Ах, эта проза Жизни!

– Ну, если бу-у-угэый… тогда совсем другое дело.

Он всегда это делал с удовольствием и сам при этом весело смеялся: сразу было видно, как ему нравятся герои этого мультфильма.

Я тоже засмеялась, теперь уже вслух и громко. Сколько замечательного всего было в моей жизни. Дети, семья, любимая работа. Дорогие сердцу друзья. Музыка. Песни за столом. Стихи. Любовь. Да, много любви. Рыцари – мальчики, парни и мужчины. И задушевные подруги-девочки, девушки, женщины. Сколько успехов и побед! И все это уже позади. И не жаль.

А сейчас идет совершенно другая её жизнь. Такая интересная и наполненная! Внутренними желаниями, поиском. Победами и… не победами, но не поражениями. И снова поиском, и снова… Да.

Повторять прошлое она совсем не хотела. Даже в улучшенном варианте. Все должно быть новым, совсем новым, другим. И её сегодняшнее таково и есть. А поменялось что? Только она сама.

Вспомнился сон. Смешно. Какие-то старухи. Девы. Гороскопы.

«Да, всё правильно – изменилась только я сама. Вот такие вот дела, Мира Владимировна. …Да, такие вот дела… Ну, вставай же, лежебока, вставай. Иди, получай удовольствие!»

И она легко встала и пошла на кухню, и сделала так, как хотела: киви, яблоки, кофе, молоко. Удовольствие.

А за окном сияло холодное, но от этого совсем не менее желанное, солнечное солнце, ярко-белые в черную крапинку стволы берез раскачивали тонкими голыми ветками, напевая свою песенку, и окна домов напротив весело блестели стеклами.

Она сидела за своим любимым круглым столом, в комнате витал тонкий аромат яблок, киви и кофе, и всё в её мире было спокойно и желанно. Там был покой. Там жила Любовь. Большая любовь. И к себе. Тоже.

07 января 2003—07 января 2019

Санкт-Петербург.

История Баси

Не было ни грома – он уже отгремел, ни молний – они уже отсверкали.

Просто лил дождь.

Из серого, мрачным-мрачного неба, с гулким шумом – по кронам деревьев, и на асфальт – c искромётно лопающимися бульками изливались на всё сущее потоки воды. Дождь шёл ровненький-ровненький, не косой, и не с запахом, а шёл он строго перпендикулярно к поверхности земли, которая мгновенно на моих глазах взбухала от обилия влаги.

Ненастье налетело так внезапно, гром и молния возникли так сразу близко – прямо над головами прохожих, что никто из них не успел даже зонтик открыть или выбрать дерево пораскидистей, чтобы укрыться от мгновенно, вслед за прогремевшим громом и сверкнувшей молнией, хлынувшего грозного, бьющего наотмашь, но теплого июльского ливня.

Незадолго до этого, я, устав от своего цоканья по клавиатуре компьютера в попытке хотя бы что-то выудить из запасов творческого вдохновения, подошла к окну своей съёмной квартиры на втором этаже, и бездумно уставилась на пышную зелень кудрявой берёзки за окном, дабы глаза мои на ней отдохнули. Потом взгляд мой, так же бездумно, опустился на зелёную траву во дворе и оживился, то есть – я оживилась, – заметив чёрную, с лоснившейся на солнце шерстью, дородную таксу. Именно дородную, потому что туловище у неё было и так приземистым из-за коротких, как у всех такс, ножек, но помимо этого – ещё и плотным, а проще говоря, хорошо упитанным: на фоне небольшой головки, увеличенная от хорошего питания средняя и задняя часть её туловища выглядели очень внушительно! Брюшко её почти касалось травы, чуть приминавшейся под смешными кривенькими (от природы!) её ножками. Такса вышагивала не торопясь, чуть переваливаясь, видимо, и привыкнув никуда не торопиться. Рядом с ней, так же неспешно, шла сухонькая пожилая женщина, изредка любовно, с ласковой улыбкой обращая свой взгляд на собачку. Они шли в одном темпе.

«В возрасте, наверно, собачка, – подумала я. – Однако! Ей бы похудеть не мешало, чтобы ходить легче было».

И в этот момент грянул гром. И сразу вслед за ним сверкнула молния.

