Дневник «Кармен»

– Она красивая?

– Не то слово, необыкновенно красивая!

– Создал же Бог такое чудо, сочетаются вместе красота, ум, талант, порядочность!

– Да, мама, я и сам недоумеваю, как могла в наше раскрепощённое время француженка так сохранить себя?

– Бог оберегает!

– Выходит так!

– Но она актриса, а ты серьёзный учёный, как всё это сможете сочетать?

– Милая мама, мы очень любим, друг друга, и этим всё сказано!

– Ну, ну. А где Вы планируете жить?

– Сейчас рано об этом говорить, даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу… Но не волнуйся, где бы мы, ни жили, тебя не оставим!

– Полноте, я из своей страны никуда не уеду, а Вы живите там, где Вам будет удобно, главное, будьте счастливы!

– Только с ней я буду счастлив! Спасибо, ты меня понимаешь, не отговариваешь. Ты у меня хорошая, умная, настоящая!

– Спасибо, родной. Я уже люблю и твою Лили, и даже будущих внуков, если их даст Вам Бог. Ну, что ж в бой!

– Да, мамочка, в бой, как делали древние рыцари, дабы добиться своих любимых принцесс!

– А как Вы общаетесь с ней сейчас?

– Звоним друг другу. Да, кстати, забыл сказать, у неё остался от предков большой красивый старинный дом, есть машина, но она боится сама водить.

– Главное – не в вещах, главное – в любви!

– Я согласен с тобой, дорогая! Просто подумал, подсыплю-ка ещё перцу, чтоб ты осталась довольна.

– Но и ты не бедный. У тебя четырёх комнатная квартира останется от меня в Москве. Они сейчас ценятся здесь!

– Мама, я последнее время редко приезжал, забыл, что у нас есть и как всё это выглядит? Ну, ка, ну, ка, взгляну! – он ринулся осматривать все комнаты, остался недоволен:

– Как много вещей ты продала!

– Да ты же помнишь, болел отец! Я не могла его оставить без лекарств, еды, ухода…

– Да, но у нас почти голые стены! Как я сюда её приведу? А где рояль? Белый, красивый рояль? Всё понятно… Мама, мне будет стыдно приводить её сюда!

– Хорошо, что-нибудь прикупим, что же делать? Постараемся как-нибудь выйти из положения…

– Надо что-то действительно сообразить. Не военный же коммунизм сейчас, Лили ужаснётся, не поймёт такого убожества.

– Ну, давай купим! Дай Бог, чтоб у Вас всё было хорошо. Я буду молиться за Вас! Не волнуйся, сынок!

Он вновь обошёл все комнаты.

– Мама, обои старые и некрасивые, в каждой комнате лишь стол, стулья, диван или кровать. Только в гостиной ещё сохранился шифоньер и буфет. Следует срочно делать ремонт!

– У меня денег таких нет – нанимать рабочих. Сейчас ремонт обходится в большую копеечку!

– Сами с тобой оклеим. Но рояля жаль, нет. На чём же Лили будет играть, когда придёт к нам? Мам, надо быстрее шевелиться. Купи сама обои, я в этом ничего не понимаю, и займёмся ремонтом. Ещё краску для окон белую. Надо живо всё это провернуть за летние каникулы. До начала учёбы осталось немного времени!

– И всё-таки, не сердись, сынок, я не могла поступить иначе!

Михаил вспомнил последние дни отца. Мать от него не отходила. Болезнь поглощала все доходы семьи, Михаилу уже присылались крохи, тогда он пошёл работать грузчиком. Ночью работал, днём учился, иногда наоборот. Как получалось, как разрешали в деканате. К нему там отнеслись с пониманием и сочувствием. Зарабатывал он не плохо. Часть денег отсылал домой. Он никогда не забудет, как мама, в мгновение ока, выполняла все просьбы больного. Отцу не приходилось повторять их несколько раз. Для него делалось возможное и невозможное. И хоть мать понимала, болезнь безнадёжна, она до конца боролась за его выздоровление, честно тратя трудовые копейки, для облегчения страданий отца! Вот это была любовь! Отец, когда был здоров, тоже всё делал для мамы. Из кожи вон лез, дабы помочь, если это было необходимо. Сейчас такое отношение между супругами редко встретишь. Его знакомый по курсу рассказывал про старшего брата. Он заболел раком, и жена объявила, ухаживать за ним не будет, пусть, как хочет, так и живёт. Квартиру они не делили, жили в разных комнатах. Зачем стараться, силы тратить, когда он умрёт, всё равно ей всё достанется. Такая низость его возмутила. Несколько раз Михаил тоже приходил ухаживать за ним. Бедняга ходить уже не мог, обессилил, никто ему не помогал, кроме брата, а на его имущество, квартиру, машину, гараж и счёт в банке, очень чётко нацелились.

