Изгнанники, или Топ и Харри

– Это правда, – сказал наконец отец, – вам не следует путать ваши ребяческие шалости с охотой и борьбой мужчин. Впредь вы должны действовать сдержанно и хладнокровно, если воины берут вас с собой на охоту. У тебя еще есть вопросы?

– Да, отец, два вопроса. Сколько бизонов убил ты?

– Шесть. Этого нам более чем достаточно, и впредь мы сможем принимать гостей и в нашем вигваме. Хау!

– Когда мы поскачем, чтобы привезти в наш вигвам мою сестру Уинону?

– Долго ждать не придется. Я поговорю об этом с вождем Горящей Водой.

Ситопанаки

Прошло некоторое время; начинался солнечный день. Девочка Ситопанаки – чьи ступни поют, когда она идет, – стояла со своими ровесницами у стойбища, на другом берегу ручья, и смотрела на кавалерийские игры мальчиков. Девочки тоже были одеты во все кожаное. Они носили мокасины из оленьей кожи с мягкими подошвами, длинные штаны и платья до колен, с бахромой по подолу и полудлинным рукавам. Платья шились из двух больших полотнищ кожи, скрепленных плечевой вставкой с круглым вырезом для шеи. На поясе висела сумка и нож в ножнах. Длинные черные волосы Ситопанаки были заплетены в две косы. Сегодня на ней было простое платье со скромной вышивкой. Свой богато расшитый наряд она приберегала на то время, когда после большой осенней охоты наступят последние теплые дни и мужчины и женщины устроят большие празднества перед наступлением суровой зимы. Но до этого было еще далеко. Сейчас они только что пережили зиму, и никто не хотел даже думать про льды, снега и холода. Все радовались тому, что солнце греет день ото дня теплее, трава растет не по дням, а по часам и ребра отощавших лошадей снова покрываются плотью, а первые охотничьи вылазки на бизонов уже принесли в вигвамы богатые запасы. Много работы было в последние дни для жен и дочерей. Выскабливать кожи, отделять мясо от костей и вялить его или зарывать в холодную землю, промывать и сушить кишки. С четвертого года жизни Ситопанаки, как и все ее подружки, помогала по хозяйству. А мальчики в четыре года учились верховой езде и владению оружием; девочки тоже учились скакать верхом и осваивали все работы, которые им предстояло выполнять всю жизнь. Они учились у матерей не только обрабатывать большую охотничью добычу, дубить кожи, делать глиняную посуду, расписывать и обжигать ее, осваивали тонкое плетение, шитье одежды и обуви, вышивку, сборку и разборку вигвамов, но должны были также знать и находить съедобные ягоды и коренья, искать и разорять хомячьи норы так, чтоб хомяки не покусали им пальцы. Дочь и сестра должна была уметь перевязывать раны, знать целебные травы и приготовить баню с раскаленными камнями. Она умела ориентироваться в лесу и в прерии и не заблудилась бы, даже оставшись совсем одна. Если молодой воин хотел взять в жены девушку, он должен был преподнести ее отцу богатые дары. Она представляла собой ценную рабочую силу. Правда, женщинам охотничьих племен нельзя было в вигваме есть вместе с мужчинами и принимать участие в совещаниях мужчин. Женщины не были охотниками и поэтому не считались среди охотников полноценными людьми, сколь бы полезными они ни были.

Но об этом Ситопанаки никогда не думала, потому что ничего другого она никогда не видела и ни о чем другом не слышала. Она была девочка и, как умелица, хотела признания подруг, а как гордая девушка – хотела уважения мальчиков, а позднее воинов. Ситопанаки никогда не говорила много слов и не обладала откровенной веселостью и самоуверенностью брата, которого как раз за это с обожанием любила. Если она радовалась, это выражалось у нее лишь блеском глаз; если она веселилась, это можно было заметить лишь по уголкам ее губ. Поскольку она редко говорила о своих мыслях и чувствах, ее слово имело вес уже в детстве, хотя ей было всего восемь лет. Если мальчик падал с коня, вставшего на дыбы, то опущенный уголок губ Ситопанаки огорчал его больше, чем громкие насмешки ее подруг.

