Девушка попросила большой латте. Артём купил ей напиток и, пока нёс, едва не пролил. Видимо, особым шиком для местных продавцов считалось налить «с горкой». «Какая бессмыслица!» – расстроился Артём.

Они сели напротив друг друга, хотя обычно в кафе и ресторанах садились рядом.

– Я вижу, что есть необходимость кое-что прояснить между нами. – Это Майя умела хорошо: взять инициативу в свои руки и, никого и ничего не жалея, высказаться. – Ты не в состоянии скрыть отношение к тому, что в последнее время тебе открылось. Я имею в виду наше общество, наши планы, чаяния.

– Не то чтобы…

– Не перебивай. Понимаю, что мы раньше никогда этого не обсуждали. Когда мы только познакомились, я полагала, что рано. И вот, когда мы теперь близки окончательно, целиком, как мне казалось, доверяем друг другу, я решила, что ты примешь меня такой как есть, будешь уважать то, что для меня важно. Похоже, я ошиблась. Ты капризничаешь… Это горько…

Пауза повисла. Никому б никогда не пришло в голову назвать её мхатовской.

– Я беспокоюсь за тебя. – Артём не собирался уступать. – Я уже говорил, что, если вас поймают, не пожалеют. Сломают жизнь. Это стоит того?

– Это низко.

– Что? Беспокоиться?

– Скрывать за заботой свою… своё малодушие.

– Хотела сказать, трусость?

– Да. Но не сказала. Эти люди, которые через час соберутся у тебя в библиотеке, – они для меня сейчас всё, ты слышишь? Без этого моя жизнь ничего не стоит. Если ты спросишь, кого я выберу – тебя или их?.. – Глаза Майи застыли.

– Я не спрошу. – Артём отвел взгляд.

Майя замолчала. Она разглядывала Артёма так, будто не видела его никогда. Сначала осмотрела лоб, большой и почти без морщин, если морщины и были, то малозаметные, тёмные волосы, чуть завивающиеся на концах, губы, довольно пухлые, никогда не сухие.

– Это значит, мы расстаёмся? – Майя взяла кружку, поднесла ко рту, но пить не стала, поставила назад.

– Это значит, мы идём в библиотеку.

Он улыбнулся широко, как она любила.

* * *

Его отсутствие на службе ни у кого не вызовет вопросов – так размышлял Крючков. Сына и невестку он, конечно, встречать не поедет. Как-нибудь сами… Есть дела поважнее. Он стремился в УВД Раменки. До этого сделал звонок и спросил капитана Багрова. Выслушав ответ, отсоединился.

Начальник УВД, старый приятель генерала полковник Ершов, не удивился его приезду:

– Я тебя ещё вчера ждал. Извини. Но я не знаю, чем тебе помочь. Дело у вас. В ГСУ. У нас всё забрали.

– Я не за этим.

Они, хоть и давно не виделись, обходились без церемоний. Ершов не изображал чинопочитание.

– Слушаю тебя.

– Меня интересует твои опера, Багров и Соловьёв. – Начальник ГСУ присел возле длинного стола.

– Позвать? – Ершов нахмурился.

– Нет. Что ты о них думаешь?

– Претензий к ним нет.

У Крючкова зазвонил мобильник. Генерал Родионов.

– Паша! Как ты? Держишься?

– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

– Как идёт следствие?

– Бригадой руководит полковник Елисеев. Мне сейчас не до этого, как ты понимаешь. Сегодня прилетают родители Вики.

– Хорошо. Я свяжусь с Елисеевым. Помогу тебе. Министр просил передать, чтоб твои люди обращались по любому вопросу, касающемуся этого дела.

– Спасибо министру передай, – единственное, что смог вымолвить Павел Сергеевич.

Вчерашний звонок Родионова Крючкова насторожил, а нынешний уже нет: если человек тебе сочувствует, вовсе необязательно подозревать его в неискренности.

За время телефонного разговора двух генералов Ершов достал из сейфа чуть початую бутылку коньяка. Поставил на стол. Позаботился о рюмках.

– Я не буду. – Крючков накрыл рюмку рукой. – Скажи лучше, эти опера никогда не вызывали у тебя подозрений?

