Южаночка

Глава XVII
Подвиг

– Какая прелесть!

Южаночка стояла посреди широкой аллеи, по обе стороны которой возвышались белые рыхлые сугробы только что наметенного за последние сутки снега. В большом институтском саду царевна зима, очевидно, праздновала свою юность. Пышные, белые, сверкающие на солнце миллиардами искр белых, синих, и желтых играли снега… Красиво толпились над ними запушенные блестящим инеем деревья, точно выстроенные на придворном балу маркизы в пудреных париках… Небо казалось серовато синим, точно далекое северное озеро в студеную пору… Голодные вороны с протяжным карканьем метались по саду. Тут и там на вершине старых исполинов-деревьев чернели их гнезда, безобразные как чьи-то всклокоченные головы, торчавшие на ветках… Кое-где, быстрой торопливой походкой пробегала кошка, исхудалая, голодная, тощая как скелет, в чаянии сладкой надежды поживиться на счет зазевавшегося ненароком, злосчастного воробья.

А кругом сверкала, сияла и радовалась белая сказка, сказка холодной, ледяной царевны, сказка красавицы зимы, только что разыгравшейся в эту пору. Как зачарованная стояла среди сада Южаночка, восторженными глазами впиваясь в незнакомую ей еще декабрьскую картину.

– Какая прелесть! Какая прелесть! – шептала она.

Действительно, – прелесть, действительно – красота! Ей, выросшей на далеком, знойном юге, ей баюкаемой в детстве шепотом морского прибоя, ей не приходилось еще видеть этой белой, чистой, сверкающей и победной власти русской чаровницы зимы.

И она жадно вглядывалась в чудесную картину, удивленно хлопая черными ресницами и глотала студеный воздух и белую пыль, и ясным взором охватывая всю эту непривычную ей красоту завороженную волшебником-морозом.

Бац! Что-то влажное, мокрое и мягкое ударило ее в открытый от изумления ротик, и в тот же миг звонкий веселый смех послышался за ней.

– Ха, ха, ха, ха! Аршин проглотила! Стоит как вкопанная и зевает по сторонам. Берегись!

И новый комок пушистого ласкового снега залепляет восторженно-удивленное Инино лицо.

– Гаврик! Ты! Погоди ж ты у меня, разбойница!

Еще миг и подобрав тяжелую безобразную «клоку»,^[15] Южаночка летит как стрела, пущенная из лука, в погоню за шалуньей.

Гаврик мчится не тише. Трудно догнать! Даня та уже давно отстала… Она не может бегать слишком скоро, у нее отдышка.

– Гаврик! Гаврик! Стой!

В минуту поймана Гаврик и, она и Южаночка с визгом и хохотом валятся в пушистый, невысокий молодой сугроб.

– Mesdames! Mesdames! Бегите скорее к желтой беседке… Там голубок замерзает… Наши все собрались, скорее, скорее! – роняет на ходу, поравнявшись с борющимися Жемчуженка и вихрем проносится дальше.

– Голубь замерзает! Скорее! Скорее к желтой беседке! Раз! Два! Три!

Гаврик, Южаночка и Даня мчатся теперь, взявшись за руки, с гиканьем и притопыванием, точно заправская тройка. На задней аллее темнеет густая толпа институток. Мелькают клоки, зеленые подолы платьев из под них, «своих» и «чужих» девочек… Все нерешительно топчутся на одном месте. Слышатся жалостные возгласы, вздохи…

– Бедняжечка! Верно он уже мертв!

– Замерз! Конечно! Замерз! И говорить не о чем! Погиб!

– О, бедный, бедный голубчик… А может быть он еще дышит, его можно спасти!

– Mesdames! Кто решится пробежать по сугробу и спасти замерзшего голубка!

– Или хоть просто-напросто убедиться жив он или умер?

Голоса институток звенят затаенным волнением. Точно порванные струны инструмента дрожат в них… Кто решится? Кто полезет в сугроб, глубокий сугроб, доходящий даже самым высоким до колена?

Гаврик, Ина и Щучка подбегают к группе как раз в это самое мгновенье.

– Что за народ собрался! – скалит свои щучьи зубы Даня и смеется во весь рот.

– Верховская! Идол бесчувственный! Нашла время хохотать! Тут, живое существо умерло, а она хохочет, – упрекает девочку чей-то сердитый голос.

– А может быть еще он живой, душки, – выражает свою мысль Гаврик.

