Зефир

Она уже не могла отрицать, что ее мать совершила убийства, так что начала искать оправдывающие мотивы. Спустя всего год после провала от нее поступило еще одно прошение о пересмотре дела – на этот раз с упором на возможную невменяемость матери в процессе преступления, вызванную переутомлением, стрессом от безденежья и тревогой за будущее семьи. В пересмотре было отказано.

Разочарованная Линнейт продолжала жить в доме с упрямой убежденностью, что ее мать впала в аффект или же просто пыталась избавить обездоленных малюток от жуткого нищего будущего. И образ продолжал модифицироваться, постепенно подстраиваясь под ее новые убеждения. Никакого незнакомца больше не было – жалобы Линнейт на неуловимых вторженцев в тот период полностью прекратились. Осталась только ее мать и несчастные, полностью зависимые от нее дети. Фальшивая оборонительная рана на правой руке превратилась в результат акта самонаказания, когда ее мать увидела, что совершила. Добавленное для убедительности поверхностное ранение в живот стало почти завершенной попыткой самоубийства. Сейчас сложно сказать, как именно все это представлялось Линнейт. Такие вещи не сохраняются в судебных протоколах.

– И где же наша страдалица сейчас? – осведомился Деметриус.

– В восемьдесят девятом году ее мать умерла от сердечной недостаточности. Линнейт уехала из городка. Кто знает, где она теперь и жива ли вообще. Скорее всего, у нее возникли проблемы с продажей дома после случившегося, так что она просто бросила его. Дом начал ветшать. Через пять лет Линнейт признали пропавшей без вести, а дом объявили нежилым и определили под снос, планируя возвести на его месте общественное здание. Я не могу точно сказать, по какой причине дело Агнеды оказалось передано в архив СЛ, ведь ее преступление расследовалось полицией и к сфере деятельности «Лисицы» отношения не имело. Может быть, СЛ решила провести предваряющую строительство оценку безопасности местности, так как индуцированные спиритом инциденты в том районе уже случались. Очень вероятно, что СЛ насторожили полицейские записи о чокнутой дамочке, терроризируемой призрачным неизвестным, и они решили перестраховаться, произведя очистку дома с помощью «Спирита 3013». И затем тот самый брусок каким-то образом оказался брошенным в лесополосе…

– И только одна пробоина в нашей прекрасной логичной картине, – добавил Айла. – Мы все еще не нашли дождь.

Илия кивнул.

– На фотографиях, сделанных снаружи дома Агнеды утром после преступления, видно, что земля растрескавшаяся. Дождя не было ни во время убийства, ни долгое время до этого.

– И непонятно, зачем Линнейт стала бы привносить дождь в свои фантазии о материнских мотивах, – добавил Айла. – Поэтому мы предположили, что этот элемент был заложен в образ изначально, пришел из сознания Агнеды. Скорее всего, это и не дождь вовсе. Что-то похожее на дождь. Звук падающей воды.

– Так что я вспомнил аквариум в кабинете Мергилиуса. Туда подается кислород, бульканье воды слышно постоянно, – пояснил Илия.

– То есть мы едем искать аквариум? – уточнил Деметриус. – Если дом столько лет стоит заброшенный, не факт, что в нем вообще удастся хоть что-то найти.

По приезду выяснилось, что им не удастся найти даже и сам дом – его успели почти полностью разобрать, уцелел лишь обломок одной стены и кромка фундамента.

– М-да, – вздохнул Илия. – С чего я надеялся, что на этот раз нам повезет.

Привстав на обломок стены, он внимательно осмотрелся. Остатки дома располагались на возвышении. Впереди, ниже по склону, зеленела густая полоса деревьев, за ней светлело шоссе, откуда доносился рев машин.

– Поехали обратно, – раздосадовано поторопил Деметриус. – Айла, ты меня слышишь? Айла!

Айла махнул на него рукой.

– Тихо. Я слушаю.

С минуту он стоял замерев. Потом лег в грязную траву, усыпанную обломками кирпича и бетонной пылью, и закрыл глаза.