«Совсем рядом гроза, – забыв о собачке и её хозяйке глубокомысленно констатировала я. – А ничего беды не предвещало. Ни ветра, ни угрюмости в небе даже не возникло до этого».

Мои мысли прервал очередной раскат грома, прямо в лицо мне сверкнула молния, я зажмурилась, успев заметить, как прохожий во дворе опрометью кинулся к ближайшей парадной.

«От греха подальше надо окно прикрыть и из розеток штепселя повыдергать».

С этим я отошла от окна, которое, конечно, плотно прикрыла, и справившись с розетками, включила в комнате верхний свет – так сразу потемнело на улице. Но гроза, так же внезапно как прибыла, так же внезапно и убыла. Только дождь, теперь уже не неистовый, а шумный, но будничный, правда, от этого не становившийся менее обильным, никак не унимался. Он перешёл в ту свою стадию, когда вот так вот обыденно и утомительно будет долго шелестеть по кронам деревьев и стокам уличных труб, изливаясь из них на поверхность земли нескончаемым потоком.

Я снова подошла к окну, чтобы открыть его и подышать озоном – внизу, под моей кучерявой берёзой, на зелёных ветках которой я успокаивала до грозы усталые мои глазоньки, сидела та самая дородная такса. Выглядела она… Я почувствовала, как на лице у меня расплывается улыбка – настолько уморительным было это зрелище.

Толстая попа собачки плотно сидела на земле, кривенькие (от природы!) лапки она удобно поместила перед собой, разведя в стороны, как это делают балерины, маленькую головку спокойно расположила поверх всего этого устройства, и взгляд её был устремлён прямо перед собой, будто в голове у неё рождались в этот момент сложные мыслительные процессы. Кажется, философские… Прямой дождь лупил по плотной кроне дерева, не дававшей пробиться его струям под само дерево, кругом стояли огромные лужи, а такса сидела себе преспокойненько и, словно размышляя (типа – у природы нет плохой погоды), дышала озоном. В это же самое время, напротив таксы, почти в луже, так как рядом с деревом не было сухого места, стояла её хозяйка – та самая пожилая сухонькая женщина – без зонта, и умоляюще, но по-прежнему ласково, смотрела на собачку. До меня, сквозь шум дождя, донеслись слова женщины – она побуждала собачку вместе с ней идти домой.

– Бася, – умоляла она таксу, – пойдём домой, детка. Смотри, дождь какой, а я без зонта и в домашних тапочках. Ну, пойдём домой, дорогая.

Такса никак не реагировала. Она продолжала философски взирать на бушующую природу, и невооруженным глазом было видно, что мольбы хозяйки её совсем не тревожат. Ни один мускул не вздрагивал на её лице, ни разу она не сморгнула, пропуская мимо ушей стенания хозяйки. Более того – такса продолжала, как бы сама с собой, умиротворённо и безучастно сидеть, плотно устроившись толстой попой на всё ещё сухом, несмотря на усиливающийся дождь, участке земли под деревом.

Мне сверху она напоминала маленькую пирамиду. На верхушке этой живой пирамиды помещалась изящная головка. Дальше, постепенно утолщаясь книзу, шло туловище с солидным животиком и подпиравшееся, как было сказано ранее – передними лапками, развёрнутыми чуть в стороны друг от друга, отчего вся эта картина становилась ещё комичнее, а в основании этой пирамиды помещалась толстая, распластавшаяся по земле попа с обрубочком хвоста – сбоку.

Чем закончилась вся эта история, не знаю, поскольку постояла я так у окна, с улыбкой глядя на сюжетную картинку из жизни любящей хозяйки и её собачки, и пришлось мне все-таки вернуться к компьютеру и призвать вдохновение…

Потом ещё несколько раз встречала я эту парочку – сухонькую пожилую женщину и её любимицу – упитанную таксу. Неизменно такса вышагивала самостоятельно, без поводка, чуть впереди хозяйки, а сама хозяйка тихонько шла за собачкой, куда бы та её ни вела.

