Из Жизни Стюардессы

Хочу быть стюардессой

-Хватит, надоело! Терпеть больше не могу Марио, дошел до того, что следит за мной даже когда я сижу в баре за кофе со своими подругами, не хочет, чтобы я ходила в спортзал и запрещает мне даже здороваться с моим бывшим парнем!

Хочу больше думать о себе и стать независимой. Почему бы нам самим не организовать что-нибудь и не открыть свое дело?

Ты как видишь будущее, Анна? Тебе кем хотелось бы работать?

Так говорит мне Стефания, когда мы по привычке встречаемся поутру в кафе «Бар финансистов» напротив дома, ей не нравится перспектива будущей домохозяйки, к которой больше стремится ее ужасно ревнивый жених, чем она.

Я никогда всерьез не задумывалась над этим вопросом, и не строила строго определенных планов на будущее.

После классического лицея я поступила в университет на юридический факультет, раз точные науки я не особо люблю, и стала работать секретаршей, чтобы платить за обучение и иметь возможность удовлетворить кое-какие маленькие прихоти.

Тогда я просыпалась каждое утро в один и тот же час, почти бегом завтракала и окуналась в хаос уличного движения, выстаивая по три четверти часа в нескончаемых очередях перед светофорами, застревая в гудящих пробках у перекрестков, где меня пытались обогнать со всех сторон, чтобы сэкономить по зарез необходимые горстки минут и приехать вовремя на работу.

Каждый день на проспекте Баррьера-дель-Боско, где я, по меньшей мере, пятнадцать минут стояла, как обычно, в самой большой горячей пробке у светофора, я частенько видела одного человека, одного бездомного, он восседал на маленьком холмике, который соорудил из земли сам.

Он сидел на корточках под сенью дерева и взирал на бесконечный поток машин, все время тот же, день за днем.

Взгляд у бездомного был спокоен, он смотрел на действительность, далекую от своей: вот проезжают все эти мужчины, женщины и дети, заточенные в своих машинах.

Разглядывал он довольно тактично, как будто не хотел, чтобы люди заметили, что он внимательно на них смотрит и поражается, что каждое утро видит одни и те же обозленные и усталые лица, те же машины, которые вклиниваются в пробку одна за другой и застревают каждый раз по-разному, и все эти гудки, что возмущенно гудят; думаю, что он спрашивал себя, так уж ли трудно этим людям обрести спокойствие, которое сам он, по всей видимости, обрел.

Зрачки его внимательно перебегали с одной машины на другую и смотрели доброжелательно и снисходительно на уйму водителей, которые в свою очередь бросали сочувствующие и презрительные взгляды на него и на его пожитки, разложенные на нередко влажном газоне.

Каждое утро я задавала себе вопрос, у кого из нас двоих на самом деле крыша поехала, у меня, раздраженной девицы за рулем, или у него.

Я всю ночь размышляла над вопросом, который задала мне Стефания про мое будущее.

Ответ пришел во второй половине дня к вечеру, когда я, как всегда, возвращалась с работы, сидя в своей «машинешке», я только что увернулась от лобового столкновения с одним дураком, который перерезал мне дорогу, только что кончился нескончаемый рабочий день все время в схватке с начальником отдела, любителем покомандовать и бузотером, и с коллегами, с которыми я предпочла бы никогда не встречаться, лицемерами и самодурами.

Я вышла из конторы и отъехала с места стоянки, которое я так долго искала сегодня утром и завоевала только после того, как довольно отчаянно полаялась с одним грубияном, который доказывал, что завидел это место раньше меня и оскорбительно орал, чтобы я пошла вон, загораживая въезд и не давая мне поставить машину.

В тот день после работы на машине я увидела всего лишь небольшую царапину, и задний дворник был злобно вывернут.

