Читать книгу: «Как полюбить себя в искусстве и при этом не возненавидеть весь мир»

Зачем эта книга?

Вот интересный вопрос: зачем эта книга? Каждый раз, когда садишь писать что-то новое, задумываешься: куда, зачем, почему? Открою секрет: книга нужна в первую очередь мне, автору, и только потом тебе, читателю. Хотя, конечно, пишется для тебя, просто ты пока не в курсе.

Но книга в первую очередь нужна автору. Она рождается где-то в глубине сознания, на каких-то там подкорках. Сперва это просто нечто, о чем даже не стоит думать. Постепенно это нечто напитывается мыслями, образами, деталями, чтобы в итоге получилось то, что получилось.

Как именно – это уже вопрос техники, которой, да, надо учиться. Нет, не обязательно в университете, но упорно и всю жизнь. Об этом позже.

Вышеописанным способом книга может появиться за день, за неделю, за год, за всю жизнь. Я вот абсолютно уверена, что у каждого есть такая книга, просто не каждый её напишет. Во-первых, для этого надо ровно сесть на попу и начать – не всем дано. Потому что телефон, интернет, дети, собаки, кошки, в целом всё достало. Во-вторых, нужно владеть хотя бы базовой техникой, знать и понимать язык. Да, на котором говорите. Нет, вы его не знаете по определению и в школе его не выучили.

Запомните! В школе учат правила, а не язык.

Язык – это устойчивая структура, состоящая из разных процессов, общая суть которых сводиться к постоянному усложнению и упрощению всей системы в целом.

То есть язык постоянно напитывается чем-то новым, усвоение происходит по весьма чёткой схеме, по завершению всё лишнее отбрасывается. Новое в языке не может появиться на пустом месте, что-то должно произойти: некое событие в конкретном обществе или в мире в целом, как результат контакта с другой культурой, в том числе языковой, развитие технологий и так далее.

Так, например, когда в России появился интернет, то сперва мы писали «Internet», затем – «Int», затем – «Интернет». Наконец, появился просто «интернет» и «инет», а все остальные варианты оказались не нужны. Да, для языка очень важно то, как мы произносим слово, как мы его пишем и какое значение вкладываем.

На одно событие приходит только одно слово – это важно! Когда оно начинает впитывать эмоции, то вокруг него формируется гнездо вариаций за счёт усечения основы или добавления суффиксов, при этом каждый раз окраска слова меняется. Так есть «мама» в значении «женщина, которая нас родила», а есть ещё – «мать», «мамулечка», «мамка», «мамок», «мамулька», «мамочка» и просто «мам». При этом мы понимаем, что некоторые слова изданного списка ушли в политику, жаргон и приобрели дополнительное значение. Поэтому есть просто мать, а есть Родина-мать и мать как сокращение от материнской платы. Так формируется многозначность.

Вы это запомните, потому что это важно, тем более что мы к этому ещё вернёмся.

В обычной жизни все эти процессы протекают незаметно, но в ситуации кризиса ускоряются.

Естественно, на резкие перемены в языке люди реагируют негативно. Мы тогда слышим: «Кругом иностранщина», «Молодежь родного языка не знает», «Надо срочно спасать русский язык» и прочие подобные фразы, говорящие лишь о том, что людям в стрессе нужна хоть какая-то иллюзия контроля. Но как только кризис завершается, процессы замедляются, и все успокаиваются.

А по факту: пока на языке есть кому говорить, в защите он совершенно не нуждается. Он сам себя прекрасно защитит, особенно от идиотов.

Как его тогда выучить? В вуз поступить? Хорошо бы! Но это не ядерная физика, можно просто взять в библиотеке томики, статьи по курсам «Современный русский язык», «Языкознание», «Литературное редактирование», «Этимология» и начитаться. Если прям совсем интересно стало, то можно ещё в «Историческое языкознание» заглянуть. Заодно разберётесь, зачем на самом деле нужны феминитивы и как работает суффикс «ка».

После этого берём и выбрасываем словарь синонимов, потому что профессиональный автор им не пользуется. И удаляем все проги по нейронке. Пользоваться нейронкой для написания – это днище.