Ещё один аналогичный случай с квартирой вспомнил растерянный Михаил, об этом рассказывал сокурсник. Его пожилая соседка Галина прописала к себе некую Зинаиду, та обязалась помогать и деньгами, и уходом. Но сама закрыла старушку и больше не приходила. Галина выходила на балкон и кричала, сколько было сил: «Помогите!». Но никто не обращал на неё внимание. Сейчас никому ни до кого нет дела. А когда Галина умерла, Зинаида сделалась наследницей её недвижимости. Страшная жизнь! Люди предают друг друга, когда им выгодно, никто не желает помочь другому.

Вдруг мысли поспешно перешли на Лили. Как там она, не порвала ли с ним, можно ли на неё надеяться в жизни? Это спрашивал взбудораженный разум, а сердце отвечало: «Успокойся, она не такая, всё будет у вас хорошо!».

Но волновался не только Михаил. Лили тоже не находила себе места. Она тосковала, рвалась к нему, на его далёкую родину. Вспоминала слова Джейн, ради такого красавчика, та была бы готова на всё! Дело обстоит неважно, раз девчонки желают повеситься ему на шею. И в Гималаях она видела, как одна не отрывала от него глаз. Смотрела в упор, не стесняясь, хотя с ним находилась постоянно она – Лили! Долго нельзя затягивать встречи! Она стала решительно действовать. Подобрала свою концертную программу. Отрепетировала её, заявила о желании дать концерт в России за счёт государства. Она студентка и не располагает пока собственными средствами. На её заявку откликнулись, и Лили дала телеграмму Михаилу: «Встречай в аэропорту!».

Но Михаила в это время послали в колхоз, на уборку сельхоз культур. По приезде, её встретила мама Михаила – Елена. Она узнала её по фотографии, которую показывал сын. Подошла к ней, обняла, поцеловала, всё объяснила, пообещала – они что-нибудь придумают. И вдруг Лили, услышав это, расплакалась. Все стали с любопытством оглядываться на них. А Елена гладила её по головке, как маленькую, обнимая, и приговаривая:

– Тише, тише, родная! Всё устроится!

Лили замерла, почувствовав тепло её рук, и с тех самых пор навсегда полюбила маму Михаила – Елену. А Россию стала недолюбливать: в этой стране, оказывается, не понимают, что такое любовь, ни с чем не считаются! Человек ждёт любимую, а его посылают, словно нарочно, в колхоз, подальше друг от друга!

Они обе сразу направились к Елене домой. Утром Лили давала первый концерт в столице России. А мама Михаила, Елена, сразу позвонила руководству колхоза, и попросила отпустить сына домой, к нему из Франции прилетела невеста. Он успел приехать, когда гастроли были в самом разгаре. Он сразу попал на её концерт.

Лили исполняла второй фортепьянный концерт Рахманинова в сопровождении симфонического оркестра Московской филармонии с дирижёром Кондрашиным. Михаил не мог усидеть на месте. То он поддавался вперёд с распевно кантиленными звуками, то сплетал пальцы рук и весь сжимался и напрягался, то счастливо улыбался всему партеру. Казалось, он тоже давал мимический концерт, вторя звукам Рахманинова. Душа рвалась обнять весь мир… Некоторые так и смотрели на него, одновременно слушая её игру.

Когда она кончила исполнять, он не выдержал, сорвался с места, вспрыгнул на сцену, схватил её в охапку, поцеловал и протянул огромный букет белых роз, она их любила. Цветы передала ему вовремя подоспевшая мама Елена. Лили, забыв обо всём, тоже обняла его, отвечая на его поцелуй. Зрители из зала сначала хотели возмутиться – что делает этот чудак на сцене? Потом догадались – они влюблённые, все встали, принялись хлопать в ладоши и кричать:

– Бис, бис, бис!

