Прощание с Аэлитой. Роман

Семен бросился вдогонку, нагнал уже на набережной, поймал за руку:

– Дожидай! Ах, дурак я! Ну, прости, деревенщину неотесанную. Сам же говорил, забудь прошлое. Ну, хочешь, в речку сигану?

Аэлита остановилась и с любопытством посмотрела на парня:

– Сиганешь?

– Ей Богу!

– А милиция? Я ведь сделаю вид, что вижу тебя в первый раз. Тебя в милицию, а, что, если я без тебя в деревню вернусь?

– Конечно, бляха-муха, зачем тебе впутываться?

– А в деревне Парфенка, что скажешь? – Девушка явно подсмеивалась.

Кровь прилила к лицу парня, он крепко сжал кулаки.

– Ну, передумал сигать?

– Н-не знаю.

– Болтать, все горазды, – Аэлита презрительно (так показалось Семену) усмехнулась.

Он круто развернулся, и не успела девушка даже ахнуть, очутился в черной воде Фонтанки.

Быстрыми саженками Семен подплыл к гранитным ступеням и в мгновение выбрался на сушу, где его поджидала испуганная Аэлита:

– Тикаем!

Они припустили по набережной прочь от многолюдного Невского, свернули в маленький проулок и очутились в уютном сквере, где отдыхали молодые люди, мамаши с детишками, старики. Здесь на них не обращали внимания. Переведя дух, Аэлита посмотрела на спутника и расхохоталась. Тот хотел сделать вид, что сердится, но не выдержал и тоже залился смехом:

– Ну и кавалер! Мокрая курица! – Схватил Аэлиту, крепко прижал к мокрой рубашке и поцеловал в губы.

– Сеня…

– Никому не отдам! Нынче матери позвоню, что свадьба отменяется. Простит, однако.

Он показал на свободную скамеечку, и они присели.

– Мать простит. А кто девушке доложит?

– Ай, думаешь, легко Наталье меня выслушать? Скажу, не успел из дому намылиться, другую встретил? И кто я после? Здесь надо осторожно: не ровен час взаправду бросится с Писаного камня в быстрину.

– Что за фантазии? Хотя.…Скажи, она говорила об этом?

– Да. Забудешь, так и знай, взберусь на камень Писаный и поминай, как звали.

Аэлита задумчиво покачала ногой:

– Не знаю, правда ли, но, в умных книжках пишут, если человек грозит самоубийством, он не покончит с собой.

– Об этом можно говорить сколь угодно пока самого не коснется. Пудовая задача. Но я не собираюсь взваливать груз на плечи матери. Ей там жить, ей смотреть в глаза Наталье и сватье. Придется поехать и честно объясниться, – тяжело вздохнул, – веришь, нету сил оторваться, звездочка моя.

Взял ее руку, поднес к щеке, потерся, как котенок, расправил ладошку и поцеловал в самую серединку:

– Мягонькая лапка! А как Парфену скажем?

– Я могу, – Девушка положила голову на плечо Семена: рубашка высохла. – Мне он ничего не посмеет.

– Подумаешь, ну подеремся. Объясню, что насильно мил не будешь. Мужик перетерпит. Разберусь по-свойски. Моей маме ты понравишься.

– Думаешь? А вдруг знать не захочет?

– Ну, что ты!

– Ты один ребенок в семье?

– Еще сестра, но она с мужем переселилась в Бодайбо. Знаешь, в Сибири? Золотые прииски, может, слышала?

– Золото? Как романтично! Я бы тоже уехала с тобой на край света! Расскажи об Урале! О твоей заимке, о людях.

– Моя заимка на берегу реки Вишеры, огромной, мощной реки, быстрой в верховьях, медленной ниже Красноуральска. Вверху, в горах, местность почти пустынна. Алмазная Вишера. Слышала о месторождениях алмазов?

– Только о якутских.

– Сказочная красота! По берегам – скалы, в них пещеры. Поселений мало. Камень Писаный – отвесная восьмидесятиметровая скала обрывается прямо в воду, а под камнем омут: закружит и утянет в подводное царство. В камне том глубокие пещеры, загадочные, древние.

– Почему его назвали Писаным?

– Из-за рисунков древних людей. Охрой, будто кровью, нанесены изображения медведя, человека, геометрические фигуры. Бронзовый век. К писанице только с воды подойдешь. У подножья был когда-то жертвенник.

– И с такого камня хотела броситься твоя невеста?

