Семь сестер. Сестра солнца

Сесили

Нью-Йорк

Вечер накануне Нового года, 1938 год

Боевые щиты для охоты на буйволов кенийского племени масаи

9

– Сесили, детка моя, ну что ты валяешься в кровати целый день? Нам ведь через полчаса уходить на вечер.

– Я никуда не пойду, мама. Я же тебе еще за обедом сказала.

– А я тебе сказала, что обязательно нужно пойти. Еще не хватало, чтобы весь Манхэттен сплетничал о том, что ты не явилась на званый ужин по случаю празднования Нового года.

– Да мне дела нет до всех этих сплетен, мама. К тому же, не сомневаюсь, у всех этих кумушек, любительниц посплетничать, есть темы и поважнее, чем разговоры о моей разорванной помолвке. – С этими словами Сесили Хантли-Морган снова целеустремленно погрузилась в чтение «Великого Гэтсби».

– Что ж, если тебе все равно, моя юная мисс, то мне – совсем нет. Категорически не хочу, чтобы люди решили, что моя дочь глаз не кажет из дому даже в новогодний вечер, и все потому, что у нее, видите ли, разбито сердце.

– Но все так и есть, мама. Я действительно прячусь от людей в новогодний вечер. И у меня действительно разбито сердце.

– Вот, выпей.

Доротея Хантли-Морган протянула дочери бокал с шампанским, наполненный до самых краев. – Давай вместе выпьем за наступающий Новый год. Только обещай мне, что ты выпьешь весь бокал до дна, ладно?

– Мамочка, я не в том настроении, чтобы…

– А по-моему, отличный повод, милая. В новогодний вечер все пьют шампанское, даже если у кого-то и скверное настроение. Ну что, готова? – Доротея призывно вскинула свой бокал.

– Хорошо, но и ты пообещай мне, что после этого оставишь меня в покое.

– За наступающий 1939 год! За новые начинания и свершения!

Доротея чокнулась с Сесили.

Та неохотно повиновалась и выпила свой бокал до дна, как просила мать. Пенящееся вино мгновенно вызвало у Сесили позывы к тошноте, наверное, не в последнюю очередь потому, что за минувшие четыре дня она практически ничего не ела, разве что проглотила несколько ложек супа.

– Я знаю, это будет замечательный год, особенно если ты и сама постараешься, – с энтузиазмом воскликнула мать.

Сесили позволила матери обнять себя и прижать к своей объемной груди, на нее сразу же пахнуло спиртным: наверняка мама уже успела не раз приложиться к алкоголю в течение дня. И опять же, во многом по ее вине: Джек Гэмблин разорвал их непродолжительную помолвку за два дня до наступления Рождества, как раз тогда, когда ее семья собиралась отбыть на предстоящие праздники в их имение в Хэмптонсе. Они с Джеком знали друг друга с детства, у его родителей было имение по соседству в Западном Хэмптоне. А потому каждое лето дети проводили вместе. Сесили уже и не помнила, когда именно она влюбилась в своего соседа. Кажется, она была влюблена в него всегда. Даже тогда, когда ей было лет шесть и мальчишка больно подшутил над ней: они стояли с Джеком на берегу залива, и тут он объявил, что приготовил для нее подарок, а потом вручил Сесили краба, который тут же цапнул ее за палец. Сразу пошла кровь, перепачкавшая весь ее купальник. Но Сесили даже и не подумала тогда дать слабину и зареветь от обиды и боли; и сейчас, семнадцать лет спустя, она тоже не заплакала, когда он сообщил, что не может жениться на ней, потому что полюбил другую.

До нее уже доходили слухи об этой другой: Патриция Огден-Форбс. А кто в высшем свете Нью-Йорка не слышал это имя? Богатая наследница из Чикаго, единственная дочь в баснословно богатой семье. Стоило ей лишь появиться на рождественских балах на Манхэттене, как все тут же в один голос стали восхищаться ее красотой. Джек, дальний родственник Вандербильтов, о чем Доротея не переставала постоянно напоминать своей дочери и всем, кто имел желание ее слушать, тоже, судя по всему, совсем потерял голову, ослепленный внешностью мисс Огден-Форбс. Ему хватило лишь одного взгляда на юную красавицу, чтобы мгновенно забыть все свои прежние обещания. Включая и предстоящие свадебные торжества с Сесили.

