Дама под вуалью

ЧАСТЬ 1. ДАМА ПОД ВУАЛЬЮ

Париж. 1817 год.

Грустный декабрьский дождь барабанил по крышам домов, смешивался с мелкими снежинками и норовил забиться в воротники случайных прохожих, заставляя их ускорить шаг. Мальчишка в дырявых башмаках, упрямо радуясь жизни, носился по улице, пытаясь собрать побольше воды в свою потрепанную бескозырку, и с поразительным проворством перепрыгивал через лужи. По мостовой промчался крытый фиакр с плотно опущенными шторами, и вслед ему раздался раздраженный лай спрятавшейся в арке собаки. В стороне Монмартра неустанно гремели строительные работы, гулким эхом разлетаясь над округой.

Баронет Джордж Беррингтон, обосновавшийся во Франции около года назад в качестве дипломатического посланника Британии, расположился в кресле в своей гостиной, с пытливым видом перебирая пришедшие за день письма. Большинство из них он отбрасывал на другой конец стола, едва распечатав, некоторые задумчиво швырял в корзину для бумаг. Одно послание он прочитал трижды, гневно сверкая темно-синими глазами, а затем схватился за письменный набор. Набросав несколько слов прямо поверх одного из присланных конвертов, он вытянул ноги и удовлетворительно кивнул своим мыслям.

За окном, совсем близко, раздался скрип колес, который сопроводила громкая ругань. Баронет уже хотел встать, чтобы утолить свое любопытство на тему французского умения решать конфликты, но тут взгляд его упал на поднос, где в стопке еще непросмотренной почты виднелся уголок конверта из выбеленной тонкой бумаги.

Сердце сэра Джорджа стремительно взлетело вверх и снова заняло свое место, учащенно забившись. Сделав глубокий вдох, словно боясь спугнуть это послание, он аккуратно взял письмо и с закрытыми глазами вдохнул густой аромат женских духов. Несколько мгновений баронет не шевелился, наслаждаясь своим состоянием, затем позвонил в серебряный колокольчик, расплываясь в улыбке, которую не удавалось скрыть.

Вошел лакей с тщательно прилизанными усами и выпрямился в попытке втянуть тугой живот.

– Сэр?

– Скажи мне, Геральд, – баронет показал ему строгий конверт без единой надписи. – Откуда это?

– Все подобные письма, сэр, – невозмутимо ответил слуга, – были принесены уличными мальчишками без каких-либо пояснений. Это доставили рано утром.

– Почему ты не сказал мне сразу?

– Не было приказа, сэр, – на лице Геральда не дрогнул ни один мускул. – Это ведь не единственные письма для вас от дам.

– Это – особенные письма от особенной женщины, – заметил сэр Джордж, шевельнув бровями, и прибавил: – Хотя бы потому, что я даже не знаю имени отправителя…

Он с усмешкой покачал головой, словно удивляясь собственным словам, затем жестом выставил лакея и поднялся с кресла.

Джорджу Беррингтону было около тридцати лет. Как единственный сын своего отца, он унаследовал титул и скромные владения семьи, но до сих пор не обзавелся своей. Он любил игру в карты, выдержанное вино, общество красивых женщин и грезил мечтами о членстве в палате лордов. Будучи склонным к расточительству, он щедро платил прислуге и различного рода мастерам, чем в считанные месяцы завоевал в Париже репутацию приятнейшего джентльмена. В высшем обществе его имя было на слуху, и этот факт мог легко объяснить тайные письма от поклонницы. Вот только, от какой именно сэр Джордж до сих пор не мог и догадаться. Есть ли ответ в этом очередном послании?

Он щелкнул языком и решительно вскрыл конверт.

