Сюита для скрипофона

Хороший автор

Вчера был метеоритный поток.

Сильный.

Крепко тряхануло, очень крепко, в другом случае я бы подумал, что все, хана кораблю.

В другом.

Но не в этом.

Знаем же, что автор о нас позаботится, ну как о нас, не обо всех о нас, конечно, из второстепенных кто-то, может, и умрет, но не из главных. Правда, поди, разбери, кто из нас главный, кто нет, вроде всё вокруг Эллы с Аланом крутится, да кто их знает.

Побоялись, конечно, не без этого.

Ничего, обошлось.

А как не обошлось, автор о нас заботится, на то он и автор, чтобы вести наши судьбы, продумывать все до мелочей. У него, должно быть, и план где-нибудь расписан, что да как дальше с нами будет. Это я так считаю. Алан, правда, уверяет, что автор сам толком не знает ничего, пишет, как душа попросит, куда фантазия заведет.

Вот так мы с ним и спорим.

А сегодня мимо черной дыры прошли. Элла, правда, сказала, что здесь черных дыр быть не может, автор маху дал. Ну да ничего, с кем не бывает, это же книга приключенческая, а не трактат по астрофизике.

Так-то автор ничего, нормальный, вроде и в космосе разбирается, и в космонавтике. Не то, что некоторые, кто скажем, про крестовый поход пишет, а сам на лошади не сидел никогда. Мы даже порой думаем, автор сам у нас летал куда-нибудь. А что, всякое бывает.

Хороший у нас автор. Сейчас же вообще никто про космос не пишет, сейчас всем колдунов и драконов подавай, и всякое такое. А этот про космос пишет. Так, глядишь, люди снова к космосу потянутся, не все же в смартфоны смотреть. И задумал так хорошо, половина людей на корабле дежурит, половина в анабиозе спит.

Сегодня Элла умерла.

От Эллы вообще никто такого не ожидал. Про неё же думали, что главная она, главная героиня. Второстепенным умирать можно, а главным нельзя. А она вот как, взяла и умерла. Спать легла и не проснулась. Страшно так.

Да все страшно было. И когда второстепенные герои вот так же во сне умирали, тоже страшно было, но не так страшно.

А тут Элла.

Главная.

Ну, мы так думали, что она главная.

Похоронили с почестями, автор постарался, понял, что жалко нам Эллу, похороны на три страницы расписал, некролог, кремацию, все такое.

Хороший у нас автор.

Очередной всплеск эпидемии.

Как-то странно даже, всплеск эпидемии, а автор об этом два слова чиркнул, мне даже времени не дал трупы осмотреть, отчет написать. И то правда, если каждый раз автор расписывать будет, как у нас люди умирают, читать скучно будет.

Все-таки смотрю умерших, сегодня их двое, женщина средних лет, и Алан. От Алана тоже никто не ожидал, что он умрет. А вот нате вам. Составляю отчет, кожные покровы чистые, на шее справа две красные точки…

– Капитан… можно?

Капитан смотрит на меня, думает, сразу меня с корабля выкинуть, или подождать.

– Срочное что-то?

– Ну да. Тут вот что… я посмотрел… эпидемия всегда на полнолуние начинается.

– Какое ты здесь полнолуние видишь, парень, окстись…

Ну, не здесь… ну на земле в это время полнолуние должно быть.

Оба вздрагиваем при слове – на земле. Уже и забыли, как оно там, на земле. Даже странно, вроде десять лет землю не видели, вроде здесь уже можно от тоски головой об стенку биться, а ничего не чувствуем. Похоже, автор и не понимает, что здесь надо на стенку лезть, автор, поди, дома сидит, на Земле. Или у него какая-нибудь отдельная глава будет про то, как мы по Земле истосковались.

– И чего?

– Ну… в следующее полнолуние опять нужно чего-то ждать.

– Это автор тебе сказал?

– Не… это до меня до самого дошло.

– Ты погоди, не торопись, вперед автора не беги. Автор разгадку эпидемии через двадцать глав задумал, а ты уже сейчас всё разгадаешь.

– А в это время люди будут гибнуть? Да?

– А куда деваться… Не бойся, автор у нас что надо, он нас в беде не бросит…

Да, автор у нас что надо.

По крайней мере, ни один из людей в анабиозе не погиб. Вот сейчас хожу, проверяю, температуру, давление, всё при всем, все живы-здоровы, никто не умер.

Никто не умер…

Только сейчас до меня доходит, что вирус, или что там, поражает только тех, кто не спит.

