Странные вещи

Глава седьмая

Сны о чем-то большем

Мама умерла в августе.

Они всей семьей ездили на операцию в Ленинград. Папа был веселый, стройный, красивый. Он носил бакенбарды, сам гладил свои рубашки и всегда брал с собой специальную тряпочку для чистки обуви.

Папа говорил, что все будет в порядке.

И Ленинград (который уже Петербург) был праздником. Величественный, с широченными улицами, старинными домами, вокзалом, где с купольного потолка смотрели на тебя огромные греческие боги.

Тогда казалось, что все у них получится. И потом, так сказал папа.

После операции маму должны были перевести в общую палату. Второй этаж центрального корпуса стационара. Розовые стены с замысловатым волнистым рисунком. Запах больницы смешивается с запахом вареного лука. Мало врачей в коридорах, но много гостей у пациентов. Алена приходила туда за день до операции и на следующий день после нее снова должна была прийти снова, чтобы увидеть маму. Но приходить не пришлось. Хотя папа и мама, оба говорили, что все будет хорошо.

Это был август. Два года назад. Она первое время злилась, говорила папе гадости. Чувствовала, что ее предали. А потом злость ушла и осталось только чувство вины. Оно росло как всепоглощающая черная дыра, а когда папа запил, к вине прибавился стыд, и эта парочка стала ее пожирать уже в две глотки.

Те, кто говорит, что люди не меняются, ничего не знают об алкоголиках. Сначала Алена потеряла мать, потом стала терять и отца. Сначала он перестал следить за собой. Исчезла тряпочка для обуви, потом чистые рубашки. А однажды он ее ударил, внезапно и непонятно за что. Он тогда смотрел телевизор и пил один. Потом стал что-то бубнить себе под нос, а когда она проходила мимо, взял и врезал.

Он наутро извинялся. А потом перестал извиняться.

Иногда она просыпалась и думала, какой жуткий сон ей приснился. Но ничего не было сном. И август не кончался, и она хотела, чтобы ее разбудили в сентябре.

За папу ей было стыдно. Когда приходили нормальные (а не папины) гости, вроде родственников с «Большой земли», она перед этим вылизывала квартиру и умоляла отца хотя бы на пару часов стать человеком. Она не водила домой друзей и держала папу подальше от школьных дел. Отец не ходил на собрания. И только однажды, когда он ненадолго выполз из алкогольного болота (чтобы перевести дух и вернуться обратно), она попросила его перевести ее в другую школу. Удивительно, но он это сделал. Он собрал все документы очень быстро (может, чтобы скорее отвязаться от проблемы), поговорил с директорами, и вернулся в запой.

Она хотела, чтобы ее разбудили, когда закончится август.

Раннее утро четверга, 12 мая 1994 года (но это не точно)

Это было похоже на сон.

Квартира на Первомайской, шестой этаж, направо от лестницы, у лифта. Деревянная дверь с подтеками треснувшей белой краски, совсем ненадежная. Ее легко проломить одним ударом ноги. Но красть там нечего.

На последнем пролете первая ступенька сломана.

Три года назад, когда Крапиве было девять, а бабушка Люда только заболела, он заимел привычку перешагивать ту ступеньку с мысленной просьбой «Боженька, сделай так, чтобы она выздоровела, чтобы снова ходила, говорила». Этот ритуал не исчез и тогда, когда Крапива заимел репутацию бандита. Никому он о нем не говорил, даже маме.

Сегодня Крапива первый раз с тех пор, как бабушка слегла, не перепрыгнул через ту ступеньку, а проплыл сквозь нее. Потом воспарил над полом и проник сквозь деревянную дверь в собственную квартиру, впервые в жизни не коснувшись обмотанного изолентой звонка.

Крапива ни с чем не спутал бы запах собственного дома, но в состоянии «привидения» почувствовал его скорее умом, чем носом. В голове Крапивы пахло борщом, пылью и книжной плесенью.

Он увидел маму. Он ее не сразу узнал, до того она выглядела старой. А может, это утренний свет из окна делал ее лицо таким серым.

Мама писала что-то на листе бумаги.

Он нагнулся над письмом.

