Мара. Охота на оборотня

Тут уж и ежу понятно, что к этому руку приложил Загривко. Он стал захаживать в гости. Уж очень ему полюбилась Мара. На какие только ухищрения не шел юный аннич, чтобы привлечь ее внимание. А она – ни в какую.

Однако капля точит камень, а настойчивость и смекалка – девичье сердце. Влюбилась Мара и, забыв про свою клятву, вышла замуж за аннича… Но с богами шутки плохи. А на клятвы у них память хорошая. Разозлилась богиня, да и послала проклятие. Мара стала превращаться в лесную кошку. Каждый месяц в одну из недель она уходила в леса, где ночью принимала звериное обличье…

– А как же аннич не замечал этого? – перебил Гуру Странник.

– Заядлым охотником аннич оказался. Мог месяцами дома не появляться, выслеживая какого-нибудь кабана или оленя. И хотя жену он любил, но охоту он любил больше.

Вскоре по городу поползли слухи о том, что в лесах появилась кошка лесная небывалой красоты. Большая, как рысь, с золотой шерстью. Узнал об этом Загривко. Как-то на пиру, знатно перебрав вина, торжественно поклялся найти эту кошку и поймать ее. Сделать из нее ковер и принести жене. Испугалась Мара. Долго пыталась отговорить от этой затеи мужа. Только ничего не вышло. Аннич буквально помешался на идее поймать золотую кошку. Тем временем, у них родились двойнята – два золотоволосых мальчонка. Мара не отходила от них ни на шаг. Вилась над ними, как орлица над орлятами… И все бы хорошо, но проклятье есть проклятье. Оно не щадит никого.

Пришло время, и Мара снова отправилась в лес менять обличье. Мужа-то, поди, неделю не было. Когда появится – неизвестно. Но не повезло ей в тот раз. Обнаружил ее Загривко вместе со своими подручными. Долго гоняли они ее по лесу. Аннич подстрелил-таки золотую кошку. Стрела угодила прямо в плечо. Только чудом ей удалось сбежать.

Раздосадованный неудачей, он вернулся домой на следующее же утро. Заметив, что у жены рука ранена, он смекнул, что она – та самая лесная кошка. Видать со страху, что его жена оборотницей оказалась, Загривко малость умом тронулся. Запер ее вместе с детьми малыми, да и поджег терем. Вопли такие стояли, что народ посбегался со всех сторон. Тушили как могли. Но, увы, дети погибли в пожаре, а Мару, еле живую и страшно изуродованную, забрала к себе в лес служительница Верховной богини Житявницы Веда.

Долго ее выхаживала ведунья, очень долго. Иные думали, Мара совсем не вернется. Она вернулась. Но уже другой. Не стало больше той Мары, которую знали все. Будто злыдень принял ее обличье. Веда как могла лечила ее, но половина лица, да и большая часть тела Мары остались покрыты жуткими шрамами. Она же обучила Мару всем целительным премудростям и волшбе. Вот такая история.

Странник молча обдумывал услышанное. Он разлил вино по кубкам, и жестом указал Радомирке, чтобы кувшин сменили.

– Вроде все складно, – наконец произнес он, пока служанка меняла кувшины. – Но весьма странное отношение у ваших к ней… Вроде как она помогает, а они ее ненавидят и боятся…

– Поговаривают, будто после ухода Веды к Великим Матерям к оборотнице стал захаживать не кто иной, как сам Черног. Он научил ее обращаться в лесную кошку по собственному желанию. Также наградил даром карающего взгляда. Человека, осмелившегося заглянуть ей в глаза, сжирают его собственные грехи. Столкнуться со своим собственным злом – это, знаешь ли, не от жриц Мокалуши голым по крышам убегать. Младека ты сегодня видел.

– Черног? А какая нужда Злому Богу с безродной оборотницей путаться?

Гура задумчиво почесал подбородок.

– Вот то-то и оно… Черт разберет этих богов и их прихоти. Но, возможно, что она его сама призвала.

– Весьма необдуманно с ее стороны. Черног за свою помощь втридорого берет.