– Ну, хотела-не-хотела, а грозилась. Поговорим об этом или дальше рассказывать?

– Дальше….

– Камень Притон напротив бывшей деревушки Велгур. Там потопили белогвардейцев, натянув веревку через реку.

– Что-то далековато забрели белые.

– Не зубоскаль! Еще ниже – Говорливый. Звонкое эхо передразнивает рыбаков: крикнешь – Ау-у, в ответ грозное – у-у! Говорят, косматый лесовик пугает любопытных. Рядом с камнем – пещера с ледником. Когда-то возле была деревня Говорливое, ныне толь старинная каменная церковь рушится. Эх! Никому и дела нет. Ее с реки видно.

– Жаль! Спасо-Оскуйская церквушка тоже разрущается. Но до нее очень трудно добираться. Болотина на многие мили.

– Дале огромный камень Ветлан. А по Вишере искусственные островки; ими пользовались заключенные ГУЛага для сплава леса. Интересно тебе?

– Очень!

– Когда-нибудь сама увидишь! Влюбишься!

– Уже влюбилась.

– Поедешь со мной?

– Да.

– Уговор. Вначале один: не к чему тебе выслушивать в мой адрес. Объяснюсь, поставлю перед фактом.

– Пойдем бродить?

– Может, в кино? Смотри, «Дом кино», а? Не голодна?

– Хочу мороженого!

– Какое любишь?

– Сахарную трубочку. А ты?

– Вафельный стаканчик. Крем-брюле или черная смородина.

– На заимку и мороженое привозят?

– У нас магазина нет, в соседнюю деревню на мотоцикле сам езжу или мамка. Коляску затарю, на неделю продуктов: сахар, мука, крупы, чай, иногда колбаска. Тебе в диковину, а хлеб дома печем. В русской печке. Киселя захочется, картофеля потрешь на терочке, водички на месиво, смоешь грязь, а на дне тарелки – чистый крахмал!

– Сваришь киселя самопального с теплым хлебцем, и ну, пультом щелкать по спутниковым каналам. А то в интернете шариться по неприличностям! А?

– Смейся, смейся, насмешница моя!

– А что, не глядишь на голых баб?

Семен покраснел:

– Ну, бывает… с приятелем балуемся. Не мой же комп.

– Смотри, я ревнивая!

– Бывало раньше! И совсем не интересно….

– То-то. Куда?

– За мороженым.

– Идем вместе, знаешь? К Дворцовой площади.

Вышли на Невский проспект, мороженого взяли.

Запиликал телефон:

– Парфенка, легок на помине! – Да, слушаю! По Невскому гуляем, а ты? Да, на последней. Нет, не приходи! Потому! Все!

Аэлита нажала кнопку и сунула телефон в сумку.

– К тебе рвется? – спросил Семен, нарочито спокойно, – Не пущу! Хочешь, лягу спать у твоего порога?

– Да-а? – Аэлита усмехнулась, – Разве я не говорила, что сама справлюсь? Хочешь подраться? А Парфен говорил, жизнь тебе спас. Не отличаешься благодарностью.

– И впрямь странная, а я не верил! Не пойму: шутишь или издеваешься.

– Кто сказал, что будет легко?

– С другом сам поговорю!

– Не доверяешь?

– Все! Вопрос закрыт! Пустишь к себе?

– А насчет коней на переправе?

– Что-что?

– Интуиция подсказывает, что ты близок к полному отказу с моей стороны. Езжай-ка лучше к невесте! – Аэлита развернулась, и пошла в обратную сторону.

– Погоди! Замысловато для простого парня. – Семен задержал руку девушки, – Объясни, в чем дело?

– Думала, наконец, особенный парень! Получилось, как всегда. Приоткрыла сердце, а в постель не звала!

– Извини. Значит, не доверяешь. Ладно. Знаешь, что это? – Кивнул на Казанский собор. – Посидим у фонтана?

– Похоже, церковь. Подойдем ближе? Точно, собор!

– Точно! Казанский собор. Вот где пасхальную службу проводят. По телеку смотрел.

Присели на скамеечку.

– У тебя есть мобильник?

– Нет. К чему дорогая игрушка в моей глуши? Дома и телефона нет.

– А интернет?

– Беспроводной и то не мой: от ма-а-ленькой фитюльки пашет, говорил. А компьютером разживусь, окошко в мир. – Помолчал, – ты неправильно поняла: слышать дыхание, чувствовать тепло. Будешь спать, а я сяду рядом, стану глядеть на спящую.

