– А вы, девки, не подкачали. Смотрю я, гор-раздо лучше стали воевать. Не ожидал, ей-право. Ведь ты ж, Маришка, всегда рвалась в бой. Горячая голова! А сейчас , я смотрю, куда холодней и обдуманней действуешь.

– Ну да. Тебе есть с кого брать пример.

Смеркалось. Девчонки ушли. Маришка и Лестрад скрылись в палатке.

А Мальчиш все сидел и вдыхал свежий вечерний воздух.

Товарищ Суслон бился с Иудушкой Троцким. Метал огненные взгляды сквозь зеркало. Мелодичный женский голос не уставал сообщать: “Из вас изъято свыше 200 школьников… Минуточку… В ваш мозг прибыла новая партия детей, включая и совсем несмысленышей – вместо убитых!”

“Попаданцы из другого времени – очень хороший ресурс”, – скупо усмехнулся про себя кагэбист. – “Легкий, быстро восполняемый… Самому ничего делать не надо. О-о, эти доверчивые школьники из будущего!”

– Я спас СССР! – кричал Федька Грязнорубахин в голове у кагэбиста.

– Нет, я, – возражал ему Петька Длинноносый.

– Уа-уа, – сказал третий попаданец из будущего.

“Скоро, скоро разберемся с Троцким”, – думал Юрий Владленыч, – а тогда уж и до Мальчиша очередь дойдет… Спасибо вам, “школота”!”

Он знал, что победил. Уже заранее, до того как, собственно, финальная битва состоится. Раз ему удалось внушить глупой детворе, что войны партократов – нет, не так: что ДРЯЗГИ и МЫШИНАЯ ВОЗНЯ партократов – есть нужное и достойное занятие, значит, ни один Кибальчиш, никакая Маришка у них из сознания это уже не вышибут. Или вышибут, но с превеликим трудом (что, в общем-то, то же самое).

– Вот тебе и “рыцари”, – хихикнул он. – Чистые душой, светлые и добрые. Запереть бы этих… гы-гы… ” рыцарей” на каком-нибудь острову, да и поглядывать в подзорную трубу, как они там друг друга едят!

Босая ступня Кибальчиша коснулась обжигающего снега. Чёрные пни вокруг, да воронье, жиреющее на свалке, в которую превратились поля некогда великой войны… Одиноко. Тошно. Все бывшие товарищи друг друга съели; Империя Геронтократов, впрочем, тоже не уцелела – захлебнулась в нашествии попаданцев. Troubka выжил, но это далось ему дорогой ценой – он полностью рехнулся; днями и ночами напролет воевал с собственным отражением. А может, и не с собственным, но это уже мало кого могло заинтересовать. Постоянные вопли и рык старика в сторону любой начищенной до блеска металлической поверхности, его взбешенное “а-а-а, там Хрущ сидит! И этот, как его, Иудушка”, большинству Геронтократов (какие ещё не умерли, за давностью-то лет), давным-давно обрыдли.

– …Ну что, пойдём, Лестрад?

– Пойдём. Все равно остановиться негде, можно лишь продолжать путь.

– Я по-любому надеюсь, – вздохнул бывший Мальчиш, а ныне без пяти минут сорокалетка, – что мы отыщем-таки наших лондонских друзей, “Боза” и Плута…

– Нет. Ты один уцелел , – сказал Лестрад.

– Кто ж знал, что старики из когорты властей предержащих – такие упорные…

– Да! И кто ж знал, что наши добрые желания – помочь бедным, дать народу волю – превратятся в ТАКОЕ. Может, ты был неправ, Мальчиш?

– Я-то? Я как раз был прав. Это все Таракан усатый…

И они медленно побрели по дорожке, то и дело прихлебывая из фляги Лестрада.

“Дорога никуда”, – вздохнул доктор.

–Твоя правда, – сказал Кибальчиш.

Спустя много-премного лет, когда тут уже ничего не осталось, кроме абсолютной серо-бурой пустоты, седая старуха в изрядно обветшавшем авто, типичном для двадцатых годов, но уже в восьмидесятые смотревшемся неуместным архаизмом, приехала на места своей бывшей боевой славы. Внукам, разумеется, она ни разу в жизни не сказала, что принимала участие в войне. Зачем им знать, в сам-то деле?

Марию Францевну не радовал ни сплошной белый ковер вокруг (а давно ли, казалось бы, тут лежали заливные луга, струилась речка)… ни, тем более, отсутствие храбрых мальчишек и девчонок (государственный партаппарат сожрал! С потрохами. Только мерзавец Гайдуков тоже был неправ: никакие пионеры салют мальчишам не отдавали, разве что марали их старый, облупившийся от времени памятник… не будем говорить, чем). Но больше всего пожилую учительницу, бывшую когда-то курносой егозой и стервой по имени Маришка, угнетало, что Кибальчиш пропал. Вот так просто: выбрал не ту дорогу для побега – и исчез. Навсегда. Ни ответа, ни привета.