– Я бы сказал, ее отчаяние на это подтолкнуло… Пока была жива Веда, ее никто из местых не трогал. Но стоило ведунье уйти, как на нее объявили самую настоящую охоту. Дескать, нечего в наших краях оборотням делать. Затравили ее совсем… До тех пор, пока кошка не показала когти. После этого народец попритих.

Странник покачал головой:

– А что случилось с анничем?

– Знамо дело. Свихнулся он. Надел конский хомут на шею, да и утоп. Его потом только аж через неделю нашли в Вышняках.

Странник наконец-то принялся за еду.

– Знаешь, – прервал молчание Гура, задумчиво заглянув в пустой кубок, – она, конечно, отъявленная пакостница. Но в душе ее доброта по-прежнему теплится. Ее дети любят. Радуются, когда она приходит. Женщин оберегает. Если скотина заболела, то все к ней на поклон бегут, помощи просить. Ребенок захворал – снова к ней за помощью спешат. Муж бесноваться начинает – опять все к Маре. Уж она-то мастерица мозги вправлять. Слышал же, как ее Брюхоскуп называет – Матушка Лесная Госпожа. Или Лесной Кошкой. Или Марой-оборотницей. Многие здесь ей здоровьем, а то и вовсе жизнью обязаны. Она мою жену три дня спасти пыталась. Я сам видел. Своими глазами наблюдал, как она возле нее практически трое суток не спала… Но, увы… Сколько отмеряно нитью Арны, столько и живет человек. Больше ему не выпросить у богини… Ты своди к ней коня своего, она поможет. Только ты это… В глаза ей не смотри. Если вдруг петь начнет, уходи подальше, чтобы голоса ее не слышать. Иначе заснешь, и проснуться можешь в такой чащобе, что месяц плутать будешь, а дороги обратно не найдешь.

– Как мне ее найти?

– А выйдешь в лес с восточной стороны города, дойдешь до ручья, пересечешь его, а там ее владения начинаются. По красным ягодам найдешь дорогу к ее дому. И да, последнее предостережение – ты особо не рассматривай ее. Это в городе она только так закутывается. А дома-то, поди, без плаща ходит. Неприятно ей это – когда шрамы ее рассматривают. Зачем ей лишнее напоминание о том, что с ней сделали?.. Кстати, – перевел тему наемник, – ты говорил о гардианцах. Думаешь, они решат напасть? И это во время Тысячелетнего Мира?

– Гардиания всегда была неспокойной. Для них Тысячелетний Мир – просто бумажка, замаранная чернилами. Молох давно присматривается к араканским землям. Но пока Аракана имеет такого сильного союзника, как Шумор, он вряд ли отважится нападать в открытую.

– Тогда Старый Лис зря питает надежды напасть на наши земли. Всем известно, что ваш володарь охраняет Аракану, как свои собственные земли. Иначе, прости за ерничество, где ж ему баб себе брать?

Странник рассмеялся.

– Уруш может взять себе бабу откуда угодно. Дело в другом, не каждая из них может стать его женой. Ты же ведь предание знаешь? И Молох его знает. И что с завтрашнего дня начинается последняя неделя Уруш-Мая – тоже. Понимаешь, к чему я клоню?

– Думаешь, он попытается разрушить договор между Араканой и Шумором, помешав выбору Нареченной?

– Помешать выбору самого Уруша? Это невозможно. Великий Володарь не станет слушать правителя паучьих людей. Да и тот не дурак, чтобы вызывать на себя гнев бога. Но он явно что-то затевает.

Глава 2. Мара

В южных землях, где удивительным образом пустыни смешивались с неповторимыми лесами из огромных раскидистых пальм, благоухающих мандариновых деревьев и цветущих кустарников, коим нет названия в обычном языке, раскинулось Влакийское володарство. С севера оно граничило с Араканой. С восточной стороны Влакия разделялась пустыней Семерых Смертников с Западной Ралией. Она напоминала собой пояс из песка и раскаленных под солнцем камней, протянутого от южной границы Араканы до Южного моря. Никто не помнил, почему так была названа пустыня. Одни считали, что в ее сердце скрыты врата к Великим Матерям. Другие – что там некогда стоял Маар-Шатеб, город Перевернутой Луны, где жили канувшие в забвение народ ма-аров, который поклонялся богине смерти Моране. Однако ни ралийцы, ни влакийцы не преодолевали этой пустыни, опасаясь злых духов. Суеверные жители поговаривали, будто духи сдирали кожу и утаскивали под пески любого смельчака, потревожившего их покой.