Аэлита усмехнулась:

– У меня мало опыта, но из книжек знаю, что нельзя полностью доверяться мужчинам. Время покажет: либо сотрет быстрое чувство, либо умножит.

Семен обнял девушку за плечи. Аэлита доверчиво прижалась к нему.

– Малая Вишера – большой город. Здесь есть все: школы, ясли, детские сады, видел даже банк, а про магазины и говорить нечего.

– Краеведческий музей, больница, своя радиостанция: МВ Диапазон, кинотеатр, – продолжила Аэлита, – в самом деле, не густо. Пара-тройка кафешек, ни настоящих музеев, ни театров. Убогий городишко, не то, что Питер, но я его люблю. Хочешь, завтра в краеведческий музей пойдем?

– С тобой, куда угодно! Птичечка моя!

Аэлита зажмурилась:

– Ты ласковый? Будто кошка таю от нежных слов.

– Со мной ты будешь всегда таять! Заюшка моя, зоренька ясная.

– Зоренька мне нравится, а вот заюшка избито.

Семен крепче прижал к себе любимую:

– Не отдам никому!

– А кто просит? На поселке парни чураются меня, а по секрету, не любят насмешек. Вот и пустили молву, дескать, странная. Даже ты упрекаешь в издевках.

– Непривычно, но мне нравится!

– Вот как? – Аэлита, отстранившись, глянула в глаза молодого человека, усмехнулась, положила голову на плечо Семена, – расскажи о невесте.

– А что рассказывать? Дело обыкновенное: гулял с девчонкой год, на второй – заимка в женихи записала. Мать ноет: внуков хочет. Я думал, думал – а! женюсь, матери подмога, да на старости – утеха мальцов нянчить. Наташка, девка видная, скромностью не обиженная.

– И за год ни-ни?

– Тискались, и только. На заимке не скроешься, быстро ярлык повесят.

– Любил?

– Привык дюже. Казалось, люблю. Уехал, из сердца вон! Заставлял себя, ругал ветреником, имя произносил вслух, а на душе ничего. Как жениться? Разве это не обман, не измена? Что думаешь?

– Я бы не хотела, чтобы парень женился лишь по долгу. Мне любовь давай настоящую! Но кому-то все равно, главное замуж. Если твоя невеста из таких, недолго будет переживать, найдет замену, конечно, если ты не единственный жених на заимке. Если же любит, отпустит, но горько будет ей, больно. Не скоро затянется рана.

– А как знать?

– Того не ведаю, но думаю, поймешь. Решил все-таки ехать? Может, лучше матери отпишешь?

– Боишься, как Наталка?

– Дурачок! Любишь – примчишься, недели не пройдет. Скучать буду, в окошко смотреть.

– Парфен развеселит. Не в том смысле, конечно.

– Он целыми днями вкалывает. Заказов море, но и конкуренция – не дай боже.

– Зачем ему деньги?

Она засмеялась:

– Ну, ты даешь! Парфен скачет на одной ножке: в кафешку, на танцы в Большую, теперь на машину копит.

– Верно, для тебя старается.

– Автомобиль – удовольствие для мужчины! Девчата иначе глядят на парня с тачкой. Особенно, если еще иномарка. Парфен – завидный кавалер: щедрый и простой. Обожает быть в центре внимания.

– Завидный? И что нашла во мне? На Урал точно поедешь?

– Хоть на край света! Люди везде живут!

– Думаешь, Парфен возьмет в свою артель?

– Так звал?

– Звал. Когда не знал, что соперничать стану.

– Глупости! Могла полюбить кого угодно, но случилось так. Подуется немного и все. Не надо винить себя во всех грехах. Бери пример с меня. Я не стану прятаться и бояться: будет так, как должно.

Семен тяжко вздохнул: девчонкам легче. Они запросто говорят парню «отвали, достал» и прочие вещи. Даже могут послать далеко и надолго. Нет, мужчинам, как ни крути, трудно в этом плане.

– Бляха-муха…

– Что еще надумал? Брось! Отпиши матери, не мучайся, рассосется. Мы развлекаться в Питер приехали, а не угрызениями совести заниматься.

– Ты права. Что я настроение порчу? Любовь – прекрасное чувство. Может, посидим в кафе? Я, вроде, проголодался, – взглянув на часы, свистнул, – ого, почти шесть!