Он читал несколько минут. Но в конце предложения уже не помнил его начало. И приходилось читать заново.

Мама писала о чем-то сложном, не поддающемся пониманию. Будто у них была одна и та же болезнь, как-то связанная с памятью и концентрацией. Однажды школьный психолог сказал, что у него дислексия. Вот как это называется. А теперь получалось, что она и у мамы. У них одна болезнь на двоих. Но дис-лек-си-я мамы какая-то другая. Она большая и страшная. Она все время хочет что-то запомнить.

Он заметил, что вся стена на кухне обклеена листками, они и на холодильнике. Это он полгода назад с друзьями приволок этот холодильник и сказал маме что «это теперь наше». Мама расстроилась. Ее сын вор, не важно украл ли он холодильник или деньги, на которые его купил. Но не стала говорить – мол, верни обратно. У них не было выхода. В холодильнике на дверце теперь лежали бабушкины лекарства. Деньги на них он тоже украл.

– С этим можно жить, – сказал тогда молодой психолог. – Трудности в чтении и концентрации – не болезнь, а особенность развития. Я так считаю. Просто знайте, что ваш ребенок особенный. Бунин вон писал с ошибками. Говорят, что и Сервантес.

После того что стало с бабушкой, мама решила, что и у ее «муравейчика» что-то не так с мозгами. Ее подзатыльники и крики, его плач и сопли. А он никак не мог ровно писать в прописи. Буквы сползали то вниз, то вверх, а мать кричала: «Строчки, ты что, строчек не видишь!».

***

Ренат еще раз проверил, закрыта ли дверь, отошел и сел на диван. Рядом лежал альбом со старыми фотографиями, некоторые выпали и валялись недалеко. На одной – Пятигорск. Ренат с дедом идет на охоту на зайца. Дед экономил патроны, и ему всегда хватало особой рогатки, в которую он заряжал наточенные гайки. На фото они пробираются сквозь кусты можжевельника. У Рената на шее ФЭД-5 в буром кожухе. Отличный был фотоаппарат, жалко только он его потерял двумя неделями позже на вокзале в Саратове по дороге домой. Вместе с пленками. Одна – «Свема 64», зато вторая – Кодак, с ценными кадрами, да еще цветными.

Другая фотография – они с Мирой на крыше ее дома под Пятигорском. Там были такие звезды, каких не было в Н-ске. Здоровенные. Казалось, их можно потрогать руками. Мира была его «летним другом». В то лето 1992-го они сделали вместе телескоп из черного ватмана, проклеенного ПВА, а вместо линз использовали лупу и стекло от старых очков. Луна была огромной – впечатление портил только разноцветный ореол, что было связано с проблемой оптики. Венера (а может, и звезда Вега, или что-то другое, большое – они не были уверены) в ту ночь сияла особенно ярко. И вот на этом фото они сидят с Мирой на покатой крыше и настраивают штатив.

Следующее фото – Одесса. Август или сентябрь того же 1992 года. Папа кричит, чтобы Ренат поторапливался, все уже переоделись и идут к машине. А Ренат бредет к берегу, преодолевая сопротивление воды. Он смотрит на свои ноги под водой. Те выглядят кривыми, в пальцах застревает галька, все вокруг залито южным солнцем, а Ренат пытается запомнить этот день, берег, белый жигуль, ракушки, резкие отблески света на воде – чтобы унести с собой обратно на север, к бетону. На фотографии все то же – он идет к берегу.

Эти и другие снимки лежали рядом на диване.

Ни одного из них он не делал. И никто не делал.

Эти фото были лучшими днями его жизни и появились сами собой. Как и вся эта комната.

***

Алена видела самый обычный сон, сотканный из лоскутков нелепых событий – печальных или веселых. Группа «Нана» полным составом плыла по морю в дырявом тазу и пела голосом Боярского «Когдааа твой друг в кровиии. А ля гееер ком а ля гееер». Хи-мэн читал в классе Ахматову, а блаженная Людочка ему аплодировала. Ренат стоял на опушке леса, и его глаза, горевшие зеленым космическим светом, провожали ее, Алену, лежащую на спине огромного сенбернара. И это тоже было сном.