Тех, кто не спит…

Надо проверить…

Думаю, а не погрузить ли нам в сон всех – тут же передумываю, откуда я столько ледяных саркофагов возьму, если у нас их здесь нет…

Шаги.

Там, в стороне. Отчаянно думаю, что мне делать, вот что значит, автора рядом нет, подсказать некому…

Осторожно выглядываю из-за ледяных гробов, вижу капитана, роется в моих отчетах, что он там забыл…

– Парень… ты чего мне не сказал-то?

Парень… у меня даже имени нет, я уж точно не главный герой…

– Что не сказал?

– Да вот… про красные точки…

– Автор не велел…

– Про полнолуние, значит, автор не велел, так сказал, а про точки молчок?

– Я не думал…. Что так важно…

– Не думал он… индюк тоже не думал… или наоборот, думал… не помню. Ты мне вот чего… где у нас там чеснок хранится?

– Колбаски с чесноком жарить будем?

– Ага, из тебя… Пора уже, откормили на славу… ты не слушай, это я шучу, а то вон, племяннице моей какая-то сволочь про фигуру что-то там вякнула, девка себя голодом уморила…

– Не, я не такой.

– Это молодец, что не такой… ну давай… чесночок неси.

Делать нечего, несу чеснок…

– И чего ты притащил? Расщедрился… Весь неси.

– А на Земле Обетованной что сажать будем?

– Парень, если сейчас чеснок не достанем, вообще хрен до Земли Обетованной долетим.

Выволакиваю чеснок, сколько есть, капитан тащит деревянные перегородки не пойми откуда, стенку шведскую, что ли, разобрал…

– Принес? Ну, молодца… теперь поможешь мне…

Не выдерживаю:

– Да что случилось-то вообще?

– Что, что… понял я… кто тут главные герои… Догадался я… что не мы…

Смотрю, как капитан открывает первый саркофаг. Спохватываюсь:

– Деревом вы не возьмете, осина, она вообще мягкая, а тела заледенели.

– И чего предлагаешь? Разморозить?

– Не… сначала железкой какой ткнуть…

– Тоже дело говоришь…

– Я знаете, чего подумал…

– Индюк тоже думал. Или не думал?

Капитан вопросительно смотрит на меня, будто ждет, что я ему скажу про индюка.

– Так если главные герои не мы были… а эти… так откуда вообще на корабле чеснок взялся? И колья?

– А ты как думаешь?

Хлопаю себя по лбу:

– Ну конечно… Автор-то у нас вообще молодец, это он продумал, чтобы мы…

– Автор, говоришь?

– Ну а кто же…

– Кто… ваш покорный слуга, кто…

– Вы?

– Ну… Мне так сразу и сказали, когда корабль снаряжал… чтобы никакого чеснока. Я еще подумал, какого черта я вообще бы чеснок этот на корабль потащил, делать, что ли, больше нечего, вот так, летит наш Пилигрим, а за ним чулки с чесноком летят на привязи, как у бабки в погребе… Только потом смекнул… если запрещают, надо брать. Характер у меня такой поганый по жизни, если где чего скажут, нельзя, значит, надо. Ну и колья эти тоже… главный как увидел, заорал, только не такие.

– Вы тогда догадались?

– Не… тогда еще нет. Потом уже, когда ты про полнолуние сказал. А там я и отчет посмотрел, тогда всё и сошлось. С точками-то на шее…

– Круто вы…

– Чего круто. Ты вот чего подумай… я когда собирался, мне сказали, чтобы я кривые зеркала с собой не брал.

– Зачем нам…

Осекаюсь.

Начинаю понимать.

– А… а кто кривых зеркал боится?

– Да вот я и думаю… кто…

2016 г.

Кто убил Лондон

– А это еще что?

– Ч-ш-ш, не вздумай стрелять…

– Да не стреляю я…

– Вот и не стреляй…

Смотрю, ничего не вижу через заросли, – что-то огромное, массивное пробирается через лес, гулкими ударами впечатывает ноги в поросшую травой землю.

Хочется сбежать. Потому что никакая дробь не возьмет это, что бы там ни было.

Егорыч косится на меня:

– Вон он… там остановился…

– И чего делать будем?

– Пойдем, глянем.

– А стрелять… не будем?

– Чего стрелять, в таких не стреляют.

Иду за Егорычем, вынимаю смартфон, Егорыч недовольно качает головой.

– Не… не снимай.

– А что так? Застесняется он, что ли?