– Я ничего не слышу, – прошептал Деметриус Илии.

– А я слышу, – Айла открыл глаза. – Вода шумит. Там, где деревья.

В напряженном молчании они прошли к зарослям и обнаружили резкий обрыв. Внизу бежала мелкая речушка, к ее монотонном шуму примешивались плеск и звук падающих капель. Илия повернулся на звук и показал рукой на порожек, с которого спадала вода.

– Водослив.

– Так далеко, – усомнился Деметриус. – Это только локаторы Айлы могут уловить. Хотя… как вы думаете, сколько машин было в 77 году?

– Меньше. Соответственно, звук от шоссе тише, позволяя услышать плеск водостока, – Айла посмотрел в сторону дома. – Мне представляется, как в то лето, ночью, когда движение на дороге полностью прекращалось, Агнеда лежала в постели возле открытого окна, слушала этот звук, наполняющий всю комнату, и обдумывала свои планы. А потом – одна на весь дом – уже Линнейт лежала в той же кровати и вслушивалась. Может быть, после долгих часов без сна она различала в плаче падающей воды голоса, сведшие ее мать с ума.

Илия закрыл глаза и сосредоточился на шуме воды. Лишенный визуального сопровождения, звук действительно мог ввести в заблуждение: грохот ливня, обрушивающегося на асфальт; крупные, с силой бьющие капли. Он вспомнил два имени, стоящие в бланке Медведя, и впервые осознал, что теперь предстоит инициировать процесс против двух собственных сотрудников, причем сделать это придется непосредственно ему. Открыв глаза, он поймал напряженный взгляд Айлы и понял, что тому пришла в голову та же мысль. Чьи-то головы повалятся на землю. «Выигрыш субъективен», – сказал Эфил. Любитель травы и зефира был прав: вот Илия почти победил, но радости не чувствует.

– Когда собираешься схватить крыс за хвосты? – спросил Деметриус.

– Я знаю Ньолуша, общаемся немного, – тихо сказал Айла. – Он работает на выезде, будет во вторник вечером.

– Акселус в городе, у него выходной. Пусть насладится последним тихим семейным вечером, – решил Илия. Он посмотрел на водослив. Брызги воды падали и разбивались о поверхность. – По поводу Ньолуша я распоряжусь завтра.

– Едем домой?

– Нет. Подбрось меня. Я назову адрес. Обратно доберусь сам как-нибудь.

– Это там, где Эфил?

Илия вздохнул.

– Да, Деметриус. Это там, где Эфил.

– Вы еще не натрепались?

– Скажем так – мы еще не закрыли психотерапевтическую сессию.

В машине Илия отвернулся к окну, давая Деметриусу понять, что больше ничего обсуждать не желает, достал свой телефон и отправил сообщение: «Поговорим о зефире?» Уведомление о доставке сообщения абоненту не поступило, но Илия не сомневался, что за время пути Эфил успеет включить свой телефон. Потому что Эфил тоже считал, что они должны закончить сессию.

Выпрыгнув на шоссе, Илия отпустил Деметриуса, махнул рукой Айле и прошел еще около километра пешком.

Илия нашел Эфила у того же пруда, где они говорили ранее. Советник лежал на траве, закинув руки за голову и сощурив глаза от заходящего солнца, и при появлении Илии даже не шелохнулся. На нем были мятые белые шорты и старая мягкая серая футболка со следами надписи, не выдержавшей многочисленных стирок и теперь нечитаемой. Невероятно, но он выглядел даже более расслабленным, чем в прошлый раз, как будто в его теле растворились все кости.

– Ты думал о зефирках? – привычно осведомился советник.

– Всю дорогу, – честно сознался Илия.

– Я подготовился к твоему приходу.