На самом деле Ренат шел в сторону Н-ска в ряду с другими подростками из банды Тимура-малого. И как раз в тот момент, когда Алена видела про него сон, у РАФа заглох двигатель. Ренат и другие повернулись к машине, а в следующее мгновение из той выскочила орава подростков и с криками «За царя!» набросилась на Рената и прочих пришельцев.

А Алена спала. Она действительно лежала на спине сенбернара, и сны ее действительно были нелепыми.

Сенбернар шел через лес, и при этом тоже спал. Вернее, его сознание находилось в Межмирье. Он пришел туда, чтобы не дать Крапиве свалиться в пропасти безвременья и водовороты бессобытийния.

Глава восьмая

Двери

Утро четверга, 12 мая 1994 года

Скрипнула, открываясь, дверь старого микроавтобуса.

– За царя! – крикнул Александр и заехал в нос ближайшему пришельцу. У того из глаз полетели зеленые искры.

– За Супонева! – поддержал Петр и с разгону заехал головой в живот другому.

– Никакой драки! – заорал Роман Михайлович, – Наша задача – прорваться!

Пришельцы хватали «друзей отечества», не давали вырваться из толпы, не били, но и никак не реагировали на удары. Они не чувствовали боли.

В этой давке Денис оказывался то внизу, почти под ногами, то вверху, будто пловец, вынырнувший чтобы набрать в легкие воздуха. А в голове его голосом Людмилы Евстафьевны звучал Лермонтов, у которого «смешались в кучу кони, люди».

Дорогой его сердцу «Тринитрон» остался в машине.

Потом он столкнулся лицом к лицу с Романом Михайловичем, вернее, прижался носом к его бороде.

– Денис! – сказал он. – Выбирайся! Мы прикроем!

Потом Роман Михайлович напрягся и вынырнул над кучей.

– Гусары! Слушай мою команду! – взревел он. – Делаем коридор для Дениса. Все за мной!

И они пошли, расталкивая чудовищ и создавая тоннель на свободу одному из главгеров этой истории.

– За царя! – визжал один.

– За Супонева! – вопил другой.

– За человечество! – ревели остальные.

Когда Денис выскочил из общей свалки, над ней на миг возник маленький Петр. В свете восходящего солнца его лицо казалось особенно одухотворенным.

– Беги! – сказал он. – Мы прикроем!

В следующее мгновение на плечах у него повисло сразу двое пришельцев. Возник третий. Он казался громадным, черные пульсирующие змеи обвивали его тело.

Денис стоял как вкопанный, не в силах принять решение – бросить ли своих и бежать в лес, или вернуться в бой и нарушить приказ.

Пришелец повернулся к нему и Денис его узнал.

Это был Ренат.

А затем поток слизи вырвался из горла Рената и накрыл лицо Петра черной вуалью.

Другой, настоящий Ренат видел все это из окна комнаты. Окно вело то в сад в их деревне, то в дедовский гараж, то в собственную спальню Рената в Н-ске, где свет становился тусклым, оранжевым, проникая в квартиру сквозь толстые занавески. Эти занавески мама привезла из Латвии. Там на облаках сидел милые кудрявые мальчики: один читал книгу, другой танцевал, третий играл на арфе. Эта идиллическая картина встречала Рената каждое утро, с тех пор как ему исполнилось шесть. Ему нравилось валяться по выходным в кровати и придумывать истории про каждого из мальчиков. У каждого из них было имя, а их приключения были радостными.

Сейчас Ренат видел из окна и микроавтобус и дерущихся подростков. Вот Денис вылезает из-под груды тел – Ренат его сразу узнал.

Себя Ренат узнал не сразу.

– Нет-нет-нет! Я не хотел. Это не я.

Он стал лупить по стеклу, но оно не ломалось. Тогда он отскочил от окна и стал кружить по комнате.

– Нет-нет-нет!

Потом он сел на диван. Встал. Вернулся к окну, увидел, как Денис бежит прочь от свалки, и задернул шторы.