– Да нет… Не проявляются они…

Мне становится не по себе. Еще больше хочется бежать. Прочь из этого леса, куда глаза глядят, пропади оно всё, и Наташка пропади, кто ж знал, что батя у неё на охоте повернутый…

– Ну, вот… гляди…

Смотрю перед собой, не понимаю. Нет, конечно, мы тут изрядно по лесу плутали, я уже даже и не скажу, в какой стороне Омск, если есть вообще какой-то Омск. Но что мы к самому Лондону выйдем, этого как-то не ожидал.

Смотрю на громадину Биг Бена, почему-то увенчанного шляпой, Биг Бен таращится на меня совиными глазами-циферблатами. Поднимается Тауэрский мост, пропускает то ли круизный лайнер, то ли я не знаю, что.

– Нравится? – Егорыч прищуривается.

– Круто… Это… это как это?

– А вот это мы и выясним. Я еще вчера заметил, вот тоже как ты сейчас глазами квадратными смотрел, думаю, вроде и не пил сильно, а тут на тебе… хорош ты, Егорыч, к тебе завтра зять будущий придет, а у тебя тут горячка белая приключилась… Потом смотрю, не, не горячка, так оно и есть всё… Ну пойдем поближе…

Идем поближе, до меня доносятся шорохи машин, шум улиц, обрывки каких-то мелодий, из тумана появляется витрина, украшенная резными тыквами, чуть поодаль сверкают электрические снежинки на заснеженной аллее…

Не понимаю еще больше:

– А у них сейчас что? Зима, осень? Или это, – киваю на витрину, – убрать не успели?

– Ты смотри, смотри… ты…

Егорыч не договаривает, откуда-то из ниоткуда вырывается автобус, огромный, красный, многоэтажный, несется на меня, Егорыч хватает меня за руку, отходи-отходи-отходи…

…падаем в заросли, только сейчас чувствую мелкую дрожь.

– Чего, жив остался?

Еле выжимаю из себя:

– Ж-жив.

– Ты мне вот что скажи… ты что помнишь?

– Автобус помню, что… этажей пять было…

– А еще?

– Витрину с тыквами… аллею… фонари…

– Ты мне вот чего скажи, ты на аллее чего-нибудь заметил?

– Заметишь тут, когда…

Егорыч встряхивает меня:

– Заметил?

– М-м-м… карета там стояла… с лошадью… и человек там ярдом стоял… в цилиндре вроде бы…

– Ага… лошадь в цилиндре… то бишь, карета… то бишь… ну да. Ты мне вот что скажи… вот как думаешь, карета эта там была, чтобы людей развлекать, ну как бывает в Новый Год ослика там какого запрягут… или… или настоящая?

– Да откуда же я…

– Не знаешь? А ты мне скажи, там внизу асфальт был… или чего?

– Мостовая вроде… обледенелая…

– Вот оно что…

Егорыч не договаривает. Город в тумане поднимается с хрустом и скрежетом. Не сразу замечаю четыре высоченных дома – две старинные башни, два небоскреба – опираясь на которые, стоит город. Башни шевелятся, взад-вперед, взад-вперед, город уходит в туман, замирает у реки, наклоняет еще одну огромную башню, жадно пьет. Резкими размашистыми скачками исчезает в лесу.

Убираю смартфон.

– Фоткал-таки?

– А чего…

– Ну, посмотри, чего там вышло…

Смотрю. Ничего не вышло, легкий туман над рекой.

– Говорил тебе, не отображаются они…

Вспоминаю.

– Я еще, знаете, человека там заметил… в автобусе… в кепочке такой… с трубкой…

– С телефоном?

– Не, с такой… ему еще кто-то там втолковывал, что курить в автобусе нельзя…

Наташка сонно бормочет:

– Куда ты в такую рань?

– Да чего в рань, мне батя твой лёжку показать обещал…

– Какого, на хрен, Лёшку?

– Ну, где этот зверь лежит…

Наташка отворачивается, обиделась, ну и ладно, на обиженных воду возят. Странное дело, раньше бы сквозь землю провалился, если бы Наташку обидел, а тут ничего не чувствую, ничегошеньки…

Набрасываю куртку, выбираюсь в предрассветный туман, в котором виднеется силуэт Егорыча. Егорыч сегодня без ружья, значит, пойдем на этого… этого… Я тут за ним понаблюдал, смекнул…

Не выдерживаю:

– А это вообще кто?

– Лондон, кто.

– Так Лондон же… в Великобритании.

– Ну, это ненастоящий Лондон. Выдумал его кто-то.

– К-кто выдумал?

Человек какой-то, кто… Вообще фантазия что надо у него работала, похоже, писатель… Ты молодец, что мужика этого в автобусе заметил… с трубкой…

– И чего?