– Не забывай, дорогая, – тяжело дыша, прошептала ей на ухо мать. – У этой Патриции нет никакого воспитания. В конце концов, она всего лишь дочь владельца какого-то мясокомбината.

«А ты сама – дочь производителя зубной пасты», – подумала Сесили про мать, но вслух ничего не сказала.

Она часто размышляла над странностями так называемого высшего общества в Америке, сплошь и рядом состоящего из коммерсантов и банкиров. Благородством тут изначально наделялись те семьи, которые владеют самыми крупными состояниями, а голубая кровь при этом не имела никакого значения. Ее, эту голубую кровь, даже не брали в расчет. Конечно, в этом нет ничего страшного, ведь, в отличие от Европы, у них в Америке нет лордов, герцогов и всяких там принцев. У них Страна Свободы.

– Ну почему бы тебе не пойти на этот вечер, Сесили? Хотя бы на часок, если уж на большее ты не согласна, – снова умоляюще обратилась Доротея к дочери.

– Может, и стоит пойти. Но она ведь там тоже будет, мама. Вместе с ним.

– Знаю, милая, знаю. Но ты же – Морган, а мы, Морганы, люди смелые и сильные духом. Мы не боимся встречаться со своими врагами лицом к лицу! – Доротея взяла дочь за подбородок и развернула ее лицом к себе. – Ты сможешь! Я знаю, ты сможешь! Я уже приказала Эвелин погладить твое зеленое атласное платье, а еще я одолжу тебе на вечер бриллиантовое колье моей матушки, оно от Картье. Уверяю тебя, ты произведешь фурор одним своим появлением. И кто знает, кого ты встретишь в бальной зале. Быть может, этот человек уже поджидает тебя.

Сесили прекрасно понимала, что ее поджидает: унижение, одно сплошное унижение при виде того, как ее бывший нареченный будет с гордостью демонстрировать свою богатую чикагскую красавицу, вальсируя с ней в бальной зале «Вальдорф Астория» на глазах у всех сливок высшего нью-йоркского общества. Но в одном мама права: у Сесили много недостатков, но вот храбрости ей не занимать.

– Хорошо, мама, – подавила она вздох. – Будь по-твоему.

– Вот это моя дочь! Сейчас же прикажу Эвелин принести тебе бальное платье, помочь с прической и приготовить ванну. От тебя слегка отдает потом, милая.

– Фу! Спасибо, мама. – Сесили приняла информацию к сведению. – Пожалуй, мне еще потребуется шампанское! – воскликнула она, когда за матерью закрылась дверь. – Много шампанского! Целые корзины! – Она скорчила недовольную рожицу, кладя закладку в книгу, которую читала. «Любопытно получается у автора “Великого Гэтсби”», – подумала она, слегка покачав головой. По его мнению, с помощью любви и огромного особняка можно покорить весь мир.

У самой Сесили было и то и другое. Но она понимала, что лично ей не удалось покорить ничего, а значит, Фицджеральд ошибается.

* * *

Хорошая новость была одна: бал в «Вальдорф Астория» был таким многолюдным, что любой, приехавший на бал, сразу же чувствовал себя так, будто он ступил на Орегонский тракт, на ту самую длинную дорогу, по которой в прошлом веке переселенцы двигались в направлении Тихоокеанского побережья. Ослепительная хрустальная люстра свисала с высокого потолка с углублениями-нишами по краям для дополнительной подсветки; балконы, обрамляющие бальную залу, тоже сверкали и переливались множеством огней. Обилие ковров и бархата скрадывало шум разговоров и смех. В дальнем конце зала разместилась эстрада, на которой уже сидели музыканты и настраивали свои инструменты. Сверкающий паркет был готов к началу бала. Вдоль стен расположились столы, сервированные по высшему классу: белоснежные салфетки и скатерти изо льна, тончайший фарфор, переливающийся всеми цветами радуги хрусталь, изысканные цветочные композиции. Вот появился официант с подносом, уставленным фужерами с шампанским, и Сесили тут же схватила один фужер, зажав его в потной ладони.