Ренат снова подошел к двери, проверил засов, посмотрел в глазок. По ту сторону были коридоры и комнаты домов, в которых он бывал. Он их не видел, просто знал, что они там. Школьный коридор с синими стенами вел вместо класса в бабушкину кухню. Лестница в секции авиамоделирования оканчивалась балконом его квартиры на Дзержинского.

Ренат не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он застрял в этой комнате. Но все, что находилось внутри и снаружи нее, было сшито из лоскутков его воспоминаний. Неряшливо и неуклюже. И в чреве этого монстра Франкенштейна бродило инопланетное чудовище.

И никого больше не было в этом мире, кроме них двоих.

Сенбернар пришел в Межмирье, чтобы не дать Крапиве свалиться в пропасти безвременья и водовороты бессобытийния.

– Я не знаю, где ты, но помни, что ты не один. Я буду всегда с тобой.

Ему ответила тугая застарелая боль. Такая боль бывает от давней раны, что напоминает о себе время от времени. Пес не знал, откуда такая рана может быть у двенадцатилетнего мальчика.

– Я не знаю, где ты, но ты должен оттуда убраться. Надо найти правильную дверь. Я уже говорил тебе об этом. Но не знаю, как она выглядит, потому что это твоя личная дверь. Только так ты выберешься оттуда.

Крапива, как и в предыдущие разы, не мог отвечать. Но пес знал, что он его слышит. На этот раз сенбернар почувствовал сопротивление, протест. Крапива не хотел уходить.

– Я знаю, что говорю. Эти двери, как те самые Врата, где я работал. Они соединяют миры, только в меньших масштабах. Найди свою дверь, мальчик.

Натасканный научной и ненаучной фантастикой, Ренат давно догадался, что находится сейчас в собственной голове. Точнее, в крохотной каморке в недрах своего сознания. Он смутно помнил, как будучи еще там, в злосчастном автобусе, потерял контроль над телом, и как бежал потом по коридорам, пока не оказался тут. Как запер за собой засов.

Он знал, что существо где-то там, по ту сторону двери, бродит среди украденных воспоминаний. Ищет его. А возможно, уже знает, где он, затаилось и выжидает.

Сколько еще времени ему оставаться здесь? Сколько существо пробудет в его теле? Каких дел еще натворит? Первое время мысли лезли скопом, друг на друге, затем подходили по одной (да-да, как враги в фильмах с Ван Даммом) и мучили Рената поочередно. Но самой страшной была одна. А вдруг чудовище доберется до его мамы?

Нет, был еще один вопрос, куда более насущный. Как подать сигнал своим, что он еще тут, внутри? Может, они помогут вернуть его тело. Ненси непременно что-нибудь придумает, ведь она такая крутая. А еще с ними пес. За ним все знания вселенной, ну или, как минимум, этого рукава галактики.

Если он найдет способ вернуться, то защитит маму.

Ренат сел за свой письменный стол – не тот, за которым делал уроки, а тот, что был в его комнате в дедушкином доме под Пятигорском. Стекло на нем треснуло пару лет назад, когда он уронил на стол печатную машинку. Ренат хорошо помнил эту трещину, и тут, в эклектичной каморке его памяти, трещина была все той же. И печатная машинка тоже тут.

Ренат любил этот стол. За столом в своей квартире в Н-ске он делал уроки. За другим, что был у деда, он писал роман, который никому не показывал. Роман был про мальчика чуть старше его, который, засыпая, каждую ночь переносился в другой мир, где был рыцарем вроде Хи-мэна, Конана или Джона Картера, спасая принцесс и сражая драконов.

Этот роман он писал в тетрадке на уроках, что были поскучнее, а на зимних и летних каникулах, приезжая в Пятигорск, перепечатывал на машинке.

Ренат мечтал стать писателем.

«Жизнь – это не кино», – сказал Крапива, когда они ходили на чемпионат по шашкам. Может, он прав, но, возможно, жизнь – это роман. Вот прилетели плохие пришельцы, а за ними хороший пришелец. И кучка детей без помощи взрослых пытается спасти мир.

Нет, определенно, жизнь – это роман. А раз так, решил Ренат, значит он – один из главных героев. Но не может же главный герой просто взять и сгинуть. Такое происходит только в скучной русской классике из школьной программы.