– А того. Не узнал его?

Пытаюсь отшутиться:

– Шерлок Холмс, не иначе.

– Вот-вот, верно. Это человек какой-то придумал, что Шерлок Холмс из прошлого в наши дни перенесся… из книжки, что ли, выпал, не знаю. По городу ходит, удивляется, как ноут включить, не знает, утром разворачивает Таймс, – предпочитает старую добрую бумажную газету. Ну и преступления расследует, не без этого. У автора вроде еще Человек-Невидимка из книжки выпал, убил там кого-то… автор-то сам в Лондоне и не был никогда…

– А вы откуда знаете?

– А ты этот Лондон его видел? Сразу видно, не знает ни хрена… На какую улицу ни завернешь, отовсюду Биг Бен виден, и аббатство это… Вестминстерское… и мост Тауэрский туда же. В один переулок свернешь, там витрины с тыквами, тут же аллея заснеженная, тут же этот ихний день Леди по весне… ну когда бабы в дурацких шляпах с ведрами пива ходят, Шерлок Холмс за сердце хватается, Ватсон, если у меня когда-нибудь будет жена, я воспитаю её так, что она в жизни не пойдет на эту вакханалию… Видно, автор каких-то новостей про Лондон насмотрелся, да и написал… или не написал, так, в голове сочинил…

– А по лесу чего этот Лондон шарится?

– Да много их тут шарится. Автор подумал-подумал, забросил, вот и шарятся, неприкаянные. Но этот какой-то сильно мощный, как настоящий прямо…

– А автор его бросил?

– Да вот и странно даже, что бросил, вроде как дурень с писаной торбой с историей этой носился… – Ч-ш-ш…

Замираю. Смотрю, куда показывает Егорыч, вижу за деревьями очертания Лондона, который не Лондон.

– Я тут что заметил… он на этой полянке околачивается…

– Гнездо у него там? Или… – вспоминаю нужное слово, – лёжка?

– Да то-то и оно, что не бывает у них лёжек никаких. Вот я и думаю, чего он тут крутится…

– А мало ли… может, еще одну такую фантазию встретил, щенки у них там вывелись…

– Ну, мечтай, мечтай… давай посмотрим… что там…

Идем на поляну – город вздрагивает, подскакивает, отступает в заросли, поглядывает на нас, как бы мы не забрали то, что он охранял…

– Вот оно… смотри…

Смотрю. Вздрагиваю. Зачем-то проверяю пульс, хотя ясно-понятно, что этот истлевший скелет не может быть живым.

– Вон чего… автор умер, а фантазия его так и ходит…

– Отчего… умер?

– Я почем знаю… Бывает, в лес пошел, тут сердце и прихватило, и готов. Или спился, может…

– А это чего?

– Где чего?

– Вот… смотрите…

Поднимаю то, что сначала принял за камушек.

– Вот те на… – Егорыч вздрагивает, – пуля и есть…

– Убил его кто-то.

– Убил? Дело-то дрянь…

Осторожно говорю:

– В полицию надо.

– И чего полиция? Ну, протокол составит… хрен они искать будут, кто его грохнул…

– А если… – осторожно подхожу к Лондону, он вздрагивает, пятится от меня.

– Боится он тебя, чего ты…

– Чего боится, я ему ничего не сделаю.

– Откуда он знает, чего ты ему ничего не сделаешь…

– Приманить бы его чем-нибудь.

– Чем?

– Ну… – задумываюсь, – а чего они едят вообще?

– Да ничего они не едят, в том-то и дело.

Отступаю, понимаю, что чужая фантазия ко мне не пойдет.

– Ничего… пообвыкнет, – утешает меня Егорыч.

– Вон он там… смотри!

Наташка недовольно кривит губы:

– Ну что ты там углядел… пошли уже, не боись, папки нету, можешь из себя больше любителя охоты не строить…

– Да при чем здесь любитель охоты…

Бегу в темноту леса, где снова мелькнула башня Биг Бена, увенчанная шляпой. Сбавляю шаг, крадусь осторожно, вытягиваю руку, тц-тц-тц, на-на-на…

Лондон осторожно подходит ко мне, нюхает руку, вот черт, а мне и угостить его нечем. Не теряюсь, вынимаю смартфон, выискиваю свежие новости Лондона, призрачный город слизывает буквы, слова…

Осторожно вхожу в город, осторожно оглядываюсь, чтобы не попасть под автобус. Автобуса нет, ничего нет, город как будто расступается передо мной, тускнеет, меркнет.

