Питер 2070

На грани. Все, кто был рядом со мной, отвернулись от меня. Я один. Даже моя мать не находит в себе сил слушать мой скрежет, ограничиваясь редкими звонками. А друзья? Где они теперь? Продолжают наслаждаться своим успехом?

Несколько дней не выхожу из дома, не ем и не сплю. День, ночь – картинки за окном меняются – мне всё равно. Что я могу делать в этой жизни? Я даже уборщиком или кассиром устроиться не в состоянии, ведь нишу неквалифицированного труда заняли проклятые роботы!

Что-то в глубине моей грудной клетки постоянно дрожит. Не могу успокоить эту дрожь ни успокоительными, ни выпивкой. Чувствую, как с каждой минутой приближаюсь к границе сумасшествия.

У меня в руках оказывается пистолет. Это подарок Андрея. Он не нашёл сил пустить себе пулю в лоб, избавившись таким образом от абьюзивных отношений с женой, в которых он занимает позицию безропотного раба. Теперь эстафетная палочка передана мне.

Кто я? Всё ещё человек, несмотря на флешку в шее, которая будто бы защитит меня от безумия (если бы это было так), несмотря на чёртову искусственную гортань? И при этом какая-то механическая блондинистая кукла получает органическое тело и престижную работу! Зачем этой твари вообще понадобилась работа?

Вытаскиваю смятое резюме Клары из сумки.

Это создание, это чудовище совершеннее меня, совершеннее любого человека. А что, если Клара скоро будет не единственным биортом на Земле? Что, если их будет сто, двести, пять тысяч? И все будут без вшитых программ, без ограничений, со свободной волей. Что будет с этой треклятой планетой тогда? Биорты скоро отнимут нашу работу, наши дома, нашу Землю. Я не оставлю этого так. Я должен сражаться.

Беру красный маркер, валяющийся на столе, и пишу поперёк фотографии моей соперницы: «Умри».

И вот в моём воспалённом мозге появляется цель: я убью эту Клару и в её лице отомщу всем роботам на свете. Вокруг меня на полу разбросаны листы, исписанные задумками. Я уже очень давно не писал от руки – ручка дрожит в неумелых пальцах. Но так надёжнее: электронные носители всегда оставляют следы в отличие от бумаги, которую можно уничтожить.

Моя цель – совершить идеальное преступление. Я возбуждён. Я ликую. Планировать убийство довольно весело. Время от времени я смеюсь, как псих. Эти звуки пугают меня самого. Я здоров? Может, мне нужно обратиться за помощью?

Для начала решаю изучить повадки Клары. Хорошо, что я украл резюме. Тут есть адрес. Утром отправляюсь туда. Когда-то я перемещался по Петербургу на своём престижном флайкаре. Теперь вместо воздушных трасс выбираю старое доброе (и главное, дешёвое) метро.

Вот я на месте. Капюшон натянут на голову. Одежда ничем не примечательна. По камерам будет практически невозможно меня идентифицировать. Клара живёт в потрясающем старинном здании. Её квартира на первом этаже. Вижу силуэт в окне: она протирает посуду. К ней подходит красивый молодой мужчина, обнимает и целует в шею. Какая мерзость!

Вскоре мужчина выходит из дома, садится в дорогущее авто и пропадает из вида. В моей сумке пистолет. Я бы мог позвонить в дверь, дождаться, когда Клара откроет, и выстрелить ей в грудь. Но я псих, а не идиот. Клара богата. Точнее, фантастически богат её муж. А значит, я могу инсценировать ограбление. Но сделать это на Васильевском острове будет точно невозможно: тут слишком много камер. Где ещё бывает эта изнеженная механическая принцесса?

Двери дома снова открываются. Клара покидает свой дворец. Вместе с ней выходит белокурая малышка лет пяти. Человек или ещё один робот? Сложно понять. Нет, человек. Я такие вещи чувствую.