Каждый день я устало возвращалась домой, раскладывала по местам кое-какие вещи и готовила ужин на скорую руку из-за «голодного голода», который мне удавалось временно утолить, схватив из холодильника холодные остатки вчерашнего ужина и кусочки сыра, пожелтевшие оттого, что я неплотно завернула их в пластмассовые упаковки.

«ХОЧУ ЛЕТАТЬ!» – вдруг прокричала я.

«Да! Вот именно! Хочу летать!»

Что меня манило больше всего, так это вырваться из заурядной повседневной обыденщины, из уличного движения, не видеть все тех же лиц и тех же мест. Мне хотелось знакомиться все время с разными людьми, переезжать с места на место, расширить свои взгляды, иметь возможность колесить по свету и вкушать блюда кухонь разных стран.

Так я думала, жуя галету и последнюю завалявшуюся оливку.

Я мечтала летать, мне хотелось стать бортпроводницей.

Я тут же позвонила Стефании.

Стефания была в восторге от моей идеи и объявила, что тоже хочет стать стюардессой; вот только беспокоило ее как сказать об этом жениху.

Через несколько дней мы встретились и с сияющими глазами и вырванной из одного журнала страницей внимательно и воодушевленно принялись читать указания:

Как стать бортпроводником

«Бортпроводник – синоним надежности и обязательности, элегантности и радушия; отменные организационные способности, настойчивость, выносливость, а главное, желание работать для других, встречаться с разными культурами и странами – вот качества, которые необходимы, чтобы делать свое дело как можно лучше.

При отборе требуются практичность, способность предугадывать и решать затруднения, выстраивать хорошие взаимоотношения, ответственность, эмоциональная устойчивость, открытость взглядов и предрасположенность к новизне.

Личные данные:

Возраст от 18 до 32 лет.

Минимальный рост: 164 сантиметра для женщин, 172 сантиметра для мужчин.

Образование: аттестат о продвинутом среднем образовании.

Языки: итальянский и английский на безукоризненном уровне, предпочтительно знание третьего языка.

Хорошая физическая форма и умение плавать.

Отсутствие бросающихся в глаза татуировок».

С нашими данными и стремлениями все совпадало. Можно было попробовать, может удастся.

– Давай как можно скорее вышлем в авиакомпанию заявления с нашими резюме, – сказала я.

Сказано, сделано.

Стефания заполнила бланки участия в отборе, хотя жених завуалированно пригрозил ей не участвовать, и мы вместе все отправили, приложив фотографии, сделанные скрупулезно и с большим вниманием.

Своим родителям я ничего не сказала, так как была уверена, что они не одобрят и не поддержат мою задумку.

– Давай, теперь щелкай!

Мы тщательно выбрали, что надеть: внешний вид в этих случаях очень важен, business-dress⁴ был идеальным.

– Застегни, пожалуйста, блузку.

– Нет, повернись лицом немножко вправо и согни чуток руки в локтях, держи руки за спиной.

Мы сняли с себя рваные джинсы, старомодные маечки, выбранные вместе на площадном рынке по пятницам, и полотняные «суперга» насыщенно-розового цвета, надели ужасные синие комплекты, которые надевали на свадьбу Агаты, одной дальней родственницы, и которые с тех пор много лет пролежали в забытьи в шифоньере; красивые белые блузки, матовые чулки натурального оттенка, а завершали дело лодочки в тон комплекту.

Мы уложили волосы, закрепили их лаком и черными резинками, слегка подкрасились, широко улыбнулись, и щелк:

– Давай, снимай.

– Загляденье!

Примерно через месяц нам пришли письма с приглашениями приехать на первый отбор.

Когда я открывала конверт, у меня дрожали коленки; Стефания чуть в обморок не упала.

Мы воспользовались остававшимися до отбора днями и походили на ускоренный языковой курс, чтобы освежить наш порядком запылившийся английский.

Я твердо намеревалась убедить родителей отпустить меня хотя бы на отбор, моя настойчивость переборола их недовольство; они не смогли отговорить меня и надеялись также, как жених Стефании, что мне не удастся пройти конкурс.