Все, кто что-то значил в Нью-Йорке, были сегодня здесь. А как же иначе? Новогодний бал! «Драгоценностей, которыми были увешаны дамы, пожалуй, хватило бы на то, чтобы купить за вырученные деньги достаточно большую страну и поселить там сотни тысяч обездоленных и нищих, которые обитают в их большой стране», – уныло подумала Сесили, отыскав карточку со своим именем на одном из столов, и тут же уселась за него. Хорошо, что она сидит спиной к залу, уперев взгляд в стену: не хочется ей лицезреть эту кричащую демонстрацию роскоши и богатства или снова подвергать себя неизбежному унижению, если, не дай бог! – случится неожиданная встреча с Джеком и Патрицией… Хотя, по ее прикидкам, такого не должно случиться.

– Боже мой! Кого я вижу, дорогая моя!

Сесили подняла голову и встретилась глазами с ясным и чистым взглядом одной из самых титулованных красавиц высшего света Нью-Йорка: Кики Престон собственной персоной. Они сердечно обнялись, и Сесили успела заметить, как моментально расширились зрачки у ее крестной матери, став похожими на две огромные сферы в обрамлении радужной оболочки.

– Моя дорогая девочка! Мама рассказала мне о твоих неприятностях… Не переживай, дорогая моя! Поверь, таких, как он, полно вокруг. – Кики многозначительно подмигнула. Потом ухватилась за спинку стула, на котором сидела Сесили, и слегка покачнулась, после чего уселась на соседний стул, достала сигарету, вставленную в мундштук из слоновой кости, и неторопливо закурила.

Сесили не видела свою крестную мать добрых лет десять. Пожалуй, в последний раз, когда они встречались, ей было лет двенадцать-тринадцать, но сейчас она не могла отвести своего восхищенного взгляда от женщины, про которую когда-то мать доверительно рассказала, что у той была любовная связь с каким-то британским принцем, чуть ли не с прямым наследником английского престола. Сесили была в курсе, что Кики долгие годы прожила в Африке, однако ее кожа осталась такой же белой и прозрачной, как и нити жемчуга, обвившего ее лебединую шею, плавно перетекающую в глубокое декольте на спине в стильном бальном платье от «Шанель». Темные волосы были собраны в высокую прическу, открывающую лицо с изысканными высокими скулами и высокий лоб, из-под которого сверкали огромные зеленые глаза, невольно гипнотизируя своим взглядом.

– Ну разве это не радость встретить свою крестную мать после стольких лет? – ликующе воскликнула Доротея, обращаясь к дочери. – Кики, почему ты не сообщила мне, что снова в Нью-Йорке? Я бы непременно устроила вечер в твою честь.

– Скорее уж поминальный обед, – пробормотала вполголоса Кики, выпуская тонкую струйку дыма. – Столько смертей за последнее время… Я-то и приехала сюда, чтобы встретиться с адвокатами…

– Знаю, моя дорогая, знаю. – Доротея уселась по другую сторону от Кики и взяла ее за руку. – Последние несколько лет действительно стали для тебя самой настоящей адской мукой.

Сесили молча наблюдала за тем, как ее мать принялась утешать экзотическую красавицу, сидящую рядом, и впервые за последние дни в ней самой тоже затеплилось нечто, отдаленно похожее на надежду. Надежду на то, что в ее жизни все как-то образуется и наладится. Сесили знала, что Кики потеряла кучу родственников, в том числе и своего мужа Джерома. Целая вереница смертей, причем при самых трагических обстоятельствах. И тем не менее Кики, которой по всем прикидкам уже где-то около сорока, прекрасна, как никакая другая женщина. Хотя, с другой стороны, крестная мать – это живое подтверждение того, что красота далеко не всегда приносит счастье.

– С кем ты сидишь за ужином? – спросила у подруги Доротея.

