Ключи от ландышей

– Но… зачем?

– Само собой разумеется, если в доме кто-то кого-то убил или обещал убить, – убийца захочет скрыть свое преступление. Будем искать, что поделать… быть не может, чтобы…

.

– …мы вынуждены обыскать вас.

– Что, простите?

– Мы вынуждены обыскать вас.

Смотрю на тощего пацана, сколько ему может быть лет, восемнадцать, не больше, а то и меньше, – бледнеет, хлопает глазами, того и гляди свалится в обморок.

– Но я же… ничего…

Хочу чем-нибудь его успокоить, вместо этого бормочу, сейчас узнаем, чего вы или ничего. Наклоняюсь над столом, листаю страницы рукописи, одной, другой, третьей, – нет, нигде ни слова про замок возле моего дома, про интриги в маленьком городке…

Обреченно смотрю на следователя:

– Не то.

Он уже сам понимает – не то. И на кой черт мы это сделали, спрашиваю я себя, ну на кой черт, – какой-то безумный жест отчаяния, вот так, ворваться в комнату к начинающему писателю, про которого, может, никто никогда и не узнает, перерывать его рукописи…

А что нам остается, спрашиваю я себя, что, что, что, торчать на каких-то писательских сборищах, болтать ни о чем, интересоваться, а над чем вы работаете, ой, надо же, как удивительно… И искать, искать эту проклятущую историю про дом на том месте, где дома нет…

Потому что…

.

– …я все понял…

Следователь недоверчиво смотрит на меня.

– Что такое?

– Ну, конечно же… это… это кто-то придумал.

– Что придумал?

– Вот этот дом возле моего дома… и двух людей, один хочет убить другого…

– К-кто придумал?

– Ну… писатель какой-нибудь… автор… вот он придумал, а оно в жизнь пробивается… просвечивает…

Следователь первый раз смотрит на меня как следует.

– Слушайте, да вы гений… ну, конечно же…

.

А потом уже – торчать на каких-то писательских сборищах, болтать ни о чем, интересоваться, а над чем вы работаете, ой, надо же, как удивительно… И искать, искать эту проклятущую историю про дом на том месте, где дома нет…

.

Этого быть не может, говорит следователь.

Этого быть не может, повторяет следователь, смотрит на меня, что за безумие в самом-то деле, перебрали всех бумагомарак в городах, и ничего, ничего…

Смотрим друг на друга, понимаем, надо искать, искать, по всем странам, по всем континентам, искать автора, который заставил одного героя убить другого…

 
.
 

…голоса…

…голоса за стеной…

– Вы найдете мне ключ. Ключ. Ключ.

– К-какой ключ?

Шорохи…

– И не вздумайте даже, живым отсюда не выйдете… Вот… Скрип…

– Скрипич…

– Вы знаете, как это открывается?

…голоса…

.

Я знаю.

Смотрю на следователя, понимаю – он действительно знает. На этот раз.

И…

– Этого дома и правда не было в прошлом.

– Ну, разумеется, мы…

– …но также этого дома не было и в вымышленных мирах.

– Вы думаете…

– …я уверен.

– Но тогда…

– …тогда остается только одно. И это…

Подхватываю, осененный догадкой:

– Будущее, не так ли?

– Именно так. Будущее. Через десятки, сотни, тысячи лет на пустоши будет стоять дом, в нем кто-то кого-то захочет убить…

– …я могу спасти его? Помочь ему?

– Ну как же вы… хотя… хотя постойте-постойте, если это произойдет в далеком будущем, вы же можете оставить ему сообщение, записку какую-нибудь… пометки на полях в какой-нибудь книге…

– Точно! Ну, конечно же, пометки в книге… – хватаю с полки первый попавшийся фолиант, который оказывается орфографическим словарем, открываю на слове Ключ, я должен записать здесь что-то… что-то…

Аннахилт, Баллох, Висбеч

Только подходя к роскошному особняку, я чувствую – здесь что-то не так, здесь что-то должно случиться, здесь, сейчас, в этом предпраздничном затишье. Казалось, ничего не располагало – уютный дом в три этажа, янтарно-желтый свет из окон, сверкающий снег, тени заснеженных деревьев, тающие в темноте ночи, дорожки света на снегу – и все-таки чую, что это только затишье перед бурей, что мир затаился перед чем-то по-настоящему страшным.