А если Ренат не может сгинуть, значит, где-то тут должен быть выход. Должна быть дверь или еще одна замочная скважина во внешний мир, пусть и самая крохотная.

С этими мыслями Ренат стал обшаривать всю комнату. Часов тут не было, и он потратил много времени, но так и ничего не нашел.

А потом посмотрел на стол. Там стоял красный кнопочный телефон с маминой работы. Кто сказал, что замочная скважина должна быть буквальной?

Ренат схватил трубку телефона и услышал длинные гудки. Воображаемое сердце готово было вырваться из его воображаемой груди. Дрожащими от нетерпения руками он стал набирать свой домашний номер.

Трубку подняли.

– Мама, мамочка! – закричал он и стал плакать. – Мама, бери папу и беги из дома. Мама, я – это не я, это инопланетянин. Как в кино. Мамочка, слышишь?!

А потом он услышал голос. Незнакомый, мальчишеский голос. Хотя нет, знакомый. Он слышал его однажды, когда записывал себя на магнитофон.

И ни тогда, ни теперь этот голос ему не понравился.

– Он хочет поговорить с тобой, теплокровник. Он ищет тебя. Тут так много комнат, и некоторые заперты. Он хочет, чтобы ты не отсиживался как трус. Хочет, чтобы ты вышел и сразился.

– Н-нет.

Ренату всегда казалось, что его собственный голос вполне нормальный, даже низкий, но услышав его однажды на собственной аудиокассете, Ренат поразился. Там говорил мальчик со звенящим, почти писклявым голосом. Такой голос не может быть ни у супергероя, ни у рыцаря, спасающего принцесс, ни у Коннора из клана Маклаудов. Только у второстепенного комического персонажа, которого убивают в самом начале ужастика.

Но сейчас в этом не было ничего комического. Собственный голос, которым завладело чудовище, внушал ужас. С ним говорил маленький садист, вроде куклы Чаки. Его речь звенела и пронзала голову, как пенопласт, трущийся о стекло.

– Они выходили, чтобы сразиться с ним. Они открывали двери там у себя. На боевом корабле в Туманности Ориона, на маленькой зеленой планетке у Сириуса, на шахтерском астероиде у Проциона. Они выходили, чтобы дать ему бой, и он их всех поглотил. И теперь они в нем плавают. Они все здесь плавают.

Ренат трясся от ужаса. Его сердце давно ушло бы в пятки, если бы уже не принадлежало чудовищу.

Чудовище замолчало, а потом спросило:

– Или ты струсил?

И в этот момент в Рената вселился Марти Макфлай.

– Никто не смеет называть меня трусом, – сказал он, повесил трубку и пошел к двери.

Он решил ее открыть.

Глава девятая

Около полудня четверга, 12 мая 1994 года

Денис прошел лесом километра четыре в направлении города, прежде чем спросил себя «А как поступил бы на моем месте Иисус?». Он понял, что Иисус никогда не бросил бы своих, даже если бы они приказали ему уходить.

Перед «Диснеем по воскресеньям» показывали «Слово пастыря». И Денис понял, что не сможет смотреть в глаза пастырю если случайно нарвется на него по телевизору. Он ведь бросил в беде хороших ребят.

Да, его ждут в Н-ске. Ренату, Ненси, Крапиве и Псу нужна помощь. А он не сможет им помочь, если будет бродить ночами по городу, светить зелеными глазами и шептать «Мозги! Мозги!».

Разум был не на стороне Иисуса. Он говорил, чтобы Денис как можно быстрее добрался до города. И хуже того – на стороне Иисуса был Ленин. Тот самый Ленин, который дарил детям конфеты и, сидя в тюрьме, писал молоком невидимый текст, используя в качестве чернильницы хлебный мякиш.

Внутренний Ленин говорил Денису, что из любой самой трудной ситуации всегда найдется выход. Просто не надо отчаиваться.

Хитрый весельчак Ленин, книжный ровесник Остапа Бендера, непременно нашел бы выход. Он бы вернулся и задал бы всем жару.