– «Я два дня была лишена возможности увидеть Вас, – витиеватые буквы складывались в длинные строчки по диагонали листа. – Как глупо, о, Боже, мучиться любовью и не иметь счастья вкусить ее. Мне не достает даже смелости заговорить с Вами, так как нет ничего страшнее для женщины выказать запретное чувство. Но при одном только упоминании Вашего имени, я чувствую, как мое сердце выпрыгивает из груди, а голос начинает дрожать. Предательские, тайные мечты почувствовать Ваши объятия, сэр Джордж! Что же делать с этим… Нет, Вы не понимаете. Что Вам до безумной страсти несчастной женщины, которая даже не смеет признаться в этом самой себе, но задыхается, лишь только замечает Вас на улице…»

– О, ведьма, – прошептал баронет, поправляя воротничок. – Я уже готов отдать любые деньги за возможность увидеть ее. Молода ли? Безусловно. Хороша собой? Не уверен, но женщина, которая охвачена пламенем любви, привлекательна своим безумием.

Он закусил губу и продолжил чтение.

– «Не имея возможность встречаться с Вами лично, я готова позволить Вам написать мне письмо, сэр Джордж. Разрешить бумаге передать мне Ваши прикосновения и слова, если Вы можете хоть немного поддержать влюбленную в Вас даму. Ваше послание вы можете отдать одноглазому мальчику – чистильщику обуви с площади Шатле. Надеюсь на Ваше благородство и слово, что Вы не будете искать встречи со мной. Навеки Ваша».

Едва дочитав последние строчки, баронет упал в кресло, подвинул к себе письменный набор и яростно потряс колокольчиком.

– Геральд! – возмущенно воскликнул он. – Геральд!

– Сэр! – напуганный криками своего господина лакей вбежал в гостиную, чуть не споткнувшись о ковры.

– Бумага! Здесь нет бумаги для писем! Немедленно! И приготовь мне плащ!

– Будете выезжать?

– Нет, я пойду пешком и письмо отнесу сам! Неси срочно бумагу!

И Джордж Беррингтон зажмурился в попытке унять стук сердца.

…Спустя час молодой мужчина в надвинутой на лоб шляпе появился возле фонтана на площади Шатле, где мальчишка лет двенадцати с пустой левой глазницей уверенно орудовал обувной щеткой. Дождавшись, когда тот осободится, джентльмен медленно приблизился и поставил ногу на стульчик. Несколько мгновений мальчик смотрел на практически блестящие туфли нового клиента, затем медленно поднял голову.

– Здравствуй, – сухо сказал сэр Джордж, показывая конверт. – Кажется, тебе я могу передать письмо для одной дамы…

Чистильщик сапог кивнул и судорожно вытер ладони о свою одежду. Проворно спрятав конверт за пазухой, он снова схватился за свои инструменты и несколько раз прошелся мягкой тканью по обуви баронета, как бы демонстрируя возможным свидетелям, что ничего не происходит. Немного подумав, сэр Джордж бросил ему парочку мелких монет и демонстративно направился дальше, тем самым словно сообщая, что дальнейшее развитие событий его не волнует. Несколько минут мальчик сидел в ожидании очередного клиента, затем с поразительной быстротой собрал все принадлежности и затесался в ряды прохожих.

Однако Джордж Беррингтон не собирался покидать площадь. Заняв удобную позицию, он наблюдал за мальчиком, будучи незамеченным им, и, когда тот сорвался с места, поспешил следом.

Мальчишка шел бодрым легким шагом, что-то насвистывая, ловко лавируя между людьми и периодически резко сворачивая. Со стороны казалось, что он пытается замести следы, но, как только вышел к берегу Сены, то свернул налево и во всю прыть побежал к даме в коричневом спенсере², прогуливавшейся в стороне.

– Миледи! Все, как вы и предупреждали. Баронет идет следом за мной! Вот его письмо.

– Благодарю, Жиль, – изящным мелодичным голосом сказала девушка, чье лицо до подбородка было спрятано под вуалью, и опустила монету в его ладонь. – Как думаешь, он не потерял твой след?

– Я старался изобразить, будто скрываюсь, но каждый раз, делая крюк, видел, что англичанин пыжится удержаться на хвосте! Если он очень умный, то должен догадаться, куда я могу идти! – и юноша сделал довольную гримасу.

– Что ж, ты не ошибся, – изменившимся тоном сказала незнакомка. – Сейчас он позади тебя… Сэр Джордж видит нас и изображает праздное шатание… Всё, иди.

– Миледи больше ничего не желает?