Влакия была страной вольных торговцев и музыкантов, прославленная своими пряностями, вином и тканями. Местный володарь Альдуральбек поддерживал добрососедские отношения с Грознославом. И эта дружба весьма положительно сказывалось на казне обоих володарств: в Аракану поставлялись самые изысканные вина, пряности и шелка во всем Светлоземьем, а Влакия пополнялась золотом. А чтобы укрепить союз еще больше, араканский правитель выдал замуж одну из своих внучек за Альдуральбека. Подобные династические браки претили Грознославу, но ведение политики требует определенных жертв.

Молох задумчиво теребил пальцами жидкую, с проседью бороду. Он восседал на маленьком раскладном кресле и внимательно следил за тем, что происходило на противоположном берегу реки. Серое, изъеденное оспой лицо с кривым, точно разодранным ртом и уцелевшим в многочисленных боях раскосым черным глазом, зло смотрящим из-под кустистой брови, одновременно внушали и страх, и отвращение. Его многочисленные войска расположились в небольшом безымянном извилистом ущелье, которое едва заметным пятном разделяло Шамские горы. Оно было настолько незаметным, что многие просто не догадывались о его существовании. Этой прорехой Старый Лис решил воспользоваться. Гардианские воины во главе со своим володарем заняли отвесные склоны гор, надежно скрытый тенью гор. Точно пауки, они готовились к ночной атаке.

Старый Лис презрительно усмехнулся, наблюдая, как жизнерадостные влакийцы ныряют в реку. Во Влакии начинались праздненства, посвященные их покровителю – легкокрылому Влаку, богу веселья и торговли. Лучшего момента для нападения и не придумаешь.

– Я знал, что ты придешь, – вдруг произнес Молох. В его скрипучем голосе слышалась усмешка. – Это он послал тебя?

Тень отделилась от скалы и медленно проплыла над землей, не касаясь ее. Она замерла в нескольких шагах за его спиной.

– Воистину Арна наградила тебя паучьим чутьем, володарь, – прошелестела фигура. И в голосе том нельзя было разобрать кто говорит: мужчина или женщина. – Ты прав. Он послал меня.

– И что же надо Темному Богу от детей Арны?

– Он просил передать тебе это, – темная рука протянула ему свиток.

Гардианец нехотя повернулся. Он долго всматривался в темное пятно под капюшоном, а потом медленно взял свиток. Кривой рот перекосился в отвратительной улыбке. Молох пробежал глазами по письму и снова устремил свой взор на противоположный берег. Рука скомкала бумагу. Наконец он задумчиво произнес:

– Как думаешь, что делают эти люди?

Тень усмехнулась.

– Известное дело – они моются, володарь. Сегодня для них священный день. И в этот день полагается мыться. Считается, что так они продлят себе жизнь…

– Глупцы! – Молох презрительно рассмеялся и, почесывая искусанную вшами ногу, продолжил: – Всю удачу смывают! Неужто эти жалкие любители вина и прянностей думают, что водой способны продлить свои дни? Великая Паучиха Арна каждому из нас отмерила свою нить жизни. И завтра на рассвете станет ясно, чья нить подошла к концу… Передай своему Богу, Безликий, что дети Арны согласны.

Странник проснулся раньше, чем пропели первые петухи. Прохладный воздух сочился сквозь открытое окно и приятно холодил кожу. На темно-синем, почти черном предрассветном небе не было видно ни единой звезды. «Самое темное время перед рассветом, – промелькнуло в голове. – Н-да… Пожалуй, это правда…»

Он бесшумно встал, осторожно высвободив руку из-под головы Радомирки. Служанка сонно приподняла голову и, что-то бормоча, перевернулась на другой бок. Он накинул на ее обнаженное тело одеяло и принялся быстро одеваться.

Из соседней комнаты доносился утробный храп. Изрядно перебравший Гура спал поперек узкой кровати, почти касаясь коленками пола, и храпел, как настоящий берендей. После вчерашней попойки наемник смог разве что повиснуть на старом друге, пока тот тащил его до комнаты.