Прошёл год. И вот я снова здесь, в этом городке, и снова – в этой съёмной квартире на втором этаже. По-прежнему в окна мне смотрит кучерявая листва берёзы, по-прежнему во дворе зеленеет трава-мурава, какую уже не встретишь во дворах мегаполиса, и по-прежнему я мучаю компьютер в поисках вдохновения – ведь приезжаю я сюда именно за вдохновением – вдали от города большого, вдали, как говорится, от суеты его…

Ох, и люб же мне он, этот городок! Тихий, зелёный, наполненный лёгким дыханием листвы и речной свежести. Спокойные лица горожан, приветливые дети и молодёжь, здоровающиеся с тобой при встрече, хотя видят тебя впервые, воспитанные мужички (даже если навеселе) – всегда пропустят тебя вперёд и дверь перед тобой откроют (фантастика!), женщины – тоже не будут пытаться пройти вместе с тобой в одну дверь или, как бы не видя тебя – ничуть не посторонятся на узкой дворовой дорожке. Красота соборов и церквей, прелесть излучины тысячелетней (как минимум!) – реки, простота шестидесятилетних, а то и – семидесятилетних ухоженных частных домиков в тени яблонь и груш. И главное (лично для меня) – ни собак тебе голодных бродячих в парке поблизости от твоего дома, ни вереницы собачников с собаками три раза в день в любую погоду и в любое время года под твоим окном в сторону того же парка, ни задранных собачьих лап на клён – тоже прямо под твоим окном – в желании пометить, якобы свою территорию, ни присевших по большой нужде домашних питомцев с трепетно взирающими на них хозяевами и хозяйками, когда же питомец облегчится – тоже, кстати, прямо под твоими окнами! Здесь, в этом небольшом городке, редко где можно было встретить одиноко выгуливающих своих небольших собачек собачников.

И ещё – в свой первый приезд сын окрестил этот спокойный городок столицей Котов. Их здесь везде полно! И все они гладкие и ухоженные. И главное – ленивые и вальяжные. Кошка может лениво распластаться на капоте чьей-то машины и дремать, ухом не ведя в отношении прохожих. Или развалиться на скамейке под солнышком, подставив своё пузо его жарким лучам, и так, в блаженном забытьи, оставаться часами, а отдыхающие будут очень осторожно присаживаться рядом, умильно улыбаясь такой домашности картины и замирать рядом, только бы не спугнуть кошку и хотя бы чуть-чуть вкусить от неё умиротворенности. И, повторюсь, какой-то неимоверный покой в городке, наверное, тоже – и, в связи с этим кошачьим царством – чувствуется.

И лето в этом году удалось! Не то что в прошлый мой приезд. Погода прекрасная день за днём, «без перерыва на обед». Жара даже иногда начинает утомлять. Но есть же речка! И озеро! Вот где красота для отдыха тела! Вода в речке прозрачная-прозрачная, а в озере – холодная-холодная – студенец называется. Разморишься на солнышке и горячем песочке – шасть в воду! и блаженство тебе обеспечено. Поначалу, конечно, вздрогнешь от холода водного, зато потом, если сразу из воды не выскочишь на берег, таким теплом, даже жаром, можно прямо сказать, каждая клеточка тела наполняется, что плывешь ты, как разогретый изнутри утюг (фигурально выражаясь), и жаром так и пышешь вовне! Можете не верить, но вот чистую правду вам говорю – ну, по моим ощущениям, конечно. Однако я же о себе и излагаю.

В такую погоду, конечно, много не напишешь: для этого есть пасмурные дни. А в солнечный – дома не усидеть.

И вот бросив писанину в очередной раз, не обращая внимания на призывы совести писателя, которому надо для свежести мастерства (судя по рекомендациям мастеров литературы), не менее сорока тысяч печатных знаков в день кропать – это с пробелами, без пробелов чуть меньше – я собралась на пляж. И пошла.

И получила там то самое наслаждение, которое вот только что чуть выше вам описала.

Потом в обратный путь, к дому, собралась. Идти надо немного через городок, по улицам, мимо магазинов всяких и ларьков. Так уж тут озеро и пляж речной расположены.

Ну, собралась, рюкзачок за спину забросила и, не отпуская от себя далеко своё блаженство от полной разморенности после пляжа (так обычно, после бани хорошей с парилочкой себя чувствуешь), плавно побрела домой вдоль этих самых магазинов.

…Так. Как же мне сейчас позаковыристей описать свой стресс?