– Понятия не имею, – небрежно ответила Кики. – Да они все тут сплошные зануды. А что, если я останусь за этим столом? Рядом с тобой?

– Мы с Сесили будем только рады такому соседству. Сейчас попрошу официанта, чтобы он принес еще один прибор.

Доротея поспешила на поиски официанта, а Кики снова повернулась к Сесили и обвела ее внимательным взглядом, потом протянула ей свою руку. Сесили слегка пожала ее, длинные тонкие пальцы Кики были холодны, как лед, и это несмотря на то, что в помещении было очень жарко.

– Ты правильно сделала, что взяла себя в руки и явилась сюда, – промолвила Кики, загасив окурок в пепельнице. – Лично мне наплевать на всех, кто сегодня присутствует здесь. Ничего стоящего, поверь мне. – Кики вздохнула, взяла бокал с шампанским, который оставила Доротея, и залпом осушила его до дна. – Как любит повторять моя приятельница Алиса, все мы со временем превратимся в прах. А при этом неважно, сколько у нас этих гребаных бриллиантов. – Кики устремила свой взор куда-то вдаль, словно хотела пробуравить глазами стены «Вальдорфа», чтобы посмотреть, что там делается снаружи.

– А какая она, эта Африка? – спросила Сесили, исключительно для того, чтобы хоть как-то поддержать разговор, ибо видела, что ее крестная мать задумалась о чем-то своем и витает сейчас совсем в ином мире.

– О, волшебная, ужасная, таинственная и… полностью непредсказуемая. Знаешь, у меня есть свой дом на берегу озера Наиваша в Кении. Просыпаешься по утрам и видишь, как в озере купаются гиппопотамы, жирафы прячут свои высокие головы в тени деревьев, маскируясь под их ветви… – Кики негромко рассмеялась низким грудным смехом. – Ты обязательно должна приехать ко мне в Кению. Надо же тебе вырваться, в конце концов, из этого каменного гетто, в котором буквально задыхаешься от нехватки воздуха. Пора взглянуть на настоящий мир, такой, какой он есть на самом деле.

– О, с удовольствием воспользуюсь вашим приглашением… когда-нибудь.

– Дорогая моя, что это значит – «когда-нибудь»? Реально в нашем распоряжении только то, что есть сейчас… В эту самую минуту… А может быть, и в сотую долю секунды…

Она умолкла и потянулась рукой к своей вечерней сумочке, похоже, расшитой десятками крохотных сверкающих бриллиантиков. – Прошу простить меня, детка, но мне надо отлучиться в дамскую комнату. Скоро вернусь.

Кивнув на прощание своей элегантной головкой, Кики удалилась, грациозно лавируя между столиками. Она вдруг напомнила Сесили героиню из «Великого Гэтсби», которую обожал главный герой – Дейзи Бьюкенен: такая вся из себя стильная штучка из двадцатых годов, ветреная и взбалмошная. Однако сегодня времена другие. Ревущие и кипящие двадцатые уже стали историей, хотя некоторые, в том числе мать и ее подруги, продолжают жить так, словно они все еще в угаре от всех тех безумств, которыми полнилось то замечательное время, последовавшее сразу же после окончания мировой войны. Однако за стенами этой бальной залы все иначе: остальные американцы по-прежнему сражаются с нищетой, обрушившейся на них после Великой депрессии. Сесили имела личные воспоминания о том страшном времени, хотя на тот момент ей было всего лишь тринадцать лет. Она до сих пор хорошо помнит, как безутешно рыдал ее отец, уткнувшись в плечо матери, рассказывая жене о том, как его самый лучший друг выбросился из окна в тот самый день, когда объявили о финансовом крахе на Уолл-стрит. Потом Сесили буквально вырвала из рук их экономки Мэри папину газету, которую та уже собиралась выбросить в урну, и постаралась сама вникнуть во все, что творилось в стране, вникнуть и понять. Удивительно, но факт: тема Великой Депрессии никогда не обсуждалась в Спенсе, закрытой привилегированной школе для девочек, которую посещала Сесили, хотя она сама при случае не раз и не два задавала наводящие вопросы своим учителям. После окончания школы Сесили стала уговаривать отца, чтобы тот отпустил ее учиться дальше в колледж в Виссаре. Она хотела заняться изучением экономики. При этом сослалась на то, что две ее одноклассницы, имеющие весьма просвещенных родителей, уже получили их согласие на продолжение учебы в Брауне. К немалому удивлению Сесили, Вальтер Морган тоже не стал возражать против поступления дочери в колледж. Вот разве что выбор специальности его не устроил.