– Мама, я не хочу в садик, – заявляет девочка. – Хочу быть с тобой!

Кроха тянет ручки к биорту.

– Милая, я теперь работаю. Заберу тебя вечером, и мы сходим в кафе, – обещает Клара.

Мама?! Как же сильно заблуждается наивный ребёнок! Девочка явно любит Клару. Могу ли я отнять у малышки её псевдомать? Внутри появляется сомнение. Но я так увлечён Кларой, что продолжаю следить за ней, аккуратно, исподтишка.

Жизнь Клары похожа на сказку. Она одета в первоклассные вещи, катается на шикарном флайкаре, воспитывает красавицу-дочурку, цокает на своих белоснежных шпильках по жизни легко и уверенно, а теперь ещё работает в компании мечты. Но зря вы думаете, что она неуязвима. Каждую субботу в обед она приходит в одну и ту же кофейню (для меня загадка, зачем ей это, ведь Клара, я уверен, не ест человеческую еду, а только пьёт топливо). Кофейня находится далеко от дома, и вокруг ни единой камеры. Лучше не придумаешь, не правда ли? Чтобы попасть туда, нужно обойти полквартала, но, чтобы сократить путь, можно пройти через подворотню. Именно там и ходит Клара. Совсем ничего не боится.

Жду за углом. Ладони потеют. Эти несколько недель слежки довели меня до крайней степени безумия. Зачем мне всё это надо? Не знаю. Приехал заранее. Пистолет с собой. Жду Клару уже пару часов. И вот наконец стук её каблуков. Уверен, что это идёт она – ни тени сомнения.

Я преграждаю ей путь в этой тёмной подворотне, ожидая увидеть на её лице страх, всепоглощающий ужас глупой машины. Но Клара спокойна. Она улыбается.

– Я знала, что это вы. Пойдёмте со мной, – говорит она своим голоском, похожим на птичьи трели.

Следую за ней, как во сне. Она слегка касается моей руки. Её кожа мягкая и бархатистая.

И вот мы сидим в маленькой кофейне друг напротив друга. Мы единственные гости в заведении. Женщина-робот с серебристым лицом наливает нам кофе.

– Клара, вы совсем не удивились нашей встрече, – констатирую я.

– Несколько дней назад увидела в окно странного человека, который наблюдал за мной. Не рассмотрела его лицо, но почувствовала, что знаю его. Я догадалась, что это вы.

У меня на лбу выступает испарина. Не знаю, что ей ответить.

– Вы знали, что я слежу за вами?

Клара закидывает ногу на ногу.

– И даже более: я знаю, почему вы следили за мной.

Моё сердце падает камнем вниз. Лёгкие вот-вот откажут.

– Я вам интересна. Это так?

Киваю в ответ. Клара снова улыбается, убирает прядь светлых волос, упавшую на её красивое лицо.

– Ну не смущайтесь так. Это нормально. Расскажите лучше о себе, – просит она.

Я теряюсь. Клара задаёт вектор разговора сама: ей интересно узнать о моём голосе. Выкладываю всё про рак и про то, что нашпигован механикой, как пирожки картофелем и грибами.

– Мне очень нравится ваш голос. Мы с вами похожи. Можно считать, что мы оба наполовину люди, наполовину роботы. Может, перейдём на «ты»?

И вот мы уже разговариваем как старые приятели.

Узнаю от Клары, что она любит ходить именно в эту кофейню, потому что хозяйка заведения – робот; она знает маленький секрет гостьи и наливает ей кружечку кофе, готовая к тому, что напиток останется нетронутым. А Клара просто хочет чувствовать себя обычной женщиной и любит болтать с хозяйкой о том о сём, особенно когда в кофейне нет других посетителей.

Она рассказывает мне, что у неё есть свои стремления, цели и амбиции, что она хочет работать, несмотря на богатство мужа. Делится, как сильно любит дочь.