Накренившись на один бок, Эфил пошарил в кармане и что-то вытащил. Это были две зефирины, желтая и бледно-розовая, подтаявшие, мятые и слипшиеся друг с другом, покрытые темными частицами, напоминающими чаинки. С тщательностью лабораторного работника Эфил отделил зефирины друг от друга и положил их рядом на траве. «Не чай», – догадался Илия, когда советник извлек из того же кармана зажигалку и самокрутку. Сжал папиросу губами, прикурил и сказал неотчетливо, не выпуская папиросу изо рта:

– Финальная попытка. Что ты выбираешь?

Илия посмотрел на зефирины. Они были преотвратного вида.

– Не тяни, – поторопил Эфил. – У тебя времени на раздумье один косяк.

Самокрутка Эфила распространяла удушливый горько-сладкий дым, от которого у Илии сразу начало драть горло. Но Эфил затягивался и даже не морщился.

– Я понял, что воспринимал свою жизнь неправильно, – сказал Илия. – Я забыл ценность вещей.

– Я рад, что стоило тебе все проебать, и на тебя снизошло озарение, – сонно протянул Эфил.

– Ты же этого хотел? Все отнять. Чтобы заставить меня вспомнить.

Эфил только выдохнул едкое облако и удовлетворенно прикрыл глаза. В этот момент Илия осознал, что больше не испытывает напряжения от близости советника. В последние годы он привык воспринимать Эфила как холодного и отчужденного, но, как выяснилось, все это время Эфил был куда участливее и ближе, чем кажется. Илия спросил:

– Все ли люди однажды начинают сожалеть о том, как прожили свою жизнь?

– Не знаю. Вероятно. Люди странно устроены. Кажется, мы не можем быть счастливыми дольше нескольких минут. Если у нас есть семья, мы жаждем одиночества, но в одиночестве не чувствуем себя полноценными. Если мы делаем карьеру, мы изнемогаем от стресса и завидуем бездельникам, проводящим дни в блаженной лени. Но без работы мы впадаем в депрессию. Нам хочется обрушивать свой гнев на окружающих, терзать их – и оставаться милыми, приятными людьми, чтобы нас все любили. Мы как будто жаждем противоположных вещей одновременно. Но чтобы получить все желаемое, нам нужны как минимум две жизни. А потому приходится выбирать. И как только мы схватим что-то одно, второе перестает быть для нас доступным. Делая выбор, мы всегда лишаемся чего-то. Но, делая выбор, мы всегда получаем то, что хотим.

– То есть твой выбор в том, как ты воспринимаешь свой выбор – как приобретение или потерю.

– Да. И что же от этого зависит, Илия?

– Шарахнет ли тебя жизненный кризис.

Эфил, сощурившись и прикрыв лоб ладонью, посмотрел в небо. Розовый свет заката придал его синим глазам фиолетовый оттенок.

– Все, что тебя окружает, все, что ты отвергал с таким негодованием в последние месяцы, когда-то, годы назад, было тем, от чего ты мог отказаться, предпочтя нечто иное. Но ты взял это, потому что очень этого хотел, – Эфил качнул подбородком в сторону зефира. – Ты решил? Твое время догорело.

– Я ничего не буду выбирать сейчас. Я сделал свой выбор, раньше.

Эфил щелчком отправил в траву остаток папиросы и милостиво разрешил:

– Тогда можешь съесть их просто так.

– Я ненавижу зефир, – признался Илия.

– Я тоже. Оставим здесь. Пусть их сожрут муравьи, – Эфил встал и побрел в сторону клиники, на ходу бросив: – Испарись. У меня больше нет для тебя времени. Завтра я бросаю себя в суету и хаос. Этим вечером у меня траур.

Прежде чем направиться к шоссе, Илия обернулся и посмотрел в сторону клиники. Окружавшие ее дубы окрасились золотом, в озерах розовыми бликами отражалось небо. Красота.

26 АВГ, ПН

Илия проснулся в половине шестого, значительно опередив звонок будильника. Деметриус отсутствовал. Вероятно, махнул в рассекреченное убежище Эфила. Вытащив из пачки последнюю сигарету, Илия сел на табуретку в кухне, но был так взвинчен, что не мог удержаться на месте, поэтому бросил сигарету, едва докурив до половины, и встал. Нужно чем-то заняться. Он сварил кашу на воде из завалявшейся крупы. Собрал мусор и оттащил к баку. Вымыл шкафчик под раковиной. Забросил грязное белье в стиральную машинку.

