли он не приучен
Барахтаться у ног
Ему милее тучи
И молнии манок
 
 
Лавандой или гарью
Напоены поля
В атаке ль, в арьергарде
Он – всадник короля
 
 
Ему нужна победа
Он за страну – горой
«Что ж, что король нас предал —
На то он и король!»
А ветры стонут в страхе
Его на части рвут
«Пусть долго черепахи
Да вороны живут!»
 
 
Пусть напоследок пламя
Лишь крылышком мигнет
И радугу над нами
Как душу развернет
 

«Когда уходят поезда…»

 
Когда уходят поезда
Из Ниоткуда в Никогда
То им с перрона машут вслед
Никто, Ничто, Никак и Нет
 
 
В их черных окнах, как в воде
Плывёт бескрайнее Нигде
И исчезает без следа
В необозримом Никуда
 
 
Их гонит грусть во весь опор
Из Неверленда в Невермор
Но некрасива и груба
Их ждет в засаде Несудьба
 
 
Она меняет свет на тьму
И Нипочём на Никчему
И гибнут, гибнут поезда
Из Ниоткуда в Никогда…
 
 
Но есть Любовь, а значит чудо
Пока сильнее, чем беда
Она берётся Ниоткуда
И не уходит в Никуда
Ей машут вслед густые кроны
И в стекла ей дожди стучат
Летят, летят ее вагоны
Огни её летят, летят…
 
 
И мчатся, мчатся поезда
Из Ниоткуда в Навсегда
 

«Свершилось – он ее поцеловал!..»

 
Свершилось – он ее поцеловал!
Неважно – где, неважно – кто, впервые
Как будто петли оборвав дверные
К ней Бог вошел и вечность даровал
 
 
Над ней уже безумствуют с утра
Ветра и распевают «а капелла»
А после полночь сделалась светла
И сердце к звездам выпрыгнуть хотело
 
 
Над нею счастье строит купола
И светлый рай рисует ангел мелом
Но вечность девочке с её земным уделом
Как туфелька хрустальная мала…
 

«Блестели виноградные глаза…»

 
Блестели виноградные глаза
И море колыхалось по-верблюжьи
Вытягивалась молнии лоза
До самых звёзд – приветливых и южных
 
 
А в трюмах кахетинское вино
Прислушивалось к капельному плясу
И палуба рубилась в домино
С дождем, одетым в выцветшую рясу
 
 
Без умолку трещали паруса
Пенька ворчала нудно и визгливо
Блестели виноградные глаза
И спали амфоры – на самом дне залива
 
 
Бежала ночь по черной кромке скал
На стайку нот охотилась гитара
И добрый демон – как любви – искал
Погибели, и звал ее: «Тамара»…
 

13

 
Тринадцать за столом. Коврига и вино
И мёд луны, сочащийся сквозь ставни
Последний раз им вместе суждено
Собраться за одним столом – на равных
 
 
Тринадцать за столом. Их пестует судьба
Один из них предаст, толпа распнёт другого
Ещё один сразит мечом раба
И трижды скажет, что не видел Бога
 
 
Ещё один, сомненьями томим
Дерзнет вложить персты в святые раны
И тоже станет свят, и потому – гоним
Ему споют ветра и покорятся страны
 
 
Он с посохом уйдет, как десять остальных
Бродить по миру в рубище скитальца
Будить в сердцах любовь и врачевать больных
Все также в раны вкладывая пальцы
 
 
А самый молодой из них – стилом
Воздвигнет храм, которого основа
Тот, Кто собрал тринадцать за столом
Но Словом был сперва – в начале было Слово
Ушедший в Рим – другой – на склоне лет
Взяв кисти непослушными руками
Напишет первый поясной портрет
Того, чей след и Свет – за облаками
 
 
Но ночь пока – всё сбудется потом
Их ждут кресты, костры, бичи и камни
А эта ночь нежна… Тринадцать за столом.
Вино и хлеб. И лунный мёд сквозь ставни.
 

Ромео и Джульетта

 
Верона спит. Ее ночник – луна
Чернее сна лишь шрамы на бумаге
Отяжелев от скуки и вина
Спят удальцы, во сне сжимая шпаги
 
 
Верона спит. Но храп похож на стон
Над городом смертельная истома
Свеча коптит. Увял её бутон
Грядет чума на оба ваших дома
 
 
Верона спит. И эти двое спят
Покуда автор пишет предисловье
А за строкой столетия летят
И словно вены набухают кровью
 
 
Верона спит. Беспечно спит, пока
Далекий бард не воплотил затею
И как кинжал нацелена река
В её почти фарфоровою шею
 
 
Верона спит, пока пусты листы
И, кажется, бледны от предвкушенья
Ведь через час сожгут её мосты
И солнце вздернут как сигнал сраженья
И вот тогда сойдутся все концы —
Поэт отступит, дописав посланье
И отдадут безумные отцы
Своих детей невинных на закланье
 
 
Очнется яд и закипят клинки
И вздрогнет мир от траурного звона
И смерть как точку на конце строки
Сотрёт любовь… Но – тише! – спит Верона…
 