Кто-то добавлял:

– Браво!

– Брависсимо!

– Горько, очень горько!

Тогда исполнительница повернулась к публике лицом, поклонилась и произнесла, смущённо улыбаясь:

– Спасибо! Спасибо Вам, мои дорогие! Это мой жених Михаил!

И начался шквал оваций. Сцену забросали цветами. Она стояла счастливая, с огромной охапкой цветов, другие уже не вмещались в руках, и кланялась, кланялась. К ней подбежали служители, взяли цветы, публика просила её играть на бис. Михаил успокоился, сошёл со сцены, сел на своё место. Тут только он разглядел, во что она одета. Чёрное строгое длинное платье с неглубоким декольте впереди и боковым разрезом на юбке. На ногах маленькие лаковые туфельки на шпильках. Светлые волосы распущены, в волосах белая орхидея. Перед удивлённым Михаилом – само очарование. Он не мог оторвать взгляд от своей любимой. Наконец публика успокоилась, и она начала исполнять сонату Скрябина «К пламени». Музыка пульсировала, рвалась, словно ей было тесно в земных просторах, свой накал она желала выплеснуть во вселенную, но ещё не было у неё такой жгучей силы, дабы оторваться от земли и взлететь далеко в космос, к звёздам…

Все снова хлопали, на сцену вновь несли цветы. Но уже лично её никто не поздравлял и не благодарил, боялись оскорбить чувство влюблённого жениха, упаси Бог, приревнует!

Когда она закончила сонату и стала раскланиваться, на сцену вновь вскочил Михаил и умоляюще произнёс вместо конферансье:

– Милые мои, разрешите откланяться! Исполнительница устала, и ещё к ней сейчас приехал любимый! Спасибо Вам, дорогие, за сочувствие! До свидания, до следующего концерта. Программу смотрите на афишах, до встречи!

Затем, в порыве нежности, он поднял Лили на руки и унёс со сцены. Публика долго не могла успокоиться. Хлопали и кричали: «Брависсимо!».

Оказавшись в гримёрной, обнялись, и застыли, не замечая времени.

Так стояли они, замерев, пока уборщица не окликнула их, сказав: ей пора убирать гримёрную. Тогда они оторвались друг от друга, и вышли на улицу с бокового хода, дабы не встречаться с журналистами. Он поймал такси, и они помчались к нему домой, вместе с его мамой Еленой отмечать встречу. Пили шампанское, заедали фруктами, потом принялись за русские пельмени, знаменитый русский борщ и блины с чёрной икрой. Лили улыбалась и говорила:

– Наконец я узнала русские фирменные блюда. Я давно этого желала, ведь у меня русские корни! Я уже говорила Мишутке, мой прапрадедушка был русским. Во время вступления Александра Первого в Париж со своей армией, после разгрома Наполеона, предок влюбился и дезертировал из русской армии. Он осел в деревушке, женился на любимой, появились дети, внуки. Со временем очередь дошла и до моего рождения. Поэтому я сейчас сижу перед Вами!

– О. как интересно! Кушай, кушай, моя дорогая доченька, я ещё принесу горяченьких пельмешек. Помогал мне их лепить сынок. Он у меня молодец, всё умеет и успевает. И наукой занимается, и по дому всегда справляется, когда приезжает из Ленинграда. (Сейчас этот город называется Петербургом).

– Мама, захвалишь! Не надо, мне неудобно уже становится.

– О, какие Вы оба чудесные люди! Как мне хорошо у Вас! Спасибо Вам, дорогие! Мы сегодня будем вместе потихоньку слушать записи моих концертов, так хочет Миша. А вскоре он желает повести меня в гости к вашей бывшей цирковой мотоциклистке, что ездила по стенам цирка. Я не видела таких представлений и хочу познакомиться хотя бы с ней.