– Знаешь, Виктор, ты тоже мне очень и очень интересен. Ты понравился мне с первого взгляда, – признаётся вдруг Клара. – Ты хочешь знать, как я появилась на свет? – Она делает паузу и продолжает, не дождавшись моего ответа: – У моего мужа была жена, настоящая, живая женщина. Её звали Клара. Всё у них было чудесно: дом, семья, дочка. Та Клара была не такой спокойной и тихой, как я. Внутри неё бушевали шторма. Только так могу объяснить постоянное желание ощущать адреналин в крови: парашютный спорт, мотоспорт, скалолазание. А последней её страстью было катание на сноуборде. Она могла сослаться на усталость от семейных тягот и умчаться наслаждаться заснеженными склонами. Наверное, ей было просто скучно сидеть в золотой клетке. Она погибла четыре года назад, точнее, пропала без вести при сходе ледника. Муж не мог оставить этого так. Он же властелин мира, один из акционеров «Флеш».

Меня сделали из ДНК Клары (благо все сильные мира сего хранят ДНК в специальном банке). Часть моего тела идентична телу Клары, часть – механическая. Я уже говорила тебе, что моя воля свободна. Муж так решил. Это нонсенс, ведь роботы со свободной волей могут быть опасны для людей. Но мой муж может получить всё что хочет. Этот мир принадлежит ему. Он способен оплатить любой каприз. Муж видит во мне свою настоящую жену. Бывает, он говорит мне: «Дорогая, ты помнишь, как мы летали во Францию?» А мне нечего на это ответить, ведь я никогда там не бывала. И тогда он понимает, что я только копия, и меняется в лице…

Я свободна, но при этом принадлежу ему. Фактически по закону «О робототехнике» я его собственность на ближайшие пятьдесят лет. Но я другая и не похожа на ту женщину. Говорят, она обожала мужа, а я его не люблю. У меня есть свой характер, свои интересы… и свои желания. Может быть, мы поедем к тебе? Моё авто припарковано рядом. Никто не узнает.

– А она? – Я киваю в сторону хозяйки кофейни, протирающей стол в тёмном дальнем углу.

– Она никому не скажет, – шепчет Клара мне на ухо.

Мы летим ко мне на флайкаре. У меня в висках пульсирует кровь. На Кларе надето тонкое белое платье. Смотрю на её оголившееся колено. Закусываю губу. Становится сложно воспринимать её как машину: вижу в ней теперь женщину, очень привлекательную женщину. Но я не хочу, чтобы кто-то узнал о нашей связи.

Мы оказываемся у меня в квартире. Наши губы сливаются в поцелуе, как только мы перешагиваем порог. В этот момент с плеча падает сумка. Пистолет ударяется о пол, издав глухой звук.

– Что это у тебя там? – спрашивает Клара.

– Это пистолет, – отвечаю я, не в силах придумать правдоподобную ложь. Достаю его из сумки и кладу на тумбочку рядом с дверью. – Его дал мне Андрей, тестировщик ПО из «Флеш Индастри», который обещал устроить меня в компанию.

Но Кларе даже не нужен был ответ. Она целует меня снова, я упиваюсь этим чарующим моментом. Мы близки, мы нежны друг с другом, мы соединились, как получеловек и полуробот, растворившись друг в друге без остатка. Вот мы лежим на моей кровати и болтаем, я обнимаю Клару за плечи.

Вдруг раздаётся бешеный стук в дверь.

– Спрячься! – умоляю Клару.

Если кто-то узнает про мою связь с роботом, пусть и таким непохожим на других, не переживу. Ведь именно я высказываю свою ненависть к роботам на каждом шагу.

Натягиваю джинсы и футболку, потом отворяю дверь. На пороге Андрей, он пьян. Видимо, его гарпия-жена упорхнула на выходные к матери. Он врывается в квартиру.