Мы сели в самолет и полетели в Рим, в город, где будет проходить это наше важное испытание.

Стефании пришлось купить подходящий для случая костюм. Она выбрала черный комплект, хорошо прилегавший к фигуре, но чуток слишком строгий, и это не придавало ей естественности и удобства движений; я влезла как можно лучше в свой комплект.

В самолете мы не в первый раз глазели с набожным восхищением на женщин в форменной одежде, которые совершенно непринужденно и профессионально расхаживали по салону, но в тот раз я испытала доброжелательную зависть.

Как только мы взлетели, я выглянула в иллюминатор.

Я увидела, как те машины, которые я встречала каждое утро, когда ехала на работу, все в той же пробке, становятся малюсенькими, я с силой сжала руку Стефании.

Мы без труда преодолели почти все этапы отбора, которые проходили в разные дни, подталкивали нас невообразимый задор, энергия и воодушевление, они свели на нет нашу робость и открыли неожиданную даже для нас самих склонность к лидерству.

Собеседование с психологом стало для Стефи самым трудным.

Я первой вошла в залитую светом комнату, где сидел человек, задачей которого было проэкзаменовать нас в последний раз перед финальным углубленным медицинским осмотром.

Для меня это вылилось в приятную и расслабляющую беседу, но я заметила, что он пытается поставить меня в затруднительное положение, и старалась не поддаться на его провокации.

Я была счастлива.

Неожиданно, после того, как мы коротко представились друг другу, он сказал, что не считает меня человеком положительным, корректным и общительным, каковым я описала себя; я ответила, что мне очень жаль, но его мнение меня не волнует и что оно скорее всего сложилось потому, что познакомились мы наспех.

Меня пригласили участвовать в следующем этапе.

На выходе я подмигнула Стефи.

– Ничего страшного, заходи спокойно, – сказала я ей.

Стефания зашла сразу после меня.

Пробежала горстка минут, и она выходит с хмурой миной на лице.

– Да пошел он, кого он из себя строит, этот невежа?

– Стефания, да что случилось, рассказывай?

– Не знаю, кто он такой, но уж точно не хочу больше иметь никакого дела с таким типом как он! Начал говорить, что у меня волосы не причесаны и одета я ни как подобает!

– Не причесаны волосы? Не так одета?

– Ну и грубиян!

– Да как он себе позволяет?

– Вопросы задавал как минимум неуместные, очень личные, и я ему ответила, что это его не касается! Потом говорит мне: «Да ты кем себя выставляешь?» И тут уж я рассвирепела, меня зло взяло, и я ответила ему, чтобы поостерегся так со мной разговаривать; а потом хлопнула дверью ему в лицо!

На этом экзамене проверялось насколько мы в состоянии выдерживать психологическое напряжение; при работе, где постоянно взаимодействуешь с людьми, эта способность необходима.

Не стоит и говорить, что на следующий этап Стефанию не позвали.

Она в смятении вернулась домой, спрашивая себя, где ошиблась. Единственным, кто обрадовался, что экзамен провалился, был ее жених, а вопросы, которые она задавала себе, навсегда остались без ответа.

А для меня начался трехмесячный курс, где меня научили как тужить пожары и как вести себя в критической ситуации.

Помимо этого, я выучила технические детали разных образцов самолетов и состав экипажей, основы медицины, чтобы получить пригодность на оказание первой помощи, и после того, как сдала экзамены по технике, медицине и английскому языку при Чивилавиа (это организация, которая выдает свидетельства), я была готова войти в самолет в форме, которую так вожделела надеть: в форме стюардессы.

На курсах я познакомилась с тремя девушками, и мы стали подругами: с Евой, Валентиной и Людовикой.

Все время учебы мы жили в гостинице в одном номере, а после того, как нас приняли на работу, решили вместе снять дом во Фреджене, в курортном городке неподалеку от аэропорта Рим-Фьюмичино, от нашей базы вылета.