– Рассказывают, это было когда-то занимательное зрелище! Но я не видела ранее представления самой актрисы – Натальи Андросовой. А ныне она не выступает, старенькая. Ей уже много лет. Была когда-то в молодости смелой, бесстрашной. Говорят, она праправнучка русского царя Николая Первого. Её дед приходился тому внуком. Он влюбился в простую девушку, женился на ней. Романовым стало стыдно за него. Они лишили его титула и сослали в Среднюю Азию, с глаз долой. Сама Наталья не любит о себе говорить, но слухом земля полнится. В средней Азии её дедушка поменял фамилию. Его сын и есть отец нашей бывшей красавицы и лихой мотоциклистки – Натальи. Её мать по каким-то соображениям порвала с первым мужем, вышла замуж второй раз. Старую фамилию пришлось заменить новой – Андросовы. Получалось всё запутано, прямых улик нет, что семья относилась к императорской фамилии, да и уже получалась не прямая ветвь благородных кровей, а разжиженная простолюдинами. Думаю, поэтому, Советская власть оставила её в живых. А когда она стала мировой знаменитостью, её уже нельзя было трогать. Но злые языки сплетничают, она сотрудничала с властью, поэтому, дескать, спаслась. А я думаю, такая гордая женщина не могла пойти на такое.

– Да, мама, ты права, на живую легенду, да ещё Романову стоит посмотреть и познакомиться, – добавил Михаил.

– Конечно, стоит. Она резко выделяется из толпы даже сейчас. Дворянская кровь даёт о себе знать, необыкновенно благородное, красивое лицо, хотя годы уже берут своё. Выглядит она импозантно, с шиком. Её помнят до сих пор люди и зовут «наша отважная москвичка».

– О, да это опасно! Смотри, Миша, не влюбись в неё, не делай меня несчастной! – погрозила Лили ему пальчиком.

Он рассмеялся, а мама Елена добавила:

– Дорогая, твой Мишутка однолюб! Кроме тебя он ни на кого не смотрит! И притом, ей знаешь уже сколько лет? Она очень пожилая женщина. Это когда-то она рассекала, но ныне, ни кому не интересна. А раньше, говорить нечего, толпами за ней ходили!

– Ну, хорошо, значит это не опасно для меня? Тогда, без сомнений пойдём к ней в гости! Миша, повтори, пожалуйста, как называлось её представление?

– Обожди, я сама тебе всё объясню. Миша уже её помнит только понаслышке. Её представления назывались «Мотогонки по вертикальной стене», концерты она когда-то давно давала в парке. Выступала там почти до конца шестидесятых. Затем перестала. Долго не выходила замуж, восхищались все, а в жёны брать не спешили. Но всё-таки на ней женился некий вдовец с двумя сыновьями на руках. Вот попробуй, поживи с неродными детьми! Даже квартиры своей у неё не было. Ранее снимала, затем жила у мужа, но он погиб. Она же осталась у него, воспитывала этих ребят, да и идти было некуда. Потом уже получила свою собственную квартиру. Бедненькая, настрадалась: учиться в институте не дали, падала со своим мотоциклом со стены, разбивалась. Однако голову гордо держала, старалась дружить только с интересными людьми. К простым не подходила. Но всё же, она несчастная. Вся душа изболелась: умная, красивая, а доли нет…

Ты представишься, как французская пианистка, пригласишь на концерт старушку, она обрадуется. И сама познакомит Вас с богемной московской элитой. Те по ней просто когда-то сохли. Писатели и поэты, словно рой мух возле мёда, кружились около неё. Слышала, поэт Вознесенский такие ей стихи бесподобные написал. Хочешь послушать?

– Ну, конечно! Я ведь должна знать, к кому меня хочет вести Мишутка, вдруг она у меня его отобьёт?

– Не бойся, не отобьёт! Она на безвестных не западает! – рассмеялся Михаил, вставив в их разговор свою реплику.

– Зато на очень красивого и молодого, может, думаю!

– Дети, не ссорьтесь! – погрозила пальцем Елена.

– Мама, мы шутим, никогда я свою Лилию распрекрасную ни на кого не променяю, даже если озолотят! А тут ещё старушка, хоть и Романова!

– И я тоже своего Мишутку ни на кого не променяю! Читайте, интересно послушать ваших поэтов. Я уже и сама читаю Евтушенко, Цветаеву, Высоцкого, других!

– Вот ты, какая у меня продвинутая! Мне даже стыдно перед тобой быть олухом царя небесного! – похвалил её Михаил.

– А кто это олух царя небесного?