– Ты – сукин сын. Ты – неблагодарная тварь. Я тебе добро хотел сделать, а ты облажался по полной программе. Убью, – орёт он. – Где мой пистолет? Эта серая скучная жизнь невыносима!

Он хватает пистолет с тумбочки и направляет его себе в висок. Я выбиваю оружие из его рук. Он шмыгает носом и как ни в чём не бывало уходит.

Я прикрываю дверь и собираюсь вернуться в объятия прекрасной Клары. Но, повернувшись, вижу дуло пистолета, направленное на меня.

Клара уже успела одеться. Её волосы растрёпаны, а взгляд немигающих глаз способен испепелить меня.

– Что это? – сдержанно и тихо спрашивает она.

В её руках мой план идеального убийства, расписанный на бумаге, а также резюме с надписью «Умри».

– Ты хотел меня убить?

Я молчу.

– Почему?

– Я ненавижу роботов. Вы отняли у меня мою работу и мою жизнь…

Клара смотрит на меня с отвращением.

– Да что я тебе сделала плохого? У меня дочь… – Она заикается. – У меня дочь. Я не люблю мужа, но обожаю мою доченьку. И люблю мою жизнь. Мне всего лишь четыре года. Я хочу побывать в Париже, в Риме, хочу увидеть, как моя девочка выйдет замуж. Ты пишешь, что я бездушная тварь. Но, похоже, у тебя тоже нет души. Ты просто жалкий псих, заигравшийся в благородного мстителя.

Продолжаю молчать. Как ей объяснить всё, что у меня на сердце? Каждый мускул на лице Клары напряжён. Она в бешенстве от моего молчания.

– Ты хотел совершить идеальное убийство? Я его тебе покажу. Сегодня, 28 апреля, полдома слышали, как твой сосед вопил, что убьёт тебя. Я знаю, что он хватал пистолет. Значит, на нём есть его отпечатки. Никто не видел нас с тобой вместе. Никто не знает, что я здесь. Я уничтожу твой коварный план, сотру записи с камер, подключив моих друзей из правоохранительных органов, и нас уже ничто не будет связывать.

– А как же твои отпечатки? – выпаливаю я.

– У меня их нет, – отрезает Клара. – Зачем машине отпечатки?

– Когда мою флешку достанут из шеи, все узнают, что это сделала ты.

– Твой убийца, тот мужчина, вполне может извлечь и уничтожить флешку, недаром же он айтишник в «Флеш Индастри». Я тоже с этим справлюсь, – парирует Клара.

– Но робот не может убить человека?

– Я ведь предупреждала тебя, что я не обычный робот, – отзывается Клара, нажимая на курок.

Жёлтые тюльпаны

Осень разлилась по Петербургу незаметно. Ещё вчера все деревья щеголяли зелёными листочками, а уже сегодня жёлтый цвет преобладает в пейзажах. Вечер опускался на город неспешно и лениво. В воздухе зажглись «звёзды» фар флайкаров. Других звёзд не видел уже давно, возможно с самого детства. Я одёрнул пальто и зашёл в цветочный магазин.

– Что вам подсказать? – молниеносно спросила молодая девчушка.

Трясётся за свою работу, бьюсь об заклад. Знает, что её вот-вот могут заменить каким-нибудь роботом.

– Мне жёлтые тюльпаны, – не задумываясь отозвался я.

По-другому и быть не может. Для бабули могут подойти только жёлтые цветы.

Меня воспитала бабушка. С ранних лет помню её ласковые руки, звонкий смех, невероятный несуразный жёлтый костюм, который она носила практически не снимая. Дедушка (царствие ему небесное) называл её «желточком». Когда мне было грустно, я шёл к бабушке; когда страшно – к ней; да и когда хорошо – стремился разделить это счастье с бабулей.

В детстве я был пухленьким мальчиком только из-за нашего с бабушкой ритуала: она рассказывала мне истории, а я должен был в это время есть. Как же было чудесно слушать бабулю и лакомиться домашними пельмешками!