– Нет, ты выполнил свою работу. Если будешь нужен, я найду тебя…

Жиль рванул прочь, не оглядываясь, а девушка сделала вид, будто наслаждается принесенным ей посланием, не решаясь распечатать его, но вдруг заметила баронета и продемонстрировала смятение, отвернувшись. Она поправила шляпку, украшавшую ее светлые волосы, еще ниже опустила вуаль и будто хотела уйти, но силы изменили ей, и она медленно опустилась на скамейку, еще влажную после недавнего дождя.

– О, он здесь! – словно говорила ее реакция, и Джордж Беррингтон понял это.

– Разрешите потревожить ваш покой, мадемуазель, – и он отвесил полупоклон, приподняв шляпу.

– Боже правый, – упавшим голосом заговорила девушка, и было видно, как дрожат ее розовые губы. – Я же просила не искать встречи со мной… вы обещали…

– Вы просили меня обещать, – поправил ее баронет. – Но я не успел этого сделать… Настолько сильно хотел взглянуть на вас…

Дама быстро встала и отвернулась. Её волнение выглядело столь искренним, что у него заколотилось сердце.

– …О, сэр Джордж, как безумно вы поступаете! Я могла быть не одна! Вам не приходило в голову, что у меня может быть ревнивый муж?!

– В таком случае, то, что он отпускает вас любоваться видами Парижа одну – непростительная оплошность… Я был готов заплатить любые деньги, чтобы увидеть вас.

– Как вы… – с придыханием прошептала она. – Дерзки с чувствами несчастной женщины…

– Я готов исправить это, – пылко заявил он и поднес ее руку к своим губам. – И хотел бы сделать вас чуточку счастливее…

– Не здесь… нет, о, Боже, – пролепетала она и тут же отступила, словно боясь, что баронет снова прикоснется к ней. – Я многим готова поступиться ради небольшого свидания с вами… наедине… но…

– Назовите, где и когда, – прошептал сэр Джордж, подходя как можно ближе.

– Завтра… завтра вечером… я пришлю вам письмо… прошу вас, – умоляюще прибавила незнакомка, чувствуя, как он, словно случайно, касается ее плеча. – Здесь нас увидят, вы погубите меня. Уходите же, сэр Джордж!

И она гордо подняла голову. На мгновение баронету показалось, будто в этом гипнотическом голосе появился оттенок равнодушного приказания, но бушующая в нем страсть заставила лишь прошептать:

– Имя! Скажите мне хотя бы свое имя, и я буду считать часы до нашей встречи, повторяя его!

– Называйте меня так, как удобно вам, – ответила она также тихо.

– Моя богиня… богиня любви… Афродита… – сэр Джордж в очередной раз поднес к губам ее руку, но она легким движением отняла ее и бросив «До встречи!», – пошла прочь, словно спеша как можно скорее исчезнуть с места, где была так нелепо застигнута врасплох. Баронет смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, затем поднял глаза на небо, на котором медленно рассеивалась дымка, и по его лицу расплылась неуклюжая улыбка счастливого влюбленного.

– Вуаль не способна обмануть меня, – прошептал он. – Эти розовые губы просят поцелуя, этот голос уносит в мечты… Она молода и красива, а имя… Что ж, узнаю попозже…

…Расставшись с баронетом, дама в вуали, все также не открывая лица, прошла несколько кварталов и подошла к фиакру, который явно кого-то поджидал. Услышав совсем рядом шелест платья и стук каблуков, задремавший кучер встрепенулся и спешно спрыгнул, чтобы помочь девушке сесть в экипаж.

– Куда поедем, миледи?

– Отвези меня пока домой, Гийом, и подожди. Как начнет темнеть, мне нужна будет еще одна поездка…

…После революции на бульваре дю Тампль стало появляться огромное количество заведений: театров, выставочных павильонов и даже ресторанов. В этой части Парижа всегда был многолюдно, и тут можно было встретить самую разномастную публику. И никого бы не удивил факт того, что какая-то богатая женщина, вечно скрывающаяся под вуалью, снимает здесь комнату. Вот и Гийом был убежден, что небольшое серое здание на правой стороне улицы никак не может быть настоящим домом девушки, которую он звал исключительно «миледи», а, скорее, используется ею для тайных свиданий и различных дел. Но так как дама платила хорошие деньги, кучер справедливо рассудил, что времена, когда за связь с аристократами можно было поплатиться головой, уже прошли, а то, что он возит эту леди вот уже почти две недели по тем местам, каким она просит – не является чем-то запрещенным.