Я поднимаюсь на припорошенное снегом крыльцо, дергаю дверной колокольчик – он отзывается тревожным перезвоном. Снова говорю себе, что именно в такие ночи, в такие вот безмятежные праздничные времена и происходит самое страшное.

Щелкает замок. Светлые волосы, зачесанные назад, платье в обтяжку, блестки на красном бархате.

– Здравствуйте, уважаемый гость, проходите, пожалуйста… будьте добры, вашу шляпу, ваш плащ… спасибо, – ловко вешает на крючки, – пожалуйста, проходите, очень рады вас видеть, ваша комната наверху, на третьем этаже… здесь вот на первом этаже у нас большой зал, тут ёлка, вот сюда на второй этаж – столовая, ужин в восемь, а вот ваша комната по коридору до конца и направо…

Вхожу в комнату, по привычке оглядываюсь, не мелькнет ли что-нибудь в тусклом свете лампы, за шкафом или в углу возле кровати. Светлые волосы, платье в обтяжку рассказывает еще что-то про ванную за дверью, про бильярдную в зале на втором этаже, про бассейн…

Фрагменты пазла складываются в единую картину – вот оно, говорю я себе, вот оно, та, которая заманивает гостей в дом, любезно улыбается, рассылает приглашения, уводит ни о чем не подозревающих людей в лабиринты комнат, и когда гость расслабится, очарованный атмосферой праздника…

…опережаю её.

Сжимаю тонкое горло, рвется нитка жемчуга, перламутровые шарики со стуком и грохотом разлетаются по паркету.

Слабый хруст.

Обмякшее тело безвольно падает на постель.

Выхожу в коридор, прислушиваюсь к предпраздничной суете дома – тревога не уходит, только усиливается, как будто чем дальше я иду по этому роскошному особняку, тем больше подкрадывается что-то недоброе….

– А-а-а, с прибытием! С наступающим вас! – хозяин дома спешит мне навстречу, окликает меня по имени. Хозяин у этого дома человек весьма эксцентричный, – начнем с того, что он поставил в башенке над самой крышей подзорную трубу, чтобы наблюдать луну, хотя всем и каждому известно, что достаточно покрошить во дворе звезды, чтобы луна сама спустилась к земле. Кроме того, он приделал дому паруса и крылья, чтобы в рождественскую ночь дом отплывал в рождество, – как будто дом не может отчалить в рождество сам по себе. Немало чудачеств было у хозяина – к примеру, на каждое рождество он покупал фонарям на садовой дорожке новые шляпы и шарфы, хотя все добропорядочные граждане покупают новые цилиндры и шарфы себе, а фонарям отдают старые. И его странная затея пригласить в рождество людей из разных городов, чтобы имя, фамилия человека, и название города начиналось с одной и той же буквы, в алфавитном порядке… Аннахилт, Баллох, Висбеч, Галашилс, Деал, Ермстон, Ибсток… Меня передергивает, мне не по себе, это похоже не на список городов, а на перечень дьявольских имен, которые нужно произнести, чтобы вызвать верховного демона… Портмадог, Чиддингфолд, Раядер, Шорхэм-бай-Си…

Мне страшно.

Я начинаю понимать, что здесь замышляется…

Он и ахнуть не успевает – я хватаю со стены тонкую шпагу, пронзаю его горло, кровавые брызги летят в стороны…

…грузное тело падает на ковер.

Перевожу дух – только сейчас понимаю, что избавил этот дом и этот вечер от чего-то ужасного, почти неминуемого, что готово было обрушиться на наши головы…

Пронзительный женский крик в конце коридора.

Бросаемся туда – все, разом, рассматриваю гостей, круглый мужчина в очках, не иначе, что-то замышляет, неприметная женщина, почему-то не смотрит в глаза, себе на уме, девочка лет десяти…

…и полная женщина в конце коридора, смотрит на распахнутую дверь комнаты, где на кровати…

С трудом протискиваюсь через толпу, наконец, вижу убитую, – светлые волосы собраны в пучок, блестки на красном платье…

Наклоняюсь над лежащей, уже вижу смещенные позвонки, уже понимаю – мертва.

– Чья… чья это комната?

Круглый мужчина начинает перечислять что-то про алфавитный порядок, про то, что здесь должен быть кто-то на Ша, а кто у нас на Ша… ой, я и есть на Ша, Шэридан Шеппард из Шорхэм-бай-Си…

Круглого хватают, круглого тащат под арест в подвал. Я уже догадываюсь, что он выберется оттуда, еще не знаю, как – но выберется, обязательно…

Не успеваю домыслить – новый крик заставляет меня вздрогнуть, мы бежим туда, на второй этаж, чтобы увидеть хозяина дома, пронзенного шпагой…

Игра началась, думаю я.