– А почему ты спрашиваешь? Что у тебя к ним?

– Я хочу разобраться, почему они так быстро приняли сигнал информатора. Не удостоверились даже, верный он или нет.

– А что им делать? Ждать, когда все нарки закупятся? Может, всё же они сами расскажут тебе? Они здесь. В отделении. Позвать?

Над головой Ершова Владимир Путин спокойно и дружелюбно смотрел куда-то вдаль.

– Лучше дай мне их личные дела и все их операции за последние пару лет.

– Это долго.

– Постарайся быстрее. Буду ждать. И проводи меня до машины.

– Прости меня. Но ты ведь не для этого приезжал, чтоб про оперов у меня узнать? Не веришь? Сомневаешься? Мы долго пасли Рахметовых, они торговали по мелочи. Дождались большой партии. И накрыли. Что не так?

– Почему их отпечатков на пакетах нет?

– Да зачем они? Не знаю. Стёрли. Брали в перчатках. Сейчас бандиты осторожные. У каждого по три адвоката. Когда вы вернёте их нам, мы разберёмся.

– Почему мы их вам вернём? – Крючков насторожился.

– Если вернёте.

– Известно, откуда они столько наркоты получили?

– Нет. – Ершов еле заметно смутился, нервно налил себе коньяку, залпом выпил.

– Ладно. Пошли, проводишь меня до машины.

На улице Крючков передал Ершову туго завёрнутые в одеяло два травмата и два охотничьих карабина:

– Сними по-тихому с них пальцы. Сверь со всеми базами. Сможешь?

– Для тебя – да.

Мужчины пожали друг другу руки.

На прощание Крючков сказал:

– Всё же последи за этими операми повнимательнее. И про стволы никому ни слова. Так надо.

Из окна за этими манипуляциями очень заинтересованно наблюдал опер Багров.

Крючков постарался, чтобы его визит заметили все, кому надо. Если он прав, то подонки занервничают. А если нет?

Куда теперь?

Боль никуда не делась и, наверное, уже не денется. Можно немного её заглушить делами, хлопотами, можно убеждать себя в необходимости выдержки, спокойствия, но по-настоящему это не пройдёт никогда. Только он сам в состоянии почуять убийц. Вика – его кровь, он её наблюдал с детства, он не ошибётся. Как устроить всё так, чтобы Елисеев был максимально полезен в этом? Похоже, он очень напрягся из-за его вчерашнего визита.

Телефон Вики до сих пор не нашли. Значит, его забрал убийца. Значит, в телефоне было что-то, способное его выдать. Значит, Вика его знала. Или убийца просто не хотел, чтобы телефон запеленговали? Не похоже, что он такой хладнокровный. Тогда что?

Он подумал, что хорошо бы выяснить у Елисеева, нет ли чего нового, но потом решил не дёргать группу. Не сомневался: Иван сразу же поставит в известность, если его ребята до чего-то докопаются. С субординацией у него всё в порядке.

Вернувшись в свою квартиру, он сразу же пошёл на кухню, открыл форточку. Дышать легче не стало. Окна выходили во двор, грустные зимние деревья ничем не интересовались.

Здесь ему сейчас лучше всего. В комнатах наваливалась тоска, душила. Сегодня он попросил домработницу не приходить.

Он положил перед собой сотовый. Начал перечитывать все последние сообщения от Вики в поисках хоть какой-нибудь зацепки. Каждое утро она ему писала. Один текст похож на другой. «Всё хорошо». «Всё в порядке». «Хорошего дня тебе, дедушка».

Чёрт! Ему надо было больше спрашивать её о друзьях, о том, как проводит свободное время. Она регулярно общалась с матерью и отцом по Скайпу, по телефону. Может быть, она с ними откровенничала? Хотя бы с матерью…

Он погрузился в воспоминания. И одно из них вспыхнуло сейчас ярче других. И как оно раньше не всплывало?..

Это случилось осенью. Вика ни с того ни с сего предложила ему прогуляться – погода изумительная.

– Ты вон пополнел от своей сидячей работы большого начальника, – подначивала она. – Надо ходить, ходить…

Крючков тогда разозлился на неё за столь неделикатное замечание, отпирался до последнего, но она его всё же уговорила.