– Это не очень умный человек, – вставила мама Елена, – читаю:

«Завораживая, манежа,

Свищет женщина по манежу.

Краги – красные, как клешни,

Губы крашенные грешны».

– О, что-то я начинаю побаиваться, стоит ли знакомиться с такой знаменитой грешницей!

Михаил решил немного поиграть в эту игру: ревную, не ревную, боюсь, не боюсь:

– Подожди, подожди, вот ещё о ней, только не помню, кто написал, но здорово нацарапано, сейчас поищу у себя в дневнике. Тут нет, тут тоже, а вот, вот, это местечко. Ну, правильно я сказал, автора не записал, показалось, когда переписывал, это не столь важно. Читаю:

«Она была богиня, мотогонщица и амазонка. Все ребята с Арбата и из переулков знали её красный с никелем „Индиан – Скаут“, у каждого в душе, как сияющий образ горели неугасимо её нечеловечески красивое лицо и летящая фигурка в мужской ковбойке или в жакетике, прекрасные ноги в бриджах и крагах, нежно сжимающие ревущий звероподобный „Индиан – Скаут“. Она ездила по стене в Парке культуры каждый вечер, заездов по пятнадцать – двадцать… Это было страшно и прекрасно, лицо её бледнело, глаза расширялись, и длинные, длинные рыжеватые локоны её развевались сзади, оставляя за собой золотой след…».

– Да это же писатель Юрий Казаков, – вставила мама Елена, я читала эту его повесть. Давно, но помню.

– Мама, я же объяснил, подзабыл. В спешке переписывал мальчишкой, вот автора и не записал.

– Как интересно! А обо мне, как я исполняю свои концерты, кроме газетных борзописцев, никто не написал…

– О, ты ошибаешься! Когда ты давала у нас в Москве свой первый концерт, помнится, ты исполняла второй концерт Чайковского. Так вот, я сразу же пришла, после встречи с тобой, ты меня и провела. Сидела я в первом ряду. Гляжу, рядом парнишка что-то быстро-быстро заносит в блокнотик, потом мне показывает и спрашивает: «Прочитайте, верно, я охарактеризовал пианистку из Франции? Знаете, я слушал этот концерт в исполнении советской пианистки Татьяны Николаевой, мне очень нравилось, а в исполнении этой француженки, вообще прекрасно!». Читаю, обмерла, понравилось, попросила переписать для тебя и Миши. Слушайте:

«Второй концерт Чайковского трепещет

И бьётся, силой, негой изойдя,

И мощность звуков, громкость страсти хлещут,

Томленье, вызывая у меня.

А сердце вслед то-нежности, то боли

Уходит за положенный раздел,

Как будто молит, всё кого-то молит:

Ведь есть же и страданиям предел!…».

Так что, дочка, пишут уже и о тебе, поклонники твоего таланта!

– Спасибо, спасибо, спасибо Вам за всё, мои милые!

– Мама, а мне нравится, когда Лили исполняет фортепьянные сонаты Моцарта, Бетховена. Я весь куда-то улетаю. И хоть я не пишу стихов, но рисую. Один из твоих концертов (слушал по телевизору), вдохновил меня, и я кое-что нарисовал. Вернее нас с тобой. Сейчас покажу.

Он вышел из комнаты, что-то зашумело, посыпалось на пол, наконец, он вернулся, победоносно неся в руках небольшую картину, оформленную в замысловатую рамку. Он протянул её Лили. Она взяла её из его рук, всмотрелась и пролепетала, стараясь сдерживать слёзы, но они, упрямые, без позволения, текли из её красивых глаз… Там были нарисованы река, лодка, а в ней – он в соломенной шляпе, маячке, белых брюках за вёслами, и она, в шляпке и белом платьице, мечтательно устремлённые вдаль…

– Это тебе на память, чтоб помнила, твоя игра нравится публике и мне, в частности! Когда будешь себя чувствовать неуверенно, сомневаться в себе, смотри на неё, силы и уверенность будут вновь возвращаться к тебе!

– О, спасибо! Но как ты хорошо рисуешь! Чаще занимайся живописью в перерывах между великими открытиями!

– Тебе тоже спасибо! Буду помнить твой совет!