Ну, вы уже поняли, что я вся разморённая, разнеженная, плыву, фигурально выражаясь, вдоль витрин и дверей магазинов, предвкушая уже прохладу комнат в квартире, вазу с холодными (из холодильника, хотя так не рекомендуют врачи) фруктами, пузырящейся в хрустальном бокале минералкой и томной тихой музычкой из чувствительных колонок.

И вдруг!

На меня с визгливым лаем набросилась черная кривоногая такса! Откуда она выскочила, я даже не успела заметить.

А та, видя, что я испугалась, сильнее наскакивать начала, ближе к сандалиям моим подбирается, и вижу, по глазам её вижу – не шутит! Глазёнки маленькие, жёлтенькие, злобой так и расстреливают! Хвост – обрубочек толстенький – вверх пружинисто так, по-боевому поставила, лапками кривенькими, (от природы), переступает, и прёт, извините, на меня как танк!

Кругом оглянулась я – никого. Жара же – кто из дома сейчас по магазинам пойдёт? И вижу тут, чуть пробежать – впереди дверь магазинчика одного открыта – проветривается, значит.

«Ну, – думаю, – только там моё спасение. Заскочу в магазинчик и дверь прикрою. А там продавец дальше с собакой этой злобной справиться поможет».

Подумала так и сиганула в дверь спасительную. Дернула, закрыть хотела, а она, эта дверь, оказывается, на верёвке к колышку на улице привязана от сквозняка – не закрывается. Потому впрыгнуть-то в магазинчик я впрыгнула, а дверь – настежь. Но всё равно – какое-никакое спасение – в магазин-то пёс, думаю, не полезет!

Напрасно я так подумала…

– Бася, фу! – раздался женский голос из-за прилавка.

Я ведь с улицы солнечной заскочила, впотьмах ничего не разглядеть. И тут этот голос. Но я не на голос смотрю, а к двери оборачиваюсь, а там… такса в магазин вслед за мной заскакивает, исходя злобным лаем! Я к стенке с чипсами прижалась и замерла – бежать уже некуда дальше. В сумраке помещения вижу силуэт – за прилавком женщина стоит, на меня смотрит и, кажется, улыбается, а такса в этот момент пару раз злобно будто чихнула, гавкнула, и, заворчав, у выхода из магазинчика и уселась, то есть – не выпущу, говорит.

Зрение прояснилось моё, смотрю, женщина-продавец что-то успокаивающее – по её жестикуляции и мимике видно – мне говорит, а у меня уши заложило от пережитого. Смешно вам это слышать, но вот если бы вы в таком блаженном состоянии ума и тела находились, как я перед нападением собачки, тоже, небось, от внезапного перепада эмоциональной кривой сверху вниз, оторопели бы.

– Не бойтесь вы его. Ничего он вам не сделает. Это он так магазин сторожит – всех прохожих облаивает.

Это я уже слышу.

Женщина – точно, улыбается – ей смешно. Такса, злобно глазками сверкая, пристально за мной наблюдает. Я не знаю, что делать. Боюсь пошевелиться.

…Придётся мне всё-таки вам некую историю рассказать дополнительно, чтобы вы совсем меня уже за сумасшедшую не держали – собачку маленькую испугалась, ха-ха. Это вам «ха-ха». А у меня случай такой был. И не один.

Первый в детстве раннем приключился.

Тогда мне было лет пять, и дружила я с девочкой из соседнего двора. У неё собачка совсем махонькая была – какой породы, не помню. Ну, совсем махонькая. Пушистенькая такая. Забавная. Играла с нами в догонялки и просто вместе с нами с радостным лаем по двору носилась. Конечно, я её не боялась. И так было до тех пор, пока один раз я ни решила ей конфетку дать. Что бы вы думали та махонькая, забавная сделала? За руку меня кусила. И прилично так кусила – до сих пор на кисти у меня шрамик в два сантиметра белеет. И чуть-чуть – и вену бы мне вспорола зубками своими махонькими.

Вот такой случай.

После этого инцидента собак вообще я бояться не стала. Только одну эту собачонку. Больше с ней не играла и не бегала по двору. Скучнее стало, зато безопасней. И мама мне строго-настрого наказала к собачке этой не приближаться.