– Экономика? – Он сосредоточенно нахмурил брови, после чего сделал большой глоток из стакана со своим любимым бурбоном. – Моя дорогая Сесили, экономика и все, что с ней связано, это исключительно прерогатива мужчин и подспорье для становления их карьеры. Почему бы тебе не заняться изучением истории? Тебе это будет совсем не сложно. И потом всегда сможешь поддержать интеллектуальный разговор с друзьями и коллегами своего будущего мужа.

Разумеется, Сесили пошла на компромисс, согласившись с предложением отца, но в качестве факультативных дисциплин все же выбрала курс по экономике. Она с удовольствием посещала занятия по алгебре, статистике и лекции мисс Ньюкамер по ее знаменитой экономике-105. Одно удовольствие было сидеть в аудитории, стены которой обшиты деревянными панелями, в окружении всяких умных и незаурядных женщин, общение с которыми не могло не вдохновлять.

И как так получилось, что после столь многообещающих лет, потраченных на учебу, Сесили снова очутилась в своей детской спальне фамильного особняка на Пятой авеню без какой-либо надежды на будущее? Да и сейчас тоже торчит за столом в гордом одиночестве. Сесили обвела зал глазами, ища мать, и снова отхлебнула немного шампанского из своего фужера, чтобы хоть как-то отвлечься от невеселых мыслей, которые непрестанно лезли в голову.

Летом она закончила учебу в Виссаре и отправилась к родителям, которые в то время отдыхали в своем имении в Хэмптонсе. Сесили буквально хотелось ущипнуть себя, когда она вдруг поняла, что Джек стал на полном серьезе ухаживать за ней, все время привечал ее на всяких вечеринках, выделяя из толпы других девушек, постоянно звал поиграть с ним в теннис, не скупился на комплименты и осыпал подарками, что в равной степени забавляло и волновало Сесили. Ее родители наблюдали за развитием их отношений с видимым удовлетворением, наверняка они уже даже обсудили между собой вариант с возможной помолвкой их дочери. И действительно, в сентябре Джек сделал ей предложение, по роковому стечению обстоятельств, именно в тот день, когда на Лонг-Айленд неожиданно, без всяких предупреждений от метеослужб обрушился мощнейший ураган, который натворил на острове множество бед. Она до сих пор вспоминает тот страшный день: вся семья Джека вместе со слугами неожиданно появились в доме Морганов с побелевшими от страха лицами. Особняк Гэмблинов в Западном Хэмптоне был практически разрушен разбушевавшейся стихией. Более того, ему грозило полное затопление. Имение же ее родителей располагалось чуть дальше и на более высоком месте, а потому практически не пострадало; к тому же у них имелся огромный подвал, в котором можно было переждать непогоду. Все они сгрудились в этом подвале, прислушиваясь к свирепому ветру, бушевавшему вверху, сносившему крыши домов, валившему наземь многовековые деревья. И вот в этот столь драматичный момент Джек отвел Сесили в сторону и слегка прижал к себе.

– Сесили, моя дорогая девочка, – прошептал он ей на ухо, трепещущей в его объятиях. – Сегодняшние события особенно остро напоминают нам о том, как чертовски коротка наша жизнь… Выходи за меня замуж.

Она уставилась на него в полном недоумении.

– Ты, наверное, шутишь, Джек!

– Напротив! Я говорю серьезно. Умоляю тебя, дорогая, скажи мне «да».