Три квартала – и двери областной больницы. Обстановка внутри для меня привычная: белые стены, пол, чистый настолько, что с него, пожалуй, можно было бы есть, и металлическая стойка регистратуры, за которой хлопотала пара роботов старого поколения. С тех пор как с бабушкой случилась трагедия, я стал завсегдатаем этого расчудесного заведения.

Шёл по коридору и нервно сжимал букет. Ещё пару шагов, и я смогу снова поговорить с бабушкой. Распахнул дверь палаты с оглушительным возгласом: «Бабушка, здравствуй, родная. Я принёс тебе твои любимые тюльпаны!» А в ответ получил только её непонимающий взгляд.

Моё сердце забыло, что значит мерно выстукивать ритм.

Дверь палаты открылась, и на пороге возникли бабушкин хирург и ещё какая-то тётка в белом халате (по-видимому, медсестра).

– В чём дело? – взревел я.

Мне не хотелось устраивать сцену при бабуле, но сдержаться не было никаких сил.

– Вам нужно успокоиться. Давайте выйдем из палаты, – предложила тётка.

– Почему бабушка меня не узнала? – продолжил вопить я.

– Послушайте, операции не было. Вы не должны так нервничать.

Я отступил. И зачем так разорался? Просто дату операции перенесли. Ничего серьёзного. Мне стало немного стыдно за своё импульсивное поведение.

– Когда вы вживите бабушке флешку? – поинтересовался я нарочито спокойно.

– Боюсь, что пока это невозможно, – отозвался доктор. – Вы знали, что Галина Ивановна госпитализировалась в пятьдесят втором году?

Я непонимающе уставился на халат хирурга. Врач продолжил:

– Когда она лежала в больнице в прошлый раз, то заполняла наши стандартные документы, среди которых было согласие на вживление флеш-носителя. Тогда Галина Ивановна ответила отказом. Уверен, ей объясняли, что наличие такого флеш-носителя у человека сводит к нулю риски любых деменций. Также наши сотрудники ежегодно звонили ей в рамках программы распространения флеш-носителей среди населения, и она каждый раз отказывалась вживить флешку.

Я ощутил, как кровь залила мои щёки. Мне не хотелось в это верить.

– Вы что, не видите, что она тут лежит как овощ? Не видите, что она никого не узнаёт? Не понимаете, что такое постинсультный маразм? Ей срочно нужна треклятая флешка, чтобы навести порядок в голове, – снова завёлся я.

– Мы всё прекрасно понимаем. Но вы должны принести нам решение суда о признании её недееспособной и заявление на операцию, подписанное вами. Тогда клиника прооперирует вашу бабушку. Кроме того, подчёркиваю, что даже вживление флешки может оказаться низкоэффективным, потому что деменция уже имеет место. Мы обсуждали с вами другие методы лечения…

– Они слишком дорогие для меня. А чёртова флешка будет записывать все её мысли. Сейчас она даже не может запомнить в лицо членов семьи.

– Флеш-носитель будет осуществлять резервное копирование памяти пациентки. Возможно, это улучшит ситуацию. Но стопроцентных гарантий мы вам дать не можем, – холодно отрезал хирург.

– И что мне теперь делать?

– Оформлять документы и надеяться, что вашей бабушке станет лучше.

Медики ушли.

Я убрал увядший букет из вазы и поставил на его место свежие цветы.

– Твои любимые, бабуля.

Мои слова были наполнены горьким отчаянием.

Бабушка что-то забормотала – разобрать было слишком сложно.

– Скоро тебя прооперируют, и всё будет хорошо, – сказал я, направляясь к выходу.

– Миша! – внезапно воскликнула бабуля.

Дыхание перехватило. Секунда – и я обнял бабушку, осыпал её сухие, шершавые руки поцелуями.

– Миша, я родилась человеком и умру человеком, – тихо прошептала бабуля. – И это будет очень скоро. Дай мне уйти с честью. Просто побудь рядом.