– Надо узнать! – подхватывает Южаночка, и прежде чем подруги и «чужеземки» успевают остановить ее…

Она уже в сугробе…

Раз! – Провалилась чуть до пояса, – два – еще! Три! Вот так скачка! Точно заяц по снегу! Левой, правой! Левой! Правой. Раз! Два! Раз! Два! Ловко! Ина фыркает от удовольствия и весело заливчато смеется…

По аллее бегает Маша Ланская и кудахчет как курица, потерявшая цыпленка.

– Палтова, вернись! Ей Богу же, вернись! Фальк наябедничает! Фальк где-то близко!

– Ну, коли страдать так вдвоем веселее. Гуртом дешевле, – с хохотом заявляет Гаврик и птицей взлетает в свою очередь на сугроб. Трах! И она провалилась тоже… Вытащит одну ногу, вязнет другая… А все-таки любо! А все-таки чудо, как хорошо! Вот бы только догнать Ину и все прекрасно. А Южаночка уже далеко… Перед ней огромная поляна… Ноги выше колен то и дело тонут в рыхлом, мокром, молодом снегу. Снегъ забрался в сапоги, в калоши, холодно, щекотно и мокро ногам… И за «клокой» снег, а передник и платье совсем мокры, мокры хоть выжимай. Не дай Бог показаться в таком виде Крысе на глаза!

А там далеко на снегу серым или вернее сизым пятном выделяется что-то… Надо узнать во что бы то ни стало, жив он или уже умер бедный голубок.

Палтова назад! Гаврик! Гаврик! Назад ступайте, – надрываются подруги с края дорожки. – Милька поймает! Ступайте назад! Несчастные! Да будете ли вы слушаться, наконец!

Назад! Как-бы не так! Вернуться, несолоно хлебавши, с полдороги. Нашли дур!

И Южаночка, а за ней Гаврик продолжают зайцами прыгать по сугробу, ныряя как рыбы, в пушистом снегу.

Стоп! Серо-сизое пятно теперь всего в десяти шагах от Инны. «Ну-ка, еще! Будь храбрым солдатом! И марш на приступ, ура!» – подбодряет себя девочка и снова прыгает по колено в снегу.

Вот оно! Наконец-то! Она здесь, она у цели. Быстро наклоняется, хватает серовато-стальной предмет и с громким хохотом подбрасывает его в воздух.

– Старый, рваный, серый чулок! – кричит она, обращая разгоревшееся румянцем личико к задней аллее.

– Ста-ры-й чу-у-лок! – подтверждает она новым протяжным криком, приставляя обе руки трубой ко рту. – Гаврик! Жарь назад! Чулок это, а не голубь!

Гаврик стоит с минуту недоумевающая, красная и мокрая, в снегу. Смотрит с минуту изумленно, делая глупое лицо и вдруг валится в снег и хохочет, хохочет без конца, хохочет…

А Ланская и Даня продолжают топтаться у края аллей и кричат, прикрывая рты…

– Назад, сумасшедшие, назад. Милька плывет на горизонте… Назад скорее… Вам говорят назад.

– Ага, Милька! Плохо дело, ну, айда назад Ина! – И Гаврик, со сбившимся на сторону капором снова, теперь уже первая ныряет в сугробах… Южаночке остается только последовать ее примеру.

Терять времени нельзя, ни минуты, ни одной секунды.

– Скорей! Скорей! – кричат им девочки с задней аллеи и протягивают руки.

Еще одно усилие, другое, третье… Еще скачка с препятствиями на несколько минут и обе и Гаврик и Ина уже стоят в общей толпе. Но, Боже, в каком виде?

– Господи! На что они похожи обе! Как им показаться в таком виде на урок! – с искренним ужасом восклицает Ланская. Действительно, хороши обе, подолы и передники мокры, хоть выжимай. Что делать? Бежать переодеваться и сушиться – Милька узнает и, чего доброго, оставит без приема и за поведение, как Бог свят, влепит кол, – продолжала соображать вслух, всегда находчивая Ланская, – а лучше вот что сделать: на урок Паровоза мы их куда-нибудь спрячем, а на Батюшкин урок Милька уйдет с субботними ведомостями к княгине, а Фальк у пастора с двух часов на уроке в библиотеке будет… Мы же этим временем упросим бельевую «Добрыничку» переодеть их. Только чур, mesdames, не выдавать Палтову и Гаврик ни за что в мире, слышите? Мы все виноваты и все хотели голубя спасать… А они только смелее других оказались и в сугроб полезли. Ужели в этом их вина?

Маша обвела глазами толпу окружавших воспитанниц, своего и чужих классов.

– Не выдадим, разумеется, не выдадим! – закричали звонкие голоса.

– А вы mesdames-чужеземки, – обратилась, помолчав немного, Ланская к чужим, – а вы не выдадите нас?