Так началась наша летная жизнь.

Я, Ева, Валентина и Людовика

В доме было две комнаты, в каждой комнате двуспальная кровать, в единственной ванной было людно, трудно было обнаружить ее не занятой, также редко был свободным домашний телефон.

Мы постарались приспособиться к такой обстановке и нам удалось притереться одна к другой, не обошлось без размолвок, мы постарались пойти на небольшие уступки (труднее всего было решить, когда и кто должен мыть грязную посуду).

У Евы были прекрасные рыжие волосы, волнистые и мягкие, они скользили у нее по плечам, в самые солнечные дни ее светло-карие глаза казались чуть зеленоватыми, у нее был изящный стройный стан; она приехала из «верхнего Бергамо», как она говорила, а душой была «истой неаполитанкой», радушной и пылкой; свой беспорядок она любила, у нее всегда была маска для лица, которую стоит испробовать, и она часто ходила по дому с намазанной на лицо любимой маской, той, из просеянной глины зеленого цвета, а шевелюру она смазывала маслом со сладким миндалем для смягчения волос.

Людовика никогда не переставала болтать, и я не знала, как остановить вышедшую из берегов реку слов, которая захлестывала тебя, едва откроешь рот.

Она была блондинкой с красивейшими кудрями, глаза насыщенно-голубого цвета и гладкая, светлая кожа, фигура у нее была гармоничной и мягкой; она все содержала в порядке и аккуратно (не так, как Ева), носила фирменные костюмы и клала свитера каждый в отдельный пластмассовый прозрачный пакет; умела отлично готовить.

Родом она была с Сардинии, у нее был жених, ее одногодок, который часто заночевывал у нас, иногда вынуждая жившую с ней в комнате Еву спать на диване в гостиной.

Людовика фанатично занималась завивкой волос.

Я спала в комнате с Валентиной, девушкой жизнерадостной и полной энтузиазма, очень чувствительной, честной и щедрой.

У нее были темные прямые волосы, стрижка «каре», черные глаза, очень глубокий и чувственный взгляд, фигура поджарая и хорошо сложенная.

По вечерам Валентина любила посидеть допоздна, прежде чем пойти спать, лучше если в компании со своей любимой горькой настойкой: «Монтенегро» со льдом. По утрам она долго мешкала в ванной, так как контактные линзы сильно не давали ей покоя.

Жили мы очень дружно.

– Сегодня нас пригласили на приветственную вечеринку домой к тем двум пилотам, которые живут на улице Мазотта напротив нашего дома! – ликовала Ева.

– Почему бы не сходить, – сказала я.

– Да, – кивнула Валентина.

– Мне любопытно познакомиться поближе с нашими соседями.

Людовика тут же «встала под фен», я примерила почти все платья, что висели в шифоньере и спросила себя, сумею ли когда-нибудь застегнуть боковую молнию на тех изумительных голубых брюках; Ева смазала волосы новым маслом с ароматом ландыша, а Валентина побежала краситься первой.

Мы счастливо сделали первые шаги в том маленьком, отрезанном, до сей поры неведомом мирке: в царстве «летучих», как принято называть тех, кто на самолетах работает, отличном от мира всего лишь «пассажиров».

Что мы в «них» сразу заметили, так это знание и частое пребывание в местах, куда мы лишь мечтали съездить, а также то, что добираются они туда крайне легко, благодаря привычке перемещаться; умение приспособиться в любой точке земного шара, благодаря знанию народов и территорий, культур и традиций; множество знакомств в разных местах, которые они могли поддерживать, так как бывают там постоянно; открытость взглядов, необходимая для того, чтобы взаимодействовать с миром и его обитателями, а еще много причуд и навязчивых идей, которые каждый из них приносил с собой из дома в чемодане, в своем крохотном втором доме.