– Если та к тебе подскочит – стань и стой, не шевелись пока она не отскочит.

Так вот и гуляла я во дворе с тех пор…

Это вот первый случай. С годами забылся, только шрамик остался, напоминал.

Повзрослела, собак не боялась, любила даже, умилялась на маленьких, уважала больших.

Теперь о втором – судьбоносном случае.

Тогда мне было уже… короче – много лет. Взрослая совсем, даже умудрённая. В возрасте, словом.

И была у меня подруга славная, старинная. Жила она в огромной квартире в центре Петербурга, в квартире с высокими лепными потолками, с позолотой на лепнине и т. д. И держала у себя щенка. Кавказца. Маленького такого, пушистенького. Совсем игрушечного. Этот щенок часто сидел у неё на коленях, любил покусывать ей руку (зубки точил, видимо, для… ну ладно, сами дальше поймёте для чего), и смешно жмурил чистые непорочные глазки, когда собирался подремать.

Этого кавказчика любила и я. А почему не любить? Ведь чистой воды игрушка пушистая. И он ко мне тоже симпатией пылал. Играл со мной, по квартире большой за мной гонялся – веселились мы так.

И вот настал тот день… Подруга собиралась встречать гостей и ей понадобилась моя помощь: салатов накрошить, мясца порезать, картошечку почистить. Как обычно перед гостями. Я пришла ей помочь.

Кухня у неё тоже – огромная, столы мраморными (экологичными вечными) плитами выложены, шкафчиков дубовых с ящичками всякими – целая стена по стене.

Ну и стоим мы с ней – она у раковины фаянсовой – овощи моет, я рядом – на доске мраморной эти овощи режу. Тут же вокруг нас кавказец этот игрушечный прыгает – покусовничать чего-нибудь всем своим видом наивным выпрашивает. Сжалилась я над ним, наконец.

– Танька, – говорю, – дам я ему колбаски, пусть пожуёт. А то ведь готовить не даст.

– Ну, дай немного, – Танька мне отвечает, – только немного. А то снова от диатеза чесаться начнёт.

Я ящичек начала открывать, чтобы колбаску достать, и ему, игрушечному нашему, от жалости дать. А он тут вдруг как подпрыгнет вверх (ведь сам-то ещё совсем махонький), и как цапнет меня за руку! Тут же кровь пошла – видите, зубки не зря он подтачивал! Не зубки уже, а клыки отрастил, пока мы его за игрушечного держали.

Танька, подруга моя, глаза выпучила и ртом воздух хватает. А кавказчик наш милый, смотрю, снова на изготовку встаёт, снова, стало быть, к прыжку готовится.

Я обомлела вся: кровь идёт из раны, Танька глаза молча пучит на меня, собачка к прыжку готовится. И всё, главное, молчком. И глаза у неё простые такие, беззлобные совсем. Но острые и пристальные – то есть, не шутит она.

И вот, друзья мои, после этого случая я перестала доверять маленьким, миленьким, пушистеньким, безобидненьким. Кстати, и от клыков этого доброго щенка у меня шрам на руке остался. Долго рана не заживала…

А теперь вернёмся в жаркий летний день в провинциальном городке.

Итак, я шла с пляжа… Дубль два!

– Не бойтесь вы его. Ничего он вам не сделает. Это он так магазин сторожит – всех прохожих облаивает.

Это я уже слышу.

Женщина улыбается – ей смешно. Такса, злобно глазками сверкая, пристально за мной наблюдает. Я не знаю, что делать. Боюсь пошевелиться. И тут до меня доходить начинает, что это имя – Бася – я уже слышала когда-то… Да! В прошлом году! Под деревом, в дождь, упитанная такса сидела, философски глядя на мир, а хозяйка упрашивала Басю идти домой.

Я внимательнее всмотрелась в сидящую у порога неподвижную фигуру… Нет, ничем эта злобная собачка не напоминала ту умиротворённую и расслабленную. Прошлогоднюю. Головка, правда, такая же, изящная, шерсть тоже – гладкая чёрная, хвостик-обрубочек вроде тот же – плотненький. Ножки коротенькие кривенькие (от природы!) чуть в стороны разведены, как у балерины… Всё так. Но где же пузико? Где упитанность? Где вальяжность, умиротворенность, беззлобность и… внутренний покой её – где!