И конечно, она сказала «да». Хотя уже тогда в глубине души, в самых дальних ее уголках, она понимала, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой; однако удивление от того, что он выбрал именно ее, помноженное на огромную любовь, какую Сесили всегда питала к Джеку, воистину затуманили ей сознание, можно сказать, что на тот момент она лишилась разума. И вот спустя всего лишь каких-то три месяца помолвка расторгнута, и Сесили встречает Новый год в полном одиночестве, чувствуя себя абсолютно раздавленной и униженной.

– Сесили! И ты тут! Здорово! Я и подумать не могла, что ты приедешь на бал.

Из состояния глубокой задумчивости Сесили вывела ее самая младшая сестра Присцилла, возникшая прямо перед ней в роскошном платье из розового шелка; ее красивые белокурые волосы рассыпались по плечам искусно уложенными волнами. В эту минуту она была очень похожа на своего кумира, одну из самых ярких звезд Голливуда Кэрол Ломбард: не удивительно, что сестра постаралась максимально точно скопировать ее стиль. К великому сожалению, мужу Присциллы было далеко до Кларка Гейбла, который был женат на Кэрол Ломбард. Роберт был весьма невысокого роста, и Присцилла в своих туфлях на высоченном каблуке возвышалась над ним, словно каланча. Он протянул свои небольшие и слегка влажные ручки Сесили, приветствуя ее.

– Моя дорогая свояченица! Мои соболезнования по случаю твоей утраты. – В эту минуту у Сесили возникло непреодолимое желание оборвать зятя на полуслове и сказать ему, что вообще-то Джек не умер, а жив, здоров и процветает. – И тем не менее с Новым годом! И с новым счастьем!

Сесили позволила Роберту обнять себя за плечи и расцеловать слюнявыми поцелуями в обе щеки. Она до сих пор не могла взять в толк, как может Присцилла каждую ночь укладываться в кровать с этим некрасивым до безобразия, худым и малорослым человечком с бледным одутловатым лицом, по цвету похожим на вчерашнюю овсянку.

«Наверное, лежит рядом с ним и считает его доллары в банке», – подумала Сесили с неожиданной злостью.

За спиной Присциллы маячила их средняя сестра Мейми. Ей двадцать один, всего лишь на тринадцать месяцев младше Сесили. Ее всегда отличали плоская грудь и фигура, как у мальчишки, но сейчас она беременна, уже на седьмом месяце. Надо сказать, беременность преобразила сестру: платье из голубого атласа удачно подчеркивало ее пополневшие груди и уже довольно заметно обозначившийся животик с будущим младенцем.

– Привет, дорогая! – поздоровалась Мейми с сестрой, тоже расцеловав ее в обе щеки. – Смотришься просто потрясающе, особенно с учетом всех обстоятельств.

Сесили так и не решила, что это было – комплимент или откровенное оскорбление.

– Правда ведь, Гюнтер? – обратилась Мейми к мужу, который, в отличие от Роберта, довлел своим высоким ростом над женой.

– Красавица! – согласился с женой Гюнтер и тоже обнял Сесили, обхватив ее руками за плечи с такой силой, будто перехватил на лету футбольный мяч.

Сесили очень нравился Гюнтер. Собственно, он ей понравился с первого же взгляда, с того самого момента, когда Мейми впервые привела его в прошлом году к ним домой. Можно сказать, Гюнтер определенно числился в ее любимчиках. Светловолосый, кареглазый, с ослепительно белыми зубами, выпускник Йельского университета, он получил диплом с отличием, после чего пошел по стопам своего отца и начал работать в их семейном банке. Гюнтер, несомненно, умен и вообще очень неординарный человек во всех отношениях. Во всяком случае, у Сесили вызывало уважение то, что он работал в банке за оклад, чтобы содержать свою семью, хотя Мейми не раз жаловалась, что муж тратит непозволительно много времени в Юнион клубе, обедая там в обществе своих клиентов. Сесили надеялась, что сегодня за ужином Гюнтер станет ее соседом по столу, и тогда она сможет подробно расспросить его о том, что он думает по поводу аннексии Гитлером Судетской области и как это может сказаться на американской экономике в целом.