Застегнув плащ, Странник кинул взгляд на девушку. Она мирно посапывала, свернувшись калачиком под одеялом. Разметавшиеся волосы казались черным пятном на белой подушке. Он сунул под нее рубиновое ожерелье и вышел из комнаты.

Услышав шаги хозяина, Сивер встрепенулся. Странник внимательно оглядел коня и присел на корточки. Грива и хвост были заплетены в косы. Правая передняя нога обмотана ветошью, от которой исходил пряный травяной аромат. «Никак конюшенный постарался?» – отметил он про себя. Но в конюшне было тихо. Ни возни из яслей, ни шороха из кучи соломы. Точно и нет здесь старичка. Домовой дух предпочитал прятаться. И очень злился, если его кто-то видел.

Но Странник чувствовал, что тот затаился где-то и наблюдает за ним. Он оставил конюшенному несколько ломтей ржаного хлеба с солью, налил воды в пустую деревянную чеплашку и со словами благодарности поставил за кучу соломы. Ибо есть непреложный закон: не поблагодаришь домового духа за заботу – в другой раз замучает животину.

Странник потихоньку вывел коня из конюшни и погладил по широкой конской морде. Сивер захрапел и отвернулся.

– Ничего, друг, потерпи еще немного. Скоро легче будет.

Он взял его под уздцы и направился в сторону восточных ворот. Конь дернул ушами и, прихрамывая, поплелся за хозяином. В ночной тиши спящего города цокот копыт на мощеной дороге казался особенно громким.

За восточными воротами с правой стороны чернела заброшенная кузница, о которой накануне говорил Гура. А за ней – покосившаяся небольшая избушка. От времени крыша провалилась, и сквозь пустые разбитые окна виднелось светлеющее утреннее небо. Видно, не год и не два стояли дома без хозяев, и их жуткий вид пугал суеверных жителей Вышней Живницы. Те старались стороной обходить это место. Неудивительно, если оно стало пристанищем злыдней или какой-то другой нечисти.

Солнце практически поднялось из-за горизонта, когда путник и его конь дошли до границы, где начинался лес. Туман, окуташий поля, таял под солнечными лучами. Послышалось переливчатое пение соловьев. Сивер тяжело храпел и с трудом ставил ногу. Страннику пришлось замедлить шаг. Ветошь с травами, которую намотал на больную ногу конюшенный, помогла, но ненадолго.

Вскоре они вышли к ручью и остановились. Путник отпустил коня, а сам наклонился над водой. Сложив руки лодочкой, он несколько раз плеснул водой в лицо и смахнул капли с подбородка. В груди шевельнулось неприятное чувство, будто кто-то следит за ним. Он разогнулся и, вытащив меч, огляделся.

Из густых кустов орешника на него пристально смотрели кошачьи глаза необычного голубого цвета. Странник сделал вид, что ничего не заметил, но убрал в ножны меч, а потом резко обернулся. Кусты едва заметно зашевелились. В листве промелькнула золотистая тень. «Хм… Похоже, люди не лгут, – подумал он. – Действительно, золотая шерсть».

Значит, Мара уже знает, что к ней идут. В том, что это была оборотница, Странник не сомневался.

Конь нетерпеливо зафыркал.

– Да будет тебе, Сивер, – ласково потрепал его за ухо путник. – Потерпи еще немного. Чуть-чуть осталось.

За ручьем начиналась тропа, вдоль которой теснились кусты красной смородины. Их в свое время посадила Веда, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли найти дорогу к ее дому.

Тропа оказалась недлинной, и вскоре Странник вышел на поляну. Посреди стояла самая обычная бревенчатая изба. Дерево потемнело от времени и дождей, но дом выглядел крепким и ладным. Резные ставни были отворены настежь. На плетеном заборе висели горшки, пучки полыни и серые мешочки с солью. Под окном – завалинка, а из-под навеса крошечного крыльца вылетали юркие ласточки. Слева от избы стоял низенький, грубо сколоченный сарай с покатой крышей.

Странник привязал Сивера к тоненькой березке рядом с крыльцом и постучался в дверь.