– Бася, – сказала я. – Тебе не стыдно так себя со мной вести? Ведь мы же соседи. Не помнишь, что ли, как во дворе в прошлом году встречались, и ты, Бася, ни разу не залаяла на меня, и вообще – ни на кого! Что же получается – соседской дружбе конец?

При первых же звуках моего пристыжающего её голоса и произнесённом её собачьем имени, такса как будто осела, обмякла, и на её морде отразилась растерянность. Воинственно-натянутая поза перешла в просто сидение у порога, а в глазах мелькнула мысль, и собачка неловко сморгнула.

– Так вы знакомы? – услышала я голос продавщицы. – Вот так-та-а-к. Бася, что же ты так опростоволосился?

– Так это он, а не она? – Я совсем уже заинтересованно взглянула на собачку. – А я думала – это она.

– Нет, Бася – он!

– А почему он такой уже не толстый? Где его солидный животик? Забегался, прохожих гоняя?

Продавщица засмеялась. Мне тоже стало смешно и легко, и особенно оттого, что псина явно был обескуражен моим тоном, обращённым к нему, и нашей мирной беседой с хозяйкой. Умными глазами следил он за нами обеими, слушал и всё понимал – он понимал, что речь идёт о нём. И старался понять – в положительном ключе или отрицательном. А поскольку последний мой вопрос о прохожих был адресован непосредственно ему, пёс сник, наклонил голову и скромно замер.

– Вот, значит, как, Бася. Работой занялся – людей пугаешь.  Не стыдно? Ай-яй. А я тебя держала за умную собаку.

На наших глазах с таксой произошла метаморфоза: Бася неуверенно поднял заднюю часть своего тела с пола и, чуть наклонив головку, виновато, несколько скосив маленькие глазки, посмотрел на меня. Потом быстренько засеменил в сторону прилавка, у которого стояла продавщица, залез под него и… затих. Словно и не было его тут.

– Застыдили вы его совсем, – деланно сокрушённо покачала головой продавщица. – Первый раз такое за ним наблюдаю. Обычно ну очень уверенно себя держит, – и она лукаво улыбнулась. Обращаясь к собаке под прилавок, добавила:

– Вот теперь сиди тут и стыдись.

Я отлепилась, наконец, от полки с чипсами. Мы разговорились.

Оказалось, что прежняя хозяйка Баси, та самая сухонькая пожилая женщина, продала по весне квартиру и уехала к дочери в Германию. Ей было жалко таскать Басю по врачам, делать ему прививки, получать всякие справки на него, чтобы вывезти за границу, трясти в автобусах и поездах с пересадками, и она оставила пса новой владелице квартиры. Этой самой продавщице, которая недавно приехала в этот городок и в тот момент снимала жильё.

– А мне некогда его специально выгуливать – целыми днями на работе. Вот и беру его с собой. Он поначалу тихий был, под прилавком сидел – привык, видно, спокойный образ жизни с пожилым человеком вести. Но я его не стала удерживать, когда он понемногу из магазина самостоятельно начал выходить. Потом повадился сам по себе бегать. Потом услышала, как одного прохожего облаял возле магазина, потом – другого. Видимо, решил, что магазин – его собственность, которую охранять надо. Кто его знает уже – не боятся…

Она замолчала.

– А я вот испугалась. Сколько же ему лет? Старенький уже, наверно, в прошлом году еле ножки переставлял.

– Да что Вы! Нет-нет! – ему только четыре года, совсем он молодой ещё.

– Надо же! А я думала…

Так поговорили мы о Басе, о погоде, о…

– Надо идти. И вам работать надо.

– Какая сегодня работа? Все на пляже сидят. Я тоже через полчаса домой пойду, а потом, как все – на пляж.

– Хорошо. Ещё увидимся – городок маленький. Бася, до свидания, – обратилась я к прилавку, под которым всё так же тихо сидел пёс. Оттуда не донеслось ни звука.