Любимым

 
Всем, поющим во сне
Всем, парящим над заспанным миром
Присягнувшим весне
А не черным декабрьским дырам
 
 
Знаменосцам дождей
Триумфаторам радужных арок
Антиподам вождей
Собирателям солнечных марок
 
 
Всем, смеющимся всласть
Над проделками ямок нащёчных
Получающим власть
Из прозрачных ладоней проточных
 
 
Всем, целующим в губы
Своё мимолетное счастье
Разрывающим трубы
Мелодией еле звучащей
 
 
Заключающим ветер
В объятья распахнутых крыльев
Осыпающим вечер
Волшебной полуденной пылью
Сотрясателям крон
Отрицателям скучного прока
Под ресницами волн
Отыскателям лунного ока
 
 
Всем любимцам беды
Утолителям Божьего гнева
Всем, кто выше звезды
И помимо насущного хлеба
 
 
Всем скитальцам, всем нищим
Забытым, убитым, пропащим
Всем святым пепелищам
И храмам, покуда стоящим
 
 
Проливающим кровь
Затевающим правую битву
Завещаю любовь
И вот эту простую молитву
 
 
Нет не эту, а ту
Что безмолвно стоит за словами
И глядит в темноту
И навеки останется с вами…
 

«Они не увидятся. Нет…»

 
Они не увидятся. Нет
В трамвайчике красном
Уехал счастливый билет
Напрасно. Напрасно.
 
 
Рассыпалось всё, что вовне
На «право» и «лево»
И в каждом отдельном окне
Отдельное небо
 
 
Ему не молиться о ней
И свечек не ставить
У длинных вечерних теней
Короткая память
 
 
И тычет мизинцем в зенит
Тончайшее скерцо
Трамвайное сердце гремит
Трамвайное сердце
 
 
Она его тоже не ждёт
Что может быть проще?
Белесая вечность падёт
На черную площадь
И прочь полетят фонари
И звезды качнутся
И тонкие рельсы вдали
Как руки сплетутся
 

«Люби зелёного листа…»

«Быв же спрошен фарисеями, когда придёт Царствие Божие, отвечал им: не придёт Царствие Божие приметным образом; и не скажут: „вот оно здесь“ или: „вот там“. Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть»

 

(Евангелие от Луки, глава 17, стих 20—21)

 
Люби зелёного листа
Недорогой покрой
И обещание креста
Под каждою корой
 
 
Люби тернистую тропу
Отчаянные дни
И озверелую толпу
Орущую: «Распни!»
 
 
Пусть каждый из её числа
Узнает, что любим
Люби ослицу, что везла
Любовь в Иерусалим
 
 
Люби терзающих кнутом
И страшной ночи тишь
За то хотя бы, что потом
Мучителей простишь
И ужас бездны ледяной
Под солнцем здешних мест
И крылья за своей спиной
Похожие на крест
 
 
Люби, когда любовь уже
Отнимет смертный час
За Царство Божие в душе
Последнего из нас.
 

Переделкино 2

 
Шёл по стеклам от стужи
Перезвон темно-синий
И ладони снаружи
К ним прикладывал иней
 
 
Все, что под абажуром
Жёлтым светом намокло
Старых кружев ажуром
Налипало на окна
 
 
Как дымок сигаретный
Как над чашечкой кофе
Плыл во тьме беспросветной
Чей-то призрачный профиль
 
 
И морозная кромка
Отступала от окон
И вплеталась поземка
В заблудившийся локон
 
 
И цеплялась беда
За портьерные ткани
И дрожала звезда
Как чаинка в стакане
Будто этой зимой
Подоконник с геранью
Между светом и тьмой
Был единственной гранью
 

«Под звездами и между звезд…»

 
Под звездами и между звезд
К неколебимой и летящей
Как мост над пропастью висящей
К земле старинный сад примерз
 
 
Его забыли, он забыл
Туда, где память, гвоздь забил
И выжил, что бывает чаще
Не с садом брошенным, а с чащей
 
 
И вот земля и сад летят
Их тени настом шелестят
Сплетаются ветра и ветки
И путь им ангелы мостят
А в кронах призраки гостят
И боги оставляют метки
 
 
Да что ему – зима и высь
Полярный крест, зеленый мыс
Огонь, мороз обыкновенный
Пока на горле у вселенной
Не ветви высохшие – вены
Как пальцы времени сошлись
Любите мёрзлые стволы
Они – как полные столы
Как страны с джунглями и львами
Ведь там – у них над головами
Плоды становятся словами
И открываются пред вами
И расточаются миры
 
 
И вот старинный сад летит
Сквозь холод зла и бездну ночи
Сквозь страшный суд, но, между прочим
Все это саду не вредит
 
 
Под звездами и между звезд
Не верь – сады не умирают
Их в рай весенний забирают
Куда метель не долетает
Куда беда пути не знает
И не дотянется мороз
 
 
А нашему не убежать
Ему весь век стоять меж нами
И землю круглую корнями
Над черной пропастью держать