Прохожу мимо витрины с тыквами, по заснеженной аллее, поеживаюсь от холодка, извозчик вежливо приподнимает цилиндр, не желаете ли кэб, сэр?

– Скажите, пожалуйста, вы не видели здесь человека в таком… кепи… с трубкой… с такой…

Ловлю себя на том, что говорю по-русски, какого черта я тут по-русски трещу, можно подумать, меня кто-то понимает. А нет, он и сам со мной по-русски говорил, ну конечно, Лондон-то ненастоящий…

– А-а, вон там, на набережной, – кэбмен вежливо приподнимает шляпу, – счастливого пути, сэр!

– Б-большое спасибо.

Спешу по набережной, которая все больше тает в лондонском тумане. Призрачный город меня боится, призрачный город меня не принимает, тает, рассеивается…

Устремляюсь к одинокой фигуре возле моста, смотрю на худого мужчину, сквозь которого просвечивают очертания деревьев.

– Вы знаете, что вашего хо… м-м-м… создателя убили?

– Он меркнет еще больше, наклоняет голову, похоже, услышал меня.

– Кто-то убил его… вы можете расследовать это дело?

Лондон окончательно тает в тумане, я не успеваю заметить, кивнул он мне или нет.

Оглядываюсь, пытаюсь вспомнить, что я делал, когда делал, куда шел…

А да.

Наташка.

Невеста моя.

Уже бывшая, потому что после такого она меня и знать не захочет.

Все-таки продираюсь через заросли, плохую дорожку я выбрал, как раз на ту полянку выберусь, где мертвец лежит…

Наталкиваюсь на Наташку, чего она тут делает, сидит на корточках перед трупом, перебирает какую-то хрень у него в карманах, что делаешь, еще подцепишь тут что-нибудь…

Говорю, сам пугаюсь своего голоса.

– Ты чего, еще заразу какую подцепишь…

Наташка смотрит на меня, глаза красные.

– Это Димка.

– Какой еще Димка?

– Какой-какой, обыкновенный… Он в сентябре пропал, еще в том году… Я думала, вот скотина такая, надоела я ему, видите ли… А он вон чего… у-мер…

Даже не успеваю приревновать, Наташка прижимается ко мне, всхлипывает, обнимаю, не знаю, что делать, ничегошеньки я про Наташку не знаю, она и не говорила, что когда-то какой-то Димка был…

– У-мер…

– Убили его.

– Чего?

– Убили, чего.

– Да ты чего…

– Ну…

– К-кто?

– Да черт его знает… Ну что ты на меня так смотришь, найдем мы убийцу, найдем… Главное, Лондон снова найти…

– К-какой Лондон?

Смотрит на меня, как на психа.

Вытягиваю вперед ладони.

– Счас, счас, объясню…

2016 г.

Эрик

Снова звонят в дверь – резко, нетерпеливо, так и кажется – если сейчас не открою, вышибут ко всем чертям. Холодею – а Эрик-то здесь, Эрик-то у меня, хоть и знаю – его не поймать, а так и переворачивается все внутри – а если поймают…

Звонят…

– Иду! Иду! – хочется добавить что-нибудь резкое, нецензурное, отмыкаю щеколду, распахиваю дверь…

– Алена! Аленушка, долг-то я тебе принесла…

Вздрагиваю. Вот бабульку черт принес не вовремя, да ее всегда черт приносит не вовремя. И вот уже хоп-хоп, как у себя дома, к двери комнаты, ну какого тебе там надо, какого…

– Да… давайте уж на кухне рассчитаемся…

– Ой, Аленушка, я у тебя там цветок такой видела, это же алой, да? Я все росток хотела…

Проклинаю все на свете. Вломится в комнату, а там Эрик, вот и начнется, откуда Эрик, что за Эрик, а завтра весь дом будет знать, что – Эрик, а там и до Них дойдет, там и Они придут, Они-то уже не будут спрашивать, что у меня за алой в комнате…

Они…

А может, и бабулька тоже из Них…

Бабулька…

Даже имени не знаю…

Распахивает дверь. Вздрагиваю, так и жду, что выхватит соседушка из-под кофты гранатомет, и начнется…

– Вот-вот, алой-то этот, ну я у тебя росточек-то возьму?

Захожу в комнату – на ватных ногах. Оглядываюсь. Эрика нет. Даже нагибаюсь, делаю вид, что поправляю кромку ковра, заглядываю под кровать. Уже знаю – Эрика нет. Пустая комната, распахнутое окно. Двенадцатый этаж.