– Ну вот еще! Вы с ума сошли, Ланская, как вы можете еще спрашивать об этом! Что мы Иудушки, что ли, чтобы выдавать? – обиженным хором отозвались те.

– Так помните, душки, чтобы не спрашивала Милька или кому, не дай Бог попадемся на глаза, – горячо в свою очередь наказывала подругам Щука – один ответ: все виноваты, все за голубем бегали, а замочились только двое, потому что сбились с дороги и попали в сугроб. Так всем и говорить.

– Так всем и говорить! – Охотно отозвался дружный хор.

– Дети в класс! Дети в класс! – послышался неожиданно раздавшийся где-то по близости голос госпожи Бранд и вся толпа девочек стаей испуганных птиц шарахнулась с последней аллеи.

Глава XVIII
В пещере. – Скандал

– Лина, дитя мое! Господин пастор ждет тебя в библиотеке, – прозвучал сладкий голос Эмилии Федоровны и нежным движением обняв за плечи племянницу она направилась, было, с ней к дверям класса. Но на минуту остановилась, сделала строгое лицо и обернувшись к своему шумному стаду произнесла по адресу девочек, грозя сухим костлявым пальцем, по-немецки:

– Будьте тихи дети, сейчас придет Афанасий Ананьевич. Надеюсь вы будете хорошо вести себя на его уроке. Дежурная приготовь классный журнал! Я через полчаса вернусь.

И об руку со своей любимицей Линой вышла из комнаты. Лишь только шаги Эмилии Федоровны заглохли в отдалении девочки стремительно повскакали со своих мест.

– Часового! К дверям необходимо поставить часового… Щука! Щука! У ней слух развит божественно. Становись, душка часовым, – кричала Жемчуженка, как паяц на ниточке, размахивая руками.

Даня Верховская не говоря ни слова, послушно вскочила со своего места и в припрыжку поскакала к дверям.

– Горизонт чист и ясен, бурь не предвидится и неприятеля тоже, – громогласно заявила она, успев высунуть свою белокурую вихрастую головенку в коридор.

– Ну, значит, надо как можно скорее, решить теперь, душки, куда нам девать, пока что, Палтову и Гаврик. Ведь они как утки мокрые, ну вот, вот, из воды… Взгляните на них только, mesdam'очки!

И Маша Ланская патетическим жестом ужаса и отчаяния указала на Южаночку и Гаврик подругам. Обе девочки, поистине выглядели ужасно. Мокрые подолы, мокрые передники придавали им вид выскочивших из воды уток. В силу какой-то счастливой случайности Эмилия Федоровна каким-то чудом не успела заметить этих двух злополучных фигур, всячески избегавших, впрочем, встречи с ней.

Но, что ускользнуло от бдительных глаз классной дамы, то могло броситься в глаза учителю географии, урок которого должен был начаться сию минуту.

И Маша Ланская и прочие «седьмушки» отлично понимали что положение Гаврик и Палтовой было далеко не из блестящих. К довершению несчастья, у географа ни у той ни у другой девочки еще не было отметки за ответ в классном журнале и обе могли с успехом быть спрошены учителем как раз сегодня.

Отвечать же перед кафедрой в таком виде было положительно невозможно. Необходимо было изложить способ куда бы спрятать обеих пострадавших на грядущий урок.

Девочки сбились в тесную кучу. Ланская, пользовавшаяся репутацией ни только самой честной, но самой ученой из всего класса, снова выступила вперед:

– Я думаю, если запереть их в шкаф, то они задохнуться. Там мало воздуха и темно, как в склепе… – сильно наморщив свой высокий не детски серьезный лоб, вслух размышляла Маша, – просто залечь под парту – нельзя. Если паровозу вздумается совершить прогулку по «промежуткам» он заметит под скамейками зеленые платья… А вот, если бы в пещеру… Ну, да в пещеру… Они отлично просидят всю географию, там. Чем она, не укромный уголок душки! – внезапно оживляясь от пришедшей ей в голову, блестящей мысли обрадовано проговорила Маша.

– Ну, да в пещеру! Конечно, в пещеру, Южаночка и Гаврик, залезайте-ка в пещеру с Богом! Самой Мильке не придет в голову искать вас там! – послышались возбужденные взволнованные голоса. Не успели они как следует утихнуть, как Гаврик с Иной, точно по команде, разом бросились к кафедре и забившись под нее притихли как мыши.

Почти одновременно с этим, белокурой вихор Дани Верховской зловеще запрыгал и сама она мячиком отскочив от двери сообщила звонким шепотом классу, что паровоз уже катится по коридору.