Распахнув шкаф с мыслью, что любая одежда лучше, чем идти на работу в трусах, Илия нашел только старые джинсы, которые не сходились на нем с тех пор, как он набрал вес. Померил их от безнадеги и обнаружил, что теперь они с трудом, но застегиваются. Вспомнив про футболки, которые забрал у Лизы, с голым торсом дошел до машины, чтобы взять их.

Наконец-то полностью одетый, Илия посмотрел на себя в зеркало и увидел пусть бледное, но все же подобие себя прежнего. Даже красный цвет, казалось, больше не вызывал отторжения. Как давно он не надевал красного… Илия и не замечал, как сильно в прошлом тяготел к этому цвету, пока, возненавидев, не убрал все красное – и количество открывшихся брешей оказалось поразительно велико.

Времени оставалось предостаточно. Он решил не лезть в раскаленную машину и пройтись пешком. Дошагал до парка Исчезающих Теней, там спустился к реке. Посидел на берегу, глядя на воду. Река и темная зелень парка всегда приносили ему чувство покоя. Он уже и сам не понимал, как мог отказаться от них ради нудного пережидания светофора на перекрестках и вдыхания выхлопных газов в машине.

Добравшись до своего кабинета, Илия сделал несколько звонков. В ожидании разобрал часть извлеченных вчера бумаг, усеивающих все доступное пространство. Руки немного дрожали, но в целом он чувствовал себя собранным. Он вспомнил проведенные в этом кабинете одиннадцать месяцев, обо всех сложностях, что их сопровождали. Это только очередная из них – именно так к ней следует относиться. Когда ему позвонили с информацией, что подозреваемый доставлен, Илия направился в комнату переговоров, размеренным шагом выражая уверенность, которой не ощущал.

В переговорной Илия сел на жесткий стул и посмотрел на Акселуса, занимавшего место за противоположной стороной стола. Руки скрещены на животе, львиная голова с жесткими торчащими волосами опущена. Акселусу было за шестьдесят, он был матерый волк уже в то время, когда Илия только приступил к работе в СЛ. Возглавив отдел и раздавая Акселусу поручения, Илия каждый раз чувствовал, будто их перепутали местами.

– Здравствуйте, – сказал Илия.

– Здравствуйте, – пустым эхом откликнулся Акселус.

Илия увидел в его взгляде апатию и понял, что Акселус не будет усложнять процесс. Не потому, что решил сдаться, просто в нем иссякли силы бороться.

– Ньолуш будет доставлен сюда в течение нескольких часов. Его версию событий сравнят с вашей, и для вас обоих будет лучше, если показания совпадут, – спокойно предупредил Илия. Он извлек из кармана диктофон и включил его. – Даверуш Илиус, Первый отдел. 26 августа, 95 год эры Буревестника. Допрос Валуша Акселуса касательно событий 28 – 29 июля 94 года эры Буревестника.

Акселус обратил на диктофон тяжелый, тусклый взгляд. Зачем начал говорить, как будто обращаясь к маленькому черному устройству, лежащему на столе:

– В то утро, когда я должен был везти «Спирит 3013» – семь брусков – в хранилище, я проснулся со смутным воспоминанием о страшном сне и ощущением, что какая-то дрянь должна случиться. Июль, шесть утра, уже жара не продохнуть, а я лежу, обливаясь холодным потом, и сердце у меня колотится как бешеное. И не в первый раз, далеко не в первый.

Встретились с Ньолушом, все погрузили, поехали. И вроде день был нормальный, Ньолуш болтал себе как ни в чем не бывало. Выехали на шоссе, набрали скорость, а я все пытался восстановить детали сна и не мог, только помнил, что в нем случилось нечто гадостное. Казалось – все это сбудется, если я не смогу помешать. А как я мог, если не помнил, что стрясется?