– Что тебе надобно, путник?

Странник резко обернулся.

Яркие синие со стальным отливом глаза внимательно изучали гостя. Их насмешливый взгляд не казался ни добрым, ни теплым. Скорее, острым и очень усталым. Неповрежденный глаз под темной дугой брови был большим и красивой миндалевидной формы. Левая половина лица была обезображена темно-коричневыми морщинистыми шрамами. Уголок губы, оттянутый вниз, и изуродованное веко, наполовину закрывшее безбровый глаз, застыли в вечной гримасе боли и горя. Правая же половина была бледновата. Черты, не тронутые огнем, показались ему приятными. Червонного цвета волосы словно плащом укрывали ее от постороннего взгляда, ниспадая почти до самых пят. Солнечные лучи играли бликами, и казалось, будто они светились изнутри. Оборотница оказалась высокой и тонкой, как осинка.

Мара представлялась ему совершенно не такой. По рассказам она казалась старухой с недобрым взглядом черных глаз, чье лицо горе избороздило морщинами, а волосы убелило сединами. По голосу, который он слышал в таверне, – женщиной с жесткими и отталкивающими чертами, больше похожими на мужские.

– Свет дому твоему, хозяюшка, – обратился он к ней, спустившись с крыльца навстречу оборотнице. – Говорят, ты помочь можешь. Поможешь – никакого золота не пожалею.

– И тебе благодати, – мягко и тихо отозвалась она. – Твое золото мне не нужно. Говори, что надо. Если смогу, помогу. Если нет, то не обессудь.

– Конь мой прихрамывает. И с каждым днем ему все хуже.

Целительница покачала головой и, неслышно ступая босыми ногами по влажной траве, обошла Странника. Из-под длинной белой рубахи виднелись стопы: одна – белесая, вторая – коричневая и бугристая.

Вороной поджимал под себя переднюю левую ногу и тяжело дышал. Она подошла к нему, и тонкие пальцы ласково коснулись жесткой шерсти морды.

– Что с тобой случилось, красавец? – обратилась она к нему. Тот доверчиво ткнулся носом ей в ладонь и шумно выдохнул. – Где ж тебя так, а?

Конь тонко заржал, словно жалуясь, и положил свою тяжелую черную голову на хрупкое плечо.

– Как тебя зовут? – шепотом спросила Мара, проводя ладонью по заплетенной гриве.

– Сивер, – ответил Странник, удивленный поведению своего четвероногого друга. Конь обладал редким норовом и никого не подпускал к себе, кроме хозяина.

– Хозяин ветров, значит, – ведунья наклонилась и принялась рассматривать повязку на ноге. Хмыкнула себе под нос, разматывая испачканную ветошь. – Хорошо постарался конюшенный. Не изменяет своим привычкам, старик. Пойдем со мной, Сивер. Я тебя накормлю да напою.

Она отвязала вороного от березы и повернулась к Страннику.

– Хворост собери, – нежно произнесла она. – Огонь разведи да воду поставь. Отпаивать твоего друга придется.

Взяв коня под уздцы, повела она его к сараю и скрылась за тяжелой дверью. Мгновение спустя оттуда послышалось пение.

Странник прислушался. Он не мог разобрать ни слова, но голос казался ему самым чарующим, из всех, что он когда-либо слышал. Голос проникал под кожу и разливался бархатистым ласковым океаном. Он успокаивал, укачивал на своих легких волнах. Пение окутывало его нежным шелком. Ему непреодолимо захотелось лечь на траву и закрыть глаза. Чтобы весь этот суетный мир исчез, чтобы подольше насладиться этим волшебным сладостным спокойствием, которое обещал этот голос…

Воистину Гура оказался прав насчет ее способностей. Странник с трудом подавил в себе желание заснуть. На непослушных, одеревенелых ногах он направился в глубь чащи. И только когда вокруг воцарилась тишина, его мысли устремились к последнему разговору с Ольхом.