Было ясное утро, и та, чьи ступни поют, когда она идет, все еще стояла на берегу с подругами, спиной к ручью, и смотрела на мальчиков, джигитовавших на лугу. На самом деле она следила лишь за двумя из них, хотя казалось, что за всеми. И видела лишь своего брата Могучего Оленя и его друга Твердого Камня, Убившего Волка. Оба были искуснее, чем большинство остальных, и не падали с коней даже при самых сложных трюках. Вот они только что поменялись конями, на скаку перепрыгнув на соседнего мустанга! По свистку Могучего Оленя – уже приказному, как у вождя, – мальчики выстроились на своих мустангах в шеренгу и штурмовым галопом поскакали вперед, не нарушая линию строя. По новому свистку, более низкого тона, они все затормозились до легкого галопа. Между Могучим Оленем и Харкой скакал еще один конь. Они объяснились между собой знаками – и каждый вскочил на круп своего коня. По другому знаку, которым они обменялись, оба мальчика прыгнули на спину коня, скакавшего между ними, а с него прямиком на мустангов друг друга. Они повторили этот трюк и снова оказались каждый на своем коне.

Могучий Олень радостным воплем подтвердил удачу этого сложного кавалерийского трюка, на который его подбил Харка, и весь отряд мальчишек отозвался ликованием на умение своего предводителя и его нового друга, равного ему во всем.

Четверо других мальчишек попытались последовать их примеру, но двое промахнулись мимо цели и лишь с трудом удержались за скачущего между ними мустанга. Линия шеренги нарушилась, и Сильному Как Олень пришлось выстраивать свою кавалерию заново.

Девочки смеялись, а два мальчика, приземлившиеся в траву, побежали, злясь на себя, вдогонку за своими мустангами, чтобы снова запрыгнуть на них. Рядом с Ситопанаки стояла девочка по имени Сойка Пересмешница.

– Скорее, скорее! – кричала она мальчикам, которые гнались за своими мустангами. – Бегите как ветер! Пусть орлиное крыло несет вас, будущие воины племени сиксиков! Перебирайте ногами, глотайте воздух! Выше прыжок, кузнечики! Вверх, по коням! О, что видят мои бедные глаза! У вас застыли ноги? Мне раскалить вам камень для разогрева, чтобы они снова начали сгибаться?

Все девочки, кроме Ситопанаки, заливались смехом. А те двое мальчиков, упавшие с коней, вели себя по-разному. Один тоже посмеивался, а второй рассвирепел и бросал злобные взгляды на Харку, который ввел этот новый трюк.

Могучий Олень и Харка Твердый Камень взяли под защиту своих товарищей. Они неожиданно резко направили своих мустангов на стайку девочек, так что те, обрызганные водой ручья, отпрянули от копыт. Кроме молчаливой Ситопанаки: она не моргнув глазом осталась на месте. Кому-то наступили на ногу, кого-то подхватили в падении. Теперь уже Могучий Олень и другие мальчики смеялись над девочками, только Харка Твердый Камень сохранял серьезность и, казалось, вообще не видел девчачью толпу.

С настороженной опаской к новым каверзам мальчишек девочки снова собрались вокруг Ситопанаки.

Мальчики отрабатывали одновременный поворот коней, так что в мгновение ока из колонны скачущего отряда получалась шеренга. Этот прием тоже пока не получался в совершенстве. Но девочки придержали языки. Только Пересмешница не унималась:

– Вы только посмотрите, каким красивым зигзагом вы умеете скакать! Зиг-заг, зиг-заг! Погодите, замрите на мгновение! Я быстренько срисую новый узор для вышивания. Мы вышьем этим узором ваши куртки, будущие воины-сиксики!