Я вышла на солнцепёк…

Как я сказала, городок тот небольшой, почти все друг друга знают. Разгуляться негде, кроме как вдоль медленной речки и по самому городку. Потому не раз, и не два, возвращаясь с берега озера, встречала я потом Басю, или бредущим в тенёчке под деревьями вдоль улицы магазинов, или воинственно облаивающим проходящих мимо людей: пес всё так же свято охранял магазин, громко и сердито гавкая на прохожих, и даже на тех из них, которые всё-таки заходили туда, зная уже больше показушный, чем истинный характер гавканья «злобного» сторожа.

И только меня Бася пропускал мимо, не издав ни звука. Больше того – он явно сторонился меня и усердно делал вид, что меня не замечает. Я хорошо понимала пса: как иначе он мог объяснить себе, что именно эту женщину он не облаивает – где же мой профессионализм? – в такие минуты наверняка думал он. А может, и вправду стыдился. Потому и деланно игнорировал. Ещё издали, завидев меня, он, чтобы уж совсем себя, видимо, не обесценивать, не поворачивал сразу назад и не переходил на другую сторону улицы. Нет. Он приостанавливал своё движение к цели, то есть к идущему навстречу ему прохожему (в данном случае – ко мне), наклонял свою умную маленькую головку, начинал слегка прихрамывать, и изображая усталость и полное равнодушие, развернувшись, скрывался за открытой дверью магазинчика. Я заходила туда, чтобы поболтать с Зиной, как звали мою новую знакомую и новую хозяйку Баси, но таксы уже не было видно: Зина хитро подмигивала мне, кивая головой на прилавок, мол, под прилавком спрятался Бася. И я делала вид, что тоже его не заметила на улице и понятия не имею, где он находится в данный момент.

Но вот пришло время уезжать. За мной приехал сын, и мы решили перед отъездом пройтись по этому милому городку, по набережной, вдоль реки. Я рассказала ему о Басе, его историю, историю наших с ним взаимоотношений. Размышляя над всем этим вслух, я вдруг ясно поняла, что такое для собаки – хозяин.

– Ты только подумай, сынок, вот говорят, что собака сама выбирает себе хозяина, нутром чувствуя близкого человека. А в Басиной истории наоборот – ведь он не выбирал себе хозяином Зину. Но, как видно, характер хозяйки, её возраст, отношение к жизни и занятие сыграли для него очевидно значимую роль. Настолько значимую, что меньше чем за полгода он изменился не только внешне, но и характер свой поменял. Вот что значит, какой хозяин – для собаки!

Сын согласно покачал головой и предложил:

– А давай купим Басе подарок на прощанье. Пусть он перестанет тебя стыдиться. Пусть он увидит, что ты его уже простила. Может, и к другим людям добрее станет – вспомнит свою прежнюю хозяйку, откажется от службы злого сторожа.

– Подарок собаке? Хорошая идея, я и сама уже об этом подумала. Но что я могу ему подарить? Не ошейник же «антилай»? Ещё больше на меня обидится…

– А мы только что мимо зоомагазина прошли. Давай вернёмся. Там нам подскажут.

И мы повернули к магазину.

На его полках чего только не было! Резиновые мячики, пищалки, кормушки, поилки, поводки, ошейники и… кости. Маленькие – в пакетиках россыпью, средние – по пару штучек в обёртке, большие, даже маслы – по одному в красивой упаковке. Конечно, я решила, что кости не настоящие – не съедобные. Хотя выглядели они очень натурально. Думала – просто муляжи. Но продавец объяснил, что их можно собакам грызть – как еду. Просто они долгоиграющие – не сразу сгрызаются.

– Такие кости – самое любимое лакомство для любой собаки. Возьмите, не пожалеете ни вы, ни ваша собачка.

Мы с сыном переглянулись.

– Нам подарок для таксы нужен. Как вы думаете, косточка вот такая средняя – подойдёт?

– Конечно, я же говорю – такая косточка – лучший подарок для собачки. Только не надо, чтобы она её всё время грызла и сразу всю сгрызть пыталась. И вода нужна собаке после неё. А так косточка для неё – одно удовольствие.

Место «службы» Баси было совсем недалеко от зоомагазина. Я несла в руках красиво упакованную косточку, предвкушая, как мой дорогой пёс обрадуется подарку. Сын шёл рядом и понимающе улыбался – он вообще считает меня взрослым ребёнком и иногда по этому поводу подшучивает надо мной. И этот момент с косточкой для Баси очень даже как раз подходил для такого подшучивания. Я не обижалась, потому что действительно чувствовала сейчас себя ребёнком в роли сказочного Деда Мороза, несущего радостный подарок другому маленькому существу.