Едва только девочки успели разбежаться и усесться на своих местах, как дверь в класс широко раскрылась и в комнату не вошел, нет, а действительно вкатился маленький шарообразный человечек с весьма солидным брюшком и толстыми лоснящимися щеками, в которых буквально тонул крошечный нос, заплывшие глазки и рот похожие на букву «О».

Воспитанницы не беспричинно прозвали учителя географии Афанасия Ананьевича Зуброва паровозом. Толстенький человечек отдувался и пыхтел так громко, точно соперничая с настоящим паровозом. Быстро передвигая толстыми короткими ногами, он не без труда взобрался на кафедру и уселся на стуле, отчего все четыре ножки последнего жалобно запели, от непосильной трудности удержать на себе это увесистое тело.

– А ну-ка, девицы, что задано на сегодня? – обратился толстяк добродушным голосом к классу.

– Реки, реки Европы, заданы monsieur Зубров! – откликнулось сразу несколько голосов с первых парт.

– А ну-ка девицы кто мне разгадает загадку? – еще добродушнее, но уже с лукавой усмешечкой на лице произнес снова Афанасий Ананьевич.

Надо сказать, что задавание загадок являлось маленькой слабостью географа. Эти загадки впрочем задавались с научной целью, так по крайней мере думал сам Зубров и старался в этом убедить и своих маленьких учениц. Обыкновенно на каждом своем уроке он задавал такую загадку: Брал какое-либо географическое название за первый слог, приставлял к нему другой, третий, четвертый и получалось слово. Девочки должны были отгадывать его и отгадав невольно запоминали название реки, горы, озера, страны или города входящее в состав такого заданного слова. Маленькие седьмушки поэтому очень любили и самого добродушного географа и его занимательные уроки. Впрочем, это не мешало ему быть очень вспыльчивым порой и весьма щедро сыпать за лень двойками и единицами, а порой и как следует нашуметь и накричать.

Сегодня Афанасий Ананьевич выглядел, однако, благодушнее обыкновенного.

– А ну-ка девицы, разгадайте-ка, заговорил он снова с самодовольной улыбкой: мое первое – река в Италии, мое второе то, чего я совсем не переношу благодаря моей чрезмерной комплекции, должен вам сознаться, девицы, а целое… Целое, девицы, такая пренеприятная, доложу я вам, штука что помимо всяких убытков, она и смерть и гибель с собой иной раз приносит! Вот что!

– Смерть и гибель! – раздумчиво, эхом повторили «девицы» и юные головки усиленно заработали над решением загадки.

Впрочем, не только девочки сидевшие в классе приняли деятельное участие в решении заданной им задачи, Гаврик с Южаночкой, тесно прижавшиеся друг к другу в их темном уголку, под кафедрой так же точно горячо принялись решать ее.

– Чтобы это могло быть, а как ты думаешь? – тихо шепнула Ина подруге.

– Не расспрашивай меня, ради Бога, а то я сейчас чихну. Ты видишь сколько здесь пыли и потом, я ужасно боюсь что сапог паровоза угодит мне по носу. Положение я тебе скажу не из приятных, – тем же шепотом отозвалась та.

– Да! Да! – рассеянно потирая себе лоб, что она всегда делала, когда обдумывала особенно сложные вопросы жизни, поддакнула Ина.

– Да, да! – и не теряя ни минуты тотчас же стала перебирать в уме все итальянские реки, добросовестно приготовленные ею на сегодняшний урок.

– Тибр! Тибр! Нет! – не выходит… Арно… Арно… И это не то, должно быть… По… По… По, всего вернее… Да… Да… по всей вероятности это – По… А дальше? Дальше-то что?.. – не без волнения допытывалась, копошась в своем уме, девочка! Ну, что… не может переносить паровоз? Голода… Что ли… Поголод! Поголод… Нет такого слова на свете. И причем тут его комплекция?.. Разве толстые люди переносят менее голод, нежели худые?.. Нет ни то… Значит ни то… Ах! – внезапно осенила голову Южаночки быстрая мысль, – ах, да ведь жары он не переносит. Жара… Жар… По… Жар… По… Пожар. Пожар! Пожар! Вот, что несет убытки, горе, смерть и гибель! – и Южаночка так обрадовалась сделанному ею открытию, что, совершенно позабыв о тех исключительных обстоятельствах в которых она находилась, девочка высунулась до половины из пещеры, бесцеремонно отстранив со своего пути мешавшую ей ногу учителя и звонким радостным голосом закричала на весь класс, хлопая в ладоши:

– Пожар! Пожар! Я отгадала сразу! Правда? Ведь это пожар, господин паровоз… То есть хотела я сказать Афанасий Ананьевич – смущенно краснея оправилась она тут же от нечаянно соскользнувшего с ее губ слова.