Доставив свою пассажирку до условного места на углу бульвара, Гийом помог ей выйти, а сам устроился подремать на козлах, периодически отвечая вопрошающим, что не свободен.

Тем временем, дама под вуалью прошла по улице, свернула за угол одного из театров и оказалась возле небольшого двухэтажного дома с узкими свежевыкрашенными окнами. Толкнув незапертую дверь, она преодолела полутемный коридор и поднялась наверх. Там она вынула припрятанный в рукаве ключ и повернула его в замке одной из комнат. И только заперев за собой дверь, девушка облегченно вздохнула и неспешно сняла шляпку.

На вид ей было не больше девятнадцати лет. Вьющие светлые волосы, зеленые глаза, тонкие скулы и заостренный подбородок, которым тайно любовался Джордж Беррингтон в их короткую встречу, оформляли ее печальное лицо. Она не выглядела роковой соблазнительницей, но также не производила впечатление беззащитной растерянной девушки: в ней угадывались хитрый ум и сила духа. Сбросив с себя теплый спенсер, она аккуратно стащила со среднего пальца правой руки широкое кольцо с огромным бордовым камнем, медленно сняла замшевые перчатки и снова вернула перстень на прежнее место.

Кажется, она действительно здесь жила. Воткнув в волосы еще одну шпильку, чтобы удержать прическу, девушка подошла к маленькому резному шкафчику, стоящему в углу, и достала оттуда коробку печенья. Откусив одно из них, она выглянула в окно, в очередной раз убедившись, что ей видна лишь стена картинной галереи, расположенной по соседству, затем вздохнула, задернула дешевую занавеску и села за стол. Вынув из выдвижного ящика чернильницу и стопку бумаги, она немного подумала и принялась писать.

Текст ее письма был коротким, и закончила она быстро. Промокнув чернила, девушка тщательно сбрызнула духами белый конверт, и спрятала в него послание. Затем съела несколько штук печенья, запив их водой из стоявшего на окне графина, и вышла.

– Месье Жардо! – заколотила она ладонью в дверь комнаты хозяина, расположенной на первом этаже. – Вы дома?! Это Анна-Мария!

Внутри раздался кашель и чьи-то шаги, затем на пороге появился седой старик, который горбился и подслеповато щурился, но, узнав свою жилицу, внезапно перестал изображать немощность и выпрямил спину.

– Миледи… вернулись?

– Ненадолго, – девушка протянула ему конверт и монету в пять франков. – Месье Жардо, тут как обычно. Завтра отдадите это Жилю на площади Шатле, он доставит адресату. Только, пожалуйста, в первой половине дня.

– Конечно-конечно, все сделаю, не волнуйтесь, – закивал тот и хитро улыбнулся: – Надеюсь, получатель сего конверта достоин того внимания, которое вы на него тратите… И вы же помните, миледи, что я глух, слеп и нем. Я совершенно не запоминаю лица и обычно не вижу, кто и когда навещает моих жильцов.

– Конечно, месье Жардо, благодарю, – ответила Анна-Мария с легким кивком головы и вернулась к себе.

…Начинало темнеть, когда она вышла из дома, по-прежнему скрыв большую часть своего лица под вуалью, и поспешила на то место, где ее должен был ждать фиакр Гийома. Тот о чем-то дружно болтал с уличным торговцем, уже торопящимся домой, но при виде известной ему дамы, распахнул дверцу экипажа.

– Добрый вечер, миледи. Куда едем на этот раз?

– В Ситэ.

– В… Ситэ? – опешил кучер. – Сейчас?

– Да.

– Быть может… – начал он, но Анна-Мария не дала ему высказать мысль.