Кстати, о нейронке. Она вам вообще зачем в данном вопросе? В принципе писать не умете, а очень хочется? Тогда это диагноз, вам тогда к специалисту надо. Писательство – это профессия, ей учиться надо.

И потом это совершенно неинтересно, когда за тебя кто-то пишет. Мало ли что он там напишет! Краснеть потом.

Так зачем?

Написать синопсис? Простите, но это тоже часть профессии, его надо уметь писать. Разбить на главы, сцены? А композиция – это так, проходное слово? Не умете разбивать на главы – это значит, что не умеете разбивать на абзацы, выстраивать систему символов, персонажей, хронотоп провисает. Беда!

Но самое главное, запомните! – нейронка никогда не разрабатывалась и не будут разрабатываться для написания художественного текста.

Она прекрасно умеет писать технический текст, чтобы какая-нибудь тётя Люба или Мирамбек, который вчера из Ташкента приехал, без проблем жалобу в ЖЭУ составили или прокуратуру, или миграционный учет, или куда им там надо. Ещё прога сделана в помощь дислексикам, слабовидящим, которые не могут сами с текстом работать, а у нас такая бюрократия, что бумажки везде писать надо.

А если прога что и выдаёт по заданному сюжету, то художественная ценность этого что-то точно такая же, как у жалобы в ЖЭУ тёти Любы.

Потому что единого алгоритма написания художественного текста не существует. Тот же сюжетный круг выкручивать можно всякими разными способами, а ещё есть система персонажей, хронотоп, мотивы, символы и личностная рефлексия. Это всё база, с которой надо уметь работать, а для этого надо учиться.

Да, все учились писать. Вот абсолютно все! Да, литературных вузов не было, а трактаты по драматургии были. Первый написал ещё Аристотель в своей допотопной древности.

Кстати, вы никогда не интересовались, что это за такой экзамен по словесности в Царском сельском лицее был, на котором Александр Пушкин так блестяще выступил перед Гавриилом Державиным? Между прочим, это не выпускной экзамен был, а переводной. И такой, что стих надо было сочинить или басню, или ещё что.

Стихосложение, как и каллиграфия, – это обязательный навык для чиновника, потому что ум организовывает. Японцы подтвердят. А задача Царскосельского лицея была как раз в подготовке юношей к государственной службе. Но и в обычных гимназиях словесность – обязательный предмет, так что сочинять учили всех – и мальчиков, и девочек. И Чехова, и Булгакова в том числе.

Переходим к мотивам, символам. Выглядит страшно, но на самом деле тоже просто. Помните о многозначности и начните играть со словами, как с кубиками, где на каждой грани разные картинки.

Всё равно основная часть мотивов нарисуется подсознанием, и лишь один, два или три – сознательно, но именно они в сумме и сделают текст уникальным, сформируют сталь, подачу.

Да, сюжет не бывает оригинальным. Как и драматические приёмы. Как и типология персонажей.

Оригинальными бывают только язык и подача. Так что учимся с языком работать. Уже говорила, ещё раз повторю. И буду повторять.

Ах да! Добавляем сверху учебники по «Фольклору». Вот стыдно быть российским автором и знать сказки, мифы, былины на уровне «Колобка» и «Ильи Муромца»!

«История литературы» ой как пригодится. Не проходим мимо «Античности». Мифы надо знать не в редакции Куна, это для детей.

Самая изюминка – «Литературный анализ» и «Теория литературы»! Да, надо знать основные принципы классицизма и романтизма, хотя бы в общих чертах. Наконец-то поймете, почему так были важны те синие шторы. Нет, это не бред учительницы, это действительно важно. В учебниках, конечно, разбор будет на основе классики; любить её вы не обязаны, а вот знать надо. Причём всю, даже самую скучную и бредовую. Пригодится. Поверьте, пока на слово.

И начитываем! Начитываем! Начитываем! Художку разных стран, разных эпох, разных жанров, разбавляем это всё биографиями, научными статьями, монографиями, мифами, легендами. Это всё писательская база, материал, с которым вы будете работать. Если, конечно, кто-то собирается стать профессионалом.

Или нет?