Они прошлись по залитой мягким солнцем Остоженке, перешли Крымский мост, углубились в Парк культуры, забитый людьми, самокатами, колясками.

Вика проголодалась. Ресторан оказался рядом.

Они только сели, как её окликнула девушка. Вика ей обрадовалось. Подошла к столику, где та сидела, что-то коротко с ней обсудила.

– Знакомая? – поинтересовался генерал.

– Да. Соня Короткова. Журналистка из «Молодёжки».

Крючков разволновался, вспомнив сейчас это. Правильной ли осталась в памяти фамилия? Посмотрел в Интернете телефон газеты. Набрал. Голос требовал нажать добавочный.

Тогда он почти прыжками добрался до вешалки, наспех оделся, вышел из квартиры и побежал вниз по лестнице.

Почему он так торопился? Просто потому, что всё теперь надо делать быстрее.

Его удостоверение позволило без каких-либо препятствий добраться до главного редактора «Молодёжки», человека степенного, с аккуратно подстриженной бородой. Осознав, кто перед ним, он превратился в саму любезность. Предложил кофе, чай, что-то покрепче.

«Почему все предлагают мне покрепче? Собираются этим задабривать генерала-мента?» Крючков от всего отказался.

– Меня интересует ваша сотрудница Софья Короткова.

– Боже! Что она натворила?

– Пока ничего. – Крючков бессчётное количество раз слышал этот вопрос.

– Она у нас очень на хорошем счету. От неё мы получаем самые острые материалы – и криминальную хронику, и журналистские расследования. А… вы по поводу какого-нибудь её материала? Мы всё можем уладить. Мы всегда неплохо ладили с правоохранителями. – Главред задействовал всё свое обаяние.

Крючкова раздражала его льстивая суета.

– Мне с ней надо поговорить. Тет-а-тет.

– Вы предлагаете мне вас оставить тут вдвоём?

– Да.

Редактор, недовольно покачивая головой, перебрался в приёмную.

Через несколько минут в кабинет вошла девушка среднего роста, с причёской каре и немного широковатыми плечами,

– Я дедушка Вики Крючковой. – Он не поприветствовал её умышленно: сейчас для него все подруги внучки – косвенные виновные.

– Я знаю, кто вы. – Соня погрузила слова в мягкое сочувственное марево. – Я потрясена. Такое горе. Я очень любила Вику.

Лицо генерала оставалось непроницаемым. Короткова мялась, не решаясь присесть.

– Ты когда её видела в последний раз?

– Я не помню. Достаточно давно.

– Но вы списывались, созванивались?

– Разумеется. Но не слишком часто. У нас были схожие вкусы касаемо кино. А почему вы спрашиваете именно меня? У неё наверняка имелись подруги и поближе.

Генерал не привык отвечать на вопросы тех, кого допрашивал.

– Она не делилась с тобой, есть ли у неё молодой человек? – Генерал смотрел не на Соню. Куда-то в сторону.

– Нет. Я же сказала, мы не настолько были близки, чтобы доверять что-то личное.

– А что вас связывало?

– Мы подружились в Сети. Потом иногда встречались. Это допрос? Меня в чём-то подозревают? – Соня пыталась перейти в наступление.

– Она могла принимать наркотики?

– Да нет, конечно! – Соня почти прокричала это.

– Она никогда не упоминала при тебе братьев Рахметовых?

– Нет. Кто это? – Соня впервые за разговор искренне удивилась. – Найдите их обязательно. Тех, кто это сотворил. Найдёте? – Соня всё искала глаза дедушки Вики, но он не отдавал их её взгляду.

Больше вопросов он ей не задавал. Закрыл глаза, запрокинул голову. Замер.

Соня восприняла это как сигнал, что она свободна.

Дверь в кабинет главного прикрыла очень тихо.

Крючков не сомневался, что журналистка врёт. Врёт во всём. Почему?

* * *

Шульман появился в Управлении ближе к обеду. Сразу прошёл в кабинет к Елисееву. Тот разговаривал по телефону. Давид услышал только концовку:

– Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант.

Елисеев положил трубку. Сейчас не так часто пользовались стационарным телефоном, только в случае звонков высокого начальства.