– Когда вы сделаетесь летучими, останетесь ими на всю жизнь, – сказали нам вполголоса, будто поведали сокрытую истину, клеймо, которое мы будем носить вечно. Мы поняли, что стать «летучими» – это как бы начать жить двумя параллельными жизнями, которые чередуются каждый раз, когда уезжаешь на работу, а как только возвращаешься в отдельно взятый личный реальный мир, будто говоришь на новом языке, которого другие не понимают, на котором весь мир – твой дом, а твой дом – весь мир.

Мы открыли, что почти каждый вечер кто-нибудь где-нибудь собирается. Мы были чем-то вроде большой семьи, из которой встречаются те, кто вернулся из рейса и отдыхает между одной сменой и другой, но если назавтра им вылетать, каждый раз давалось слово пойти спать пораньше, чтобы поутру не проснуться с назойливой головной болью и тошнотой, которые в полете от высоты и кондиционированного воздуха станут вдвое сильнее.

На работе надо быть безукоризненными, полеты и пассажиры, с которыми придется иметь дело, станут суровым испытанием, это мы отлично знали.

После того, как в пространном зале великолепного дворца мы подписали договор о приеме на работу и с большим удивлением указали бенефициара страхового договора на случай смерти, в сильном волнении отметили, что тоже скоро станем летающими «летучими».

Первый полет

Первый полет не забывает никто.

Меня поставили в смену на Париж, я страшно волновалась, смущенно вошла первой в самолет, совершенно пустой, готовый до входа пассажиров принять наш экипаж. Наконец-то я начала познавать «секреты galley», это что-то вроде бортовой кухни, где стоят печи для разогрева обедов, холодильники для прохладных напитков, все тележки с бортпитанием, и есть угол, предназначенный для отходов. В этом отсеке подготавливают все питание перед подачей, а для стюардесс это самое приятельское и укромное место, единственное достаточно уединенное, где можно на несколько минут отделиться от пассажиров, благодаря шторе, которая дарует драгоценные моменты для себя во время непомерно долгих рейсов: откровенности и секреты вполголоса зачастую рассказывают и поверяют здесь в «шкатулке тайн» стюардесс.

Я вместе с экипажем проследила, чтобы все было хорошо прибрано, чтобы служба питания загрузила как надо все тележки, проверила печи и холодильник, чтобы устройства и лампочки аварийного освещения были в исправности и работали.

Я делала все ни как мои коллеги, они работали очень непринужденно и уверенно, были уже «старичками авиакомпании», так их называют.

На курсах нам показали все дверцы, тележки и ящики, втиснутые в самолет; было их бесконечное множество, и в каждом предметы, необходимые, чтобы полет прошел успешно.

Я решила открыть их все, взглянуть что там и запомнить, чтобы суметь отыскать нужное скорее.

Когда я их закрыла, забыла, где какой ящик и что в нем лежит, ящиков было слишком много, и с виду все одинаковые.

Я открыла и закрыла ящики десяток раз. Иногда угадать, где лежит то, что мне нужно, помогало везение, порой после частичной победы над пакетиками с кофе и сухим молоком я отступала, не найдя пластмассовых чашек. Подозреваю, что повязки для глаз перескакивали в другой ящик в каждом рейсе, как по мановению руки фокусника: мне казалось, что я видела их в одном ящике, а они лежат в другом.

Я мельком взглядывала на юбку чуть ниже колена, на гладкие матовые чулки натурального цвета, которые до этого никогда не носила, на классические кожаные туфли-лодочки на каблуке строгой формы в тон к сумке; на хорошенько отглаженную блузку, платок на шее, на жакет со значком авиакомпании и обязательную пластинку с именем.

Все это было на мне, теперь на мне. Эту форму я надела впервые, надела ее как можно аккуратнее, на этой пластинке выгравировано мое имя, это было большой честью, и носила я пластинку с гордостью, воодушевлением, почти торжественно: то было началом великолепной мечты.