– Замолчи, несчастная Пересмешница! – грозил Могучий Олень возмужалым басом, который появился у него лишь несколько месяцев назад. – Ляг на землю и поешь речного песка, чтобы занять свой язык хоть чем-то полезным! И смотри у меня!

Могучий Олень и Харка Твердый Камень уже настолько хорошо понимали друг друга, что хватало одного взгляда и короткого жеста – и другому становилось ясно намерение товарища. Оба разом отделились от строя и поскакали на девочек. Те, что стояли по краям, бросились врассыпную, а те, что были в середине, упали на землю и наглотались песка по совету мальчика. На ногах и на месте оставались только Ситопанаки и Пересмешница. Но в последний момент Пересмешница все-таки присела и свернулась калачиком. Ситопанаки осталась стоять, как одинокое дерево. Мальчики пришпорили пятками своих коней так, что они перепрыгнули через девочек. Могучий Олень элегантно перелетел через присевшую Пересмешницу. А Чалый Харки перепрыгнул через Ситопанаки. Девочка увидела передние копыта, брюхо коня; в тот же миг она закрыла голову руками, ощутила удар, пошатнулась, но удержалась и осталась стоять.

Она слышала, как у нее за спиной мустанги с плеском приземлились в ручей, так что брызги долетели до нее, но больше окатили пригнувшуюся к земле Пересмешницу.

Оба мальчика развернулись, и язвительный хохот всего отряда мальчишек окатил Пересмешницу поверх воды, стекающей с нее ручьем. То, что Могучий Олень и Харка на своих мустангах тоже приняли душ, понималось как естественное дело и не заслуживало внимания, поскольку им достаточно было после этого сменить лишь свои пояса в вигвамах.

Ситопанаки отняла руки от головы и спрятала их за спиной; никто не должен был видеть, что левая кисть ушиблена и уже наливается синяком.

Харка Твердый Камень поскакал с Могучим Оленем назад, к мальчикам, и, сколько ни смотрела девочка, ни разу не оглянулся на нее. Но он заметил ее ушибленную руку за спиной, и ему понравилось ее поведение.

Ситопанаки вдруг повернулась и пошла прочь от ручья к своему вигваму, чтобы помогать матери.

Девочка не особо вникала в свои чувства и мысли. До исхода зимы каждая вещь и каждый человек занимали в ее представлении свое стабильное, положенное им место. А потом появились эти двое чужаков, происходящих из враждебного племени, с непонятной речью на незнакомом языке. Вождь Горящая Вода их принял и почтил дарами, то есть Ситопанаки тоже должна была их почитать. Ее любимый и обожаемый брат подружился с чужим мальчиком. Ситопанаки частенько наблюдала тайком за Харкой Твердым Камнем. Ей хотелось, чтобы Могучий Олень побеждал чужака в состязаниях, но в то же время и не хотелось. Оба мальчика были достойны друг друга, но это требовало подтверждения – каждый день нового, и Ситопанаки с куда большим интересом, чем раньше, ждала исхода каждой борьбы, каждого тренировочного упражнения. Она сама не знала, почему это так волновало ее. Иногда она при случае подслушивала разговоры мальчиков в вигваме. Харка Твердый Камень рассказывал много интересного про белых людей. Время от времени его вместе с отцом Маттотаупой звали в Священный вигвам: шаман хотел что-то разузнать от них про белых людей. То есть знания Харки оказались важными, в этом не было сомнений. Ситопанаки тоже хотела бы узнать подробности о дакота. Но об этом Харка никогда не говорил, а Могучий Олень его об этом не расспрашивал.

К полудню мальчики закончили свои игры и отвели мустангов в табун при стойбище. Могучий Олень и Харка вместе легли в траву на холме, подставив солнцу спины, и грезили с открытыми глазами. Харка опять сорвал травинку, сунул ее в левый уголок рта и покачивал ею, как трубкой. Прошло минут пятнадцать, прежде чем первый из них заговорил:

– Вы будете ловить новых мустангов?