– Генерал Родионов звонил. Сообщил, что дело на контроле у министра. Требует результатов. Торопит. Я такой суеты что-то не припомню. Только мешаются. Тьфу! – Елисеев нервно крутанулся в кресле.

– А он-то здесь при чём? Он же антитеррором занимается. – Шульман, лицо которого привычно жило своей жизнью, изобразил гримасу человека, только что разжевавшего лимон.

– Предупреждает, что молодёжь нынче сложная, с разными фокусами в голове. При чём здесь это? Спрашивает, обыскивали мы квартиру убитой или нет? А как её обыскать? Ордер нужен. Без Крючкова как? Что у тебя?

Давид потёр глаза, потом громко, как из пушки, чихнул, услышал от Елисеева «Будь здоров!», ответил «Спасибо». Начал рассказывать. В его тоне слышались нотки романтические, как всегда в случае c Шульманом, не особо уместные. Иногда казалось, что в этом человеке не хватает какого-то винтика, детали, отвечающей за соответствие его поведения тому, что он делает или говорит. Однако этот сбой совсем не мешал ему, только окружающим, и то лишь тем, кто к нему не привык.

– Вчера вечером, как только мы расстались, я немного поторчал около дома Алиханова. Дай, думаю, посмотрю, как он ночь будет проводить. Как-то беспокойно он с нами распрощался. Вдруг намылится куда? Но наш голубчик больше порт приписки не покидал. Я только намёрзся и простыл. – Он закашлялся. – Ушёл я ни с чем спать и пожалел, что не воспользовался вашим, товарищ полковник, предложением домой меня подбросить. А сегодня с утра пораньше прогуляться на Дорогомиловский рынок пришло мне в голову, точку нашего дорогого Тиграна проведать, вдруг там наркоши молодые, что на притон Рахметовых Тиграна навели, обретаются. Он же нам так убедительно о своей жалости к ним поведал: дескать, и кормил он их, несчастных, и поил, и привечал всячески, в оперативных, разумеется, целях. Взглянуть бы на них хоть одним глазком. Так вот, никаких таких торчков, хоть минимально похожих на описанных доблестным помощником правоохранительных органов, никто там никогда не видел. Там у меня кое-какие знакомцы имеются. Они меня за нос водить не станут. Бьюсь об заклад, что их не существует вовсе, этих, как его… Толяна и Тузика. Фантазия, кстати, у нашего Тиграна так себе. Толян и Тузик. Смешно. Вот выдумщик…

– Так. – Елисеев откинулся на спинку кресла. – Значит, мы с тобой не ошиблись. Тигран врёт. И зачем ему это? Давай-ка сходим к технарям, посмотрим кое-что на камерах, что называется, для уверенности.

Он резко поднялся. Хорошо, что он сегодня, среди прочего, дал распоряжение доставить видео с камеры у подъезда Тиграна.

Кабинет с видеопросмотром располагался в другом конце здания. Быстрее дойти туда, чем ждать, пока из видео выделят нужный фрагмент и перекинут на комп Елисееву.

Стены в коридоре пестрили объявлениями. Коллектив ГСУ жил, как и все другие, отмечал праздники, сбрасывался на подарки, люди информировались об изменениях в системе медстрахования и том, где какие документы можно получить.

Шульман нетерпеливо потирал руки, Елисеев также чувствовал, как в нём нарастает азарт. Так неизменно случалось, когда в деле появлялся намёк, что следствие на правильном пути. Однако на этот раз их прогнозы не подтвердились.

Они пересматривали запись несколько раз, пытаясь зафиксировать момент, когда опера предупредили Тиграна, что ему не нужно говорить правду, а следует выдумать версию с торчками. Не верили своим глазам, но ничего похожего на то, что они ждали, на кадрах не запечатлелось. Смотрели ещё и ещё, но результат тот же. Выходит, они предупредили его по телефону? Дураки! Ведь это легко проверить. Или они заранее его проинструктировали, как вести себя в критической ситуации, и он был готов?

– Ну что? Надо звонить в прокуратуру и запрашивать разрешение на наружку оперов и Алиханова? – обрадовался Шульман. – И телефоны их надо взять на контроль. Проверить их звонки и сообщения вчерашние. Вот всё и сойдётся.