В любом случае, книга – это как торт. Можно не заморачиваться, просто испечь лепёшку и смазать вареньем, а можно забахать в несколько ярусов с рюшами. Но ведь важен не внешний вид, а вкус. А вкусы у всех разные. А ещё бывает просто не вкусно. Просто фу. Как мыло.

Так что писать – это пробовать, пробовать и пробовать. Разные торты, разные книги. Не получается? Плевать! Всё равно первые сорок тысяч часов только учиться будете. Пока их не отпишите, ничего толком не получится.

Но сперва надо решить: а чего хочу конкретно я, автор, в данном случае и в целом? Я хочу лепёшку с вареньем или три километра рюш из взбитых сливок?

Это важно. Потому что какой смысл взбивать столько сливок, если в основе просто песочная лепёшка двадцать на тридцать сантиметров? Да и вареньем шесть бисквитов для свадебного торта не обмажешь. Хотя некоторые пытаются, получается нелепо. Не будьте такими.

А каким будьте? Будьте собой. Умеете? Нет? Учитесь. Пригодится.

Так зачем эта книга? Для меня. Как попытка собрать и проанализировать собственный писательский и околописательский опыт. Всё, что около, тоже приколото.

А потом уже для вас. Потому что умные учатся на чужих ошибках. Хотя всегда надо давать себе возможность набить собственные ошибки. Считайте это творческой свободой.

Конечно, можно сказать: «Ой, Мариэтта опять душнит! Никто ничего никому не должен». Я это постоянно слышу.

НО!

У профессионализма есть критерии. Конечно, сейчас они размыты, непоняты, потому что порог вхождения в профессию очень низок, и редакторы крупных издательств этому только рады, честно говоря.

Но спросите себя: что я могу создать нового? Не обязательно в глобальном смысле, чтобы вся мировая литература перевернулась. Хотя бы на своём собственном. И тут подходим к пониманию: как вы поймете, что это «новое», если даже не знаете, почему важны синие шторы?

Писать без базы – это топтание по кругу. Однажды поймете, что очередная ваша книга похожа на предыдущую, предыдущая на предпредыдущую и так далее. Одни и те же сюжеты, персонажи, слова! Тоска! Вот тут бац – и блок!

Всё, дальше писать не можем. Потому что не умеем, а не потому, что вдохновение пропало.

О том и разговор.

В общем, пошли дальше.

Какое там у нас начало?

Начало творческого пути

Многие коллеги по цеху любят рассказывать, что начали писать в десять лет, тринадцать и с тех пор не прекращали. Я говорю, что профессионально начала писать в 2008 году и сразу села за роман «Человек с глазами волка». Хотя, конечно, на самом деле начала писать гораздо раньше, и это не первый мой роман, просто я так говорю.

Вообще в подростковом возрасте на творчество тянет всех, как на солёное при токсикозе. Это просто этап взросления.

Ребенок вдруг понимает, что мир сложен, родители неидеальны, завтрашний день непонятен и ужасен, ещё и тело живет какой-то своей жизнью. Творчество прекрасно помогает справиться со всем этим стрессом.

Конечно, прозу пишут далеко не все, но вот стишата кропает каждый второй. Не все просто показывают. Это связано с переходом сознания на новый уровень восприятия языка, а это проще сделать через перемену формы. Поэзия как раз и есть – новая форма. А если это совпадает с первой любовью, так там вообще прямая связь с космосом.

Кстати, будьте готовы к тому, что только в этот период к вашему писательству будут относиться с пониманием.

Писательство сжирает массу времени! Не дает делать карьеру, портит личную жизнь. Вообще это, как с мокрыми штанами, нормально в три года, но в тридцать, сорок лет вызывает недоумение.

Пока вы не добьетесь успеха, так и будет. Но успеха может и не быть. Или быть, но без денег.

Хотя, конечно, вам может повезти, и семья будет оказывать необходимую поддержку. А может и не будет. В любом случае – не требуйте. Лучше ищите поддержку в себе.

Поэтому если можете не писать – не пишите. Бросайте это неблагодарное дело!

А если вы не можете не писать и не пишите, это вас сожрёт. Пушкин не зря про демоническую природу искусства говорил. Гений не пошутил.