– Вот, сто, двести, триста… Ты уж отвернись, Аленушка, я у тебя росточек-то…

Отворачиваюсь – к распахнутому окну, по привычке смотрю вниз, ищу окровавленные останки, знаю – ничего нет. Эрик, Эрик, все еще не могу привыкнуть к твоим вывертам…

Быстрее бы эту бабку черт унес…

– Что, Аленушка, чайку-то у тебя не най…

– На работу опаздываю.

Беру сумку. Спохватываюсь, что стою в тапочках, надеваю туфли. Уйди, уйди…

– А, ну я зайду как-нибудь… а то я у тебя еще там на балконе кактус видела…

Захлопывается дверь. Возвращаюсь в пустую комнату – спугнула-таки Эрика, моего Эрика, он птица осторожная…

– Ушла?

Вздрагиваю. Вот он, стоит у окна, не бледный – белый, как смерть, зябко кутается в рубашонку.

– Ушла…

Выглядываю в окно, на гладкие стены, крепко сжимаю подоконник, нет, не могу, страшно, шарахаюсь назад.

Эрик посмеивается. Как-то не по-людски, по своему, будто пофыркивает животное.

– Такой вот у вас… не проживает?

Человек в форме сует мне карточку. Хочется брякнуть – первый раз вижу, спохватываюсь: это будет как-то… фальшиво, что ли…

– М-м-м… не знаю, у нас много кто в подъезде…

– Да нет, не в подъезде. В вашей квартире.

Делаю большие глаза.

– Одна я живу. Еще не хватало, кого-то к себе…

– Ну… он не заходил к вам, никогда?

– Чего ради?

– И так… не встречали?

– Да не припомню.

Смотрят на меня – с ненавистью, а ничего вы со мной не сделаете, нет его здесь, нет… хоть на тридцать три раза обойди дом, не найдешь… А ведь ходят, вынюхивают, кажется, еще вот-вот – выпустят какие-нибудь антенны, щупальца… И запах от них… терпкий такой запашок, от людей так не пахнет…

Ушли… Идите, идите, дать бы вам еще пинка под зад… закрываю дверь, распахиваю окно в комнате – настежь, ночной ветер кутается в занавески.

Жду.

Ты подожди, любимая…

Мы будем вместе…

Вот увидишь, я вернусь, и все будет хорошо, когда-нибудь мы будем вместе, уже насовсем, навсегда… Только это не сейчас, это потом, когда одолею их всех, всех, вот этих, осклизлых, черно-зеленых, летящих за мной через звезды…

Бегу – отталкиваюсь от еле заметных частиц в вакууме, бегу, осклизлая тварь уже совсем рядом со мной – стреляю, выстрелом меня отбрасывает куда-то далеко-далеко, тем лучше, может, так и оторвусь от них…

Черта с два оторвусь…

Ты подожди, любимая…

Будем вместе…

Знала бы ты, что я делаю здесь, в пучинах космоса, один – наедине с галактическими армиями, знала бы ты, как долго тянется этот бесконечный бой… Ты знаешь. Когда я говорю – ты киваешь, ты делаешь вид, что веришь, может, и правда веришь, да нет, кто в это поверит, что я в одиночку сражаюсь с галактическими армиями…

Окружают… стреляю, сбиваю еще двух, да что такое эти еще два, когда имя им – легион… бегу – отталкиваюсь от пустоты, прижимаю к себе Грааль… Только бы не обронить, только бы не потерять…

Оступаюсь, чуть не падаю, что-то притягивает меня, сильнее, сильнее… Не вижу черной дыры – ее не возможно увидеть, чувствую – вон, там, глубокая бездна, из которой не возвращаются…

Бегу – ближе и ближе к черной дыре, чувствую, как меня засасывает, тут, главное, ускорить бег, разогнаться – до околосветовой, как скачет сердце, давление под двести, ничего…

Они бросаются за мной – осклизлые, мерзкие, в последний момент спохватываются, чуют беду – поздно, поздно, черный провал засасывает их…

Бегу – с пылинки на пылинку, прыгаю, огибая туманности.

Скачет давление, кровавые струйки стекают из носа. Сбавляю скорость, – опасно, как бы еще кто меня не сцапал, а приходится, а то так и замертво упасть недолго…

Прижимаю к себе Грааль, похищенный на задворках каких-то галактик.

Не потерять…

Ты подожди, любимая…

…будем вместе…

Это еще что…

Снится какая-то мутотень, распахивается окно, кто-то валится в комнату, большой, темный, крылья у него, что ли, за спиной… Тянется ко мне, оставляет на полу темный кровавый след… уйди, уйди…

Нет, это не сон, что-то на самом деле. Выдергиваю себя из кровати, щелкаю выключателем, ты какого черта не зажигаешься, ах да, я же лампу из розетки выдрала… сотовый заряжаю…

– Привет.