– Но ты не Иисус и не Ленин, – говорил себе Денис, хлюпая по кочкам, – Ты барыга. Ты покупаешь картинки с Доном Драконом Уилсоном за сто рублей и продаешь за двести. Ты сидишь на шее у рабочего класса и ничего не производишь. Ты – спекулянт.

Эти мысли не давали ему покоя. Сначала его шаг замедлился. Потом Денис остановился у ели, ощупал сторону, где у той был мох. Припомнил уроки из школы, где их учили определять направления на север и юг. Словом, искал повод, чтобы остановиться и пойти обратно.

Ботинки его промокли насквозь и продолжали хлюпать, даже когда он вышел на сухую тропинку. Эта тропинка вернула Дениса на дорогу.

В ста метрах на западе уже начинался город – тот самый тридцатый микрорайон, который обходили нормальные ребята, отличники, пионеры, филателисты и юные натуралисты. Немало выгодных сделок совершил Денис в том микрорайоне.

Он даже узнал серую четырехэтажку, первый этаж которой уже наполовину утонул в болоте. Все, кто имел возможность, давно уехали из этого места. Но сегодня оно казалось Денису совсем не зловещим.

Возможно, пару месяцев назад Денис уже стоял на этом самом месте, выменивая картонки, вкладыши или лазерные указки.

Он мог пройти пару сотен метров, сесть на автобус и минут через пятнадцать уже быть дома.

Но забыть обо всем, вернуться к спекуляции, жить по-старому теперь не получится. Чудовища рано или поздно доберутся до него. И до всего Н-ска. И до всей Земли.

Денис повернулся и зашагал обратно к машине.

Синий РАФ стоял уже не посреди дороги, а на обочине. Видимо, кто-то его туда оттащил. От побоища не осталось и следа, не считая деревянной дубинки, которой орудовал Роман Михайлович.

Но ни самого Романа Михайловича, ни других «Друзей отечества» поблизости не было. Все сгинули.

Денис вновь воскресил в памяти тот зловещий момент, когда из горла его лучшего друга вырвалась черная слизь и накрыла коротышку Петра – их шофера и брата экс-чемпиона по шашкам.

– Это все мне за мои грехи, – сказал Денис, поднимая дубинку. – Если бы я не сжульничал тогда. Если бы не обманул всех этих людей. Если бы не получил этот телевизор бесчестным способом. Ибо сказано – каждому воздастся по делам его.

Он бросил взгляд на заднее сиденье. «Тринитрон» в своей картонной коробке лежал на месте. 21 дюйм. Плоский экран. Само собой – пал-секам.

Денис взял дубинку наизготовку.

– Э-э-эй! – закричал он. – Я тут один! Выходите!

По дороге раскатилось эхо, которое быстро притушило его храбрость.

– Но только по одному, – добавил он. – И чур только спереди.

Ему ответило молчание.

Он позвал еще несколько раз, уже тише. И снова ему никто не ответил.

Денис подошел к «Тринитрону».

– Это все из-за тебя, – процедил он сквозь зубы. – Искуситель.

Потом его взгляд упал на место между сиденьями, где блеснуло что-то пестрое.

Это был скейтборд Петра.

Петр сейчас бродил среди монстров, освещая окрестности зеленым светом из глаз.

– Это знак, – решил Денис, когда к нему пришла идея. – И крест, который я должен нести. Это искупит мою вину хоть отчасти.

С этой мыслью он выволок из микроавтобуса телевизор. Затем достал скейтборд, снял рубашку, порвал на лоскуты и привязал ими «Тринитрон» к скейтборду. Получилась тележка с грузом.

– Я должен дотащить его до дома, – сказал он вслух. – Это будет моим покаянием.

Маленькая искра сомнения сказала было Денису, что он просто не хочет терять дорогое устройство, о котором так долго мечтал. Но огонек этот быстро потух.

На самом деле где-то в глубине души (очень глубоко) Денис хотел, чтобы в этом мире сплошной безнадеги у него осталась хоть какая-то радость.

А что радостнее «Тринитрона»? Того самого, который даже в собственной рекламе на «Горизонте» показывает лучше, чем сам «Горизонт».

– Поехали, – сказал он, махнул рукой и покатил свое сокровище к Н-ску.