Так что прямо сейчас сделайте выбор: да или нет? И как-то живите с этим.

* * *

Я люблю книги всю свою жизнь. Даже будучи совсем мелкой обожала их рассматривать. Потом пошла в школу, в далеком 1986 году, где первым делом объяснили, что у книг есть автор, что их кто-то придумал, и вообще это профессия.

«Классная профессия», – подумала я тогда. Зря я тогда так подумала! Она совсем не классная. Она очень тяжёлая.

Где-то тогда же произошел забавный случай.

Учительница поднимала нас по очереди и спрашивала:

– Кто кем хочет стать, когда вырастит?

И, естественно, хвалила.

Но это же был Советский Союз, профессии надо было выбирать рабочие, в крайнем случае можно стать врачом или космонавтов. И вот очередь дошла до меня. Я встала и гордо говорю:

– Хочу стать писателем!

Учительница зависла и где-то через минуту выдала гениальное:

– Эм… Ну тоже надо.

Надо было ещё тогда понять, что с профессией что-то не так.

Я, конечно, уже в те годы рефлексировала по любому поводу, это вообще первейшая отличительная черта характера писателя, но анализировать ещё не умела. Зато очень много наблюдала – вторая отличительная черта характера писателя.

А в мире происходило много чего интересного!

Вторая половина восьмидесятых. Мир вокруг рушился, просто об этом ещё никто не знал или делали вид, что не знают, не замечают. Появились неформалы, сняли табу с многих писателей, книг, тем. Время обсуждения, экспериментов и отчаянного держания за традиции, которые успели устареть. И при всем этом главной мечтой многих было съездить на Чёрное море и купить цветной телевизор. А я мечтала о мороженом, потому что его было не достать.

Спустя много лет те мои наблюдения вылились в повесть «Девочка из Пентагона».

Свой первый рассказ я написала в третьем классе, и меня прорвало! Я писала стихи, сказки.

Помню, у меня была такая толстая коричневая тетрадь в клеточку, отжатая у отца, он как раз заканчивал учиться, где я творила. Потом эту тетрадь потеряла моя тётя. Я долго ревела, и никто не понимал, ведь это просто тетрадь!

Потом были другие тетради. Масса тетрадей! Я писала дома, на переменах, иногда ухитрялась на уроках. Про принцип сорока тысяч часов тогда не знала, конечно, но с маниакальным упорством набивала.

Все к этому относились по-разному, но это однозначно меня в классе выделяло. И да, мне это нравилось! Самолюбование в принципе писателям свойственно, тоже наша черта характера.

Потом я перешла на блокноты.

А потом я всё выбросила, потому что в моей жизни появились «Рост», Никульков и филфак…

«Рост»

Август 1994 года, моя первая публикация.

Это была миниатюра «Трое в городе». Очень странная, аллегоричная, лиричная. Я, кстати, её сохранила.

Не могу сказать, когда была создана газета для тех, кто растет, – именно такой был слоган. Но её читала вся Сибирь. Выходила она по средам под руководством чудесного Анатолия Ивановича Сокова, который позже основал журфак в педагогическом университете. Хорошо, что он не видит, во что «Рост» сегодня превратился.

Соков считал, что его задача не просто руководить газетой, но и ковать кадры. На журналистов тогда был большой спрос! Поэтому при «Росте» существовала школа юнкоров. Да и фактически все материалы тоже писали юнкоры, и им за это платили.

Да, представьте себе! Чудесное ощущение – в определенный день месяца прийти в редакцию, показать тётеньке-бухгалтеру список своих публикаций, она сверялась со своим списком и выдавала денежку, которую вполне на что-то хватало.

Конечно, куртку не купишь, но уже можно не просить на шоколадку или серёжки, или кино. Я, кстати, так себе туфли на шпильке на выпускной купила и босоножки на платформе с очень модной золотистой сеточкой.

Юнкоров «Роста» знал весь город! Это был страх и ужас любого паркетного мероприятия, то есть проводимого в администрации города или области.

Да, нас пускали. Попробовали бы не пустить! В следующую же среду была бы такая разгромная статья на всю Сибирь!