Игра началась.

– Кто-то убил хозяина дома… и секретаршу… – говорю в пустоту, больше для самого себя, чем для сидящего рядом, – кто-то…

– А вам не кажется странным… – неприметный молодой человек садится рядом со мной у камина, – что нас собрали здесь в алфавитном порядке, из городов, Аннахилт, Баллох, Висбеч, Галашилс, Деал, Ермстон, Ибсток… Портмадог, Чиддингфолд, Раядер, Шорхэм-бай-Си…

Я не даю ему договорить – нож для мяса у меня в руках действует быстрее меня самого, я рассекаю тощее горло – прежде чем с бескровных губ срываются слова, способные вызвать демона…

Убийца еще на свободе, – говорит полная женщина.

Убийца еще на свободе, – говорят все.

Мне страшно, – кто-то заколол неприметного молодого человека, Сэм Смит из Сторноуэя – убийца действует не по алфавиту, и это странно, или эти убитые о чем-то догадывались, и их пришлось убрать раньше времени…

Кто-то говорит, надо бы позвонить в полицию – все отмахиваются, какая полиция, дом уже отчалил в рождество, тут уже не дозвонишься, да и телефон еще не изобрели…

Часы бьют полночь.

Я неслышно спускаюсь по лестнице, я должен увидеть, что делается в подвале…

Темная тень крадется вдоль стены, – не сразу узнаю неприметную женщину.

– Какого черта вы тут делаете?

– Я только…

– В чем дело?

– Я просто…

Я понимаю, что нужно опередить её, я зажимаю ей рот рукой, я…

– …сегодня ночью убили еще двоих.

Вздрагиваю, огорошенный страшной новостью, роняю тарелку, которая со звоном разлетается о мрамор.

Называют имя неприметной женщины, и имя круглого господина, который сидел в подвале, и которого кто-то застрелил.

Мне страшно.

Я понимаю, что убийца до сих пор среди нас, что он смеется над нами, водит нас за нос, пока не уничтожит нас всех…

Мне страшно.

Я прислушиваюсь к тишине спящего дома – опасность не ушла, опасность все еще здесь, она окружает, она подкрадывается, замирает, чтобы затаиться – и ждать.

Ночь молчит – не слышно ни шороха, ни звука, мир замирает.

Я осторожно выбираюсь из комнаты, крадусь по коридору, вниз по лестнице, в зал, где ёлка…

…замираю.

Ночь замирает вместе со мной.

Вижу девочку возле ёлки, спрашиваю себя, остался ли кто-нибудь еще кроме этой девочки в доме – не знаю ответа.

Подбираюсь.

Подкрадываюсь.

Еще не понимаю, еще не верю себе, когда вижу, что именно рисует девочка на паркете, старательно вычерчивает…

Вот черт…

Аннахилт…

Баллох…

Висбеч…

Галашилс…

Деал…

Ермстон…

Ибсток…

Чиддингфолд…

Раядер…

Шорхэм-бай-Си…

Причудливый многоугольник, нет, не многоугольник – многоконечная звезда, на лучах которой начерчены имена городов…

Начинаю понимать.

Всё.

До конца…

…паркет, залитый кровью.

Под кровавыми потоками проступает имя самой девочки, только сейчас вижу её имя, Нелли Найт из Неттлбеда.

Страх отступает.

Только сейчас начинаю по-настоящему чувствовать, что опасность ушла.

Дом причаливает к берегу, возвращается из рождества. Схожу на берег по заснеженному крыльцу, иду мимо фонарей, закутанных в новые шарфы, один из фонарей даже вежливо приподнимает шляпу. Перевожу дух, только сейчас понимаю – я нашел убийцу. Плохо, что нашел только сейчас, когда все погибли.

Обещаю себе в следующий раз найти убийцу до того, как.

Найти.

Убийцу.

До того, как погибнут все.

Замираю на бескрайней пелене снега.

Прислушиваюсь.

Не сразу понимаю, откуда слышится тревога – наконец, чувствую замок на вершине холма, где-то там, в конце шоссе, за сколько-то километров отсюда. Там собираются люди. Кто-то из них окажется убийцей, я знаю. Кого-то я должен буду остановить.