«Спирит 3013» размещался в потайном сейфе в консоли между передними сиденьями. Меня это всегда напрягало, и когда я до этого ездил. Но в тот день я прямо чувствовал, как справа на меня ядерным жаром веет. И мне начало вспоминаться, и вспоминаться, и вспоминаться. Словно металлический шарик в мозгу катается и с каждым кругом дорожку себе продавливает – глубже, глубже. Ньолуш все что-то говорил, смеялся, а я думал об этих людях, которых видел: мертвых, и тех, что лучше бы умерли. Вот они жили в этой стране и ничего не знали, а я все знал. И то, что их губило, лежало рядом со мной, совсем близко…

Илия слушал Акселуса и молчал. Речь управомоченного звучала гладко, как отрепетированная, однако взгляд его не отрывался от диктофона. Как будто Акселус хотел убедить себя, что никого и нет в переговорной, только он, истина и безучастный слушатель, состоящий из пластмассы и металла.

– И тогда я Ньолуша спрашиваю: «А ты веришь в то, что они говорят про эту штуку? Что ее можно в руки брать и ничего с тобой не будет». Он мне в ответ: «Был бы «Спирит 3013» опасным, они бы нас не послали его везти». На что я ему возражаю: «А мы знали бы, что опасный, так и сами бы не поехали». Тут он задумался. И все, закончились разговорчики. Притих. И ближе к вечеру вдруг предлагает: «Может, по пиву? По одной. Там градусов-то». Я спрашиваю: «А если нас остановят?» «Так у нас охранная грамота. Как остановят, так и отпустят. Ничего не станут проверять». И я сказал: «Давай» – хотя знал, что мы нарушаем инструкцию, ведь остановки дольше трех минут запрещены. Подумал: ну нарушим немного правила, что с того? Зато хоть нервы успокоятся.

Мы остановились у магазина. Ньолуш вышел – прикупить пару банок и заодно что-нибудь съестное на ужин. Я остался один. И вдруг почувствовал… мысли. Как будто в голове что-то ползает. От уха до уха. И ползает, и ползает. Я начал задыхаться, с меня пот тек ручьями. Я пытался себя успокоить, вспоминал все уверения СЛ: «Спирит 3013» абсолютно безопасен, вот только облизывать его не стоит. Но в тот вечер я понял, что больше не верю СЛ, никому вообще. Я просто хотел написать заявление об уходе и забыть обо всем. А мне предстояло еще часов двенадцать ехать с этой мерзостью по соседству… Навороченных сейфов, которые умеют отпирать только в хранилище, в то время еще не было. Сейф в нашей машине открывался с помощью кода, который я знал. Ньолуш все еще не объявился… И у меня возникла безумная идея.

Я отпер сейф, достал бруски – они были в бумагу завернуты, такую, коричневую, в какую колбасу в магазине заворачивают. И переложил их в багажник. Подальше от себя. У меня руки тряслись. Затем я отошел от машины метров на пятнадцать, что тоже не по инструкции, и зажег сигарету. В ушах шум стоял, будто возле меня из ружья стрельнули. Тут вернулся Ньолуш, окликнул меня раза три, протянул бутылку. Мы сели в машину. Что я бруски переложил, я не стал ему говорить, потому что боялся, что он заставит меня вернуть их на место. Он пересел за руль, мы выпили. Спирит был там, в багажнике – на безопасной дистанции. Я расслабился немного.

Пару часов спустя я спрашиваю: «А где наша еда-то?» Ньолуш и отвечает: «Да сунул по привычке в багажник. На заднем сиденье у меня обычно дети сидят». Прямо на бруски спирита. И тут я понял, что жрать это я не буду. Ньолуш догадался по моей реакции. С утра мы подъедем к хранилищу, там машину проверят. Пакет с едой вызовет вопросы, следовало от него избавиться и лучше затемно. Мы как раз проезжали сквозь лесополосу. Ни одного фонаря, идеально. Я Ньолушу говорю: «Иди выбрасывай, олух».