Хотя и на самом паркете боялись, потому что мы по своей наивности задавали вопросы, которые желательно было бы обходить стороной. Конечно, круг наших интересов касался только школ, кружков, дворов – в общем, вы поняли. Чиновники неприлично потели, когда видели тянущуюся тонкую ручонку.

Два раза в месяц выходила рубрика «Лукоморье», где публиковались стихи, сказки, рассказы. Года два или даже три ни один выпуск без меня не обходился. Говорю же, я писала в бешенном количестве. В основном малую форму, конечно.

Газета регулярно проводила литературные конкурсы. Я участвовала и побеждала.

Конечно, это всё вредно на мне отразилось, потому что звезда во лбу зажглась.

Но я писала для «Роста» не только сказки, там ещё было полно моих статей. Правда, звезда мешала увидеть, что вот конкретно это – лютая дичь. Но я тогда верила, что журналистика – это моё, и в последствии угробила на неё несколько лет.

А ведь это не моё.

Хотя потом писала для «Молодости Сибири», «Честного слова» и местечкового кабельного телевидения. Даже немного поработала в рекламе, имиджевые статейки кропала.

Анатолий Иванович Соков умер в 2005 году, и вместе с ним умерла вся журналистика Новосибирска.

Вот честно! Корреспонденты НГС от него бы так по сусалам получали и пинком под зад за эти кричащие заголовки, невнятные тексты, нацеленные не на информативность, а просмотры и лайки. Потому что Соков даже для нас, малышни, задавал высочайшие стандарты! Имя перепроверить. Факты перепроверить. Перечитать. Переписать. Работать быстро. Включаться молниеносно.

Он знал и внушал нам, что задача новостей в первую очередь – фиксировать события, слышать мнения сторон, а уже потом всё остальное. В итоге журналисты с его подготовкой даже по крохопеточной статейке отличались от всех прочих крепостью и точностью слога, фактов.

Нас даже со школьной скамьи с восторгом брали в «Вечерний Новосибирск», самую крутую газету того времени. А за список публикаций давали дополнительные баллы при поступлении на журфак.

Такая это была подготовка. Она ценилась.

К сожалению, после кризиса 2008 года, все ростовские юнкоры разбежались в разные стороны. И с тех пор журналистики в городе нет вообще.

Да, мне понадобилось много времени, чтобы понять, что я всё-таки писатель, а не журналист.

Хотя свои первые сорок тысяч часов я отбила как раз тогда. И даже не один раз.

А. В. Никульков

Анатолий Васильевич Никульков вошёл в мою жизнь тогда же, когда и «Рост». И да, судьба, это было абсолютно верное решение!

В старших классах, тогда вели факультативы, чтобы школьники знакомились с разными профессиями. Сейчас не знаю, есть ли такая практика. Директор моей школы позвонила в местный Союз писателей и попросила организовать кружок.

Я сразу же записалась! Тем более что мне пообещали настоящего живого писателя, главного редактора «Сибирских огней», его книжки есть в библиотеке. Местный классик, кстати. Конечно, я пришла!

Никульков оказался сухоньким, крайне приятным старичком, ниже меня на голову. Рассказывал о жанрах, приёмах с жаром, интересом. Конечно, до напора Сокова ему было далеко, но в нём присутствовала такая чисто писательская лиричность, неспешность. Это очаровывало.

И мне захотелось показать ему рассказы, которые я писала для больших журналов типа «Пионер», но которые упорно почему-то не публиковали. Это я потом поняла, что не публиковали, потому что там были оторванные конечности, гигантские насекомые и прочий треш.

Но обратиться напрямую к Анатолию Васильевичу я стеснялась. Поэтому взяла в оборот классную. Она поговорила с Никульковым, и он после очередного занятия спросил меня:

– Принесла?

А я не принесла.

Я ж не знала, что он согласится! Я к следующему занятию принесла.

И он прочёл. Представляете? Этих моих гигантских насекомых, которые с чавканьем жрали население и всюду раскидывали недоеденные конечности. А ещё написал рецензию на целый лист.

Рецензию! Настоящую!

Я её храню.

Он меня не просто похвалил, он сказал, что в литературе меня ждёт большое будущее.

И я в это поверила.