Мне хотелось щелкнуть еще одну фотографию и послать ее Стефании; улыбка, сияющая у меня на лице и запечатленная на фото, на этот раз была бы искренней по сравнению с нашими снимками для участия в отборе, я написала бы ей, как мне не хватает ее и как я хотела бы, чтобы она была рядом.

В те минуты скованность и первополетное волнение «наградили» меня крайним напряжением.

Цвет форменного жакета очень походил на расцветку спинок кресел, и я отождествляла себя скорее с креслом, чем с «настоящей» стюардессой.

К счастью, справилась я отлично, и полагаю, что никто не заметил моего беспокойства все время полета. Может что-то заметили, когда я в первый раз проводила инструктаж, показывая приспособления безопасности и различные выходы из воздушного судна.

Все глаза смотрели на меня, и я была не готова встретить непринужденно эти бессчетные взгляды, которые разглядывали меня с ног до головы.

Когда я показывала, как застегнуть ремень безопасности, я ощутила, что щеки у меня запылали, а руки вспотели и задрожали мелкой дрожью.

Мне никогда не составляло труда вставить металлическую застежку в паз, но в тот момент вставить ее оказалось трудно; я старалась сдержать не прекращавшуюся дрожь в пальцах, которая не давала мне нашарить нужную щель.

С меня градом лил пот, но я довела до конца этот нелепый инструктаж жестами, похожий на танец, который вытанцовывали мои руки.

Я походила на актрису немого кино, вот собрались зрители и слушают текст, который зачитывается и передается по громкоговорителям самолета, а я жестами подчеркиваю даваемые указания.

В момент приветствия по радио было так странно и необычно слышать собственный голос, который раздавался по всему самолету, и лишь через много рейсов модуляция у меня стала лучше, и я тщательно постаралась убрать всяческие диалектные интонации, прежде всего в произношении этого жуткого гласного «о», который из растянутого мне надо было произносить фонетически закрытым и не растягивать, и который мне приходилось повторять часто:

– Дóобрый день, добро пожаловать на бóорт.

– Добрóо пожаловать в Рим.

Я почувствовала, что если сожму щеки, прикрою рот и сведу челюсти, округлю губы, вытяну их вперед, и буду стараться не говорить в нос, то смогу укоротить звук «о».

«Дóобрый», «бóорт», «добрóо» наконец-то стали: «Добрый», «борт», «добро».

После внутреннего рейса Рим – Болонья, а за ним международного Болонья – Париж я долетела до конечного пункта несмотря на то, что эта проклятая «о» не оставляла меня ни на минуту.

Мы распрощались с пассажирами, и подошедший к самолету автобус увез меня и экипаж в гостиницу, где по устоявшейся привычке, когда нам дали ключи от номеров, мы договорились встретиться и пойти вместе на ужин.

– Увидимся в 20.00, но без всякого принуждения.

Так сказали мне коллеги, прежде чем подняться в номера переодеться.

Я познала на своей шкуре, что не опаздывать очень важно.

Я была рада, что оказалась в славной компании и что меня поведут с собой те, кто хорошо знает город.

Мы собирались поужинать в знаменитом ресторане «Купол» на бульваре Монпарнас, где отменно готовят антрекот и подают хорошее вино.

Я буду смаковать устрицы и аперитив, сделаю множество снимков в память об ужине, покажу их Стефании, маме, папе, двоюродным сестрам, я стану их парижской принцессой, которая ужинает в знаменитом французском ресторане вместе с людьми, которые ездят по свету, знают мир и останавливаются в роскошных гостиницах, и я тоже с ними, я частичка той мечты, которая становится явью.

Я решила не спускаться в гостиничный холл точно вовремя, потому как «дама всегда должна чуточку заставлять себя ждать», по крайней мере там, где выросла я.

Я научилась, что «коллеге» так поступать не дозволено, потому что без принуждения означает: «Опаздывать разрешается максимум на пять минут».

Ужинала я в одиночестве в гостиничной закусочной, где подавали лишь запеченные бутерброды: я взяла крок-месье⁵ с ветчиной и божественный soupe d’oignons, который называют попросту луковым супом. Здесь все было другое, даже суп.