Кого-то…

Недаром же я иду туда, недаром же автор отправляет меня в этот замок – в моей жизни не бывает случайностей…

Воспоминание о Цитадели

Снова спрашиваю:

– Откуда вы знали?

Уже понимаю – он не ответит.

Обрезаю еще две струны причудливого инструмента.

Молчит. И это я тоже знаю – будет молчать, я видел, как он ловко меняет струны…

Повторяю.

Медленно.

С нажимом.

– Откуда. Вы. Знали.

Замахиваюсь топориком – не над ним, над ним бесполезно, над инструментом, ну-ка, ну-ка, посмотрим, что ты на это скажешь…

Бледнеет.

Падает на переломанные колени, распластывает по паркету переломанные крылья. Делаю знак палачам:

– Оставьте, оставьте… он скажет… он все скажет… Итак, еще раз, я повторяю свой вопрос: откуда вы знали, что мы атакуем Цитадель сегодня… если мы сами до сегодняшнего утра не знали этого?

– …понимаете… тут все просто, – оглядываю палачей, которые смотрят на меня с подобострастием, – есть люди, для которых физическая боль ничего не значит, вы можете выкручивать им крылья, клещами ломать клюв, вытягивать глаза… нет смысла. Но если вы возьмете что-то очень ценное для этого человека, все изменится… он будет на коленях умолять, чтобы вы не громили инструмент… Я тоже почти подумал, что ошибся, – он не дрогнул, когда я ломал его хитромудрые приборы… но когда я взялся за скрипку, все переменилось… Теперь я понимаю, есть инструменты, которые можно починить, но есть уникальные в своем роде вещи, которые не восстановишь…

– Это да… но что он сказал вам?

– А, ну да, самое главное…

– …я вижу будущее.

– Я догадывался… для меня это не откровение. Мне гораздо интереснее знать, как именно вы его видите.

Вместо ответа он показывает на причудливый прибор, трубку на подставке, трубу, которая вертится во все стороны туда-сюда…

Заглядываю в трубку, – по тихому смешку пленного понимаю, что меня ждет фиаско. Так и есть, вижу глухую стену в окуляре, ничего больше.

– Э нет, не так… это надо в башню… откуда вы это притащили…

Киваю:

– Без проблем, отнесем в башню… дальше что?

Снова тихий смешок:

– Боюсь, без меня вы ничего не сделаете.

Фыркаю:

– Значит, сделаем с вами.

Делаю знак своим, чтобы подхватили пленного оракула – ага, все-таки взвыл от боли, все-таки застонал. Думаю, переживет он вообще восхождение на башню или нет, или нужно перевязать раны, здесь, сейчас, или ничего, подождет, потерпит…

…потерпит…

– …вот сюда… к окну… да позвольте, я сам…

Смотрю на него недоверчиво, такому ничего не стоит разбить причудливую трубу и перерезать себе горло осколком – нет, плохо я его знаю, рука у него не поднимется ломать ценнейший прибор – насчет его горла я не уверен…

– Вот… вот… теперь смотрите…

Заглядываю в трубу, не сразу понимаю, почему я вижу башню с огромными окнами – ведь трубка направлена почти вертикально вверх – почему клетчатый узор, как на нашей башне, почему я вижу человека с одним крылом – он смотрит в причудливую трубку на подставке, почему я вижу еще одного человека за его спиной, человека со сломанными крыльями, человека в оковах, которые, впрочем, не мешают ему размахнуться, и…

…разворачиваюсь.

Бью нападающего – как учили, промеж рогов.

Падает с протяжным хрипом, добавляю еще несколько ударов.

– Смешной вы человек… сами же дали мне трубку, в которой видно настоящее, а теперь…

Он отфыркивается, откашливается, обреченно смотрит на меня.

– В-верно…

– Ну, хорошо, это настоящее… а будущее покажите, будьте любезны?

– Сейчас… настрою…

– И чтобы без глупостей.

Он бормочет, что в нашем деле не может быть никаких глупостей, выверяет что-то, ищет в бесконечном небе…

– …вот… здесь…

Звоню в колокольчик, подзываю стражников, чтобы попридержали не в меру ретивого пленника, смотрю в стекло – чувствую, как ёкает сердце.

Я вижу темноту ночи, подсвеченную факелами, я вижу башню с клетчатым полом, я вижу Цитадель, которая только сегодня наконец-то стала нашей, я вижу полчища врагов, окружающих крепость – войска, войска и войска, орды, орды и орды, осатаневшие от ярости, что у них отобрали бесценную святыню крепости.