Уж больно тихо стало на западе. Казалось, что Гардиания наконец-таки решила успокоиться и перестать спорить с Араканой по поводу передела земель на западе, там, где граничат два володарства. Володарь Гардиании Молох даже согласился подписать последний договор, согласно которому территория от Шамских гор до Раскидистого ущелья переходит под власть западного ксенича Араканы Ольха. Молох пообещал, что все гардианцы, что жили на тех землях, уйдут в течение недели. И, как ни странно, сдержал свое слово.

Однако чувство, что гардианцы что-то задумывают, не отпускало Странника. Паучьи люди были известны своим коварством и бесчестными способами ведения игры. Клятвопреступление для них не являлось чем-то из ряда вон выходящим. А тут Старый Лис вдруг проявил такую щедрость – честный передел земли в пользу володарства, которое он мечтал захватить.

– Не похоже это на Молоха, – сказал Странник Ольху. Он прибыл к западному ксеничу через неделю после подписания договора. – Не похоже. Кабы они чего не затевали.

Ольх в ответ лишь покачал головой. Это был высокий закаленный в боях человек, в пепельных волосах которого уже проглядывала седина – предвестница приближающейся старости. В нем удивительным образом уживались и буйный нрав, и благоразумие. Он мог трезво оценить ситуацию. Но если впадал в ярость, то не жалел никого. Не приведи Ралок попасться ему под горячую руку. Ходили слухи, будто некогда жену его, Малушу, похитил ксенич южных земель Ранор, позарившись на ее красоту. Ольх впал в такой гнев, что чуть не спалил все южные наделы. Спас ситуацию володарь Араканы Грознослав. Он не мог допустить, чтобы его ксеничи поубивали друг друга. Тем не менее, Ранор был наказан – были сожжены четыре его деревни, разрушен один из городов, да еще пришлось ему уплатить сто мер золота. Ольх же получил обратно свою жену и отеческое напутствие от Грознослава – дескать, бабы бабами, но нельзя из-за них внутри володарства бесчинства устраивать. Иначе так без родной земли можно остаться.

Западный ксенич стоял напротив разъездного советника шуморского володарства и пальцами перебирал свою окладистую бороду. Блеклые отблески лучины освещали его задумчивое усталое лицо.

– Н-да… Подозрительно это, – наконец промолвил он, бессмысленно глядя перед собой. – Но, с другой стороны, Молох сдержал свое слово…

Странник усмехнулся. Не похоже это было на Ольха. Тот на дух не переносил паучьих людей, а сейчас нехотя признавал показную честность гардианского володаря.

– Вот это и подозрительнее всего. Молох никогда не держит своего слова. Старый Лис Тысячелетний Мир периодически нарушал, когда ему было выгодно. Вспомни хотя бы, когда он Нижний Мост осадил. Сколько времени потребовалось, чтобы паучьих людей выбить оттуда?.. Не-е-е-ет, брат, мне не нравится все это. Затишье это – перед бурей. Узнать бы, что у них на уме…

– Я уже отправил разведчиков. Однако, судя по последним донесениям, на границе все тихо. Изредка еще встречаются то там, то здесь гардианцы. Но лишь те, кто не успел вовремя убраться восвояси.

– То-то и оно… Собирай-ка, Ольх, войска. Выстави их на границе. Да по-тихому, чтобы никто не знал. Не ровен час, Гардиания напасть может. А коли так, то начнет Молох с твоих земель. Да и надобно остальных ксеничей да Грознослава предупредить. Старый Лис хитер. А значит, попытается напасть внезапно. Нельзя, чтобы остальные пребывали в неведении.

– Ранор с Ювичем поделить не могут Пересвет Мирской. Сам знаешь, он стоит на границе Южного и Северного ксенства. Спорят они, кому этот город принадлежит, никто уступать не хочет. Оно и понятно – Пересвет-то, почитай, самый большой торговый город в Аракане. Да к тому же столица володарства. Кто им владеет, у того и кошелек толще. Сам понимаешь, никто не захочет его отдавать.

– Еще не хватало, чтобы ксеничи сейчас междоусобицу затеяли из-за мешка с золотом… Хотя, помнится, кто-то из-за женщины спалил четыре деревни… – он многозначительно посмотрел на Ольха, потирая подбородок пальцами.

– Это было давно и неправда, – отмахнулся ксенич. – Вот женишься, поймешь.