– Если ты боишься, я отправлюсь одна, – произнесла она сдержанно. – Тогда высади меня на мосту.

Не найдя слов для возражения, кучер лишь пожал плечами и запрыгнул на свое место. Экипаж, запряженный парой крепких гнедых, помчался по улицам вечернего Парижа.

Гийом не зря поддался страху при мысли о том, куда предстоит держать путь. Остров Ситэ был местом скопления всех городских пороков, и даже представители правопорядка не рискнули бы отправиться туда в одиночку. Тесные грязные улочки, забитые продажными женщинами, лавки угольщиков с зарешеченными от воров окнами, кабаки, где поножовщина не была редкостью, бесконечные ряды попрошаек… В Ситэ можно было найти исполнителя на самую грязную работу, но также и распрощаться как с деньгами, так и с жизнью, если сделать хоть один неверный шаг. Однако, судя по спокойному голосу дамы под вуалью, она ничего не опасалась. Что бы это могло значить?

С этой тревожной мыслью Гийом остановил фиакр сразу после моста Менял.

– Миледи, – сказал он, открывая окошко. – Прибыли…

– Хорошо. Спасибо.

– Что вы хотите сделать, позвольте спросить?

– Мне нужна одна из тех женщин, которыми, к несчастью, наводнены улицы, – ответила Анна-Мария, однако сочувствия или грусти в ее голосе не улавливалось.

– Вы хотите пойти одна? – осторожно спросил кучер.

– Я не боюсь… Или, что вернее, отказаться от своих намерений не могу.

– Тогда позвольте отправиться мне! – выпалил Гийом и сам испугался своей смелости.

– Не могу отпустить туда порядочную даму, – прибавил он через мгновение, видимо, чтобы поддержать собственный настрой, и, к его растерянности, возражения не последовало.

– Хорошо, – согласилась Анна-Мария и добавила: – Если кто-то из обитателей ночного Ситэ попытается остановить тебя, говори, что ты по поручению дамы, которая хорошо платит тем, кто выполняет для неё работу. По моим сведениям, эти люди ценят только две вещи: грубую силу и щедрость…

– …Как скажете… – выдавил Гийом, мысленно костеривший себя за излишнее благородство. – Кого же мне надо будет там спросить?

– Найди мне среди уличных женщин одну, подходящую по условиям: на вид не старше девятнадцати лет, со светлыми волосами… Насколько это возможно выглядящую лучше своих компаньонок и пока еще производящую достойное впечатление.

– То есть, – старый кучер потер массивный подборок, – не сильно испорченную улицей блондинку… И что ей сообщить?

– Приведи сюда. Хочу предложить ей заработать.

– А вы… останетесь здесь одна?

– Не волнуйся, Гийом. Я в состоянии за себя постоять… – ответила Анна-Мария и под вуалью промелькнула слабая улыбка.

*******

Около двух лет назад.

Графу Шарлю Деберье было шестьдесят три года. Больше тридцати лет назад он стал вдовцом, а последние восемнадцать и вовсе жил в одиночестве, так как единственный сын предпочел имя, наследство и неустойчивую послереволюционную атмосферу Франции женитьбе на англичанке и побегу в Вест-Индию. Граф долго хранил в душе надежду на его возращение в Париж, но виконт, видимо, таивший на отца обиду, и не думал этого делать. Тем не менее, вопреки слухам, граф Деберье не мог заставить себя отречься от единственного сына, и щедро платил судовладельческим компаниям за то, чтобы команды побывавших на Барбадосе кораблей, собирали любую информацию о семье Антуана и о нем самом.

Когда в Париж пришло письмо от английского моряка Роджера Элфорда, сообщавшего о кончине Анны Элфорд-Деберье – супруги виконта, трагически погибшего четырьмя годами ранее, – старый граф уже знал о случившемся и готовился снарядить отдельную экспедицию в Вест-Индию, чтобы вернуть в Европу единственную внучку. Все совпало как нельзя кстати. Было решено, что Розалин в компании преданной служанки прибудет в Британию на корабле своего дяди, а затем все трое должны были отправиться во Францию.