Лили всё смотрела на картину, подаренную ей Михаилом и шептала:

– Боже мой, Боже мой! Я взволнована, не могу успокоиться, как всё это тонко, Миша! Я не ошиблась, полюбив тебя! Спасибо Вам, Елена, за то, что воспитали такого чудесного сына! Спасибо, спасибо! Я буду стараться радовать Вас! А сейчас, чтоб не быть Вашей должницей, я Вам тоже прочитаю стихотворение Марины Цветаевой, наш писатель Труайя очень хорошо описал её биографию. И я полюбила её! Кстати, этот писатель, хотя он и француз, также имеет русские корни. Ну, без русских, никуда! Итак, слушайте, стихотворение это несколько шаловливое, но и очень глубокомысленное:

Легкомыслие, милый грех,

Милый друг мой и спутник милый.

Ты в глаза мне вбрызнуло смех

И мазурку вбрызнуло в жилы.

Научив не хранить кольца

С кем бы жизнь меня не венчала,

Начинать, наугад с конца,

И кончать ещё до начала…

Я без акцента читала стихи, Миша?

– Да, ты молодец! Но сама легкомысленной не будь!

– Ты ещё сомневаешься в моей серьёзности? Играю в поддавки. Ещё немного о Марине. Из некоторых источников узнала, Марина Цветаева не убивала себя, её убили те, кто расстрелял её мужа. Когда я прочитала, что она покончила собой, я испугалась держать у себя её стихи, передарила их в другие руки. Но, узнав противоположное, полюбила её беспредельно! Мне кажется, мой мятежный дух сродни её. Когда беру в руки её портрет, чувствую в ней родного человека. Теперь уже очень жалею – лишила себя по глупости её стихов…

– Да, нелёгкая была у нас после революции жизнь. Доносы, расстрелы. Недаром говорят: поэт в России больше чем поэт! Он – трибун! Поэту в России надо иметь мужество, дабы говорить на весь мир, а не испуганно вращать глазами и шептать несуразное, – произнесла с грустью мама Елена.

Стояла чудесная летняя погода. Михаила освободили от колхоза. Он был незанят. Лили тоже решила задержаться. Он надумал показать ей Подмосковье. Съездили в Абрамцево, в музей-усадьбу Кусково, восторгу не было предела. Посещали и Третьяковскую галерею. Он показывал ей картины русских художников и всё объяснял сам. Он поведал ей о несчастливой судьбе Васильева. (Девятнадцатый век). Незаконнорожденный сын дворянина, он стал художником, но очень бедствовал. Порой есть нечего было. Зато всегда выглядел, как денди. В костюме, жёлтых лайковых перчатках, дабы люди не догадывались о его беспросветной нужде и печали. Погиб он из-за своей картины «Оттепель». Решив подсмотреть, как сходит снег, оживает природа, он долгое время проводил на воздухе холодной весной за городом и заболел туберкулёзом…

Михаил рассказал ей о Кипренском. Закончив Академию художеств, он писал легко и смело. Современники говорили о его картинах: «Когда остаёшься наедине с его портретами, слышишь их голоса; его краски сильно действуют на людей, рождая резкие переходы от улыбки к печали…». Он жаждал славы, успеха, забыв, музы не терпят стремления к низкому житейскому успеху. Музы любят, когда творческая личность, забывая обо всём, отрывается от бренной земли с её мелочными заботами, летает в поднебесье, и творит, творит… Вскоре Кипренский покорил Петербург, портреты его кисти были психологичны, краски свежи, мазок смел. Он много работал, стал модным. Для усовершенствования художественного мастерства его премировали поездкой в Италию. Он влюбился в кисть Рафаэля, изучал его картины, но достичь его вершин не смог, стал изменять себе, терять индивидуальность. Мы, русские, не можем жить и творить, вдали от России. Мы, особенные, наше творчество питает только наша русская земля… Он рисовал в Италии, но краски жухли, сюжеты становились неинтересными. Он не понимал Италию она – его. Он пригласил красивую натурщицу для своих этюдов, потом поползли слухи – он её убил. Кипренский отрицал это. Началась травля. Художник уехал в Россию, затем вновь в Италию, женился на дочери погибшей натурщицы. Тосковал, понимал, что он теряет мастерство, стал пить, заболел и умер. И никто на Руси, кроме писателя Нестора Кукольника, не написал о его кончине, не сказал доброго слова о нём!.. Вот и благодарность, и блеск мгновенной славы! А ведь он, в своё время, был бесподобен… Смотри на его ранние полотна!