Я отскочил от её кровати. Впервые за три месяца она пришла в себя, для того чтобы сказать мне, что не готова бороться. Упрямая! Да как она не понимает? Я так хотел поговорить с ней… Но слушать такие речи не готов. Ничего, поговорю с ней позже, когда всё улажу. Я вылетел из палаты, как пушечное ядро. Пара звонков – и на завтра назначено судебное заседание. Вот что значит иметь связи в Питере 2070.

Несколько фраз, несколько купюр за оперативность. Решение о признании бабушки недееспособной уже было у меня на смартфоне, и я спешил в больницу на всех парах.

Шёл по коридору, полному боли и стерильности, когда у меня начал разрываться телефон. На экране была надпись: «Врач бабули». Комок в груди сжался. Вместо того чтобы взять трубку, я ускорил шаг. Ещё немного – и увижу пожелтевшее от времени любимое бабушкино лицо.

В залитой мягким предзакатным солнцем палате меня уже ждал хирург. Бабушки не было. Врач стал говорить что-то и трепать меня по плечу – я не слушал, а смотрел в одну точку: на жёлтые тюльпаны, гордо поднявшие свои бутоны к свету.

Поглощение «Лайф»

Лена больше всего на свете любила слова. Она жила и дышала лишь одним занятием – журналистикой. Первую свою статью для журнала «Правда» она написала ещё в школьные годы. С тех пор стук её ноготков по клавиатуре ноутбука был для неё сладостней и вожделенней звучания «Времён года» Вивальди. В свои двадцать восемь она успела поработать с разными изданиями. И вот, кажется, настал венец её карьеры. Ей предстояло взять интервью у Арсения Алексеева, престарелого главы «Лайф Фарм», накануне поглощения его компании «Флеш Индастри».

Тридцать минут на флайкаре по оживлённым воздушным дорогам Питера – и девушка оказалась на окраине, в самом престижном и экологически чистом Петродворцовом районе, который удобно расположился под белым, необъятного размера куполом. Она прошла через биометрический сканер пропускного пункта и очутилась под сводами искусственного неба с электрическим рыжеватым светилом посередине.

Немного суеты – и Лена расположилась в уютной, но тёмной гостиной Алексеева, а за ширмой был хозяин особняка, влиятельный, одинокий и древний, как египетские пирамиды, старик.

– Давайте начнём, Арсений Викторович? – предложила журналистка.

– Давайте, – отозвался скрипучий голос. – Мои верные роботы забрали у вас всю аппаратуру?

– Это так. Непривычно будет записывать интервью в блокнот. Сто лет ничего не писала от руки.

Старик усмехнулся.

– Как вы думаете, почему у вас отняли смартфон?

– Наверное, потому, что вы консервативны, – выпалила первое, что пришло ей в голову, Лена.

Она не привыкла, когда на интервью расспрашивают её.

– Это так. Я человек старой закалки и очень старый человек в принципе. Вот такой вот каламбур. – Голос Алексеева был довольным.

Он сделал паузу, и корреспондентка воспользовалась ею, чтобы задать первый вопрос. Она его не готовила заранее и даже не была уверена, что он приличный. Но что-то заставляло её действовать по наитию.

– Я, наверное, не буду оригинальной и поинтересуюсь, почему нас с вами разделяет сейчас ширма? – выпалила Лена.

– Девочка моя, я слишком безобразен, чтобы показаться перед таким прекрасным созданием, как вы, – заявил Алексеев.

В его голосе звучали лукавые нотки, которые он с лёгкостью замаскировал под безобидную лесть.

– По этой же причине все окна в доме занавешены? – продолжила девушка.

– О, я не люблю этот свет ложного солнца. Все, у кого есть власть, делятся на два типа: тех, кто мечтает жить в куполе, и тех, кто терпеть этого не может. И, похоже, я из вторых. А вы?