Дни сменялись один за другим. Графу становилось все более не по себе. Он прислушивался к звукам на улице, вздрагивал от каждого дверного звонка и пытливо рассматривал любое приходящее письмо в ожидании вестей, но их не было. Что-то точно шло не так.

Проводив взглядом проехавшую по улице повозку молочницы, старый аристократ отошел от окна, уже третий раз за день обвёл взглядом свой кабинет, чуть задержавшись вниманием на огромном столе из темного дуба, и позвонил в колокольчик.

– Звали, Ваше Сиятельство? – дежурным тоном осведомился долговязый лакей в расшитой галуном ливрее.

– Сегодня не было почты, Рауль?

– Никак нет, Ваше Сиятельство, – и прибавил: – Если бы из Англии прилетела весть, я бы даже взял на себя смелость прервать ваш послеобеденный сон.

– Ты служишь в этом доме почти двенадцать лет, Рауль, – усмехнулся граф и, прихрамывая, опустился в кресло. – Ты можешь взять на себя множество дерзких поступков, уж я тебя знаю.

– Выезжая во Францию, – продолжил он через минуту, смотря в пустоту перед собой, – капитан Элфорд наверняка бы отправил мне письмо. И оно должно было приехать в Париж на неделю раньше них самих. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, Ваше Сиятельство, но позволю себе предположить, что, по-видимому, почтовая карета подверглась нападению грабителей… Это не такая и редкость.

– Или Розалин еще даже не в Англии… – мрачно заметил тот, – хотя прошло уже столько времени… Как полагаешь, что мне стоит сделать?

Думал верный слуга лишь пару минут, хорошо зная, что его хозяину не нужен абстрактный ответ про тягости ожидания.

– Можно послать гонца в Портсмут, куда должен прибыть корабль мистера Элфорда, – ответил он уверенно. – Так вы будете знать самое главное во всей этой ситуации.

– В который раз убеждаюсь, что не зря плачу тебе достойное жалование! – потряс указательным пальцем старый аристократ и распорядился: – Приготовь свежие чернила и найди того, кто…

Его слова были прерваны долгим и пронзительным звоном дверного колокольчика.

Граф и слуга переглянулись.

– И что же ты стоишь? – воскликнул первый. – Я не принимаю незваных гостей, но в последний месяц это полное исключение! Иди, открывай!

И, едва дождавшись ухода Рауля, он схватил тяжелую трость, стоявшую возле кресла, и, насколько мог поспешно, вышел следом.

В холле стояло двое: рыжеволосая девушка лет восемнадцати и высокий бородатый брюнет, облаченный в одежду коммивояжера. При появлении графа оба переглянулись, но никто не произнес ни слова. Все присутствующие рассматривали друг друга с выраженным напряжением на лицах.

Решив, что кем бы ни были эти молодые люди, вряд ли они хорошо знают манеры приличного общества, хозяин дома оперся всем телом на свою трость и сухо представился:

– Граф Деберье к вашим услугам. Чем обязан этому визиту?

Щеки молодой гостьи внезапно покрылись розовыми пятнами волнения.

– Я… – забормотала она. – Совсем забыла… это так трудно, оказывается… Меня зовут Розалин Деберье!

Эта фраза прогремела как гром посреди ясного неба. В голове старого графа и его лакея, присутствовавшего при этой сцене, завертелся целый ворох мыслей, сводившийся только к одному: если перед ними – Розалин, то кто тогда этот мужчина, который, в силу возраста, никак не может быть ее дядей, и где же тогда сопровождавшая девушку служанка.

Пауза затянулась. Никто не произносил ни слова.

– К сожалению, у меня плохие известия… – дрожащим голосом продолжила гостья, опуская глаза.– Я чудом добралась до Парижа. Спасибо господину Рене, – она указала на коммивояжера. – Я взяла на себя наглость пообещать ему вознаграждение от вашего имени, граф, если он поможет мне добраться невредимой сюда… Дело в том, что в пути случилось страшное: на нас напали разбойники…

Голос ее сорвался. Кажется, она была готова разрыдаться.

– И этот джентльмен?.. – граф с сомнением посмотрел на гостя, чье грубое лицо с неухоженной бородой не внушало ему доверия.