Он выскочил из машины, открыл багажник, побросал все в кусты. Мы поехали дальше. В два часа ночи я сменил его за рулем. Ближе к рассвету остановил машину, открыл багажник и начал вытаскивать бруски, чтобы переложить их в сейф под консолью, как положено, а то через час уже хранилище. А там один, два, шесть брусков и паршивые бутерброды с брынзой, завернутые в бумагу. Я подошел со стороны Ньолуша и посмотрел на него сквозь стекло. Он дремал. В тот момент я подумал, что убью его. В прямом смысле убью. Он проснулся, открыл глаза и уставился на меня в ответ своими глупыми зенками. И я швырнул бутерброды в стекло так, что они из бумаги вылетели и соус по окну размазался. А Ньолуш все пялился на меня.

Когда он вышел из ступора, мы стали думать, что делать. Мы могли бы вернуться и поискать брусок, но что это была за лесополоса среди множества тех, что мы пересекли по дороге, никто из нас не помнил. К тому же тогда в хранилище зафиксировали бы опоздание, посыпались бы вопросы, и мы решили, что не станем так рисковать. Все заморочки, вроде взвешивания, просвечивания и прочего появились позже. А тогда было: дали тебе пять брусков, и доставь пять. Один был заметно больше других. И мы его разломили напополам, разорвали надвое оберточную бумагу, завернули половины. Потом все сдали в хранилище. Прокатило.

На обратном пути мы все-таки попытались разыскать потерянный брусок, но безуспешно. Несколько последующих недель я обливался ледяным потом, думая о последствиях. Однако все было тихо. Ньолуш, против своего обыкновения, держал язык на привязи. Я пошел к врачу. Пропил месяц таблетки. Меня отпустило. Я постарался все забыть. «Спирит 3013» больше не возил, отказывался.

Акселус умолк. И тогда заговорил Илия.

– Когда началась Дождевая серия, ты должен был догадаться, Акселус. О том, что может быть ее причиной.

– Я не догадался, – быстро возразил Акселус.

Он почувствовал взгляд Илии на себе, поднял было руки, чтобы скрестить их на груди, однако заставил себя положить ладони обратно на столешницу.

– Ты винишь меня, Илия? Я провел на этой работе слишком много лет. Я слишком много видел и слишком многое предпочел бы забыть, но вынужден помнить. И это сгноило меня, сделало пустым и хрупким. В тот день я никому не хотел причинить вред. Я просто был слабым.

Илия вспомнил мать пятерых детей, которая однажды решила, что ей слишком тяжко тащить их всех; девушку, чья неспособность принять страшную правду в конечном итоге привела к цепочке смертей; и себя, приходящего на работу после трех часов сна, с опухшим от алкоголя мозгом.

– От тебя не требовалось невозможного, Акселус. Все, что ты должен был сделать, – признаться, что у тебя есть проблемы. Затребовать перерыв на лечение. И тогда тебя не отправили бы в рейс. Не надо искать оправдание в слабости. Слабость – это порок. Почти все зло в этом мире происходит потому, что кто-то позволил себе быть слабым, когда не должен был.

– Это ты говоришь мне? – поразился Акселус. – Что нужно быть сильным? Но ведь люди иногда просто не могут, тебе ли не знать. Так к чему твои слова? Ты сам-то в них веришь?

Илия ответил Акселусу прямым взглядом. Он действительно понимал Акселуса, он узнавал его чувства. В конечно итоге, они оба были людьми, потерявшими равновесие на самом краю обрыва. Только Акселус упал, а Илия, благодаря везению или сторонней помощи, сумел удержаться. Сейчас в глазах Акселуса он видел ту бездну, в которую едва не рухнул сам.

И все же он мог возразить Акселусу. Сказать, что неважно, во что верит он сам, или Деметриус, или Эфил. Иногда ты говоришь людям безжалостные, жестокие вещи – не потому, что сам персонально принимаешь сказанное, а потому что это правильно, потому что ты должен, потому что есть другие люди, и ты отвечаешь за них и не можешь поставить их жизни под угрозу, попустительствуя чьей-то слабости из ложного понятого представления о доброте.