– Я, пожалуй, тоже. Тут всё такое стерильное и чистое. Хочу видеть настоящий мир во всех его красках, – честно ответила Лена, но одумалась и добавила: – Я не хотела сказать, что тут плохо. У вас просто потрясающий дом, чего только стоит площадка для гольфа.

В воздухе повисла неловкая тишина. Лена, заполняя паузу, всматривалась в ширму, расписанную на японский манер.

– Мне нравится, что вы говорите правду, – подал наконец голос Алексеев. – И что же вы хотели бы делать в этом настоящем красочном мире?

Девушка подняла брови от удивления.

– Я бы хотела с жадностью поглощать всё, что он может мне дать. Жить полной жизнью, путешествовать. Очень хочу побывать в Америке и Мексике. Меня угнетает, что въезд туда ограничили ещё до моего рождения.

– Знаете, вы мне симпатичны. Я выбрал вас не просто так из сотен других журналистов. Мне понравилась ваша статья про опасность флеш-носителей.

Лицо Лены стало цвета спелого томата. Та статья, о которой говорил Арсений Викторович, была одной из первых её работ. В ней юная максималистка смело заявляла, что флешки в шеях семидесяти процентов людей на планете – это огромная власть «Флеш Индастри» и огромный риск: кто знает, какие скрытые программы мегакорпорация записывает перед вживлением.

– Вы правда считаете, что статья хорошая? – выдавила смущённо журналистка.

– Считаю. И скажу даже больше: я согласен с каждым вашим словом. Именно поэтому вы здесь. Если бы статья была напечатана в известном издании, а не в захудалой газетёнке, «Флеш» бы вас уничтожила. Вы никогда об этом не думали?

Она молчала, поэтому Алексеев продолжил:

– Ещё сегодня утром у меня был чёткий план: признаться, как я раздавлен поглощением моего единственного «ребёнка» бездушной машиной. Но… к чёрту планы, тайны и ширмы. Я расскажу всю правду. И если вы используете её против меня, значит, вы просто-напросто настоящая дура.

Алексеев сделал несколько шагов из-за ширмы и уселся в кресло напротив. Рот журналистки открылся так широко, будто на приёме у стоматолога: перед ней был молодой привлекательный темноволосый мужчина, точь-в-точь Алексеев с фотографий сорокалетней давности.

Алексеев снял странный прибор, изменявший его голос, и сказал бархатным басом:

– Теперь я могу рассказать вам свою настоящую историю. Уже не первый год хочу с кем-нибудь поделиться.

– Не могу в это поверить! – воскликнула Лена. – Вы молоды?! Я подозревала, что уже есть технологии по выращиванию новых тел!

– Выращенное новое тело? Какая пошлость! Я расскажу вам кое-что поинтересней. – Алексеев закинул ногу на ногу. – Всё началось в двадцать первом году с образованием «Лайф». Я так же, как и вы, полагал, что флешки в шеях, которые улучшают память, спасают от деменции и помогают раскрывать убийства, это не тот путь, которым должно идти человечество. Человек должен оставаться человеком. Для этого необходимо совершенствовать фармакологическую отрасль. Я совместно с коллегами-химиками разработал и запатентовал несколько довольно эффективных лекарств. Дела пошли в гору. Продажи «Лайф» росли. В газетах стали появляться мои статьи. Журналисты рассказывали, что я молодой и перспективный химик, делаю успехи в науке и пытаюсь найти лекарство от болезни Альцгеймера и других возрастных деменций.

Потом я встретил Свету. Мы идеально сошлись, как богатый мужчина и женщина, падкая до денег. Она появилась в моей жизни совсем не случайно. «Флеш» тогда только запускала свою программу распространения флеш-носителей среди населения и заинтересовалась моими разработками. Света любила деньги, а за информацию ей, конечно, платили очень щедро. Так все мои секреты стали достоянием «Флеш Индастри».