Тот стащил с головы потрепанную шляпу и изобразил неуклюжую улыбку:

– Рене Бианчи к вашим услугам. Вот… доставил мадемуазель в Париж, как она просила.

– Господин Бианчи был очень любезен ко мне, – поддержала та. – К сожалению, дядя Роджер и Сесилия были убиты разбойниками, которые напали на нас в пути.

– Ах, вот оно что… И при вас, – заметил граф, прищурившись, – конечно, нет ничего, что могло бы доказать связь с нашим родом?

– О, есть! Я так разволновалась, что забыла про бумаги, простите! – она вытащила у себя из корсажа грубого платья туго набитый конверт из крашеной кожи. – Это все, что я успела схватить, когда убегала!

Проглотив ком в горле, граф лично принял из ее рук бумаги и сел в кресло возле ломберного стола. Медленно развязав веревку, которой был обвязан сверток, он вытряхнул его содержимое, и на растерянном лице старого дворянина замерла полубезумная улыбка счастливого человека.

– Ваше сиятельство? – встревоженно склонился над ним Рауль.

– Только взгляни, – прошептал тот. – Кольцо, принадлежавшее моей жене… Я думал, оно пропало, а, оказывается, Антуан увез его с собой. А это… Неотправленное письмо моего сына. Я узнаю его почерк… Медальон с портретами Антуана и его дочери… Эта брошь, видимо, принадлежала его жене… О, боже… – он на мгновение закрыл лицо дрожащими руками, но природная аристократическая гордость взяла верх. Граф встал.

– Бланш! – крикнул он горничную. – Проводи мадемуазель Розалин в подготовленную для неё комнату и помоги ей переодеться. Господин Рене, – повернулся он к итальянцу, – соблаговолите пройти в мой кабинет…

Спустя пару часов граф Деберье попросил обретённую внучку спуститься в гостиную и та не заставила себя ждать, с проворством лани сбежав по длинной лестнице. Ее рыжие волосы были собраны наверх по последней парижской моде, оставив в обрамлении лица пару прядей, а легкое голубое платье с открытыми плечами подчеркивало декольте.

– Проходи, дорогая моя. Надеюсь, ты успела отдохнуть?

– Да, Ваше Сиятельство, – та отвесила деликатный, хоть и немного топорный, полупоклон.

– Не надо, – поморщился тот, жестом приглашая ее сесть на диван рядом с собой. – Я тебе не чужой, хоть и понимаю, что трудно привыкнуть. Расскажи мне всё.

– Ах… Какие ужасные мгновения… Если бы не господин Рене… Он был очень добр ко мне и всю дорогу представлял своей сестрой… Он ушел, да?

Граф кивнул:

– Я выслушал историю из его уст и дал ему достаточно денег, чтобы, если пожелает, он мог купить небольшую лавочку где-нибудь в Париже. Признаться честно, милая, он не показался мне порядочным человеком, но, впрочем, его торговые дела меня не касаются. Главное, что он хорошо обращался с тобой.

– Грабители напали на нас в Нормандии, на постоялом дворе. Дядю Роджера убили… – неровным голосом начала Жанна (а это была именно она), выдержав небольшую паузу. – Помню, как бедняжка Сесилия, которую я знала с детства, умоляла меня бежать что есть сил, а сама осталась отвлекать разбойников. Я оказалась на дороге, где наткнулась на господина Рене… Было очень страшно, но выбора не было. Я убедила его, что если он поможет мне попасть в Париж, то получит очень щедрую награду, и он согласился… – она на мгновение закрыла лицо руками, затем выпрямилась и вздохнула: – Почти неделю мы провели в пути, так как приходилось ждать, чтобы не сильно уставали лошади… У одной крестьянки синьор Рене купил для меня платье… Я думала, что это путешествие уже никогда не кончится!

И, низко опустив голову, девушка начала всхлипывать.

Растроганный граф осторожно привлек ее к себе, и молодая авантюристка уткнулась ему в плечо, продолжая вздрагивать. Вот только никто не мог знать, что она не плачет, а лишь довольно смеется.