– Леди и джентльмены! Любезно прошу вас занять свои места за столами, – раздался чей-то зычный голос у входа в бальный зал.

– А вот и папа! – воскликнула Сесили, заметив спешившего к их столику Вальтера Хантли-Моргана.

– Столкнулся с Джереми Свифтом в фойе, наверное, самый занудливый тип на Манхэттене! – Вальтер тепло улыбнулся Сесили. – А где мое место? – вопросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Рядом с Эдит Уилберфос, – ответила отцу Сесили. – По другую сторону стола.

– Еще одна зануда! Впрочем, твоя матушка уверяет меня, что она ей нравится. А ты сегодня просто обворожительна, между прочим, – добавил Вальтер, окинув любящим взглядом свою старшую дочь. – Молодец, Сесили, что пришла на бал. Это мужественный поступок. А я люблю смелых людей.

Сесили вымученно улыбнулась отцу, который поспешил занять отведенное ему место. Для немолодого мужчины он еще очень красив, подумала она; лишь едва заметная седина, посеребрившая светлые волосы, да небольшое брюшко выдавали его почтенный возраст. Вообще Хантли-Морганы всегда славились своей красотой. Правда, Сесили считала, что тут она явно подвела свою семью. Иное дело Присцилла, шикарная голубоглазая блондинка, точная копия своего отца. Или Мейми, которая пошла в мать. А что Сесили? Непокорная грива кудрей какого-то неопределенного бурого цвета, то же самое и с глазами: в солнечный день они светло-голубые, а в непогоду – серые. Плюс еще целая россыпь веснушек на носу, которые особенно заметны на солнце. Невысокая, чуть выше пяти футов, стройная, но, как считала сама Сесили, это та стройность, которая уже граничит с худобой. Словом, самый настоящий карлик, особенно на фоне своих импозантных и красиво сложенных сестер.

– Ты видела Кики, Сесили? – обратилась Доротея к дочери, заняв свое место через три стула от нее.

– С тех пор как она удалилась в дамскую комнату, нет, мама, не видела, – ответила ей Сесили, пока официанты разносили гостям закуску из креветок. Место, специально зарезервированное для Кики, осталось пустым.

«Как раз то, что мне надо… Свободное место рядом…»

Гюнтер наклонился к ней и прошептал:

– Если Кики не объявится в ближайшие десять минут, я пересяду к тебе поближе.

– Спасибо, – поблагодарила его Сесили и отхлебнула немного вина из бокала, который наполнил ей официант. «Господи, – подумала она с тоской, – как же бесконечно долго будет тянуться эта ночь».

Кики не появилась и через час, официанты унесли прочь ее прибор, а Гюнтер передвинулся поближе к Сесили. И у них состоялся обстоятельный разговор об общей ситуации в Европе. Сам Гюнтер скептически относился к разговорам о том, что война не за горами. Ведь в начале 1938 года британский премьер-министр господин Чемберлен заключил с Гитлером особое соглашение.

– Но опять же, Гитлер – это такая непредсказуемая персона, которая постоянно нервирует рынки. Вот и совсем недавно был очередной всплеск волатильности, а ведь уже казалось, что все страсти улеглись. Конечно, – Гюнтер наклонился к свояченице поближе, – есть и такие, кто с радостью потирает руки в предвкушении скорой войны в Европе.

– Неужели? – нахмурилась Сесили. – А что их так радует?

– Как что? Для ведения войны нужны пушки, нужны боеприпасы, а Америка может отлично производить и то и другое. Особенно с учетом того, что сами мы не окажемся втянутыми в это военное противостояние.

– Ты так уверен, что Америка не будет вовлечена в военные действия?

– Абсолютно уверен. Даже Гитлеру не придет на ум бредовая идея замахнуться на аннексию Соединенных Штатов Америки.

– И все же трудно поверить, что есть люди, которые хотят войны.

– О, но ведь война, Сесили, обогащает людей, а соответственно, и целые страны. Вспомни, какой была Америка до мировой войны и сколько крупных, многомиллионных состояний возникло в ходе той войны. Все в этом мире развивается циклами. Иными словами, как это грубо ни звучит, но то, что идет вверх, должно опуститься вниз, и наоборот.