На пороге знакомого мне магазинчика стоял Бася.

Увидев нас, он было раскрыл пасть, сверкнул рыжими глазками и собрался показать, кто здесь хозяин. Но узнал меня и как обычно стушевался. Однако не пошел прятаться под прилавок – ведь рядом со мной шёл незнакомый ему человек – его-то никак нельзя пропустить!

И Бася разразился лаем на сына.

– Бася, – сказала я ему, – посмотри, что мы тебе принесли. – И я потрясла красивым свертком. Видимо, до Баси дошёл запах косточки, потому что он чуть замешкался с лаем, взглянув на сверток. Потом затих и присел.

– Вот и молодец! Пойдём, мы будем тебя угощать.

Напрасно я старалась акцентировать внимание пса на том, что «мы принесли», «мы будем угощать». Пес смотрел только на меня и на косточку, а в сторону сына недовольно косился и всем своим видом показывал, что нечего этому человеку пристраиваться к нашим с ним взаимоотношениям.

Зина вышла из-за прилавка и засмеялась:

– Да-а-а, от косточки он не побежит прятаться. Косточки он лю-юбит! Как вы так точно определили его пристрастия? Я-то его не балую – дороговато. Он за один присест такую может смолотить – и не поперхнётся.

– Что вы, что вы, Зина! Продавец предупредил, чтобы сразу всю не давали ему слямзить. Ещё и водички надо дать попить. Вы уж присмотрите – ему этой косточки должно надолго хватить. Так продавец сказал.

– Хорошо, конечно, присмотрю. Что, я ему разве зла желаю? Только настырный он больно, своевольный.

– Да уж! Это я ещё в прошлом году за ним подметила. Ну что, Бася, принимай подарок!

С этими словами я аккуратно развернула косточку и чуть приподняла её над головой.

Бася сидел смирно, опять же – плотно устроив попу на линолеуме изящно расположив лапки в своей привычной балеринской позе, и ничуть не выдавая своего нетерпения. Только пристально глядел на… не на меня, конечно – на косточку! Выглядел он в этот момент интеллигентно: никакой желудочной паники в глазах, чего следовало бы ожидать от собаки, мечтающей получить в своё полное владении косточку, и уж тем более никаких прыжков, виляния хвостом и тому подобных манипуляций для получения желаемого! Теперь это был тот Бася, которого я увидела год назад под деревом. Это преображение пса меня буквально потрясло – я не выдержала и, не испытывая больше терпение собачки, наклонилась и преподнесла ему косточку. Бася аккуратно взял её в зубы и… – сиганул за открытую дверь на улицу. ЧУХ! – и не стало пса в помещении!

Мы с Зиной и сыном посмотрели друг на друга в недоумении – ожидалось, что Бася, взяв косточку, залезет под прилавок и там начнёт пировать. Мы так смеялись! Его стремительное бегство с косточкой в зубах после прилежного культурного её ожидания выглядело так уморительно! Зина утирала слёзы от смеха, и мы с сыном не могли удержаться от того же! Потом какое-то время мы ещё поговорили с Зиной, ожидая, что Бася вернётся, осознав, что никто косточку отнимать у него не будет, и что она – полностью и безраздельно теперь принадлежит ему. Но – увы. Пёс не появился. Тогда мы попрощались и вышли на улицу.

И кого бы вы думаете там увидели? Да, это был Бася, собственной персоной. Он сидел на газоне перед магазином в привычной для себя позе, держал в зубах подаренную косточку, и вниз, на траву газона, сквозь стиснутые его зубы, тянулась густая струйка слюны. Как только он увидел меня, глаза его вспыхнули весёлым ярко-рыжим светом и сощурились, практически превратившись в дружелюбные щёлочки, уши вздрогнули, и собачка плотно прижала их вдоль головки, словно предлагая меня погладить её, а пасть Баси, не выпускавшая косточку, каким-то немыслимым образом растянулась в улыбку! Он интенсивно застучал хвостиком-обрубочком по траве.