В этот момент Денис представлял себя мучеником, «бурлаком на Волге» из учебника по русскому (вон и река рядом). Но в душе его горел огонек радости, что хоть какая-то из его затей увенчалась успехом.

***

ТРЕВОЖНЫЕ НОВОСТИ «ДЕЛА ОБ ОГНЯХ»

Сегодня утром пришли сразу две тревожные новости, связанные с «Делом об огнях Усть-Нахимовки».

Во-первых, стало известно, что лесничий Иннокентий Вялинок, что живет у реки Малая-КамышА, пропал из собственного дома. Об этом нам сообщили его друзья. О похищении лесничего говорит тот факт, что на месте остались все его вещи и даже обувь. «Не мог же он босой уйти в такую погоду», – сказал нам коллега Вялинка.

Лесничий, по его словам, оставил в доме все книги из полного собрания сочинений Можаева и Шукшина. А во время охоты он непременно брал одну из них, чтобы развлечь себя в безбрежной тайге.

Во-вторых, с нами связался видный уральский уфолог Антон Мифогетов. Он начертил на карте все точки «близких контактов второй степени» (по классификации специалистов-уфологов), и из них следует, что точки «выхода инопланетных кораблей из подпространства», начиная с 1919 года, а затем в 1934-м, 1949-м, 1964-м и наконец в 1979-м, постепенно отдалялись от Усть-Нахимовки и приближались к Н-ску. А это большой город с почти трехсоттысячным населением, который имеет региональное и стратегическое значение.

Как итог, следующий выход НЛО должен последовать буквально со дня на день (если он уже не произошел) практически в пригороде Н-ска.

Мы продолжим следить за событиями и сообщим нашим читателям о новых фактах в самое ближайшее время.

Продолжение следует…

«Тайны Югры», 5 мая 1994 года

***

Уже рассвело, когда пес довез Алену до дома ее бабушки. Вернее, Алена проснулась чуть раньше, и к бабушкиному «вагончику» пришла уже своими ногами. Когда-то она сама жила здесь, где чуть поодаль от трассы стояли вереницы вагонов. Тут обитали те, кто строил Н-ск. Почти все они давно перебрались в город, осталась только Нинасита.

Алена называла ее так из-за сериала «Богатые тоже плачут». Эстерсита, племянница донны Елены, мечтала выйти замуж за своего двоюродного брата. Все бабушкины соседки ненавидели Эстерситу, а одна даже пошла к гадалке и наложила на Эстерситу порчу, чтобы та не отбила Луиса Альберто у Марианы. Бабушка считала Мариану дурой и из чувства бунтарства болела за решительную Эстерситу, которая точно знала, что ей от жизни нужно.

– Нинасита, Нинасита! – закричала было Алена, стуча по металлической двери.

Ненси решила, что не будет плакать. И рассказывать бабушке тоже ничего не будет. У нее и так полно переживаний и слабое сердце. Она даже потренировала приветственную улыбку.

Вот послышался знакомый звук внутренней двери. Это бабушка выходит в тамбур. Вот шарканье знакомых калош.

Не плакать! Только не плакать! Ты сильная. Ты «Агату Кристи» слушаешь.

Бабушка открыла дверь.

И Алена заплакала.

– Отличный костюмчик, – говорит Джулия. – И он станет еще лучше, если ты опрокинешь на него кофе.

Мейсон улыбается, они садятся за столик, а потом Джулия начинает полоскать его отца – Си-Си Кэпвелла.

Алена пила чай, ела бутерброд с клюквенным вареньем, и ей было почти хорошо. Часы на стене показывали около одиннадцати. А по РТР шла «Санта-Барбара». Где-то не было ни страшных пришельцев, ни училки-оборотня. А только старый добрый мир и 317-я серия «Санта-Барбары».

Мир все еще не рухнул, и его сюжет тянулся без происшествий и драм в уютных квартирах всех тех, кто еще не знал о пришельцах.

Придумывать ничего не пришлось. Бабушка сама решила, что у нее случилось.

– Сейчас-сейчас, я ему устрою, – сказал она, сев к телефону. – Алкаш, эксплуататор.