Спрашиваю:

– Когда это случится?

– Сегодня ночью.

Вскакиваю – нельзя терять ни секунды, надо сообщить всем, всем, всем, скорей, скорей, скорей – еле успеваю спохватиться, кивнуть стражникам, чтобы перевязали пленному раны…

– Мне нужен исход битвы.

Смотрю на него – пристально, в упор, спрашиваю:

– Мне нужен исход битвы.

Эти слова хочется произнести вкрадчивым шепотом – не получается, потому что шум сражения проникает даже сюда, в высокую башню…

– Сейчас… сию минуту… – он снова смотрит в хитромудрый прибор, бледнеет, – чер-р-рт…

– Что такое?

– Сейчас… сейчас… найду…

– Потеряли? Ну и хороши же вы, ничего не скажешь…

– Да нет, сейчас… сию минуту… а… вот! Взгляните, взгляните!

Смотрю в стекло, – на душе теплеет, когда я вижу растерзанные останки наших врагов – несть им числа, окровавленные знамена, изуродованные сломанные доспехи…

– Мы победим! – бросаюсь прочь, на лестницу, – мы победим! Да!

Стрела вонзается в горло, захлебываюсь кровью, даже не успеваю увернуться от клинка, который рассекает мое единственное уцелевшее крыло…

– …ч-чер-р-р-рт…

– Сейчас…

– П-пусти… б-больно…

– Сейчас… все будет хорошо…

Кто-то жжет меня – больно, сильно, не сразу понимаю, что кто-то пытается скрепить разрезанное крыло, вправить растерзанное горло…

– Б-больно…

– Сейчас… сейчас…

Узнаю голос – на свою беду узнаю голос, я не хочу его узнавать, что вообще происходит…

С трудом разлепляю веки.

Смотрю в пустоту звездного неба.

С трудом фокусирую взгляд на своем спасителе, бывшем пленнике – я даже не знаю его имени.

– К-как… как так получилось… я же видел… вы же мне говорили…

– Это случится. Но… наверное, не сразу…

– Вы столько лет работаете, – выхаркиваю слова с кровью, – и не знаете, как это все… устроено?

Понимаю, что мог бы и не спрашивать, понимаю, что он сделал это нарочно, чтобы уничтожить нас…

– Я сам не понимаю, как это случилось… – он смотрит в пустоту неба, – будущее было там, там… – показывает пальцем, – а потом резко перескочило сюда…

Меня передергивает.

– Что-то вы завираете… звезды не перескакивают…

– Ну, почему же…

Вздрагиваю:

– Она у вас что, скорость света обгоняет? Или как?

– Получается, что да…

– Нет-нет, тут другое что-то… постойте-ка…

– …а ведь я все понял…

Он смотрит на меня с надеждой.

– Вы…

– …все понял, – продолжаю я, – Вы смотрели не на будущее. И не на прошлое.

– А…

– …и даже не на настоящее. Взгляните сами…. Ваша труба… причудливое хитросплетение линз… она лишь показывает то, что далеко… бесконечно далеко… Какие-то дальние миры, где-то там, там, там… миры, которые не имеют никакого отношения к нашему.

– Но… как вы объясните… что там тоже есть солнца? А земли? А луны? А мертвые пустоши? А оазисы? А Цитадель?

– Ну… это вопрос не ко мне, а ко вселенной. Я тут много что смотрел… – постукиваю коготками по трубе, – миры, миры, миры… миры, которые только зарождаются, и миры, которые уже умирают, миры, где только строят первые крепости и миры, где руины последних Цитаделей заметает песок… Это не наши миры, друг мой, не наши…

Он усмехается при слове «друг», я понимаю, что он только и ждет удачного момента, чтобы перере… нет, не сходится, зачем-то же он спасал меня…

– Я видел, как я спасал вас… там, в тех мирах… Значит, так должно было случиться…

Снова хочу добавить, что те миры не имеют ничего общего с нашим. Не добавляю.

– Но миры сходят с ума, – он обреченно смотрит на меня, – сегодня еще один… он был там… а теперь здесь…

– Ну, еще бы, что-то черное умирает…

– А при чем здесь…

– …при всем.

– …так вы говорите свет…

– …идет от звезды до звезды… – киваю, – и проносится мимо чего-то черного, чего-то темного… но очень тяжелого. И вот проносится мимо, и… изгибается. Прямой свет изгибается в дугу, искривленный, летит к нам…

Он смотрит на меня недоверчиво:

– Немыслимо… что-то вы темните…

Пожимаю плечами.