– У меня под ложечкой сосет, а я недоумеваю, кажется, недавно пирожками обедали.

– Пирожки, не еда, легкий перекус. Идем? – Семен встал и протянул девушке руку, – вставай, золотце!

– Смотри, китайский ресторан! Мы с Парфеном как-то были в китайском, недорого и сытно. Возьмем утку по-пекински или курицу.

– Супчику тебе надо, ишь, бледненькая. Опять живот? Сухомятка дело недоброе. Враз печень испортишь, так мама говорит. Я хочу здоровую жену!

– Эк, хватил! Жену!

– На меньшее – не соглашусь! Если собираешься поматросить и бросить – иди мимо!

– Так девчонки говорят, – Аэлита рассмеялась. – Как хорошо мне с тобой! Последний раз так хорошо было с мамой.

– Договорились, буду верным мужем, мамой и лучшей подружкой. Согласна?

– Так бывает?

– Только у нас, больше ни у кого.

Аэлита взяла его руку и поцеловала, вогнав Семена в краску:

– Ну вот, – смог выговорить молодой человек, – больше так не делай.

– Почему?

– Стыдно как то…

– В том, что между влюбленными, не бывает стыдного. Привыкай, любимый! Что, идем?

Вошли в китайский ресторан. Народу было немного: заняли уютный столик в глубине зала.

– Вот мисо-суп. Пробовала?

– Нет. – Аэлита засмеялась.

– А что смеешься?

– Счастлива. Хорошо, давай мисо и по китайской курице. И как раз на последнюю электричку.

Семен вздохнул: как объяснить товарищу? С одной стороны – совестно, вроде предал, а с другой – девушка имеет право выбрать. Случись с самим такое, дал бы в морду! А дальше что? Девчонке сказал бы насчет легкомысленного поведения. «Не меняй коня на переправе, не меняй» – где он слышал эту фразу?

– Что ты шепчешь?

– Ничего, милая, стишки читаю. «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном…»

– По дому соскучился? Бывает. А вот и ужин! М-м, вкусно.

Долго стояли, обнявшись возле калитки. Наконец, Аэлита сказала:

– Светает.

– Иди спать, милая, иди, глазки совсем усталые.

– А ты?

– Я посижу на лавочке, курну. Помечтаю, как любимая засыпает с думами обо мне.

– Правда?

– Правда.

– Не уйдешь до утра?

– Не уйду.

– Хорошо. Смотри, если уйдешь, проснусь и вообще никогда спать не буду.

– Обещаю.

– Вот и ладно. – Аэлита потянулась, – покойной ночи, родной.

Ушла. Вскоре свет в окне погас.

Семен долго сидел на скамейке, думая о случившемся, о любви так внезапно пришедшей к нему. Еще о том, что мог остаться дома, жениться на Наталке, детей нарожать. Аэлита вышла бы замуж за товарища. Нет, Аэлита не выйдет за Парфена, не та девушка. Ждала бы Семена всю жизнь.

Гавкнул Молчун. Семен тихонько свистнул и шепотом позвал:

– Молчун, Молчун, свои!

Пес заскулил и удалился в будку, где повозился и вскоре улегся спать. Дураки, дрыхнут, а ему нисколько не охота. Он зажмурился, представив, как Аэлита спит, кулачок под щечку, и видит во сне его, Сеню.

– Милая, родная. «Любимого к сердцу прижму и не отдам никому!» Это про него, не отдам никому. Единственная, необыкновенная! На целом свете!

Занимался рассвет: из серо-белых плотных туч пробивались низкие лучи. Поежился: зябко и хорошо! Холод вообще здорово! На морозе дрова рубить в одной рубахе. Мамка выскочит в пуховом платке на плечах, ватничек под мышкой:

– Сынок, возьми, простынешь, однако.

– Брось, мам, на дрова, – а сам колуном тюкает, пар от спины. Опосля в просторные сени и ну из алюминиевого ковша морозного квасу сёрбать. Зубы стынут. Красота!

А маманя причитает:

– Вот-вот, употевши, ледяного пойла, прямая дорога в больницу.

А он маму крепко обнимет, целует в серебряный висок:

– Старушка моя дорогая! Здоровья моего на семерых, – и подхватит, закружит на вытянутых руках, а мамка смеется, заливается:

– Какая ж я старушка, еще и пятидесяти нет, возьму, вот, и замуж выскочу. Только младшенького пристрою в хорошие руки.