Мне тогда было непривычно ужинать в ресторане одной, и я почти что стыдилась; свое смущение я прятала в книге Хемингуэя, которую открыла и положила рядом с тарелкой, и в мобильнике, который держала в руке; столики были во французском духе, маленькие и почти прижатые один к другому, около меня сидела элегантная женщина, волосы собраны в пучок, одета в комплект от Шанель.

На следующее утро я сходила посмотреть Эйфелеву башню, быстренько сбегала к Триумфальной арке и поглазела на сверкающие витрины Елисейских полей, потом торопливо пообедала в знаменитом ресторане «Венецианский ям» у Порт-Майо на улице Перейра и не преминула заглянуть в известную парикмахерскую «Карита», где умело меняют прическу и, прежде чем сделать стрижку, изучают черты лица и выбирают какая стрижка подойдет лучше.

Парикмахерскую мне посоветовала одна коллега, которая «разбиралась в прическах», мы с ней столкнулись в промежуточном аэропорту, у нее стрижка была умопомрачительная.

Никогда не следуй бездумно советам коллег, это я тоже познала на себе.

С ужасной челочкой над бровями и почти опустошенным банковским счетом (к счастью, у меня с собой была кредитная карточка, а шампанским и тартинками с лососем угостил парикмахер) я вернулась в гостиницу точь-в-точь, чтобы вовремя надеть форму, постараться загладить челку назад гелем и всеми силами застегнуть чемодан, который когда возвращаешься, кто знает по какой неизвестной причине, словно уменьшается в объеме, и ни один полет не составляет исключения.

На этот раз в чемодане не хватало места из-за шляпы в стиле ретро с широкой плиссированной лентой вокруг тульи, я знала почти наверняка, что надеть ее у меня все равно не будет случая, но, несмотря на это, шляпа взбудоражила мне воображение, и поэтому я не устояла и купила ее, когда увидела на блошином рынке в Сент-Уан.

Одна коллега в этом рейсе сказала мне, что во время пересмены побывала в универмаге Лафайет и в магазине на улице Дю-Бак, где можно купить все от дивана фирмы П. Старк до карманного фонарика размером не больше телефонной карточки, от причудливой хозяйственной сумки до шифоньера, сделанного из веревок и пуговиц. Я взяла на заметку: тоже схожу туда в следующий раз.

Как только мы приземлились, чтобы отпраздновать сообща мой «первый раз» коллеги приготовили в честь меня «мягкую посадку», это напиток из шампанского и апельсинового сока.

Я с ликованием вернулась домой, готовая показать свою новую шляпу Еве, она единственная оценила бы покупку больше двух других коллег и наверняка попросила бы одолжить. По крайней мере, шляпу кто-то будет носить.

Валентина лежала на кровати, она была без сил от дальнего рейса, не привыкла к внезапной перемене времени и температуры.

В Буэнос-Айресе зима, а здесь в Италии лето, разница по времени 4 часа.

Ее организм ощущал будто сейчас ночь раз она не спала добрых тринадцать часов (примерно время полета), но солнечный свет и яркие всепобеждающие лучи говорили, что идет время обеда, дело странное, раз она совсем недавно съела на борту ужин.

К сожалению, этой ночью мне тоже не удалось заснуть, раз мы жили в одной комнате.

Поблекший макияж на лице у Людовики и ее кудри, которые как будто обессилели и восстали против резинок, которыми их надолго связали в хвост, подтверждали, что ей тоже нужен отдых, поскольку из-за пониженного давления в самолете ноги у нее вздулись как два шарика.

Не новость, что ее «нелетучий» жених, как и все будущие муженьки стюардесс, поутру захотел провести весь день с возлюбленной, с которой видится не слишком часто; как прекрасно было бы в полдень пообедать вместе, после обеда прогуляться по городу, а вечером – отличная идея – «киношка после ужина?».