Эрик кое-как забирается в кресло. Смотрю на часы.

– А еще позже нельзя было? Часика так в три ночи? Или у вас на Марсе принято вот так… по ночам?

– Да говорю я тебе, не на Марсе…

– Ты бы хоть объяснил…. Где…

– Да что объяснять… по вашим звездным картам хрен что покажешь… Ты это… бинты у тебя есть?

Только сейчас спохватываюсь, что это не сон, и правда – темные следы на ковре… щелкаю выключателем, свет лампочки колет глаза… Вздрагиваю… нехило натекло, это ковер теперь стирать… Эрик кувырком валится с кресла, задергивает шторы.

– Да не дергайся ты… сейчас, сделаю все…

– Сделаешь… шторы-то закрывать надо, они видят… хотя они и сквозь шторы увидят, если надо будет…

– А кровь у тебя красная…

– А тебе что надо, чтобы слизь зеленая натекла, или еще чего? Говорю тебе, мы с землянами одной крови… еще когда разошлись с нашей общей прародины… Омолонгрен… Черт, больно же…

– Терпи… вот так… Не туго?

– В самый раз.

– Врача, может?

– Ага… ты хоть понимаешь, что вместо врача Они придут? В белых халатах? И заберут к чертям?

Киваю. Эрик сжимает мою руку, крепко, тепло, благодарит. На душе сладко, будто кто-то обнимает невидимыми крыльями.

– Это кто тебя так?

– Они, кто… Выкрал у них Грааль, вроде уже оторвался от них, нет же… подстрелили.

– А Грааль зачем?

– Ты чего? Это ж ваша реликвия, земная… Эх ты, если бы не Грааль, точно бы конца света не избежать…

Киваю. Все ясно. Что ничего не ясно. Он умолкает – знаю, ненадолго, сейчас оживет, начнет рассказывать про конец света, про Майя, про Грааль, про то, как он встречался с Пернатым Змеем, Кельц… как его там, не помню, как потом, во время всемирного потопа…

Выхожу на кухню – сготовить ему что-нибудь, все-таки кровищи потерял не меряно… выгребаю из холодильника мясо, щелкаю чайником, возвращаюсь…

Смотрю в распахнутое окно.

Шторы… шторы не забыть задернуть, потом ковер это несчастный убрать… но сначала шторы… шторы…

Как это было…

Уже и не помню, как оно было…

Странное чувство…

Бывает такое, накатит, когда одна в квартире – и кажется, что не одна. Нет, точно, надо было брать студию, там не будет такого, что вот, сидишь в комнате, и кажется, кто-то на кухне, сидишь на кухне, и кажется, кто-то в комнате… Хоть сиди в коридоре, где видна вся квартира, хоть кровать туда переноси…

Так и кажется, что-то шевелится в кухне… Так, похоже, с ума начинаю сходить, уже представляю себе черт знает что… Кто сюда заберется на двенадцатый этаж… Марсиане, разве что… вот так зайдешь в кухню, а там сидит какой-нибудь в серебристом скафандре, кофеек потягивает…

Так… хватит…

Накрываю голову одеялом, вот так – ползком-ползком – добираюсь до выключателя. Иду на кухню – тихонечко, бочком-бочком, так, а чего это я боюсь, тут, в собственном доме, еще не хватало, мои владения, вон, у меня и документы есть, ипотека оформлена, не к ночи будь помянута…

Толкаю дверь кухни, точно свихнулась, свет зажженный оставила. Замираю на пороге.

…точно…

…и скафандр серебристый…

– Вы как сюда попали? Через стены ходите?

Пугаюсь собственного голоса.

– И не только.

– У вас на Марсе все так делают?

– Да не на Марсе. Я… – размахивает бледной, бескровной рукой, – долго объяснять…

– А русский откуда знаете?

Улыбается. Неестественно, не по-человечески.

– Да не первый раз уже на Земле.

– И как оно вам тут?

Снова улыбается.

– Три тысячи лет назад было лучше. Вот честно… Теперь… – взмахивает рукой, белой, бескровной, – все спешат куда-то, опаздывают… жить не успевают.

Голос – хрипловатый, нечеловеческий. Подсаживаюсь к нему, сжимаю руку – неожиданно холодную, прямо-таки сосулька какая-то, а не рука…

– Ну что? Настоящий я, настоящий… Вот что, хозяйка, кофейку не найдется?

– А вы что… едите? Как люди?