– Эт кутят в хорошие руки отдают, а я сам с усам.

– Эх, внуков бы понянчить. Дети кто куда – одна останусь. Вылетишь из родного гнезда, – и замолчит.

Поставит мать на ноги, хмуро скажет:

– Я отсюда никуда. Жинку в заимке возьму, тебе помощница будет.

Семен вздрогнул: никак задремал? Матушка привиделась, а ведь правду сказала, не будет у него жены в заимке. Хотя почему? Аэлита ясно выразилась, поедет за ним куда угодно. Радость охватила его, расправила грудь, плечи. Солнышко поднималось, тепло разлилось по Вишере. Молодой человек встал, потянулся и тихо пошел в сторону дома. Верно, Парфенка уже проснулся и на халтуру собирается. Надо поговорить с дружком верным.

Объяснение с Парфёном

Парфен завтракал. Сеня поздоровался с товарищем и сел напротив:

– Ешь, гулена, – друг кивнул на стопку блинов, – или кормлен?

Семен покрутил головой:

– Разговор имеется. Серьезный.

– Ну.

– В общем, мы с Литой любим друг дружку.

– Нет.

– Любим.

– Та-ак.

– Ну, хочешь, подеремся?

– Та-ак. Сеня, берешь билет и дуешь невесте.

– Я не уеду!

– Понял? Дуй к невесте! – Парфен встал из-за стола и пошел на Семена, сжимая кулаки.

Сеня не двинулся с места:

– Ударь, если легче станет!

Парфен ударил: из носа товарища тонкой струйкой поползла кровь:

– Еще?

– Бей!!!

Он снова ударил, на этот раз в челюсть.

– Мало?

– Бей!!!

– Для ровного счета!!! – Три.

Из рассеченной брови кровь залила глаз. Семен чертыхнулся:

– Портрет испортил!

– До свадьбы заживет. Как же это?

– Не знаю. Имя невесты обернулось пустым звуком. Думаешь, не понимаю, что Лита твоя девушка?

– Не сказал бы. Но я не против.

– Ты любишь ее?

– Зачем тебе? Хочешь совесть облегчить? Я не люблю ее. Доволен? Вымой харю, «Казанова»!

Семен умылся, затем намочил платок, приложил к глазу.

– Что сказала Аэлита?

– Любит и поедет на край света за мной.

Парфен пожевал губами, раздумывая:

– Такая девушка. Дурак!

– Я?

– Я! Дурак! Чудная девушка. Упустил. Ладно, будь счастлив! Заработать хочешь?

– Парфен!

– Что Парфен? Бабки не нужны?

– Нужны.

– А нужны, давай работай. На соседней улице колодец надо делать. Дам двух парней. Справишься? По десятке на брата, самое малое, не ахти, но все же.

– Спасибо. Заработаю, поеду к себе, мамке покаюсь, Наталке.

– Покаешься? В чем, дурило? Эка невидаль, влюбился мужик.

– Ей перед соседями краснеть, перед Наталкиной матерью.

– Переживут, если взаправду это по-серьезному, а то ведь с глаз долой, ети ее в костыль. Приедешь и обратно Наталку захочешь.

– Понимаю, выгляжу ветреником.

– И увидим, каков ты. Мне-то лучше, чтобы ты оставил Литуху… Может, я женился бы: все-таки мамаша обожает ее.

Семен вскинул глаза на товарища: шутит? Но лицо друга было непроницаемо, и смотрел он в сторону:

– Ладно, все, ушел. Бригада ждет. А насчет колодца, парням скажу, чтобы позвали тебя.

Вышел, хлопнув дверью. Затрещал мотоцикл во дворе. Семен лег на раскладушку, закинув руки за голову. Есть не хотелось. Он думал о том, как всего несколько дней могут изменить судьбу человека. Несколько дней назад слезы глотал, расставаясь с девушкой, а сейчас лица не помнит. А вдруг и правда он легкомысленный, вдруг уедет и опять с Наталкой закрутит роман? Как тогда? Вот и проверим. Семен тяжко вздохнул: не может быть!

В окно постучали: выглянул.

– Ты Сеня? – лохматый парень цыганистого типа.

– Ну.

– Парфен велел звать на халтуру.

– Я мигом! – Вскочил, как ошпаренный, опрометью на улицу.

– Ленька, – молодой человек протянул руку, которую Семен радостно потряс, – Ихтиандр уже на месте.

– Ихтиандр? Серьезно? Или кликуха?