Не стоит даже стараться объяснить, что невесте надо хорошенько выспаться, какой бы час не указывал меридиан Гринвича.

Трудно вдолбить в голову жениху, что мы не в отпуск для своего удовольствия летаем и что те мягкие кресла с подлокотниками и наклонными спинками предназначены для пассажиров, а не для стюардесс; и что у нас нет времени наслаждаться фильмами, премьеры которых показывают в кинотеатрах.

Мы работаем подолгу и возвращаемся без сил.

Открываю холодильник и уже предвкушаю «bife de lomo» (говяжье филе), которое Валентина привезла из Аргентины и в полете хранила в сухом льду.

На кухне вижу новый нож с керамическим лезвием и разные пакетики зеленого чая и догадываюсь о причине непослушания кудрей Людовики: рейс на Токио длится по меньшей мере двенадцать часов, даже ее всегда безукоризненная завивка не выдержала. Прежде чем удалиться из кухни на свой «послеполетный отдых», Людовика описала нам свои впечатления о городе с его бешеными ритмами в противовес мягкости характера жителей с их крайней робостью, отчего они часто прикрывают ладонями рты, когда смеются, с их тысячей поклонов при встрече. Ее поразили высоченные небоскребы, великое множество машин и пешеходов на улицах, непонятные надписи японскими идеограммами. Она рассказала, что ходила на рыбный рынок Цукидзи, самый большой в мире, такой чистый и прибранный, что видела магазины канцтоваров в девять этажей и бары, которые вмещают самое большее пять человек; что заблудилась в Харадзюку, в модном квартале на узенькой улочке Такэсита среди магазинчиков мод, куда заходит молодежь и где продают броскую и вычурную одежду; узнала, что существуют рестораны, которые называются Мэйд Кафе, где официантки кладут посетителям пищу в рот, чтобы продемонстрировать свою подчиненность, делают им массажи и, как гейши в старину, развлекают танцами и песнями, а в Батлер Кафе буфетчики обслуживают таким же образом женщин. Она сообщила нам, что цены на новые модели фотоаппаратов и видеокамер очень хорошие и что можно найти даже бывшие в пользовании, но в очень хорошем состоянии, а также новинки техники, которых в Италии еще нет, и что на часы престижных марок цены ниже на 35% по сравнению с итальянскими ценниками, и что в магазинах Best можно найти даже часы, бывшие в пользовании, но с гарантией. И сказала также, прежде чем свалиться от усталости в постель, что в ресторане под названием «На зубок» спагетти очень вкусные, даже может быть вкуснее итальянских, и что она осталась в восторге от хиропрактического массажа, который ей сделали в квартале Синдзюку.

Мы научились соблюдать простые, но необходимые правила, которые я прилежно написала на бумажке и прикрепила к холодильнику магнитом, который Валентина купила в Буэнос-Айресе, на нем были нарисованы два танцовщика танго и написано «Bienvenido in Argentina», он был первым из длинной череды магнитов, привезенных со всех концов света, мы ими буквально залепили весь холодильник и в результате потеряли из вида ту памятку, которая поначалу стала очень полезной, и мы заглядывали в нее перед каждым полетом. С годами памятка въелась мне в память.

В той памятке говорилось так:

«Чего не надо делать:

– Не создавать впечатления, что спешишь.

– Никогда не разговаривать с коллегами в рабочее время о личных делах.

– Не делать скучающую или ленивую мину, не вести себя холодно.

– Стараться не говорить повелительными предложениями, как например:

«Поднимите столик!»

«Ремень!»

«Сотовый телефон!», а вежливо приглашать пассажира соблюдать требования.

– Не разговаривать с коллегами громким голосом.

– Не отчаиваться, когда ищешь места рядом пассажирам, которые едут вместе, при необходимости пересаживать кое-кого и советовать приходить на регистрацию билетов заранее, чтобы было больше выбора при распределении мест.