– Это мы успеем. – Полковник задумался. Ему казалось, они что-то упускают.

Около двери Елисеева топтался Сергей Туманов.

– Есть важная информация… – начал он, завидев их. – Товарищ полковник, я только что от дома, где проживают Рахметовы. Походил по двору, расспросил бабушек, что гуляют с внуками, и выяснил, что утром того дня, когда был обнаружен труп Виктории Крючковой, во дворе с утра гудела огромная машина с подъёмным краном, и с неё, по всей вероятности, что-то через окна передавали в дом. Как раз на втором этаже, где окна Рахметовых. Одна бабушка уточнила, что окна у них в доме широкие, а лестницы узкие, и, когда-то кто-то въезжает, иногда мебель через окна в квартиры доставляют.

– Вот оно как! И во сколько это было? – Елисеев жестом пригласил Шульмана и Туманова пройти в кабинет.

– Они точно не помнят. Говорят, часов в десять утра. Но машина шумела и пыхтела раньше. Они жаловались, что всех перебудила и дышать от этой гари было невозможно.

– Ну что же! Теперь ясно, почему камеры у подъезда нигде не зафиксировали Вику. Надо срочно связаться с местным «Жилищником». Отправляли они машину для работ в этот двор или нет?

– Уже сделано. Говорят, там действительно был ремонт. Меняли газовые трубы, что идут по периметру всего дома. Завтра обещают пригласить газовщиков.

– Ладно. С этим спешить не будем. Никуда они не денутся… Завтра так завтра. Газовщиков возьми за горло. Наверняка их рук дело, но они будут молчать до последнего.

Когда Туманов ушёл, Елисеев посмотрел на Шульмана:

– Видишь, оно как.

– Вижу. Да только кому всё это потребовалось? И зачем? Пока у нас ни мотива, ни подозреваемого настоящего. Одни несостыковки только. И странности. Надо оперов дожимать. Дело в них.

На столе полковника зазвонил телефон. Он снял трубку. Выслушал.

– Час от часу не легче. Генерал Родионов вызывает в Главк.

– Кто бы мог подумать! – Шульман встал и, не прощаясь, вышел.

Елисеев услышал голос секретарши:

– Давид, почему вы никогда дверь за собой не закрываете? Как будто в траве родились, ей-богу.

Помпезное здание Главного управления МВД России в Газетном переулке призвано было показывать спокойную силу советской милиции. Потом времена поменялись, но эта уверенная архитектурная повадка оставалась по сей день.

Генерал Владимир Родионов принял сына своего давнего сослуживца радушно, чем удивил Елисеева. Отец никогда не подчёркивал, что между ними сохраняются какие-то отношения, генерал же долго и подробно расспрашивал, как живёт Пётр Викентьевич Елисеев, как себя чувствует.

На столе стояли вазочки с конфетами и печеньем, Родионов сам разливал чай, подчёркивая этим доверительный характер беседы. Елисеев продолжал терзаться: какое отношение к этому делу имеет заместитель министра по антитеррору?

Владимир Родионов выглядел моложаво: ни двойного подбородка, ни брюшка. На лице улыбка, почти американская; усвоенное давно правило на всё реагировать улыбкой, располагать к себе людей.

– Как там генерал Крючков? Не дай бог такое пережить. Бедняга!

– Держится. – Елисеев терпеливо ждал, когда Родионов наконец скажет, для чего вызвал.

– Дело на контроле у министра. Ты понимаешь, это серьёзно. Что вам удалось выяснить?

Елисеев доложил, естественно, умалчивая о стволах и самодеятельности Крючкова.

– Медленно как-то всё. Медленно. – Генерал потёр лоб. Кисть его выглядела огромной, как у великана.

– Всё, что можем, делаем, – буркнул Елисеев в ответ. – Дайте время.

– Ты знаешь, я тебе не могу всего сказать, дело засекреченное, но мы сейчас напали на след одной молодёжной группы. Есть ощущение, что они способны доставить кучу неприятностей. Но все из хороших семей, никаких правонарушений. Собираются, разговоры ведут о смене режима – так они нашу власть называют. Пока зацепиться всерьёз не за что. Но таких надо в зародыше давить, я считаю. Так вот! Хочу тебя проинформировать, что там есть люди, с которыми Вика Крючкова общалась. Не исключено, они её во что-нибудь вовлекли или собирались вовлечь. Доводить это до твоего шефа или нет – решай сам.