Трудно представить себе тот переполох, который произошел в следующую же минуту в классе. Девочки дружно ахнули, остолбенели и вдруг заговорили все разом тихим шепотом похожим на пчелиное жужжанье.

– Что она делает? Безумная! Сумасшедшая! Вот то дурочка! Ах ты, господи! Все пропало теперь!

– Не выдавать! Чтобы ни было, не выдавать ее mesdam'очки! Ни за что в мире! – вся красная надсаживалась Верховская со своей скамейки.

– Ина! Глупая! Ты с ума сошла! – в свою очередь терзалась в глубине засады Гаврик и с перекосившимся от испуганной гримасы лицом изо всей силы тянула назад Южаночку, в потемки в дальний угол пещеры…

Последняя только что сейчас сообразила всю нецелесообразность своего поступка и живо юркнула в свое убежище. Но увы! Это не могло уже поправить сделанного ею промаха ни на одну каплю. Паровоз, испуганный ошеломленной неожиданностью в первую минуту, вместе со стулом отскочил от пещеры в противоположный угол кафедры. Присутствие под столом чего-то живого, движущегося, говорящего, да еще вдобавок решающего загадки, совсем ошеломило толстого географа. Его маленькие глазки раскрылись шире, щеки отдулись еще больше, рот еще определеннее принял букву «о». Он сидел с минуту неподвижен вытаращив глаза и расставив ноги и, тяжело пыхтел, не говоря ни слова. Только глаза его пронзительным взглядом впились теперь в злополучный темный угол под столом кафедры и уже ни на секунду не отрывались от него.

Самое простое было бы для него заглянуть под стол и извлечь оттуда виновных, но увы! – благодаря своей толщине Афанасий Ананьевич совсем не мог низко наклоняться..

Однако, это беспомощное состояние учителя не могло продолжаться долго И вот, медленно краснея щеками, лбом, носом и самой шеей, географ вспыльчиво произнес, гневно ударив изо всех сил кулаком по столу:

– Что же это за безобразие, девицы! Кто находится под столом? Извольте сейчас же вылезти оттуда! Что за шалости! Стыдитесь барышни! Стыд и срам!

И так как в злополучном углу не ощущалось уже теперь никакого шевеления, окончательно взбешенный Зубров, вскочил со своего места и затопав ногами, закричал еще гневнее на весь класс:

– Сейчас же выходите! Кто там есть, сию же минуту выходить! Или я иду к начальнице… Иду сию же минуту.

Он умолк на минуту и выдержал паузу. И опять ни малейшего шевеления в темном углу..

Еще молчание…

И уже с багрово пылающим лицом Афанасий Ананьевич соскочил с кафедры произнес многозначительное:

– Хорошо же! – и с несвойственной ему легкостью вылетел за дверь при гробовом молчании класса.

– Ну, будет теперь потеха! Выпустил все свои пары и покатился! Сейчас придет «сама», и задаст нам звону! Ах, Южаночка! Южаночка! И зачем только ты не умеешь владеть собой! – тоскливо шептала в томлении Гаврик.

– Вылезайте, душки, скорее, сию же минуту вылезайте! – послышался голос Верховской и ее вихрастая мордашка заглянула в отверстие пещеры, где ни живы, ни мертвы сидели притихшие девочки.

– Вылезайте же и сейчас же закатывайтесь в бельевую. Признайтесь мадам Павловой во всем, она добрая и даст вам во что переодеться, да скорее, а то сейчас «сама» явится и пойдет такая сумятица, что небу жарко станет. Только не бойтесь ничего, мы не выдадим вас!

Все это Даня проговорила, едва переводя дыхание, торопливым голосом, взволнованная как никогда.

– Вылезайте же, Ина, скорее! – зазвучал сряду за ней не менее трепетный голосок Гаврик и обе они, и она и Южаночка, в одну секунду очутились посреди класса.

– В бельевую! В бельевую скорее! А то Милька, сейчас накроет! Она уж от «самой» возвращается теперь! И «сама» и паровоз и весь синедрион^[16] сию же минуту перед нами предстанут… Не медлите же ни минуты, а мы не выдадим вас! – звенели трепетные голоса не на шутку взволнованных и перепуганных седьмушек.

– Айда в бельевую! – звонко выкрикнула Гаврик и схватившись за руки, обе девочки вылетели из класса и стрелой помчались по коридору…