– У нас их и так хватает.

Снова установилось молчание.

Еще через четверть часа Могучий Олень сказал:

– Если попадется табун уж с очень хорошими мустангами, может, и поймаем нескольких.

– Мне с отцом Маттотаупой нужны еще лошади. По одному коню нам мало.

– Да. А как вы их ловите?

– На то у нас есть лассо.

– А мы строим загон и загоняем туда всех сразу. Потом вылавливаем лучших при помощи лассо. А остальных выпускаем.

– Но построить загон вы можете только около леса.

– Так и есть.

Мальчики продолжали размышлять в тишине. С их места на пригорке им была видна вся прерия и стойбище. В это время из вигвама вождя вышли Маттотаупа и Горящая Вода. Видимо, они о чем-то договорились. Харка знал, что его отец ушел к вождю на совещание. Маттотаупа хотел уехать, чтобы расквитаться с Тачункой-Витко за его обидные слова, забрать сестру Харки Уинону из вигвама у Конского ручья и привезти ее сюда. У Маттотаупы был и еще один сын, младший. Но о нем никогда не говорил ни Харка, ни отец: оба думали, что младший сын и брат не захочет покидать стойбище рода Медведицы у Конского ручья.

Харка и Могучий Олень еще добрый час пролежали на холме. Они достаточно много напрягались в первой половине дня.

Внезапно они заметили вдали на западе нечто, привлекшее их внимание. Это нечто было пока что для их глаз не больше еловой иголки, но оба мальчика уже воскликнули почти в один голос:

– Всадники!

Могучий Олень тут же подал в стойбище предупредительный сигнал, и вскоре Горящая Вода, Маттотаупа и Мудрый Змей были уже на холме.

– Два всадника и еще два коня с поклажей, – сказал Харка в ответ на вопросительный взгляд отца.

– Томас и Тео? – предположил Могучий Олень.

Горящая Вода подтвердил эту догадку.

– Скачите им навстречу, – приказал он мальчикам.

Оба тотчас бросились к табуну за своими мустангами. Могучий Олень взял себе свежего коня, и он не забыл о том, что говорил ему Харка час назад на пригорке. Поэтому отрицательно помахал другу, когда тот хотел взять своего утомленного Чалого, и дал ему того пегого жеребца, на котором Харка скакал на поиски Темного Дыма. Харка без слов взял заемного коня, и они поскакали в степь в сторону запада. В радостном предчувствии встречи с бородатыми близнецами оба уже смеялись про себя.

Звероловы ехали в седле и шли рысью. Поскольку мальчики скакали им навстречу в галоп, дистанция между ними быстро сокращалась. Обе группы уже были на расстоянии слышимости.

– Хэй-хо! – крикнул Могучий Олень.

– Хий-ей-хе! – крикнул Харка.

И вот они встретились. Оба зверолова остановили коней, и мальчики затормозились и подняли своих мустангов на дыбы в знак приветствия.

– Мальчики, ребята, это вы! – радовался Томас. – Вот это я понимаю, наблюдательность! Тео, вот с кого надо брать пример! Даже когда ты молод, можно быть всегда начеку!

– Истинно говоришь, мой старший и мудрый брат, – с улыбкой отвечал Тео.

Трапперы снова пустили своих лошадей вперед. Мальчики взяли навьюченных животных, они везли капканы и два тюка бобровых шкур.

– Что же ты не выбросил капканы в воду? – спросил Харка Томаса по дороге. – Ты ведь хотел это сделать. Так и сказал нам.

– А я передумал, ребята. Я всю свою жизнь был честным, и пусть меховая компания меня дурит, я не хочу платить им той же монетой. Все пройдет, одна правда останется. Это значит, что лучше всего держаться правды, хотя это самый далекий путь к богатству. Может, до него и вовсе не дойдешь. Ну и будь что будет, ребята! Мы доставим капканы в ближайшую факторию, мех тоже, так мы рассчитаемся с долгами и будем свободны! И поскачем к Адаму Адамсону, поможем ему на ферме. Летом мы ему нужны, а зимой он нас прогонит. Тео тоже так думает. У нас был очень хороший улов, надо использовать этот момент и выплатить долги!