– Но есть какие-нибудь наводки, имена?

– Есть. Но нет санкции их разглашать. Имеются люди, которые опасаются, что вы их вспугнёте, молодёжь эту. Случай непростой. Я сейчас тебе это открываю на свой страх и риск. Но ты в курсе ведь, что твой отец и генерал Крючков – не чужие мне люди. Эх, молодость! Я не хочу, чтоб вы, как слепые котята, тыкались. Не хочу! Ты ведь «Бесов» Достоевского читал?

Иван, который в этот момент всё-таки надкусил конфету, чуть не поперхнулся.

– Читал. Давно. – Он не читал, но почему-то соврал.

– Ты сюжетик освежи в памяти, освежи, лишним не будет.

Когда Елисеев возвращался к себе в ГСУ, в голове крутилось только одно: зачем весь этот цирк? С самого начала как будто кто-то направляет расследование туда, куда этот кто-то хочет. Это становится очевидным. Но не генерал же лейтенант Родионов? Видимо, кто-то ещё… Опер Багров? Что за чертовщина! Они до сих пор не разобрались, как Вика попала в квартиру братьев. Всё рассыпается. Если окажется, что во дворе дома, где проживали Рахметовы, просто работала бригада из «Жилищника» и никакое тело они через окно не передавали, всё снова погрузится во тьму. А если и передавали, его кто-то должен был принять. А где этот кто-то? Где его искать? Всё так сложно. А правда где-то рядом. И она проста.

Пора этими братьями заняться плотнее.

* * *

Майя испытала прилив нежности к Артёму. Когда они вышли из «Прайма», взяла его за щёки и длинно поцеловала. Потом заглянула ему в глаза и, похоже, не нашла там, что искала.

– Скажи, а твои товарищи что-нибудь спрашивали обо мне? Кто я тебе, к примеру? – Артём отвёл взгляд.

– Нет. У нас это не принято. Структура нашей организации такова, что каждый приводит кандидата сначала просто на вечеринку, там к нему присматриваемся, а потом уже, если он подходит, приглашаем на собрание, посвящаем в наш круг.

– Прямо гербалайф какой-то.

– Что? – Майя решила, что ослышалась. Слово незнакомое.

– Боже, ты такая юная ещё. Был в девяностых такой проект. Сетевой маркетинг. Продавали разную косметику или бады, я не помню. Там тоже каждому вменялось привести людей, увлечь их. Так они расширялись. Американская шняга. Потом куда-то сгинули они…

– Мы вообще-то ничем не торгуем. – Майю не заинтересовала эта тема.

– Я так. По аналогии.

Ветер бесцеремонно вмешивался в разговоры людей.

– Но я ведь не участвовал в вечеринках ваших? И даже слыхом про них не слыхивал. Как же меня допустили на собрание? – Артём показно негодовал.

– Ты внёс свой вклад. Предоставил место. И не ёрничай. Я так решила.

– Ясно. А что всё-таки это за вечеринки?

– Мы собираемся иногда у кого-нибудь. Мы же молодёжь. – Она задорно глянула на него. – Но не слишком часто. А ты ревнуешь?

Она неожиданно игриво схватила Артёма за нос и сразу отпустила.

Смерть Вики, болезнь Веры в итоге не прилипли к ней, хотя совсем недавно она сопереживала всему искренне. По большому счёту, гибель подруги, болезнь сестры её возлюбленного никак не влияли на её жизнь. Эмоции? Да. Но эмоции рано или поздно стихают. Когда тебе мало лет, смерть – это только то, что с другими.

Майя попросилась в «чайный дом» погреться. Этот московский особняк почти на пересечении Сретенского бульвара и Мясницкой выделялся праздничным фасадом даже среди пышной московской эклектики.