Лили, слушая Михаила, промолвила:

– Мишутка, как жаль его! Мне всегда хочется встать на колени перед потрясающе гениальными людьми! Я ещё не создала ничего достойного, но чувствую, что уже оторвалась от земли и летаю в просторах вселенной! Где взять мне такие созвучия, чтоб описать, увиденное, дабы это было настоящим?!

– Не переживай. Конечно, прекрасное вдохновляет, и если ты духом уже в поднебесье, то многое создашь!

– Не знаю, создам ли что-то сама, но я поползла бы за талантливым человеком на коленях до самого Северного полюса… сказать ему спасибо за то, что он есть!

– Главное ты поняла – искусство требует большой самоотдачи, не просто вертлявости… И надо быть очень стойким. Ты уже – требовательная к себе личность! Ну, как я могу не любить тебя такую, скажи?!

– Вот и ты у меня гениальный!.. А я ползу за тобой и ползу изо всех сил!.. Очень боюсь отстать!

– Не бойся, я протяну тебе руку при необходимости! Но мы идём вровень!

Вслед за тем они смотрели полотна художника Федотова, его чудесную картину «Вдовушка». Ранее он был военным, но принялся рисовать. Как-то один мазила спросил у Федотова, глядя на эту картину: «Как это у Вас всё так просто и легко получается?». Он ответил: «Когда больше ста раз перепишете своё творение, будет и у Вас выглядеть всё просто и легко».

Лили очень тронул за душу Саврасов с его непередаваемо трогательной картиной «Грачи прилетели». Судьба и у него была незавидная. Спился из-за непонимания и бедности. Его учеником был восхитительный пейзажист Левитан. Но и его жизнь была полна горя и надрывов… Ведь он был бедным изгоем-иудеем. Душевную тоску и неудовлетворённость жизнью, он выплеснул на свои полотна.

Понравился ей и Валентин Серов – ученик Репина. Мать не захотела его воспитывать и отдала Репину на выучку, у него он и жил маленьким. Серов никогда не имел своего дома. Обитал со своей семьёй там, куда приглашали его почитатели и друзья…

Только Репин стоял на ногах более устойчиво. Ему платили немалые деньги за его картины. Картины он не зализывал, как требовали академисты. Брал кисть, окунал её с двух сторон в две разные краски и проводил абрис, смело, красиво. Безусловно, он был художником с мощнейшим талантом! Но, как и все гениальные люди, он имел свои слабости. Был скуповатым. Писал письма друзьям и, чтоб не тратить деньги на марки, сам разносил их адресатам.

Она старательно впитывала слова Михаила. Вдруг он вдохновенно произнёс:

– Счастлив тот, кто доставляет счастье многим людям…

– Вот и я хочу своей игрой и творчеством дарить счастье многим, не очень заботясь о деньгах. Иначе потеряешь себя, ты правильно заметил. Знаешь, что Байрон сказал на этот счёт?

– Нет, не знаю. Что?

– «Только глупцы пытаются устроить благополучие своей жизни», имея в виду – благополучие заключается в другом. Именно в том, дабы дарить себя другим!

– Да, это превосходно, когда человек по-настоящему обретает себя и начинает реализовывать!

– Ты всегда меня понимаешь правильно! – восхитилась она.

Вскоре он сводил её в Пушкинский музей, построенный стараниями отца известной поэтессы Марины Цветаевой. Там Лили с интересом рассматривала импрессионистов. Ей очень понравилась картина Ренуара «Анна».