– Ты отдашь даром все эти меха? – спросил Харка.

– Так сказать, почти, мой мальчик. Да, белые люди пройдохи или ослы, иногда и то и другое вместе. С этим ничего не поделаешь. Держись от них подальше и наслаждайся жизнью в прерии! А теперь отдайте мне назад мою вьючную скотину. А то у вас вши заведутся, если будете ехать так тихо. Давайте галопом вперед и приготовьте для нас квартиру! В прошлый раз мы жили у Мудрого Змея. Это было как в раю!

Мальчиков не надо было просить дважды. В мгновение ока они отдали поводья вьючных лошадей и поскакали в стойбище, чтобы подготовить все к прибытию бородатых близнецов.

В это время вожди и воин уже возвращались с пригорка в стойбище и обсуждали, как и где им принять бородатых. Сиксики не сомневались в том, что Томас и Тео воспользуются их гостеприимством.

– Пусть живут в моем вигваме! – предложил Маттотаупа. – Когда я поскачу, чтобы отомстить и забрать мою дочь, я сперва отправлюсь в факторию, чтобы там запастись боеприпасом и, может быть, купить моему сыну новое ружье. Томас и Тео могут мне в этом помочь.

– Будь по-твоему! – решил Горящая Вода.

Вскоре после возвращения мужчин прискакали в стойбище и мальчики и рассказали о своей встрече с близнецами.

– Если Томас и Тео хотят жить как в райских охотничьих угодьях, – смеясь, сказал Маттотаупа, – пусть спят и едят в нашем вигваме, уж я не поскуплюсь на подарки гостям!

Харка Ночное Око, Охотник на Медведей очень обрадовался, что может проводить двоих веселых и порядочных парней в вигвам своего отца. Черноногая женщина уже развела огонь и насадила на копья куски мяса бизона, когда явились гости. Маттотаупа и Харка знали, что белые мужчины любят есть по несколько раз на дню. Они и приготовить могут.

– Ах, какой аромат до меня доносится! – потянул носом Томас и вместе с Тео сел к очагу.

Черноногая женщина отошла в сторонку к Харке, а Маттотаупа потчевал гостей сам, как того требовали правила вежливости.

– Тео, – воскликнул Томас, – ты только принюхайся! Это нежная мякоть молодой буйволицы, которая подросла на лугах этой прекрасной земли специально на радость наших голодных, но понимающих толк желудков. Никак ты собственноручно вонзил стрелу ей в сердце, вождь?

– Не я. Мой сын Харка, Поражающий Стрелами Бизонов.

– Мальчик? Юноша?! И после этого ему приходится сидеть где-то на задах и издали смотреть, как мы, словно стервятники, поедаем его добычу? Вождь Топотаупа, это плохой обычай! Позволь мне позвать к нам сюда твоего сына!

– Как скажешь, мой бледнолицый брат.

– Иди же к нам, мальчик!

Харка неуверенно поднялся и, только когда отец глазами подал ему знак подойти, скромно подсел к мужчинам у очага.

– Ты, мастер на все руки, похитивший мою винтовку! – воскликнул Томас. – Ты заслуженно обладаешь собственным ружьем, мой мальчик!

– Двустволки у меня больше нет, – сказал Харка.

– Больше нет? Куда же она делась? Ах, мальчик, мальчик, такие вещи не выпускают из рук. У тебя ее тоже украли?

– Да… да.

– И ты знаешь, кто это сделал?

– Тачунка-Витко.

– Тачунка… о-го-го! Тогда понятно. Весьма опасная фигура! Тогда ты только и видел свое ружье. И больше не увидишь! У Тачунки сам черт его теперь не отнимет.