Пока они пили чай, продавщица растратила все силы, чтобы уговорить их купить каких-нибудь конфет. В конце концов отчаялась и разозлилась…

Нынешний сбор Майиных соратников совсем не походил на предыдущий. Тогда в читальню ворвалась сама плоть хаоса, суета звуков и движений, неразбериха слов. Артём ещё поразился, сколько шума создаётся не такой уж внушительной группой людей. Сегодня же лица ребят были строги и жесты скупы. Они проходили в его кабинет тихо, здоровались с ним предельно вежливо. Он расположился чуть в стороне, собираясь слушать их внимательно, непредвзято, вникать. Ради Майи. И для того, чтобы определиться, кто есть он, кто есть они, как это всё сочетается и как ему со всем этим быть.

Они облепили его большой стол. Ему показалось, что людей больше, чем в прошлый раз. Никто не решался начать. Все словно чего-то ждали.

В итоге слово взял высокий крепкий парень, выглядевший старше всех

– Сегодня всё не как обычно, – обратился он ко всем. Странно, но голос его дрогнул, что никак не вязалось с его брутальным обликом.

Артём обратил внимание, что на щеке у него царапина, ещё он вспомнил, что в прошлый раз его, по всей видимости, не было, иначе он бы запомнил.

– Сегодня мы собирались обсудить, как нам сформулировать протест в соцсетях, какие создать каналы, чтобы лучше влиять на аудиторию, как избегать банов и прочей дряни. На этом, как вы помните, настаивала Вика. И вот её больше нет с нами… – Каждое предложение он проговаривал так, будто начинал что-то заново, будто предыдущее уже неважно, и его надо зачеркнуть. Перед каждой фразой он неестественно глубоко вздыхал. – И всё поменялось, стало непоправимым после её смерти. – Он часто задышал, но вскоре успокоился.

Воцарилась напряжённая тишина. Слова застывали у всех на губах тяжёлой невидимой пеной. Из человеческих пор выделялся страх.

Кто-то обратился к Майе, которая сидела, выпрямив спину, как истукан:

– Майя, ты с ней вместе училась. Есть какие-то сведения?

– Нет. Только то, что смерть насильственная. Об этом уже все знают. – Майя смотрела в одну точку. Не желала, чтоб её расспрашивали дальше.

Неожиданно поднялась девушка со стрижкой каре, чуть полноватая, решительная:

– Кто-то из вас общался с Викой после нашей последней встречи? Лично или в Сети?

– Нет…

Отвечали все по очереди.

Артёма подмывало спросить Майю, кто из них кто, но она сидела далеко от него.

Парень с царапиной на щеке предложил:

– Может, нам стоит связаться с её дедушкой, родителями? Поддержать.

– Виктор, даже не думай, – отреагировала девушка с каре. – Её дед сегодня приходил к нам в газету. Разговаривал со мной, хотя это было похоже на допрос.

– Что спрашивал? – разволновалась Майя.

– Всякие глупости. Например, не принимала ли Вика наркотики?

– Боже… – Тот, которого называли Виктором, схватился за голову. – Вика и наркотики. Это же бред! Да и так странно, что это спрашивает её дедушка. Он что, совсем с ней не виделся? Наркоман свою зависимость скрыть не может. Какой-то фарс. – Он говорил быстро, нервно, возмущённо, чуть заикаясь, но при этом зло.

– Ещё он очень интересовался, когда я видела Вику в последний раз. С трудом сдерживал ярость, как я поняла. – Девушка зачем-то подняла указательный палец.

– Соня, ты уверена, что её дедушка не в курсе, что Вика состояла у нас? – спросила Майя.

– Не похоже. Хотя до конца мы теперь не можем быть уверены ни в чём. Её дедушка – генерал полиции. Он нам не союзник. Его стоит остерегаться.

Шалимов с каждой минутой убеждался, что Майя, Соня и Виктор здесь лидеры. Остальные внимают. На Артёма никто из собравшихся не смотрел. Его это раздражало. Бунтарство бунтарством, но вежливость никто не отменял. Понятно, что они доверяют Майе и не позволяют себе подозревать, что она доверилась не тому человеку, но он же не пустое место!

Вдоль стен его кабинета тянулись стеллажи с книгами. Корешки разной высоты, как казалось сейчас Артёму, топорщились от изумления.

Майя раскраснелась. Он любил, когда на её щеках появлялся нежный румянец, но почему-то сейчас это показалось ему дурным знаком, признаком болезни.