Странник благодушно рассмеялся. Его забавляло чуть смущенное лицо Ольха. Сам же ксенич не любил вспоминать об этом.

Он тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и, наконец, посмотрел на советника.

– Так, значит, война грядет?

Тот лишь кивнул в ответ.

Странник повесил котелок над огнем и осмотрелся.

Внутри изба оказалась не такой большой, как снаружи, но чистой и очень светлой. Все ее убранство печка, напротив нее – стол с лавкой под окном. «Небогато для такой целительницы», – подумал он. Лекари и целители, которых знал советник, жили в больших теремах. Многие из них заводили собственную прислугу. Притом слуг могло быть несколько. Несчастья, вроде внезапных или тяжелых недугов, заставляли людей отдавать последние сбережения, и те не гнушались брать большие деньги за свою работу. Оттого и жили они лучше любого ремесленника, а порой и купца.

Полати над печкой были задернуты плотными цветастыми шторами. Рядом с печью висели в четыре ряда полки из грубых досок. На них стояли банки со всевозможными травами и отварами, гирляндами свешивались нитки и пучки с различной травой. Одно-единственное окно украшала белая тонюсенькая занавеска. Белая печь была украшена цветочным орнаментом. На столе лежала бежевая скатерть с вышивкой, а посреди – коричневый кувшин и глиняная кружка. Между лавкой и печкой стоял большой обитый железом сундук, накрытый бежевым расшитым сукном. По углам избы, на дверном косяке и окне были развешены пучки полыни – точно такие же, как на заборе. Под стеной тонкой полоской белела рассыпанная соль. Видать, оборотница чего-то или кого-то всерьез опасалась. «Если слухи правдивы насчет ее связи с Черногом, – размышлял Странник, – то ни соль, ни полынь ей не помогут. Темный бог никого просто так не отпускает».

В котелке зашумела вода. Она еще не успела закипеть, как в избу зашла оборотница. Длинные волосы были заплетены в тугую косу, кончик которой болтался на уровне щиколоток подобно хвосту. Она на ходу вытирала руки о передник.

– Что ж ты, путник, коня-то не бережешь? Еще б чуть-чуть – и не спасти его. Спасибо конюшенному за помощь. Конь мог сегодня и не встать, – с этими словами она сняла котелок с огня и исчезла за дверью.

Она еще два раза заходила в дом: то вешала котелок над очажком, то снимала его. Солнце уже прошло зенит, когда она наконец вошла в дом, бросив скупое: «Теперь все хорошо будет!»

В третий раз закипала вода, пока Мара быстро накрывала на стол. Затем она достала две глиняные кружки, насыпала в них травы из банки, что стояла на самой верхней полке, и залила водой.

– Садись поешь. Поди голодный, а время уже за полдень перевалило, – устало бросила она через плечо Страннику. Заметив его настороженность, она усмехнулась: – Да садись ты уже. Не бойся, еда не отравлена. Я так мелко не пакостничаю. Если надо будет, я найду способ, как по-другому тебя извести.

Он сел за стол, хотя голода и не чувствовал. Скорее, чтобы не обидеть хозяйку дома. Ели они в тишине. Советнику была непривычна простая еда. Но она оказалась настолько вкусной, что он, от души наслаждаясь пищей, согласился, когда оборотница предложила еще добавки.

– Спасибо тебя, хозяюшка, за вкусный обед и за гостеприимство, – искренне поблагодарил он, когда с едой было покончено. – Давно так сытно не ел.

– На здоровье, путник, – ответила она, чуть улыбнувшись странной улыбкой, и встала из-за стола. – Вкусная пища исцеляет друзей и располагает врагов. Бери кружку и пойдем на улицу. Ты будешь чай пить да рассказывать, а я слушать.

Они расположились в тени дома на завалинке. Оборотница достала из-под нее длинную трубку, разрисованную символическими рисунками, набила ее и затянулась. Она молчала, смотря сквозь сизый дым в сторону заборчика. На нем пучки с полынью чуть покачивались под легким ветерком, будто кто-то невидимый трогает их рукой.

– Ну рассказывай, – наконец произнесла она. Речь ее звучала мягко и умиротворяюще. – Кто ты? Откуда и куда путь держишь?