– Мой сын его вернет, – коротко сказал Маттотаупа.

– Твое слово в чести́, вождь. Но если ты позволишь мне дать тебе совет… Извини меня, Тео, но так дело не пойдет. Я тут говорю за двоих, а ты тем временем жрешь за троих. Позволь, но теперь лучший кусок отправится в мой желудок. Хотя я и старше тебя на целый час, но мой кишечник еще не дошел до старческой слабости и переваривает хорошую еду не хуже твоего! Извини, вождь Топотаупа, но я вынужден был это сказать, потому что кто же еще воспитает Тео, если не я? Ведь любой другой человек держит его за взрослого, но это ошибка! Тео!

– Да?

– Ты опять жуешь!

– А что делать. Такому филе цены нет. Очень вкусно.

– Совсем не понимаешь толк в возвышенных вещах! Тут речь идет о двуствольном ружье, о двух вождях, а ты жрешь, как голодный койот!

– Да.

Тео был скуп на слова, словно индеец. Харка и его отец тайком улыбнулись.

– Ну так и суди не выше сапога, то есть не выше своего филе! – продолжал непринужденно болтать Томас. – А я прекращаю свои попытки пробудить в тебе интерес к высокому. Но что я хотел сказать, вождь Топотаупа, подумай хорошенько, прежде чем хватать за шиворот Тачунку. Лучше забудь про это ружье, а мы попытаемся добыть твоему сыну новое. В фактории водятся такие вещи, хотя и дорого, даже очень дорого! Все эти торгаши такие мошенники, даже самые честные из них – жулье!

– А где эта фактория?

– Пять дней скакать отсюда на восток.

– И вы туда поскачете?

– Кратчайшим путем. Хотим сдать там капканы и мех. Капканы, капканы, вождь! Иной раз задумаешься, кто попался в эти капканы, бобры или мы! Ты что-то хотел сказать, мальчик?

– И те и другие.

– В самую точку! Мы все тут попали в западню, как хитрые бобры, так и мы двое, так сказать, фирма «T&T». Так что долой эти ловушки и капканы, долой! А ты не хочешь отправиться с нами, вождь Топотаупа, осмотреться в фактории?

– Я поскачу с вами.

– А мальчик? Этот озорник мой любимчик с тех пор, как украл у меня винтовку! Может, я подыщу ему в фактории другую!

– Может быть. Но дальше фактории Харка не будет меня сопровождать. Я один расквитаюсь с Тачункой-Витко и один привезу мою дочь в наш вигвам. Об этом я договорился с вождем Горящей Водой, хау! Но до фактории вас провожу не только я, с нами поедет Мудрый Змей, с ним Харка потом и вернется в стойбище.

– Отличная мысль! Мы отправимся уже завтра?

– Я не против.

– Славно, славно! Значит, Харри поедет с нами до фактории. Кому с винтовкой обращаться, тот сам и должен ее выбирать!

О главном, таким образом, договорились.

Когда наступил вечер, в вигвам Маттотаупы пришли и другие гости: вождь Горящая Вода, Мудрый Змей, Колченогий Волк, а также Темный Дым, сломанная нога которого уже зажила, и еще шаман. Но о серьезных вещах больше не говорили. Обо всем необходимом уже договорились, и незачем было к этому возвращаться. Мужчины рассказывали охотничьи истории, смеялись, и Харка чувствовал себя вернувшимся в детство, в родной вигвам, где его отец был военным вождем и чуть ли не каждый день принимал у себя больших охотников.

После ужина к Харке пришел Могучий Олень, и мальчики сидели и слушали разговор воинов, оживленный добродушным Томасом. Сильному Как Олень было жаль, что он не поскачет в факторию вместе с Харкой, но он уже заранее радовался возвращению товарища и всему, что он потом расскажет.

Мужчины не стали слишком затягивать свою встречу. Они расстались в лучшем расположении духа, и мальчики довольно рано легли спать. Могучий Олень опять заночевал в вигваме Харки накануне отъезда Маттотаупы.