Потом они поехали в знаменитый Клин, где творил свои произведения великий композитор Пётр Ильич Чайковский. Лили всё внимательно осматривала, прислушивалась. Затем она показала директору дома музея свои документы, объяснив, она пианистка, даёт здесь концерты и просит у него разрешения сыграть на рояле великого композитора. Ей разрешили, но попросили задержаться на несколько дней – надо собрать заядлых любителей музыки Чайковского из Москвы и местных. Она согласилась. Лили и Михаил остановились на квартире у одной старушки. Она пригласила их пожить, пока всё будет организовано. Маленький чудесный домик тоже вдохновил влюблённых. У старушки в одной из комнат стоял старинный рояль. Лили исполнила на нём кое, какие пьески, старушка была в восторге. Вот оно бывшее московское гостеприимство! Она не знала, чем особенным попотчевать дорогих гостей, чтоб они остались довольны! Вечером она предложила молодым людям чай с бутербродами из красной икры, видно, припрятала доставшуюся чудом заветную баночку. Чуть позже поймала жирную курочку в своём сарайчике, зарубила её, общипала, разделала. Вскоре Лили с Михаилом ели вкусную домашнюю лапшу на настоящем курином бульоне. Неугомонная бабуля напекла пирожков с повидлом, сделала вареники. Ей помогала подруга, такая же древняя, как и она сама. Ребята остались довольны её угощением.

Как-то они решили немного погулять по Клину. Ей хотелось рассмотреть те места, где так долго обитал композитор. Она любила Чайковского, всё, связанное с ним было для неё свято. Проголодались. На пути встретилось открытое кафе. Они уселись за столик, им принесли шампанское, лёгкую закуску. Вместо фужеров перед ними поставили два двести граммовых гранёных стакана. Михаил опешил. Ему стало стыдно, неловко. Они должны пить шампанское из страшной, допотопной посудины! Вот тебе сервис. Конечно, такого во Франции не встретишь. Он виновато извинился. Лили, поняв его смущение, произнесла:

– Ну, что ж, СССР для коммунизма, Франция для любви…

Михаил, улыбнувшись, ответил:

– Ты у меня умница, спасибо! А ведь так ещё интереснее и романтичнее? Долго не забудем!

– Ну, да, Мишутка, всё здорово!

Она уже знала – при произнесении ею волшебного слова «Мишутка», неприятности исчезают из его души. Он радуется, словно ребёнок, коему подарили шоколадку! По дороге, возвращаясь к гостеприимной хозяйке, они долго шутили по этому поводу.

Наконец состоялось представление в доме музее Петра Ильича Чайковского. Люди плакали, вздыхали, потихоньку шмыгали носами, чтоб не мешать пианистке, и вновь и вновь просили исполнить что-нибудь из произведений композитора. Она сыграла ещё «Времена года». Но её не хотели отпускать. Тогда она попросила разрешения исполнить им «Картинки с выставки» Мусоргского, так как пианистка это произведение очень любит. Они согласились. Лили добавила: в России было много хороших композиторов, но более всех она предпочитает Чайковского и Мусоргского. Ей кажется, музыка Мусоргского недооценена исполнителями. В ней мощь, глубина, сила чувств и мыслей. Как мог смертный такое прочувствовать?!

Все слушали её, затаив дыхание, притихшие. После концерта из публики восхищённо воскликнули: «Ваше исполнение напоминает нам игру нашего русского пианиста Софроницкого». На память Михаилу пришли чьи-то стихи, некогда прочитанные им:

И сердце нежное всё в пламени и ранах

Трепещет с полночи до утренней звезды…

В конце концов, Лили, и Михаил распрощались с местной публикой и в, окружении москвичей, направились в Москву, переполненные эмоциями и впечатлениями. Они возвращались на электричке. Не хотелось спешить, сохраняя впечатление от необыкновенного концерта. Повернувшись к Михаилу, она спросила:

– Прости, я не всех ещё знаю Ваших пианистов. Кто такой Софроницкий?

– Это был русский, необыкновенно тонкий, проникновенный музыкант начала двадцатого века. У меня есть пластинки в его исполнении. Кажется, он там исполнял Шопена и Шумана. Подарю тебе их. Сравнение с ним является высшей оценкой исполнительского мастерства…

– Спасибо! – благодарно прошептала она.

Лили думала о Чайковском. Почему он никого не любил? Хотя знаменитая помещица Фон Мек помогала ему материально, преклонялась перед ним, и, видимо, любила. Он же любил… только свою музыку. Нет, Лили всё-таки расширила круг своих привязанностей. Она любит Бога, музыку и своего Мишеньку! Кого же больше? На первом месте Бог, а на втором они вместе – Мишутка и музыка. Без них она уже не сможет жить!