– Я – Странник из Шуморских земель, – ответил он, ловя себя на мысли, что никогда прежде не видел курящих женщин. Курить разрешалось только волхвам, которые поклоняются Урушу. Женщины же никогда не допускались к служению Змеиному богу, ибо тот являлся олицетворением всего, что было так или иначе связано с мужским началом. – Еду из западного ксенства домой.

– Так, значит, ты разъездной советник. Хм… Интересно… И что же ты делал у ксенича Ольха?

– Ксенич Ольх мне братом приходится.

– Не слышала я, чтобы у Ольха братья остались в живых…

– Он мне названый брат. Он позвал меня к себе. Совет ему нужен мой был.

– Уж не связано ли это с Гардианией, что по соседству расположилась?

Странник замолчал. Для ведуньи, одиноко живущей в лесу, Мара оказалась слишком осведомленной. Ведь о том, что в соседнем володарстве зреет что-то неладное, знали только несколько человек.

– Нет, – солгал он. – Я был на дне рождения сына ксенича.

Оборотница цокнула языком и покачала головой.

– Ну что же, Странник, не хочешь говорить, дело твое. Только вот тебе совет мой: держи-ка ты ухо востро. Ибо есть там те, кому не угоден ты. И сильно не угоден. Тебя убрать хотели, чтобы ты не мешался. Коня твоего специально отравили. Да не простым ядом. Таким промышляют гардианцы. У нас же во всей Аракане днем с огнем его не сыщешь. К вечеру сегодняшнего дня подох бы конь твой. А вслед за ним и ты. Да ты пей чай, пей до дна. Иначе домой не доедешь, преставишься где-нибудь на границе Араканы и Шуморского Володарства. Имя одно только от тебя останется.

Его передернуло. Он пристально посмотрел на Мару. Она спокойно выпускала небольшие клубы дыма вверх, задумчиво глядя перед собой.

– Что ж за яд такой? – наконец спросил он.

– Это яд черного криана. Змея, что водится в южных землях Гардиании. Змей очень хитрый, поэтому и поймать его тяжело. А яд действует избирательно. За что и ценится. Пока его варят, называют имя того, кого хотят извести. Потом мажут им вещь или животину какую – как коня твоего, например, – и все. Жертва умирает как от естественной смерти – сердце там остановилось, лихорадка приключилась или удар какой хватил. Что варивший его пожелает. И сроку он дает столько, сколько пожелает. Дня два-три, а может, и месяц, а то и год. Для всех остальных он безвреден. Вот только если животину им намазали, то проживает она месяц-два. Мало кто определить сможет. Животное спотыкаться начинает, хромать. А потом в один из дней просто падает – и все. Не понять сразу, что отравили. От обычного яда глаза становятся тусклыми, точно пеленой подернутые, лежит много, вялым становится. Все слишком просто. Сразу можно понять, что отравили. А так, вроде на ногу припадает – овод укусил или копыто стерлось. Никто внимания-то не обратит, пока поздно не будет. Судя по всему, коня твоего отравили недели две-три назад. Думай, Странник, где был ты в это время, с кем общался. Теперь это твоя забота.

Сказав это, целительница перевернула трубку и вытряхнула пепел.

– Пойду коня твоего будить. Хватит ему спать.

Она оставила Странника в одиночестве. Тот задумчиво смотрел ей вслед. Две-три недели. Неделя промежутка – это достаточно долго. И тех, на кого падают подозрения, много. После встречи с Ольхом, ровно три недели назад, он направился в Пересвет Мирской к Грознославу. Северный и южный ксеничи слишком уж рьяно решали между собой, на чьей земле араканская столица стоит. И Странник опасался, что Молох может воспользоваться моментом, чтобы напасть на володарство. В пути ему встретилась Ролана со своими сестрами-ведуньями. Они возвращались со стороны Хладного моря домой, на южные границы, где расположился храм богини Житявницы. Их пути пересеклись в Пересвете Мирском. Кроме того, в те дни, что он не был у Ольха и Грознослава, он останавливался на постоялых дворах… «Сложно будет вычислить мерзавца, – подумал Странник, допивая травяной чай. – Очень сложно».