– Довольно грустный взгляд на развитие мировой истории. Тебе так не кажется?

– Наверное, ты права. Остается лишь надеяться, что люди чему-то учатся на собственных ошибках, и благодаря этому человечество может двигаться вперед. Но тем не менее сегодня Европа балансирует на грани войны. А нам остается, – Гюнтер вздохнул, – лишь верить в благоразумие человека. И может быть, – добавил он, прислушиваясь к первым вступительным тактам музыки и наблюдая за тем, как пары тут же устремились на паркет, – новогодняя ночь – это единственная ночь в году, когда мы должны забыть все свои тревоги и просто праздновать. Потанцуешь со мной? – Он поднялся со своего места и подал Сесили руку.

– С удовольствием, – улыбнулась она в ответ.

Десять минут спустя Сесили снова опустилась на свой стул за опустевшим столом. Все еще танцевали со своими партнерами и партнершами, но самое отвратительное было то, что во время танца она успела мельком заметить ослепительно красивое серебристое платье в комплекте с безупречно длинными ногами, принадлежащими разлучнице из Чикаго. Она вихрем пронеслась мимо в объятиях бывшего жениха Сесили.

Вообще-то Сесили не курила, но тут ее потянуло сделать затяжку-другую, хотя бы для того, чтобы занять себя чем-то. Она взяла пачку, оставленную кем-то на столе, достала оттуда сигарету и закурила, уныло размышляя о том, каким одиноким может чувствовать себя человек в помещении, до отказа заполненном сотнями людей. Она даже подумала о том, чтобы поймать такси и укатить домой, но в этот момент перед ней снова возникла Кики в сопровождении статного красивого мужчины.

– Ах, Сесили! Ну что же ты тут торчишь в гордом одиночестве? Позволь представить тебе капитана Тарквина Прайса. Он мой большой друг из Кении.

– Рад познакомиться с вами, мисс. – Мужчина отвесил Сесили учтивый поклон.

– Хорошо, оставляю вас, молодых, наедине друг с другом. Поболтайте немного, а мне пока нужно отлучиться в комнату для отдыха.

Тарквин уселся на соседний стул и предложил Сесили еще одну сигарету, но она лишь отрицательно покачала головой, думая о том, что у ее крестной матери, судя по всему, весьма серьезные проблемы с мочевым пузырем.

– Так вы крестница Кики? – поинтересовался капитан.

– Да. А вы ее близкий друг?

– О, я бы не рискнул заявлять такое; мы с Кики пару раз пересекались в Найроби в клубе Мутаига. А потом у меня образовался небольшой отпуск, и Кики пригласила меня на Рождество в Нью-Йорк. Ваша крестная мать принадлежит к тому типу женщин, которые легко и просто обзаводятся новыми знакомыми и друзьями. Она ведь очень необычная женщина. Вы не находите?

– Согласна с вами, Кики действительно очень неординарная дама, – ответила Сесили. Ей вдруг захотелось закрыть глаза и просто слушать голос своего собеседника, разговаривающего на типичном для англичан языке со множеством сокращений. – Так вы живете в Кении?

– На данный момент – да. Я служу в британской армии, и меня направили туда несколько месяцев тому назад, когда началась вся эта заварушка с Гитлером.

– И вам нравится жить в Кении?

– О, Кения – необыкновенно красивая страна, не похожая ни на одну другую. И уж совершенно не похожа на нашу старушку Англию, это точно.

Его красивое загорелое лицо в обрамлении густых темных волос расплылось в добродушной улыбке, карие глаза тоже заискрились смехом.

– А вам уже доводилось видеть там живых тигров и львов?

– Прошу прощения, но я вынужден вас немного поправить, мисс…

– Пожалуйста, зовите меня просто Сесили.

– Хорошо, Сесили. Спешу вас заверить, что наличие тигров в Африке – это весьма распространенное заблуждение. На самом деле тигров в Африке нет. Но вот львов мне уже приходилось видеть. Одного я даже застрелил в буше несколько недель тому назад.