– А вы как хотели… одной крови с людьми… одна раса… еще когда разделились на две расы… покинули Омолонгрен…

– С сахаром?

– Спрашиваете. Вот что… до утра у вас тут перекантуюсь, а то что-то следят за мной… служба такая… На смену выходишь, не знаешь, домой вернешься или нет…

Киваю. Надо бы снеди какой-нибудь принести… а холодильник все еще в коридоре… куда его на кухню поставить, хрен пойми…

– Вы это куда, хозяюшка? Милицию звать?

Недоуменно смотрю на него.

– Какая милиция…

– Ну как… в дом к вам тут залез… какой-то…

Смотрю. Не понимаю.

– Да вы же не человек…

Смеется. Холодно, неестественно, люди так не смеются… Ах да, кофе, кофе… с сахаром… и из холодильника что-нибудь…

Ты подожди, любимая…

Будем вместе…

Когда-нибудь – когда кончится эта война, которая только кажется бесконечной.

Бегу – ступаю по мельчайшим частицам, рассеянным в вакууме. Теряюсь в сияющем тумане.

Любимая… знала бы ты, как здесь красиво… когда-нибудь я покажу тебе все это… когда-нибудь возьму тебя… с собой…

Война… я не помню, с чего началась война. Никто не помнит. Я знаю только одно – эта война кончится.

Любимая… Ты даже не знаешь об этой войне, там, на земле – не знают. До вас доходят какие-то обрывки сводок, которые растворяются в легендах и мифах, Председатель Конфедерации стал у вас Князем Тьмы, перебежчик Про-Мэ – Прометеем, что-то знаете про подвиг Фаэтона…

Они спешат за мной – через миры и галактики, не слышу – чувствую выстрелы, чувствую смерть – по пятам…

Ты подожди, любимая…

Что-то подсказывает мне – победа близка, ближе, чем кажется…

Чувствую, как все кипит и клокочет внутри. Хорош… Ой, хорош… сидит, завтракает, как ни в чем не бывало…

Убила бы…

И не хочется скандала – а будет, тут уже никуда не денешься – надо… Хотя… что я ему скажу… будет все начисто отрицать, сделает большие глаза…

– Деньги… ты брал?

Сама пугаюсь своего голоса.

Сейчас скажет – какие.

– Брал.

– Пятихатку последнюю? Нехило.

– Верну.

– Когда?

Сама удивляюсь себе, что это со мной, убить его готова, или меня его спокойствие бесит, так говорит, будто это его деньги.

– Ну… через недельку. Тут понимаешь, на вооружение…

– Врешь.

Сама себя – не понимаю. Как я его ненавижу…

Смотрит на меня – какой-то непривычный, неожиданно земной, ничего космического не осталось в нем…

– Слушай, я тебе врал? Я тебе когда-нибудь – врал?

Не владею собой – да что на меня накатило, сама виновата, пустила в дом какую-то тварь, он думает, все тут его…

Распахиваю входную дверь.

– Пошел вон!

– Ты чего, а?

– Пшел вон! – хватаюсь за телефон, – сейчас милицию…

Что-то изменилось в комнате. Что-то… вхожу, оглядываюсь, не понимаю. Вроде бы окно закрыто. Наклоняюсь, смотрю под диван, под шкаф, иду на кухню… Похоже и правда – пошел вон, как только он один умеет, сквозь стены, сквозь пространства, из кухни – на погасшую звезду в соседней галактике…

Распахиваю окно.

Жду.

Ну, будет тебе… домой иди…

Тишина. Какая-то странная, пугающая…

– Эрик!

Не слышит. Да что со мной… Набросилась на него, а он же и не человек вовсе, он и не понимает, где свое, где чужое, у них там, может, вообще все общее…

Допиваю недопитый им кофе, мерзкий, терпкий, это что за дрянь… Эрик, бедный, как он это пил… Эрик… не слышит меня Эрик, он сейчас где-нибудь по ту сторону пространства и времени…

Мир покачивается под ногами – иду к распахнутому окну, ветер зябко ежится, кутается в занавески.

Это что… померещилось…

Нет… не похоже… Вижу, черт возьми, вижу, звезды на небе сбиваются в кучу, складываются в буквы, слова…

П Р О С Т И М Е Н Я

Прыгает сердце… это обычно на заборах пишут, в подъездах, на тротуаре под окнами… Но чтобы так…

Только бы он убрал эту надпись… до утра… Астрономы с ума сойдут…

Ты подожди, любимая…

Ты прости меня…

Прости… все будет хорошо, вот увидишь… все будет просто замечательно…