– Верю, – ответил Илия.

Он сгреб со стола диктофон, выключил его и положил в карман. Затем встал, кивнул Акселусу и вышел. Он спокойно прошел по коридору, слепой к взглядам коллег и глухой к их приветствиям. Спустился по лестнице, зашел в хозяйственное помещение, освещенное лишь наружным светом, сочащимся сквозь неряшливо замазанную синей краской форточку под потолком. Прислонился к двери спиной. И здесь у него случился самый продолжительный, самый изнурительный приступ. Он был уверен, что в этот раз умрет, но страха не чувствовал.

Шли минуты, он обливался холодным потом и все еще мог лишь рывками хватать мелкие глотки воздуха. Когда его глаза привыкли к темноте, он различил заполняющие подсобку предметы. Он начал считать. Раз – ведро, два – металлический темно-зеленый таз, три – швабра, четыре – веник. В счете был размеренный порядок. Это было действие, которое он мог контролировать в то время, когда его легкие и гортань вышли из повиновения. Илия полностью погрузился в свое занятие, отвлекаясь от мучительных физических ощущений. Когда предметы в подсобке закончились, он начал считать их заново. И постепенно его дыхание выровнялось.

Приступ совсем закончился, а Илия все сидел там, на полу, в подсобке и чувствовал себя ужасно усталым. Как будто на него долго лили тонны и тонны воды, пока его не раздавило до последней косточки. Но он оперся о стену и встал.

На пути к своему кабинету он неожиданно столкнулся с Деметриусом. Деметриус был одет в жемчужно-серые брюки и голубую рубашку с закатанными до локтя рукавами. Неизвестно, сколько часов ему удалось поспать ночью, но его физиономия так и сияла.

– Ты закончил? – спросил он.

– Я закончил, – ответил Илия.

«Это был последний приступ», – мысленно пообещал он себе. – Последний».

– Потом расскажешь. Нет времени, я приехал с Эфилом, но мне уже надо бежать, и…

Илия едва его слушал, сосредоточенно шагая по коридору.

– Я слушал радио в машине. В прогнозе обещали теплую, сухую осень. Тебя это не радует?

– Радует, – ответил Илия, после приступа еще не совсем живым голосом.

– Кстати, пока я здесь и вспомнил… Давай уволим ее.

– Кого? – не сразу понял Илия. – Гайю? Пусть этим займется мой сменщик.

Они вошли в приемную.

– Так и знал, что сдрейфишь, – ухмыльнулся Деметриус.

– Сейчас, Деметриус? Я не могу так просто взять и уволить человека, как только у меня выдалась минута…

– Как она выглядит? Из какого отдела?

– Высокая, длинные каштановые волосы, работает в отделе внешних коммуникаций.

– Пять минут.

Ошарашенный, Илия прислонился к секретарскому столу. Вскоре Деметриус действительно ввалился обратно в приемную, волоча за собой испуганную девушку в бело-синем клетчатом платье.

– Я покажу тебе, как увольняют людей за минуту, даже за пару секунд, – Деметриус встряхнул едва живую от ужаса девушку. – Ты уволена.

Илия зажмурился.

– Это не та!

– А, – Деметриус разжал хватку, и девушка отшатнулась от него.

– Возвращайся на свое место, – сгорая со стыда, попросил ее Илия. – Прости за беспокойство. Я организую выплату компенсации… за перенесенные моральные страдания.

Прежде чем он успел наорать на Деметриуса, тот исчез, чтобы снова вернуться уже с Гайей, шипящей и отбивающейся.

– Эта?

Илии захотелось накрыть голову ладонями, сесть на пол и притвориться, что его здесь нет.

– Эта, – вздохнул он.

Деметриус подтолкнул Гайю к Илии. Волосы Гайи были всклокочены, расстегнувшая блузка держалась на последней пуговице.