– Зря, что ли, астрономию изучал.

– Вы… так вы…

Он узнает меня, он бросается ко мне – я еще не узнал его, только вспоминается намеками-намеками что-то давно забытое, отжившее, а дай переписать, а тебе какую лекцию, а все, а дай тетрадку, я по ней сдам, открывает на экзамене мою тетрадь, тайком, под партой, ничего не понимает, обреченно машет рукой… Потом еще что-то, какие-то мечты, какие-то звезды, ты прикинь, что я видел-то, если линзы на звезды направить, они как шарики выглядят, звезды-то… Потом уже было все по-другому, была Цитадель, было – налево, кругом, было – именем Цитадели, потом – враг Цитадели – мой враг, потом учился ломать клювы и крылья, выведывать вражеские тайны, потом…

– Так что все твои предсказания гроша ломаного не стоят…

Он прижимает уши, опускает то, что осталось от крыльев, – он так еще в училище делал, когда я говорил, что ничего путного из него не выйдет.

Меня начинает потряхивать озноб, думаю, надо бы разжечь костер, – он (не помню, не помню его имени) спохватывается, нет, нет, нет, нас могут увидеть. Уже не спрашиваю, кто – те или эти.

Молчим.

Он не к месту и не ко времени вспоминает, что когда-то хотели полететь туда, к звездам, на собственных крыльях…

– …дель!

– Ч-что… что такое?

– Да Цитадель же!

С трудом разлепляю веки, пытаюсь понять, что вообще происходит, смотрю на пылающее зарево там, где должна быть Цитадель…

Бежать.

Бежать к Цитадели, даром, что нет сил бежать к Цитадели, скорее, я должен быть там, я должен держать меч, даром, что не могу держать меч, я должен рубить врагов, даром, что зарубят, скорее, меня…

Спешим к Цитадели, охваченной пламенем, она кажется бесконечно, бесконечно далекой. Уже поднимаясь по склону холма, я чувствую, что что-то не так, я не слышу звона клинков, я не слышу криков и клекота, и шума крыльев не слыхать…

Догадываюсь – уже когда добираюсь до Цитадели, когда вижу то, что осталось от двух непобедимых армий – растерзанные тела, песок, напитанный кровью, обломки доспехов…

Еще кричу остатками израненного горла, еще зову кого-то, хотя знаю, что никто не отзовется.

Оборачиваюсь – вовремя, чтобы отбить атаку, думаю, откуда у него силы на рукопашную, откуда у меня силы на рукопашную, черт меня дери, откуда у меня силы держать меч, уцелевший у кого-то из убитых…

…снова мир заливается кровью, песок предательски скользит под ногами, камни вонзаются в колени…

…Он опускает меч.

Отворачивается.

Сейчас удобно как никогда рубануть с плеча – не рублю, понимаю, что-то происходит, он что-то видит там, зря, что ли, настраивает хитромудрые линзы…

– Я все понял, – говорит он, наконец.

Молчу.

– Это не другие звезды там… далеко… не другие земли…

– Да?

– Да. Одна и та же звезда, и что-то черное изгибает её свет по всей вселенной… петлями, спиралями, бешеными лабиринтами…

– Думаешь?

– Уверен. Звезды давно погасли, звезды умерли, там, вдалеке, остались только куски черноты… которые бесконечно гоняют по кругу один и тот же свет…

– Хочешь сказать… осталась только наша планета… и наша звезда…

– Боюсь, что нет…

– Но как же…

– …вот так… боюсь, мы не более чем отражение звезды, погибшей миллиарды лет назад.

Чувствую, что бледнею.

– Воспоминания… немыслимо… не более, чем воспоминания…

– К сожалению.

Смотрю на то, что некогда было двумя непобедимыми армиями, спрашиваю то, что хотел спросить уже давно:

– А с нами… что дальше будет?

Он отвечает сразу же – видно, уже смотрел.

– Мы убьем друг друга.

– Но… нет, мы этого не сделаем, смеешься, что ли…

– …убьем.

– Видел?

– Видел.

– А вот и проверим…

Все-таки разжигаем костер – чуть в стороне от кровавой битвы, устраиваемся на ночлег – снова подступает холод, и я уже знаю, что это не холод пустыни, это холод чего-то другого, что приходит за всеми за нами.

Сегодня ночью всё случится.

Сегодня ночью мы узнаем, что мы видим там, среди звезд…