– Виктор прав. Нам где-то необходимо собрать подробности. Я опасаюсь, что настоящие причины её смерти вполне могут скрывать.

– Кто нам предоставит эту информацию? – Соня злилась.

– А если её гибель – это предупреждение нам? Никто в этом направлении не размышлял? – Майя окинула взглядом всю компанию.

– Это вряд ли, – ответил Майе Виктор. – До этого они не дойдут. Да и мы осторожны. Что мы такого сделали, чтобы нас убивать?

– Точно? – Майя говорила всё громче. – Я бы не была так уверена. А если нам слить инфу в прессу? – Возлюбленная Артёма внимательно посмотрела на Соню. – Та же Вероника Трезубцева могла бы за это взяться? Провести журналистское расследование? Она же всё может! Сонь, дашь ей наводку?

– Вероника Трезубцева точно не возьмётся. – Соня отвела глаза в сторону.

– Почему? – Майя недоумевала. – Вы же работаете в одном издании? Не можешь её попросить? Или как там у вас это происходит?

– Потому что Вероникой Трезубцевой была Вика Крючкова…

Когда шок от услышанного прошёл и утихли возгласы «Да ты что?», «Ну надо же!», Короткова поведала, как всё получилось и почему и она, и покойница Вика держали всё в тайне.

Когда Соня читала Викин «Фейсбук», ей приглянулся слог девушки, зрелый, образный, лаконичный. В «Молодёжке» поощряли сотрудничество с внештатными авторами, и Соня предложила Вике попробовать. Никто не ожидал такого эффекта, такой популярности, такого отклика аудитории. Вика ни разу не заговаривала о гонораре, ей важнее было высказаться. Согласно журналистской этике, да и по просьбе самой Вики, Соня никогда не открывала подлинное имя Вероники Трезубцевой никому, даже главреду. Псевдоним Вика придумала сама. К гербу Украины это не имело никакого отношения. Просто ей так нравилось.

Никто не укорил Соню, что она скрывала это от общества. Волю Вики, тем более после её смерти, никто не смел оспорить.

– Ребята, – вдруг горячо заговорил Виктор, – Вероника Трезубцева не может исчезнуть. Мы обязаны подхватить. Давайте будем писать по очереди. Соня, как ты смотришь на это?

Соня какое-то время не отвечала. Потом выдавила:

– Её не заменишь. Она была уникальна. Но давайте попробуем, конечно. Однако не обещаю, что это появится на полосах.

– Можно я первой попытаюсь? – опередила всех Майя.

Никто против этого не возражал.

Затем кто-то спохватился, что до сих пор не помянули Вику как подобает. Скинулись. Артём тоже дал пару купюр. Виктор снарядил в магазин двух парней, на вид много моложе его. Они обернулись быстро. Пока их ждали, некоторые выходили курить. Майя подсела к Артёму, спросила, не возражает ли он против того, что они посидят сегодня чуть дольше. Выглядела она смущённо. Артём, разумеется, не возражал. Он уже привык, что она не оставляет ему выбора. Но её смущение тронуло. Она перенервничала и теперь искала в нём точку опоры?

Когда он узнал о Вике Крючковой больше, её смерть расстроила его сильнее. Как рано покинула этот мир талантливая девочка! Пока революционеры горячились, он почитал кое-что из Вероники Трезубцевой. Это и правда было здорово, оригинально, со вкусом написано. Ни одного лишнего слова. Вряд ли кому-то удастся заменить её. Даже Майе…

На стол накрыли быстро. Гонцы догадливо приобрели вместе со спиртным пластиковые стаканчики и тарелочки. Рюмки и бокалы в кабинете Артёма имелись, но он их не предложил. «Так быстрее закончат», – рассудил он. Да и на всех не хватило бы.

Его неодолимо тянуло к Майе, физическое желание настигло так сильно, что он почти не контролировал его.

– В прошлый раз Вика уговаривала нас активнее вести себя в Сети, создавать аккаунты, раскручивать блоги и прочее. Виктор прав. Мы просто обязаны в память о ней заняться этим, – поставила всех перед фактом Майя. Артём не отрывал глаз от её губ. Представлял, как бы они двигались в другой ситуации.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?