Мальчики лежали, завернувшись в свои одеяла. Закрывая глаза, Харка чувствовал себя спокойным и радостным. Вигвам был хорошо обеспечен запасами. Отец хотя и был пока лишь гостем стойбища, но уже пользовался уважением воинов, а его отвага и ум принесли пользу племени сиксиков. В стойбище царило единодушие и полное взаимное доверие. И к шаману, который вылечил Темного Дыма и под присмотром которого выздоравливали четверо других раненых воинов, Харка чувствовал глубокое почтение. Таких раздоров, какие начались среди Сыновей Большой Медведицы у Конского ручья после первого соприкосновения с бледнолицыми, у сиксиков и в помине не было. Черноногие были безраздельными хозяевами местной глуши. Сюда еще не проложили дороги, здесь ничто не мешало привычной миграции бизоньих стад. Здесь все оставалось таким, каким было во времена не только отцов и дедов, но и прадедов, и поэтому казалось надежным и естественным. И тайны, какие еще сохранились, тоже были древними, и никто не ссорился из-за новых загадок. Может, они однажды и проникнут в эту суровую прерию к племени сиксиков, поскольку число бледнолицых росло, они были непоседливы, как ветер, что веет повсюду и задувает в любые щели. Но этого пока не случилось, и, может быть, сиксики так и останутся на своих землях непотревоженными. Могучий Олень верил в это, и Харке тоже хотелось бы верить. Он не одобрял образ жизни бледнолицых, проведя среди них целую зиму.

Харка думал о том, что отец собирается расквитаться с Тачункой-Витко, который в присутствии сиксиков назвал его предателем. Мальчик так непоколебимо верил в воинскую доблесть Маттотаупы, что не так уж и тревожился за отца, хотя Тачунка-Витко был очень опасным врагом. Харка уже видел себя обладателем новой двустволки. И все же что-то глодало его, когда он думал о вражде между Маттотаупой и Тачункой-Витко. В затаенном уголке своих чувств и мыслей он хотел, чтобы Маттотаупа не убивал своего противника, а лучше бы ему удалось убедить в своей невиновности этого верховного вождя дакота. Тогда лучшим представителям дакота не пришлось бы убивать друг друга, а злые белые духи – вачичун – не посмеивались бы себе в кулаки. Но это были очень смелые и совсем новые для Харки мысли, и он их в глубине души до поры до времени прикрывал, как орлица прикрывает своих птенцов крыльями, чтобы они не подвергались опасности, пока не подрастут. Харка вспоминал все, что рассказывал ему отец и что рассказывал долгими зимними вечерами столь ненавидимый им теперь древний шаман рода Медведицы из истории лесов и прерий. Когда старый Хавандшита был еще юнцом, он услышал клич Текумзе Горного Льва, который созывал на общую битву против белых, и он тогда последовал за ним.

Мысли мальчика отторгали эти трудные вопросы, потому что сон подбирался уже вплотную. Он еще раз вспомнил Уинону, свою сестру, которая теперь тоже лежит где-то в вигваме у Конского ручья, завернувшись в кожаное одеяло и пытаясь уснуть. Может, и она сейчас думает об отце и о брате. Как бы она обрадовалась, если бы однажды ночью явился Маттотаупа, чтобы забрать ее с собой.

Легко ли будет сделать это? Шешока, вторая мать Харки, еще жила в вигваме. И Шонка там жил, сын Шешоки, которого она привела с собой. И еще там жила Унчида, мать Маттотаупы. О ней Харка думал с любовью и почтением. Но Маттотаупа никогда не говорил о том, что может забрать и Унчиду, и от этого мальчику было больно. О Харпстенне, своем младшем брате, он вспоминал лишь мельком.

Харка слышал по дыханию, что все остальные обитатели вигвама уже заснули, теперь и он отпустил все свои мысли и погрузился в глубокий сон.