Она позвонила к отцу и долго с ним ругалась. Алена не слушала, о чем они говорили. Она была вся погружена в сериал.

– Этот Крэнстон – угроза для Иден, а она – все, что есть в моей жизни, – говорил Круз Кастильо.

Алена не помнила, кто такой Крэнстон. Но это было как-то связано с перевозкой контрабандного оружия.

«Мне бы их проблемы», – думала Алена.

Бабушка повесила трубку и села к ней за стол. Она взяла из руки внучки бутерброд, отложила в сторону и, чуть отстранясь, схватила за плечи.

– Ну вот что, милая, с сегодняшнего дня будешь жить у меня. Как в старые добрые времена.

– Нинасита, а как же школа? – засомневалась Алена.

– Ничего с твоей школой не случится. Будешь ехать отсюда. Я вот, когда в Ленинграде училась, сорок минут до института добиралась: сначала на метро, потом на трамвае.

– А учебники, а мои вещи? Мне домой надо за вещами.

– Ты к отцу больше не вернешься. Тебе вообще туда ходить больше нельзя. Опасно.

«Что ты знаешь об опасности», – подумала про себя Алена, но потом вспомнила, что бабушка во время войны была наводчицей в ПВО.

– Я Крючкиных попрошу, чтобы зашли за твоими вещами, – продолжила бабушка. – Они все еще тут живут. Маринка на год старше тебя, будете вместе в школу ездить. Ты же помнишь Маринку?

Алена кивнула.

Потом она начала обдумывать, что делать дальше. В город все равно надо съездить. Там Денис. Он скоро вернется, и ему надо рассказать про Рената. Хотя нет. Лучше названивать его родителям. Раз в час, или нет, раз в полчаса.

– Ой, а это кто? – удивилась бабушка, выглянув в окно. Алена не сразу поняла, что это она говорит о Навигаторе. – С тобой, что ли?

– Со мной, Нинасита. – Взгляд бабушки стал немного растерянным, она что-то хотела сказать, но не могла. – Его не надо кормить. Он сам кормится. Точнее, у него хозяин есть, Денис из соседнего класса. Вот я сегодня в город поеду вечером и верну собаку. А пока он пусть снаружи посидит, вот так.

– Зачем снаружи, пусть в тамбуре побудет. Гость все-таки. Сейчас…

– Не надо, я сама.

Она сидела на табуретке в бабушкином тамбуре и обнимала Пса. Она так устала, что не могла ни сердиться, ни бояться.

– Расскажи про «Королеву звезд», – прошептала она.

– Что за королева? А да, – спохватился Навигатор, – так вот. В космосе, налево от Альдебарана есть маленькая планетка. Там восемь тысяч лет назад была война, и местный белковый вид истребил себя. И по всей планете бродил только одинокий сумасшедший робот. Этот псих выстрелил в Юни-217, и у того растворились и вытекли из-под ногтей все кости. Мне пришлось тащить его до «Королевы звезд» на своем горбу. И ты даже не представляешь, сколько может весить денебец.

– А кто такой этот Юни-217?

– Это наш фельдшер.

– А денебцы?

– О, это очень интересная раса. Причуда природы позволила им знать дату собственной смерти, исключая смерть внезапную. Представляешь, – сказал Пес, – ты только родилась, а уже всем телом ощущаешь время, когда умрешь. Потому возраст денебцев считается в обратном направлении. На торте в день рождения у них фиксированное число свечек. А именинник, при траурном молчании одетых в черное гостей, торжественно задувает очередную свечу и потом принимает соболезнования.

Пес улыбнулся как умеют улыбаться только самые добрые сенбернары. Но слова о смерти вернули Алену в реальность. Навигатор не сразу сообразил, что наговорил лишнего.

– Как ты думаешь, Ренат все еще существует? Там внутри… где-то в уголке мозга, я не знаю.

– Конечно, существует, – ответил Навигатор. – Но как его спасти, я пока не придумал. Это знают только Стражи Врат, – он вздохнул. – Вот если бы здесь был весь экипаж «Королевы звезд»: капитан Черный гребень, штурман Светло-Лиловый, фельдшер Юни-217. А я всего лишь Навигатор.