– Говори, – потребовал Деметриус, втыкаясь в Илию бескомпромиссным взглядом.

– Ты уволена, – мягко сказал Илия, не глядя Гайе в глаза. – Но… я выплачу тебе компенсацию.

– Не сметь разбазаривать бюджет! – возмутился Деметриус.

Гайя явно хотела высказаться, но посмотрела на Деметриуса и передумала. Бешено стуча каблуками и застегивая на ходу блузку, она удалилась.

– Видишь, все прошло легко. С твоей проблемкой разобрался, пойду страну облагодетельствую, – широко зевнув, Деметриус тем не менее бодро загалопировал прочь.

Илия вытер влажное лицо, достал из кармана ключи от своего кабинета и начал открывать дверь, но та подалась внутрь и распахнулась, явив Илии облаченного в традиционную черную робу советника, ожидающего за погребенным под бумагами столом. Обстоятельство, поставившее Илию перед неприятным фактом, что все это время Эфил владел картой доступа от его кабинета и, без сомнения, был в курсе количества пустых и непочатых пивных бутылок, складированных в ящиках.

– Аудиозапись допроса, – Илия положил диктофон на стол, не утруждая себя прояснением обстоятельств. – Дело раскрыто.

Эфил протянул руку за диктофоном, собранный и непрозрачный, как всегда.

– Что объединяет управление людьми и общение с брехливой, дурно воспитанной собакой? – сухо осведомился он.

– Без понятия.

– Необходимость вовремя дать пинка.

«Невероятно», – подумал Илия, вглядываясь в строгое, с плотно сжатыми губами, лицо советника. Могло ли быть так, что Эфил с самого начала пытался помочь ему? Еще и Деметриуса, промыв мозги, приставил следить за ним…

– Эфил, ты вообще когда-нибудь планировал увольнять меня?

Игнорируя его вопрос, Эфил взял со стола первые попавшиеся клок бумаги и карандаш и что-то нацарапал.

– Что это?

– Телефон врача. Если повезет сразу угадать с таблетками, уже через пару недель тебе станет гораздо лучше. Может даже показаться, что ты выздоровел. Но в действительности придется пройти долгий путь до полного восстановления.

Когда за советником захлопнулась дверь, Илия машинально сунул записку в карман и поднял взгляд к круглому черному циферблату часов. Секундная стрелка бежала, и он почти видел, как ползет минутная. Тик-так, тик-так, если ничего не делаешь, с каждой минутой становишься хуже. Тело дряхлеет. Здания ветшают. Энтропия растет. Хорошие вещи портятся, а плохие становятся совсем ужасными.

Он вытянул из-под стола корзину для бумаг и принялся наводить в кабинете порядок. Рассортировал документы, извлеченные вчера из шкафов, убрал их на место. Собрал бутылки, покидал в корзину ненужные бумаги. Придется бросить курить. И пить меньше алкоголя. И привести себя в форму. И выбросить, наконец, молоко. Потребуется много сил. Ему вдруг вспомнилась его студенческая квартиренка, заставив поморщиться. Как бы то ни было, сегодня он планировал ночевать дома, в своей постели. Он не знал, как отреагирует Лиза на его внезапное возвращение, и понимал, что примирение с ней потребует усилий и времени, но его это не беспокоило.

Когда пол и плоскости кабинета очистились от всего лишнего, Илия встал у своего непристойно оголенного окна и взглянул на колыхаемую ветром листву. Небо было бирюзовое, как яйцо скворца. На дождь ни намека. Он полагал, что серия еще может продолжиться, – что принесет ему боль и чего он не может предотвратить. Но теперь он знал: эта боль конечна, и финал ее близок. Впервые за долгое время в его душе был полный штиль. Он вытащил из кармана записку, мобильный и начал набирать номер.

Группа автора

Предыдущие книги цикла «Страна Богов»:

1. «Острые камни»

2. «Омут»

3. «Гнилое яблоко»

4. «Синие цветы I: Анна»

5. «Синие цветы II: Науэль»

6. «Черная вдова»

7. «Связи»