Мы уже были в шаге от запуска лекарства нового поколения, способного положить болезни Альцгеймера конец. Вы знаете, что означало бы для «Флеш», если бы мы запатентовали свою разработку?

Лена покачала головой. Она вжалась в спинку кресла и слушала так внимательно, как если бы от этого зависела её жизнь.

– Это означало бы, что их чёртовы флешки никому не были бы нужны.

Итак, переходим к кульминации моей истории. Люди в масках пришли в «Лайф Фарм» рано утром. Полиция не попыталась их остановить – «Флеш» её купила! Никто не вмешался. Видеокамеры показали, что в лабораторию вот-вот ворвутся, поэтому я поджёг бумаги и уничтожил все цифровые носители. На тот момент у меня было четыре таблетки разного состава, ещё не прошедшие клинических испытаний на людях. И, спасая разработку от конкурентов, как последний дурак, я выпил их все.

Вооружённые люди ворвались в лабораторию. Они перерыли всё, разгромили оборудование, застрелили лаборантов, а меня почему-то оставили в живых… Лена, вы знаете, что такое страх?

– Ну, я понимаю.

– А настоящий, всеобъемлющий страх вы когда-нибудь ощущали?

– Думаю, нет.

– А я тогда ощутил и понял, что «Флеш», лоббируемая правительством, может безнаказанно сделать что угодно со мной и моими людьми. Куда уж мне, скромному химику, тягаться с колоссом.

Спустя время, думая, что обо мне забыли, я попытался возобновить работу, но никакого успеха моё начинание не имело. Только благодаря запатентованным ранее препаратам я смог держаться все эти годы на плаву. И неплохо держался, нужно сказать.

А теперь – финал. Вот он я, Арсений Алексеев, перед вами, собственной персоной. И за сорок лет я не постарел ни на йоту. А ещё я уже сорок лет ничем не болел. Как вам такая история?

Лена округлила глаза. История Алексеева звучала невероятно, но почему-то она верила каждому его слову.

– Мне не нужны выращенное тело и флешка в шею. Я, пожалуй, мог бы жить вечно, поглощая эту жизнь. Но, будучи самим собой, я не могу выйти даже во двор. Поэтому позволяю проклятой «Флеш» осуществить их давнюю мечту – купить «Лайф» вместе со всеми патентами и разработками. За ширмой тело старика, выращенное из моей ДНК. На выходных его похоронят, и Арсения Алексеева больше не будет в этом мире.

Лена почувствовала, как на неё накатывает волна злости.

– А как же люди? – воскликнула она. – Им нужны ваши лекарства!

– Считаете, люди готовы жить вечно? Посмотрите по сторонам: Питер утонул в коррупции, фальши и разврате. Прежде чем осуждать меня, подумайте, вы бы даровали людям вечную жизнь? И если ваш ответ положительный, значит, я в вас ошибся!

А теперь я должен с вами проститься. Жду с нетерпением статью в газете про то, как бывший хозяин «Лайф Фарм», раздавленный поглощением его компании «Флеш Индастри», умер прямо во время интервью в своём мрачном особняке в возрасте девяноста одного года. Я на вас рассчитываю.

– Зачем вы мне всё это рассказали? – прошептала сбивающимся голосом Лена.

– Вино будет не лучше воды, если после него не останется послевкусия. А хороший рассказ не удастся, если после него не будет послесловия, – назидательно отозвался уходящий из кабинета Арсений.

 
                                        * * *
 

– Похороны были пышными и скучными, как и последние годы жизни Арсения Викторовича, – сказал кто-то из присутствующих на церемонии погребения. Лена сама не понимала, что делает на этом фарсе. В газете она написала всё, чего хотел Алексеев.

Похороны перетекли в поминки, после которых Лена вышла из ресторана и направилась жадно поглощать каждую секунду своей жизни. Ответ крутился в её голове: людям бессмертие давать не стоит!