– Имя. Дед колодцы рыл, отец колодцы рыл и он тоже колодцы роет.

– Понятно. Далеко?

– Здесь. Близко. Сам откуда?

– Уралец.

– Значит могёшь.

Земля маловишерская тяжелая, глинистая, но Семену нипочем, о Лите думает, скучает.

Время обедать настало, работники за стол уселись, он же к зазнобе помчался. Прибежал и обнял с порога:

– Соскучился, ужас! А вот как уеду, совсем помру с тоски!

– Быстрее вернешься, если жить захочешь, – засмеялась, как ручей по камешкам, у Сени сладкая дрожь по жилам.

– С Парфеном объяснился.

– Я и вижу, нос распух, глаз не видать. Дай, лед приложу.

– А, не надо! Совсем не больно. Ерунда. Мне халтуру друг подкинул, неподалеку колодец роем. Прибежал на обед, но пора идти, негоже отлынивать.

– Ой, погоди, бутерброд вынесу.

Семен кивнул. Аэлита вернулась со свертком и бутылкой молока:

– Вот, ешь на здоровье.

– По дороге стрескаю.

– Тогда дожидайся, пакет вынесу, все приличнее.

Взял пакет в руку, а от него тепло девичье к сердцу подкатило. Не удержался, обнял крепко, только ойкнула любимая, и прильнул губами к милому лицу.

– Иди.

Едва оторвался, побежал. Мужики начали работать. Семен, с набитым ртом промычал:

– Я могу внизу, в колодце, не впервой.

– Прожуй и лезь.

Все глубже Семен под землю опускается, а воды нет, небо все меньше, солнце совсем не проникает, но не сдается. Кинул Ленька веревку:

– Хва на сегодня! Шабаш! Вылазь, сибиряк. Четыре кольца утопили, здесь далёко вода, на десять-двенадцать колец обычное дело. Маракуешь? Выдюжишь двенадцать? Небо с овчинку! А?

– Выдюжу! Сколько стоит двенадцать?

– По двадцатке не меньше срубим.

– Хорошо.

– Хорошо-то хорошо. Только достань ее: тяжелая водичка, потом умытая.

– Ладно, кто сказал, что уралец боится работы?

– До завтра, брат. К девяти подгребай, не ошибешься.

Аэлита сидела у окошка, подперев щеку рукой. Увидев Семена опрометью выскочила, повисла на шее:

– Уработался?

– Ничего. Водицей умылся – заново родился. Куда пойдем?

– Ходить здесь особо некуда. Хочешь искупаться?

– Ты говорила о Спасском озере, поедем?

– Тю-ю. Эк, загнул. Двадцать километров по болотам и бездорожью. Хотя, лето сухое, пожалуй можно обойтись без вездехода. Спроси у Парфенки, пусть подбросит на мотоцикле, а то одолжит, если ты умеешь с мототехникой.

– Договорились, только работу закончу, увезу на твое любимое озеро. Не боишься ночевать у погоста?

Аэлита усмехнулась и покачала головой.

– Помнится, в краеведческий музей собирались, а Лит?

– Музей до восьми.

– А сейчас?

– Половина. Сень, я никуда не хочу. Только видеть тебя.

– Милая. Погуляем?

– Конечно. Обними меня.

Колодец отнял неделю. Наконец, Сеня получил деньги и пригласил Аэлиту в Питер. Девушка, к его удивлению отказалась, и напомнила о Спасском озере, причем предложила и Парфена взять с собой.

Накануне предполагаемой поездки друг сказал:

– Литка звала меня с вами, но я думаю, третий лишний, не обидишься?

– Конечно, нет. Хотя, верный товарищ не может быть лишним, – ответил Сеня, и покраснел, так фальшиво звучали его слова. Парфен усмехнулся и похлопал товарища по плечу, мол, все понимаю и не держу зла.

– Вот и хорошо. Отдохнешь, и поможешь крышу крыть в Большой Вишере. Вдвоём управимся, срубим по шестьдесят.

– Спасибо, но я домой собираюсь, надо расставить точки. Вот приеду.

– Тоже верно. По-мужски. А то присоединяйся: крыша – не колодец, втроем по полташке отломим, вчетвером по сорок, зато сделаем за три дня, а напряжемся так и за два. Думай, голова.

– Ладно, уговорил. Заманчиво за пару дней кучу денег отхватить. Пара дней, верно, роли не сыграет.